Текст книги "Подмастерье"

– Осознаю, – проговорил он глухо. – Эшу поймали?

– Нет, – сказал Ян, приехавший утром в Кейплиг повидаться с другом в темнице. – Если она не полная идиотка, то давно перешла Границу.

– А мне что грозит, слышно?

– Двадцать один удар кнутом по числу убитых. Ты не переживёшь экзекуцию.

Смертная тоска сковала сердце Филя. Он в отчаянии уставился в холодный каменный пол, присыпанный соломой.

– У тебя есть только один шанс, – продолжил Ян. – Ты рассказывал, что уже получал в детстве подобное наказание и что тебя неприметно для других пожалели. Кто это был?

– Ирений.

– Он сейчас твой начальник?

– Да.

– Тогда, прошу прощения, я должен тебя покинуть. Мне предстоит разыскать с отцом в архиве прецедент, которым можно склонить Клемента на наказание тебя как военного твоим же командиром, а потом ещё притащить сюда Ирения до завтрашнего утра. Потому что если это будет палач, ты – покойник. Мужайся!

Утро Филь встретил, маясь от бессонницы на соломе. За ночь он успел много раз проклясть день, когда ступил на землю Нового Света, в особенности день, когда госпожа Фе своей волей сделала его членом своей семьи. Когда заскрежетал засов, он не смог даже пошевелиться – так сковал его холод в не имевшей окон темнице.

Вошедшая солдатня, двое с факелами, безжалостно взяла его под мышки и вздёрнула на ноги. Один отцепил гирю, не тронув цепи, сковывавшие руки и ноги, и придал Филю направление крепким тычком в спину. Юноша упал лицом вперёд, разбив себе нос. Тёплая кровь побежала по его подбородку.

– Аккуратнее, – хрипло сказал другой. – Покалечим – нам же первым башку отвернут!

– Я бы сам снёс ему башку! Сей недоносок помог скрыться той кровожадной курве.

– Я слышал, она его сестра.

– Да хоть мать родная! Пусть скажет спасибо, что его прямо там не прикончили.

Филя снова подняли на ноги и, подгоняя уже не так сильно, повели вон. Не имея возможности дышать через нос, юноша втягивал воздух сквозь зубы, чуть не плача от боли в одеревеневших мышцах. Он чувствовал себя, будто умер и попал в ад.

Втолкнув его на тюремном дворе в железную клетку, неотличимую от той, в которой он когда-то впервые приехал в Кейплиг, солдаты оседлали стоявших здесь же у телеги лошадей, и процессия выехала за кованые ворота.

За два дня, прошедших с побега Эши, осень окончательно вступила в свои права. Небо было обложено тучами, и дул сухой холодный ветер, неся с собой опавшую с деревьев листву. Сидя в тюремной робе в клетке, поджав колени к подбородку, Филь трясся от холода так, что у него клацали зубы. Голые ступни его стали синего цвета.

Вдоль дороги выстроились горожане, хмурыми взглядами провожая узника. Когда телега спустилась к менее зажиточной части города, в Филя полетели камни вперемежку с проклятиями.

– Я как детей теперь кормить буду, гад ты такой?

– Урод белобрысый!

– Гнида дольменная!

– Твоя сестра отняла у нас единственного кормильца!

Филь в ужасе закрыл голову руками.

– Поспешай! – рыкнул возница и ускорил ход.

Конвой нехотя нагнал телегу и прикрыл клетку телами лошадей. Каменный град сразу прекратился. Никому не хотелось случайно угодить по стражнику.

Телега остановилась у того самого эшафота, вокруг которого опять было море народу. Виселица стояла пустая. Филь узнал от Яна, что освобождённую Эшей мамашу не нашли, и куда она подевалась, никто не представлял, даже её муж.

Оцепление в этот раз осуществляли всадники Почтовой гильдии – здоровенные мордовороты в зелёных беретах, сидевшие на огромных конях. Услуги гильдии обходились Империи недешево, и, глядя на них исподлобья, Филь заключил, что кто-то из вельмож опасается нападения сердаров. У Эши могло хватить ума обратиться к ним за помощью, чтобы освободить брата. А соображение, что ему пришлось бы потом доживать жизнь в Старом Свете, её могло ничуть не тревожить.

Вельможный люд выстроился на деревянных подмостках шагах в двадцати от эшафота. Среди малознакомых чиновников, которых Филь помнил со свадьбы, были и хорошо знакомые ему лица.

Солдаты открыли клетку, и он выбрался из неё на ледяную землю. Тот, из-за которого юноша разбил себе нос, возложил ему лапу на плечо, и Филь раздражённо сбросил её.

– Сам справлюсь, не слепой!

– Что ж, тогда шагай, умник.

Гремя цепями, Филь взошёл на эшафот. Там его уже ждал палач в красном шёлковом плаще и такой же маске с прорезями для глаз. Юноша понял, что ему не разобрать, кто прячется за ней. И тут он углядел на безымянном пальце левой руки палача знакомое серебряное кольцо. Лицо Филя против воли скривилось, и горячие слёзы радости побежали по его щекам: он будет жить!

На подмостках комиссар гражданской стражи начал читать приговор:

– Находясь на службе, осознанно предоставил своего коня для побега убийце солдат имперской стражи… Принимая во внимание, что преступница является его сестрой, наказание ограничено двадцатью одним ударом кнута и, коли преступник переживёт его, последующей ссылкой на год в долину реки Яйя с лишением жалованья на это время…

В толпе раздались возгласы одобрения. Стоя на ряд выше комиссара, Габриэль горько заплакала, бросившись Яну на грудь. Мета застыла с помертвевшим лицом. Флава с Руфиной, Лентолу с мужем и господина Хозека-старшего Филь не увидел.

На разложенной на эшафоте шкуре лежал длинный брус. С подгибающимися от страха ногами Филь упал грудью на шкуру, разбросав руки, и почувствовал, как их привязывают к брусу. Он ничего не слышал, кроме шума крови в ушах. И даже не осознал, что экзекуция началась, когда Ирений хлестнул его в первый раз. Но через секунду его тело пронзила оглушительная боль, и, не желая доставлять радость толпе, он крепко вцепился зубами в шкуру, мыча от боли.

Он потерял сознание на седьмом ударе.

****

Он очнулся в темнице, обнаженный по пояс, лёжа на животе, под который была подложена мокрая тряпка, расслышав голоса за зарешеченной дверью.

– Госпожа, это не положено, – бормотал мужской хриплый голос. – Мне поручили обливать его каждый час водой, а что можно добавлять что-то в воду, мне не говорили.

– Отвернись на мгновение, никто ничего и не узнает, – прошептал женский голос. – Смотри, вон кто-то открывает камеру в дальнем конце коридора…

– Ах ты ж! – спустя секунду проговорил мужской голос. – Что вы туда плеснули?

– Ничего, совершенно ничего. Вылей ему это ведро на рубцы на спине, а я тебя за это поцелую.

– Ну хорошо…

Возник лёгкий шум, затем послышался удивлённый возглас:

– Как, это вы?

– Тс-с, – смешливо произнесла Руфина. – Никто ничего не должен знать!

Когда на Филя полилась вода, крепко отдающая травами, он застонал от боли, но она быстро утихла, а затем он снова впал в беспамятство.

Ещё через день колонна ссыльных покидала Кейплиг, шлёпая деревянными ботинками по раскисшей от мокрого снега земле. Филь шёл с краю, дрожа от холода в тюремной одежде, приучая себя к мысли, что дрожать ему предстоит ещё месяц. Примерно столько, по его расчётам, должна была занять дорога в долину реки Яйя.

Он не знал, стоит ли ему в очередной раз восхищаться финансовым гением Флава, который за лето провёл расчёты и выполнил чертежи масштабного проекта Пеньковой гильдии. А на его постройку бесплатно, за одну лишь еду и нищую одежду, заполучил Филя и ещё пятьсот ссыльных, многие из которых должны были бы висеть на виселице, но неожиданно получили смягчение приговора.

Спину Филя дергало болью при каждом шаге, но кошмар, от которого он поначалу то и дело терял сознание, закончился. Он похудел, и его пострадавшая семь лет назад рука начинала напоминать о себе. Однако он был жив, и это его весьма радовало. И что его приговор не лишал его чина, а только приостанавливал, было вообще здорово. За этой удачей юноша чуял влияние Флава.

Из-за туч показалось солнышко, и Филь воспрянул духом ещё больше. Он улыбнулся невообразимо голубоглазой чернобровой красотке никак не старше семнадцати лет, которая смешно прищурила на него один глаз, словно сравнивала его со своим мысленным идеалом. В полотняном коротком платье не теплее тюремной одежды, она стояла на краю дороги в сандалиях на босу ногу, и от вида её ног Филь окончательно вернулся к жизни. Жаловаться, когда такие ноги как ни в чём не бывало стояли в ледяной каше, а их владелица тепло улыбалась, было бы преступлением перед известными ему богами.

Когда он поравнялся с ней, она скользнула к нему и вложила ему в руку кожаный мешочек с чем-то мягким внутри.

– Утром и вечером мазать этим спину, через два месяца и следа не останется, – пропела она и ввинтилась обратно в толпу.

Филь положил мешочек за пазуху и с вернувшимся ощущением полноты жизни энергично зашагал дальше.

10

Как вы думаете, что может сделать юноша, едва переживший наказание кнутом, которое загнало бы в могилу многих из нас, сосланный на год в холодные дикие места? Наверное, немного. А Филь построил там машину, чеканившую монеты, и вернулся в мир по-настоящему богатым человеком. Пусть я не видел машину, но я видел результат…

Янус Хозек. Как это было. 57-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

– Началось в деревне утро, – услыхав ругань во дворе, пробормотал Филь, выглядывая в окно.

Ругались сотники, как всегда, а именно двое самых горячих из них: могучий Будевин и маленький щуплый Амилкэр. Будевин держал за грудки Амилкэра, ноги которого болтались в добром шаге от земли, а сам он возмущённо вопил в лицо гиганту голландской крови с кулаками размером с арбуз:

– У тебя что, от длительного воздержания уши заложило? Я ещё вчера говорил, что мы давно готовы и ждём только твоих бездельников! В соответствии с планом Фе мы уже заложили заряды в лёд обводного канала, и, если сейчас начнётся ледоход, нам придётся рвать лёд, а ты всё ещё не опустил водяные колёса на подшипники, они держатся на честном слове, и их сорвёт!

– С каких пор тебе дело до моих ушей, блоха ты подмышечная? – проревел ему Будевин.

Эти двое только ругались и никогда не дрались, отлично зная сильные стороны друг друга: один был способен убить кулаком в лоб корову, а другой, испанской крови, чрезвычайно метко метал ножи.

Встревоженный тем, что железные оси колёс всё ещё не покоятся на подшипниках, Филь поспешил наружу.

Восьмой месяц ссылки в долине реки Яйя встретил его поздней весной и ещё более поздним ледоходом. Эта выходка природы нарушала все планы. Филю требовалось опустить водяные колёса в реку как можно быстрее, чтобы всё построенное за зиму наконец закрутилось и заработало. Отладка чесальных, прядильных и прочих машин должна была занять не менее трёх месяцев. Ещё месяц уйдет на вычисление того, какая именно производительность в год может быть достигнута, принимая во внимание полные четыре месяца, когда реку сковывает лёд. Минус неизбежные издержки.

И только потом, в разгар осенних торгов на кейплигской бирже у Филя появлялся шанс обрушить пеньковый рынок Империи, скупить заказы на год вперёд и забрать всю прибыль. Разрешение на это он получил от секретаря Клемента, давно уставшего от борьбы между собой разрозненных торговцев пенькой. Клемент надеялся на удачу Филя, принёсшую тому состояние в 1342 году. Извещение об этом он не доверил бумаге, а прислал Прения передать его на словах.

В долине ещё не было построено ничего, исключая жилища для ссыльных, когда Мастер Хальмстема в одиночку прибыл в поселение. На улице мела вьюга. Без посторонней помощи разобравшись, что здесь к чему, он заявился в барак, где ссыльные кормили себя обедом, вынужденные сами же готовить его из того, что послали им боги: оленя, зайца, дикого чеснока, рыбы, грибов, папоротника, щавеля, водяного кресса, корней лопуха и крапивы. Это всё добывали и заготавливали про запас немногочисленные стражники, не желавшие помирать здесь с голоду и плевать хотевшие на то, что кто-то из ссыльных сбежит в их отсутствие из лагеря.

У Филя в этот день как раз назревали неприятности.

Гигант Будевин, ещё в дороге пытавшийся подмять под себя колонну и разозлённый грамотой императора, дававшей Филю право руководить реализацией проекта, долго пытался спровоцировать его на драку. Драться с этой машиной для убийства у Филя не было желания, и он принялся изображать из себя полено, глухое ко всему происходящему. Однако Будевин не оставлял попыток. В этот день он сообразил, что напрямую Филя ему не раздразнить, и переключил внимание на крошечного Никона. То ли его мать перепила в беременность пуны, то ли что ещё, только Никон был такой маленький и щуплый, что у людей сжималось сердце при взгляде на него.

– Будешь исполнять все мои прихоти, – угрожающе проговорил Будевин, водрузив свою лапу Никону на голову. Тот волей-неволей задрал лицо вверх. – Ну, почти всё! Для некоторых ты не подходишь физиологически.

Мудрёное слово гигант подцепил из медицинских книг, будучи ветеринаром до того дня, когда отравил всех свиней у обидевшего его чем-то помещика, да так, что даже их мясо сделалось несъедобным. Филю стало стыдно, что из-за него страдает невинная душа, и, тяжко вздохнув, он оглядел барак, выискивая, что бы такое отломать, что могло бы послужить оружием. Но в бараке не было даже стульев – вместо них использовались чурбаки, оставшиеся от брёвен. Тут в барак вошёл Ирений.

Филя обуяли различные чувства. Он ощутил бурную радость от того, что, лиши его удача своего покровительства, он не останется один. Одновременно он испытывал злость на Ирения за то, что тот так жестоко обошёлся со своим другом, пусть даже за ними наблюдали вельможные чины. Мог бы и послабее махать тем страшным кнутом!

Он сжал кулаки и пошёл на Будевина. Тот не ожидал такой быстрой реакции и обеспечил Филю несколько секунд, чтобы подобраться вплотную, проскользнуть на коленях между ног гиганта, врезав ему по пути хорошенько кулаками в промежность, выскочить за его согнутой от боли спиной, вспрыгнуть на неё и, уцепившись за волосы, подпрыгнуть ещё выше, оседлать его шею и дать ему как следует несколько раз по ушам.

Оглушив, но не свалив Будевина, Филь врезал ему напоследок рёбрами ладоней по шее и счёл надёжнее слезть с неё на пол, а оттуда вспрыгнуть на стол. Он уже сообразил, что с этим бугаем лучше драться с возвышенной позиции.

Ирений наблюдал за действом от дверей, не выказывая желания вмешиваться, как и остальные, находившиеся в бараке.

Будевин взревел и махнул рукой. Его кулак просвистел рядом с носом Филя. Мигом протрезвев от опьянения только что одержанной победой, тот в страхе отшатнулся. И вдруг вспомнил способ, которым четыре года назад одержал верх над таким же сильным противником.

Уклонившись от ещё нескольких взмахов, Филь дождался момента, когда Будевин застыл с опущенными руками, соображая, как ему достать эту танцующую по столу муху. Не теряя времени, Филь прыгнул ему на грудь и обхватил его ногами, прижав его руки к телу.

Гигант рухнул спиной на пол. У Филя потемнело в глазах от боли в отбитых коленях. Злой от того, что Будевин чуть не сломал ему ноги, он принялся исступлённо лупить его закаленными в кузне кулаками, пока у того не закатились глаза. Потом он поднялся, тяжело дыша, и оглядел барак в поисках кого-нибудь готового кинуться на него из мести. С этими уголовниками требовалось быть настороже.

Он поймал на себе несколько нехороших взглядов, но никто не пожелал вмешиваться. Филь передёрнул плечами и глянул на друга-начальника.

– Я жду тебя снаружи, – сдержанно произнес тот, выходя за дверь, за которой валил снег.

С окровавленными кулаками, натянув поглубже полотняный капюшон, Филь, прихрамывая, направился к выходу.

– Что хотел? – неприветливо поздоровался он с Прением, который поджидал его в двух шагах от барака.

Мастер Хальмстема, облачённый в меховую одежду, в которой можно было пережить даже ночёвку на морозе, передал сообщение секретаря Клемента, на что Филь ответил:

– Сделаю, как вернусь к людской жизни. Если меня тут раньше не грохнут.

– Не грохнут, – заверил Ирений. – Если я не стану здесь ночевать, а ты, возвратившись, сообщишь им, что задушил меня в приступе ярости и сбросил в воду. Река ещё не встала?

Филь мотнул головой в подтверждение. Идея ему понравилась.

– Это купит тебе пару-тройку спокойных дней, за которые тебе придётся уже по-хорошему договориться с тем бандитом. А вдвоём вам будет куда легче. Я знаю этот тип людей – у тебя все шансы подружиться с ним.

Филь надвинул капюшон поглубже, чтобы не так дуло в уши.

– А что до твоей экзекуции…

Вот и дошли до главного, угрюмо подумал юноша.

– Государство, дорогой, это единственная на свете вещь, из-за которой ты ложишься спать живым, сытым и не избитым до смерти. Ложишься, заметь, в чистую койку к живой и не свихнувшейся от страха жене. Не в канаву при дороге ложишься с дырой вместо глаза, а на сухую простыню под целой крышей, и дом твой при этом не горит, а во дворе не месятся на ножах мутные персоны. Государство – единственная защита его жителей от беспросветного кошмара. И эту защиту обеспечивают те, кого твоя сестра зарезала без жалости. Хорошо при этом становится только тому, кто затеял и провернул всё это. Чужие государства ломай, это не запрещается. Но никогда не ходи ломать своё!

Пока Ирений говорил, Филь осознал, что он прав как никогда. Лицо юноши скривилось. Он сделал шаг и ткнулся лбом в меховой плащ, обхватив друга руками.

– Тебе больше не нужно защищать меня, – пробормотал он. – Я всегда буду с тобой на одной стороне. Не сомневайся!

– Вот и хорошо!

Ирений бесстрашно скрылся в разыгравшейся не на шутку пурге.

Щурясь от летевшего в лицо снега, Филь прислонился спиной к бараку. Он вдруг обнаружил в себе источник безграничной, почти агрессивной живучести. Он ощущал себя очистившимся, настороженным и готовым ко всему. С этим чувством он и вернулся в барак.

Последующие дни он несколько раз пытался вызвать на разговор угрожающе молчавшего Будевина, но из этого ничего не вышло. Гигант с опухшим, покрытым ссадинами лицом лишь озлобленно рыкал в его сторону.

Но тут удача снова вспомнила о существовании Филя и улыбнулась ему.

Кто-то из тех, кого судьба в лице императора освободила от справедливого наказания, решил, что Будевин, не сумев одержать победу над Филем, не стоит уважения и что пришла пора ему это показать. Кривой на один глаз, сутулый Блас, угодивший под длань Фемиды за то, что отдавал своих несовершеннолетних дочерей в пользование путников, останавливавшихся на его постоялом дворе, прихватил перед ужином с лесоповала топор, спрятав его под рубахой. И с двумя подпевалами преградил Будевину дорогу, когда тот явился покушать после работы.

Гигант отпихнул кривого Бласа с дороги. Тот достал топор. Увидев это, Филь мигом сделал выбор и выскочил из-за стола. На ходу решив, что Будевин без него справится с Бласом, он резво направился к двум другим, у которых в руках не было ничего – в исходе кулачного боя он не сомневался.

– Отвали, малец! – рыкнул Будевин, сходу отвергая помощь.

– Потом выскажешь своё недовольство, если останешься с целой башкой, – огрызнулся Филь, из-за разницы в росте впечатываясь спиной в задницу гиганта. – А пока извини… – Он оскалился, закатывая рукава рубахи. – Что, мерзавцы, кожа на лице зачесалась?

Перед ним был не суровый имперский кнут, а обычные бандиты, и Филь их нисколько не боялся. И всё же их зарезали бы там, не приди им на помощь щуплый Амилкэр.

У одного из подпевал Бласа оказался при себе неизвестно как сохранённый нож, которым он неплохо владел до момента, пока ему в затылок не воткнулся кованый гвоздь, пущенный оторвавшимся на минутку от еды Амилкэром. Филь покончил со вторым, выбив ему несколько зубов, а Будевин всадил топор в покрытый редкими волосами череп Бласа.

Стычка оставила за собой лужу крови на дощатом полу. Показав на неё, Будевин рыкнул тому, кого Филь только что лишил передних зубов:

– Снегом замети! Откроешь пасть охране – урою!

Надо было торопиться: охрана всегда появлялась здесь только к концу трапезы, зачастую засиживаясь до ночи, но рисковать не стоило.

– А этих куда? – спросил гигант, кивнув на двух свежих покойников.

– Пошли, покажу, – усмехнулся Филь, взваливая того, который был поменьше, на плечо. Будевин забрал второго.

– Куда идём? – спросил он, выходя на морозный воздух.

– К реке. Лёд тонкий, пусть поплавают.

– Это туда ты отправил своего легата?

– Тот легат – один из двух моих лучших друзей, – решил не врать Филь. – И он же мой начальник.

– Староват он для твоего друга, – пропыхтел на ходу Будевин.

– А он с веларой общался полгода по собственной воле от большого ума, вот и постарел. Ему на самом деле двадцать девять лет. Но я тебе сразу скажу: удар у него пострашней твоего, а мечом он владеет как бешеная пчела жалом.

– Понятно… То есть делить мне с ним нечего и лучше вообще не сталкиваться.

– Нам с тобой тоже нечего делить. Нам дело надо делать, чтобы к весне колёса уже были в воде!

Филь не собирался распространяться о том, что его доля в будущих прибылях составляла ни много ни мало пятнадцать процентов – всё, что выжал Флав для него из жестокосердного Клемента, – а Будевина ждало в лучшем случае освобождение.

– Да будут они там, что ты суетишься? – пробормотал гигант и швырнул ношу на тонкий лёд бурной реки.

Тело Бласа проломило его и исчезло в глубине. Филь отправил своего следом. На обратном пути им повстречался щуплый испанец.

– Куда трупы делись? – деловито осведомился он.

– В лес пошли, их медведь задрал, – ответил Филь. – Как же ты так удачно, по затылку-то? Спасибо, вовремя!

– Был бы нож, попал бы куда хотел, именно в основание шеи, – потупился Амилкэр. – А так, уж простите, промазал.

Будевин покосился на него на ходу.

– Ты так всё, что подвернётся под руку, хорошо кидаешь?

– Всё, что может убить, – подтвердил Амилкэр.

Будевин помолчал, разгребая дешёвыми онучами снег перед собой.

– Тогда нам лучше вместе работать, а то ещё повредим друг друга, – пробормотал он.

Так определились первые два сотника накануне основной работы. Троих других подобрал Будевин.

Работая как каторжные, подгоняемые неутомимым Филем, они вырубили, выпилили, сколотили и собрали всё, что было намечено планом императора, до начала ледохода. Во время строительства Хальмстема Филь учился в Алексе и оттого занимался лишь контролем бюджета и расценок, опасаясь вылезти за имевшуюся в наличии сумму, поручив саму стройку архитектору Андреа Триссино. А в этот раз ему пришлось всё делать самому. Погрузившись с головой в планирование и непосредственный контроль, Филь преисполнился глубоким уважением к Андреа.

Ему приходилось носиться от места к месту вдоль реки сродни бешеной шизарре и на ходу соображать, кто отстаёт от графика, сколько дополнительных рук могут в этом помочь и какие понадобятся материалы. У него не было сил даже посещать баню – так он выматывался за день. По вечерам он, грязный и потный, с ладонями, перепачканными грифелем, корпел над обновлёнными планами, мысленно перекидывая работников туда-сюда, и лишь отрывисто рычал в сторону тех, кто пытался его отвлечь. Над его манерой вести дела сначала потешались, но к весне, когда всё стало собираться воедино точно как он говорил, заметно зауважали. И тут в конце перед самой наладкой, когда он только вздохнул посвободнее, случилась заминка с этими проклятыми колёсами.

Филь выскочил из казармы под весеннее солнце, которое вот-вот должно было разрушить лёд на реке и создать им кучу проблем.

– Отпусти его, – скомандовал он Будевину. – В чём задержка?

Гигант опустил испанца на землю.

– На что я их буду ставить, если рукава ещё не отполированы? Потом что, снова поднимать?

Разом сообразив, что оба сотника здесь ни при чём, а вина лежит совсем на другом, Филь выдернул из-за пояса Амилкэра топорик, который тот с зимы носил с собой, и стремглав понесся к реке. У Бартоломью, руководившего работниками по металлу, характер был сварливый, когда он бывал трезв, и рашпиль он знал, как держать. Так что топорик мог пригодиться.

– Я всегда забываю, что тебе нужно озвучивать очевидные вещи. Так вот, озвучиваю! – в бешенстве рявкнул Филь на рыжего Бартоломью, который встретил его в цеху, качаясь, словно шхуна в мёртвую зыбь. – Если сегодня не отполируешь ложа подшипников, я прикажу бросить тебя на лёд в обводной канал и отполирую твой зад, взорвав лёд с тобой в придачу!

Работники цеха, успев привыкнуть к темпераменту юноши, который проявлялся, когда что-то не получалось, уже не пугались так заметно, как в начале строительства. И всё же они попятились к дощатым стенам от греха подальше. Когда Филь выходил из себя, он был скор на кулачную расправу даже с превосходящим его по силам противником.

– Чего? – пробормотал Бартоломью, пуская пьяные слюни.

После чего он повалился на землю и захрапел. Обладая многими талантами, он время от времени устраивал себе отдых, напиваясь алкоголем собственного изготовления из практически всего съедобного, что попадало ему в руки. Где он варил свои зелья, для Филя оставалось тайной.

Поняв, что сейчас от сотника не добиться толку, Филь сверкнул глазами в сторону настороженно вытаращившейся на него бригады.

– Рукава успели установить?

– Успели. Ещё вчера закрепили их на опорах.

– Так что стоите? Полировочный камень и воск в руки – и бегом на берег!

Они успели до ледохода. Когда в обводном канале и вокруг запирающей решётки прогремели взрывы, ломая лёд в крошку, скрипнули и закрутились колёса под потоком воды, а вместе с ними воскресли машины, ещё пустые, неотлаженные, но уже живые, размахивая механическими руками, жадными до сырья. Глядя на это вместе с остальными, Филь стоял, утирая рукой глаза, не стесняясь слёз, и улыбался как ненормальный.

Они расстались на Хальмстемской дороге у въезда в Кейплиг, где получившие прощение за хорошую работу ссыльные из тех, кто жил здесь, рассыпались по городу, а остальные отправились кто в Унсет, кто в Бассан, кто ещё куда.

Филя здесь никто не встречал, остальных ссыльных тоже, и это был отличный знак. Это означало, что новости с пеньковой фабрики о завершении строительства могли ещё не дойти до города. И пока они не долетели до ушей оптовых торговцев, оставался шанс крупно заработать в процессе выполнения порученной Клементом задачи.

Филь давно рассчитал всё в деталях, успев за год узнать о конопле столько, сколько наверняка никто не знал в Новом Свете: где и в каком климате её лучше выращивать, какова может быть её урожайность, что именно можно из неё делать и как добиться максимального качества волокна и семян. В этом ему помогли отчёты с разных концов Империи, присланные по его запросу Клементом. И сейчас он ощущал себя вооружённым до зубов пиратом, входящим под невинным флагом в мирно спящий порт, забитый распухшими от товаров шхунами.

В предвкушении момента, когда он вздёрнет наконец на мачте «Весёлого Роджера», Филь широко улыбался встречным, провожавшим его изумлёнными взглядами: чему мог радоваться этот одетый в тюремную одежду малый, торопливо шагавший куда-то под моросящим ледяным дождём середины ноября?

Филь нащупал в кармане три оставшихся с длинной дороги конопляных семечка и бросил их в рот. По уверениям Будевина, соображавшего в травах, эти семечки сохранили ссыльным зубы и здоровье.

– Я вот что скажу, – услышал он, обгоняя двух прохожих в небогатых, но крепких одеждах. – Этот Хэмпстем, о котором мы только что слышали от того бандита… О, вот от такого же… Так вот, судя по рассказу, то место скоро завалит нас коноплёй с головой. Нам даже столько не нужно, сколько они собрались выращивать. Если только не на продажу в Старый Свет.

Хэмпстемом Флав назвал место в Долине Буйволов, где ссыльные провели год и куда Клемент, по слухам, снаряжал следующую партию. Филь понял, что ему надо пошевеливаться. Дело шло к обеду, и он как раз успевал на послеобеденную сессию.

Подслушанный разговор натолкнул его на мысль, что делать с избытком товара, когда работа в Хэмпстеме закипит в полную силу. Вспоминая, где можно продать пеньку в Старом Свете с наибольшим барышом, он зашёл в свой дом, который опять оказался пустым. Но, однако, оставался обитаемым, судя по тёплому горшку с кашей на кухонном столе. Ополовинив горшок, Филь побежал наверх переодеться.

Ошибившись дверью, он влетел в соседнюю комнату и застыл на пороге, глядя на себя в компании Меты с двумя собаками у ног. Висевший на стене гобелен, вытканный, судя по всему, Эшей, умиравшей здесь от безделья, пока Филь сидел в Хальмстеме прошлой весной и летом, вызвал в его памяти горькие события её побега и неудавшейся свадьбы. Его губы дрогнули, но он вовремя вспомнил, что сейчас не время хныкать об упущенных шансах.

Решив помыться после завершения дела, он спустился в схрон, где семья Фе хранила деньги на повседневную жизнь, отсчитал один империал серебром, ссыпал монеты в карман, мельком подивился на себя в зеркало, из которого на него смотрела загоревшая физиономия заросшего до невозможности лесовика с густой окладистой бородой, хмыкнул и вышел за дверь.