Текст книги "Подмастерье"

17

В этом случае они несут ответственность не перед Судом Инквизиции, но перед судом своей совести…

Молот ведьм. Часть III, общее и вступление, глава I, 1-е англ. издание, 1928, библиотека Кёльнского университета, Германия

Варварская армия направлялась в Империю, и её требовалось во что бы то ни стало остановить. Филь отдал необходимые распоряжения в соответствии с письмом господина Клемента. Хальмстем и Бассан окружили рогатки, виселицы и дрова. Гарнизон замка перешёл на пропитание с собственного огорода и кто что мог подстрелить в лесу в процессе патрулирования Периметра. С западной стороны побережья заняла позиции когорта Сидерика.

Госпожа Фе с дочерью Лентолой, как оказалось, опять беременной, заняли апартаменты Мастера, которые Филь с готовностью отдал им. Он всё равно никогда не заходил туда в силу того, что эти лучшие со всех точек зрения помещения замка располагались над куполом Хранилища, и юноше казалось, что он ощущает в них запах Сотериса.

Что происходит в столице, они поведали ему по прибытии.

Получая донесения с разных сторон Империи, муж Лентолы, Тиаго де Хавелок, один из немногих, имевших доступ к сообщениям из Старого Света, сообразил, что в Новом Свете происходит что-то подобное, но это что-то пока ограничено Кейплигом. Наплевав на служебные обязанности, Тиаго срочно снарядил экипаж и, первым прознав, что Клемент выставляет на границах столицы войска с приказом убивать любого, кто попытается сбежать из города, он усадил в экипаж жену, наказав ей гнать в Хальмстем. И теперь она с матерью только и делала, что морщила нос на ограничения в передвижениях, на грубые высказывания многочисленной солдатни и на еду: Филь урезал рацион до минимума в тот час, когда получил сообщение от Клемента.

На жалобы сестры, что она не может питаться одной травой, он ответил, что в таком случае ей следует позаимствовать в Хранилище что-нибудь из находившегося там оружия и отправиться в лес на охоту, желательно не заходя за Периметр, а то её тут же убьют его солдаты, даже не поинтересовавшись, кто она такая. Лентола пожелала ему провалиться сквозь землю, и Филь внял совету, исчезнув с её горизонта. С момента её появления здесь он не переставал удивляться, как можно требовать что-то исключительное, когда все остальные находятся в тех же самых условиях.

Сообщения из Кейплига не радовали. Люди там мерли не по дням, а по часам. Как чума проникла туда, Филь не понимал, пока не получил рапорт от Конрада, из которого следовало, что болезнь переносится не воздухом, как думали в Старом Свете, а насекомыми – блохами. Филю, который провёл пять лет с отцом в море и в различных портах, не требовалось рассказывать, на чём в обилии живут блохи, а именно: на овцах, собаках… и крысах. Через три дня пришло известие, что старый Конрад умер от чумы.

Филь осознал, что это он с Ирением принёс в Империю чуму, и пытался предпринять что-то, чтобы хотя бы отвести угрозу французского вторжения, но натолкнулся на стену. Клемент ответил ему, что Эштара Фе в розыске за чудовищное преступление и он не собирается принимать её информацию к сведению. Ирений сообщил, что, даже если это правда, Старый Свет уже потерял от чумы три четверти населения, и у них просто не найдётся столько войск, чтобы представлять серьёзную угрозу. На возражения Филя, что стоявшие у власти в Новом Свете вельможи просто не представляют, сколько готовых на всё разбойников развелось в Старом, Ирений посоветовал ему беречь силы сокола.

В этот день Филь пожалел, что Флав отстранён от власти.

Тогда в дополнение к приказу Клемента он отдал распоряжение, что отныне в каждой группе патрулей должен быть один хороший стрелок из лука, готовый разбить раковину днём и ночью в тот миг, как она откроет кому-либо путь сюда, и что в ближайший месяц ни один патрульный не покинет Периметр, а пищу им будут доставлять вестовые и повара. Филь рассудил, что, даже если Эша ошиблась вчетверо с датой вторжения, одного месяца хватит, чтобы отвести угрозу.

По гарнизону прокатился ропот, но спорить в открытую никто не стал. Лишь Лентола затребовала у него почтового голубя, чтобы пожаловаться мужу: она испугалась, что в оголённом Хальмстеме на неё могут напасть какие-нибудь бандиты.

Не прошло недели, как из Кейплига прибыл приказ прекратить непрерывное патрулирование Периметра. Солдатам разрешалось возвращаться в замок для короткого отдыха, перемены одежды и приёма пищи. Поняв, что это прилетела отдача от жалобы Лентолы, Филь вышел из себя и грохнул об пол кружку с квасом, которую держал в этот момент в руках. Вестовой, доставивший ему распоряжение в кабинет, заметно испугался перемены в настроении временно назначенного Мастера Хальмстема.

Вглядываясь всю следующую ночь с Дозорной башни в окружавшие замок леса, Филь на рассвете упал в постель и большую часть дня проспал. Следующую ночь он снова провёл на башне.

На третий день он так плохо соображал от недосыпа, что повариха Квета поинтересовалась, не заболел ли он. А его правая рука во всех делах, Гильермо, посоветовал сердарский настой, который погружал людей в настолько глубокий сон, что принявший его просыпался только через сутки с заметными пролежнями на лице. Филь отказался от подобной помощи и после заката, с трудом переставляя ноги, поднялся на Дозорную в четвёртый раз.

Ночь выдалась ясная. Были видны даже виселицы, на которых раскачивались тела трёх идиотов, не прислушавшихся к правилам объявленного по Империи карантина и пытавшихся проскочить к Кейплигской дороге мимо Хальмстема. Их оставили висеть для устрашения и должны будут сжечь завтра, обрезав верёвки длинным шестом с ножом на конце и оттащив тела баграми в сторону из-под виселицы.

Раздумывая, стоит ли начинать бесполезный спор с сестрой, обладавшей умом, но иногда становившейся удивительно тупой, Филь не отрывал взгляд от далёкого леса. И вдруг он заметил там странные огоньки, мелькавшие среди чёрных стволов деревьев. Подумав, что обещанное Эшей вторжение уже началось, он заметался по крыше, не зная, что предпринять.

Бить в колокол было бесполезно – вошедшая сюда армия просто сметёт гарнизон, после чего займёт замок, контролировавший единственную дорогу в столицу. Бежать вниз и поднимать мост означало оставить на произвол судьбы карантинную команду, чьи костры горели у далёкого Бассана слева и у Кейплигской дороги справа.

Сердце Филя сжалось от плохого предчувствия. Всё, что ему было дорого в Новом Свете, скоро будет сожжено и растерзано варварами, считавшими, что мыться чаще, чем раз в жизни, является религиозным преступлением. Вонь и зараза захлестнут Новый Свет. По улицам городов потекут реки крови вперемешку с кишками животных, которых начнут резать прямо на мостовых, чтобы армии неприятеля было что жрать гнилыми зубами. Архивы с научными открытиями станут топливом для костров. И что будет с Метой, Габриэль и Руфиной, Филю не надо было объяснять.

Вспомнив речи императора, когда тот был ещё Мастером, Филь принял единственно правильное, с его точки зрения, решение.

Ссыпавшись по ступеням лестницы с башни, он взбесившейся юкой покрыл расстояние, отделявшее его от Хранилища, рванул на себя тяжёлые двери и, не обращая внимания на крутившихся здесь двух мрачных собак, саданул выкованным год назад мечом по каменному кольцу.

Клинок проделал в кольце глубокую впадину и застрял в камне. Спасаясь от хлынувшей из трещины жижи, Филь отпрянул в сторону, бросив меч погружённым в Сотерис. Сдёрнув со стены Хранилища обычный клинок, коих там висело неисчислимое множество, он всунул его в освободившиеся ножны и вернулся на крышу башни.

Огоньки в лесу погасли, это был хороший знак. Удовлетворённый проделанной работой, Филь упал на нагретые дневным солнцем плиты и заснул сном праведника. Завтра, если Клемент решит повесить его за совершённое преступление, он отойдёт в лучший мир с чистой душой. Он выполнил свой долг.

Его разбудил тревожный колокол. На Хальмстем надвигался рассвет. Филь вскочил на ноги, осознав, что отлежал на камне все бока, и побежал вниз по лестнице.

– Собаки в Хранилище мертвы, – встретил его во дворе голос следопыта Майрона. Рядом с ним стоял озабоченный силач Таддеус. К ним подошёл рыжий Орестос, то и дело оглядываясь на корпус замка.

– Ребята, – сказал он, – здесь что-то не то. Тихо как-то сегодня, необычно. Будто мы тут и останемся одни на веки вечные.

Зная, что Орестос верит в потусторонних духов и прочих кикимор, Филь не придал его словам значения, но они натолкнули его на мысль: почему он не слышит привычно резкий голос Лентолы, которая обычно именно в это время устраивала разнос поварам? Решив оставить расследование причины смерти собак на потом, он поспешил на второй этаж замка.

Здесь было необычно тихо. Подкравшись к дверям в покои Мастера, Филь напряжённо прислушался: по-прежнему тишина. Это означало, что два не самых любимых им родственника уже смылись куда-то. Юноша толкнулся в двери, которые открылись.

В превосходно обставленной комнате на двух отдельных постелях спали госпожа Фе с Лентолой. Из-под пуховых одеял торчали их головы. Окна в комнате были плотно закрыты. В воздухе явственно ощущался запах Сотериса вперемешку с чем-то кислым и неприятным.

Запах вернул в сердце Филя дурное предчувствие, посетившее его вчера, и, подойдя сначала к одной, потом к другой гостье, он бесцеремонно пощупал пульс на их шеях. Обе были мертвы.

В мгновение сопоставив это несчастье с внезапно умершими в Хранилище собаками, Филь сдёрнул висевшую на ближайшем к нему стуле сорочку, обвязал её вокруг своего носа и рта, распахнул все окна и бросился вон.

В Хранилище он обнаружил торчащий из камня меч, испускавший слабо заметный глазу дымок, невинными струйками поднимавшийся от лезвия к отверстию в куполе. Выкованный из метеорита клинок прореагировал с серебристой жижей в бассейне и стал отравлять воздух.

В страшном испуге за жизнь обитателей замка Филь выдернул меч из камня, стараясь не наступать на образовавшуюся под кольцом лужу, которая, похоже, уже застывала. Не имея понятия, что делать с ядовитым мечом, он пробежал по коридору, вылетел во внутренний двор и всадил клинок по рукоять в землю в саду, который сам когда-то спалил в незапамятные времена. После чего, набравшись мужества, отправился докладывать своему воинству, что сотворил этой ночью, и организовывать срочные похороны, пока тела его приёмной матери и сестры не раздулись на летней жаре.

Первый, кто встретился ему, был Гильермо. Выслушав Филя, декурион никак не выразил своего отношения к поступку начальника, сказав только:

– У меня есть инициализированный Открывающий Путь. Я сейчас проверю активность Сотериса и доложу. Если ваша сестра права, вы, возможно, спасли Империю от худшей судьбы, чем чума. Я слышал, эти французы редкостные свиньи, спесивы и нечистоплотны.

Последовавший доклад показал, что Сотерис втянул свои щупальца, как образно выразился Гильермо, и зажечь Врата теперь можно в лучшем случае во внешнем дворе замка. Филь приказал заставить двор наскоро сколоченными рогатками, сам контролируя работу, и на закате отправился к себе в кабинет читать почту, полученную им в ответ на отправленные утром сообщения.

Клемент писал, что не осуждает решения, принятые его чиновниками в бою, даже если это бой с самим собой.

Обязанностью Мастера Хальмстема является защита границ Империи, и если Филь решил именно таким образом их защитить, то так тому и быть. Ибо альтернатива посылать разрешения из столицы на все его действия куда хуже: когда-нибудь можно не успеть. Клемент обошёл в своем письме факт трагической смерти двух членов семьи Фе.

Остальные члены Совета грозили Филю отставкой и ссылкой к Дьяволовым горам охранять перевал в Запретные Земли, если он когда-нибудь ещё предпримет что-нибудь подобное.

Руфина написала много, но пролила на текст столько слёз, что он стал нечитаемым. Хозеки и Габриэль не ответили ничего, как и господин де Хавелок.

Флав прислал неожиданное письмо, в котором напоминал, что соорудил непроницаемую защиту вокруг столицы, убив в процессе тысячу человек. Филь защитил Империю, убив двоих. Что ж, счёт пока на его стороне.

Ночью Филь долго не мог уснуть, но не заботы о вторжении будоражили его: юношу грызла совесть, что Лентола с госпожой Фе погибли по его вине. Он упрекал и бранил себя за то, что довёл их до такой беды. Пусть они просто не проснулись от мирного сна, это было ужасно. Ведь используй он обычный меч, клинок бы сломался и всё. Правда, тогда пришлось бы рубить топором, а все топоры в Хранилище были тупые, с гнилой рукоятью, и кто знает, остался ли бы сейчас в Хальмстеме хоть кто-нибудь живой.

Утром он проснулся от тревожной мысли «что опять за напасть приключилась?», вызванной тем, что из открытых окон, освещенных первыми лучами солнца, не было слышно привычного щебета птиц в саду.

Выглянув в окно, Филь не заметил ничего подозрительного. Но тревога не отпускала его. Он оделся, спустился в сад и сразу увидел, что было не так: большая часть травы вокруг воткнутого в землю меча пожухла и посерела, и эта серость уже вползала на стволы плодовых деревьев.

Филь едва не взвыл в голос от отчаяния.

– Да что же это такое, – потерянно пробормотал он, оглядываясь вокруг. – Куда тебя девать, гадость такая? Бросить в море? Ты отравишь там всю воду! Сунуть в кузне в бочку с салом? А если эту бочку потом вывалят куда-нибудь не туда? Или скормят кому! Нет, надо придумать что-то постоянное, типа ножен, подходящих только этому клинку и не выпускающих его яд наружу.

Он вытянул меч из посеревшей земли. От тёмного лезвия потянулись кверху тонкие струйки дыма. Стараясь не дышать, Филь побежал в кузню и сунул меч в бочку с салом. Затем приготовил всё, что требовалось для снятия точного отпечатка, сбегал в оружейную за более-менее подходящими ножнами, сунул в них меч, вздрогнув от произведённого при этом клинком звука, и пошёл в конюшню.

В ножнах меч вроде бы не дымился, но это были первые подходящие ножны, а Филь хотел сделать такие, чтобы, плотно сидя в них, клинок уже никого бы не отравил. Заметив на небе перистые облака, он обрадовался, что в ближайшие дни погода будет ветреная и это даст ему возможность создать самые плотные ножны, какие только возможно, подгоняя их по профилю с подветренной стороны от меча.

Он запряг коня, выписал сам себе подорожную и, оставив страже записку с сообщением, куда отправился, съехал с моста к карантинным рогаткам. Он торопился к озеру Максат, в которое когда-то свалился, убегая от демонов. Это было ближайшее к замку озеро, где Филь собирался оставить меч на время в воде. Он поначалу хотел погрузить его неглубоко в море, но передумал: неожиданный шторм мог утащить ядовитое изделие туда, где его потом не найдёшь.

Он вернулся в Хальмстем к тощему невкусному ужину, сообщил декурионам, где был и что делал, выслушал жалобы на то, что с Периметром, прижатым к замку, им остаётся только усилить карантинные отряды, чтобы не умереть со скуки, согласился с этим и заперся в кузне. К полуночи у него была заготовка, после чего он отправился спать и впервые за последнюю неделю выспался без кошмаров и тяжких размышлений.

Вечером следующего дня, дождавшись восточного ветра, дующего от замкового корпуса к кузне, он съездил к озеру за мечом и стал подгонять заготовку ножен к клинку. Он использовал металл, о котором Ирений говорил, что его не берёт даже царская водка и он устойчив к слому.

Ветер стих под утро, когда Филь уже загнал лезвие в новые ножны, сделав меч безопасным для окружающих.

Оставалось провести заключительный эксперимент: выбрав в саду непострадавший кусок земли с травой, Филь погрузил в него ножны с мечом на всю длину до рукояти. Если к завтрашнему утру ни одна травинка не погибнет, работу можно будет считать законченной.

Выйдя во внешний двор, окутанный утренними сумерками и заставленный рогатками, с бодрствовавшей мостовой стражей, которая сонно приветствовала его, Филь устало потянулся. На полпути к крыльцу он обернулся: показалось, что что-то мелькнуло у границы его зрения. И точно: посередине двора неожиданно развернулись Врата, откуда шагнул удивлённый Лион, родной отец Эши.

– Почему я здесь и что случилось с Периметром? – спросил он Филя, погасив Врата, и обвёл непонимающим взглядом рогатки.

С двумя мечами за спиной и жезлами по бокам, он выдавал в себе чистокровного сердара, и мостовая стража бросилась к нему, на ходу обнажая мечи. Оценив их мужество перед лицом опасности, которая в другое время могла оказаться смертельной, Филь крикнул им, напоминая:

– Мечи в ножны! У нас инструкция оказывать им помощь в обмен на их помощь в борьбе с эпидемией!

Незик Трок-Кен и двое его подчинённых остановились и нехотя убрали мечи в ножны. Лион не повёл в их сторону ни ухом, ни бровью.

– Так ты расскажешь, что произошло с Периметром? – повторил он вопрос. – С каких пор Внешняя Граница пролегает по двору этого замка?

У него были русые волосы до плеч и выразительные серые глаза, окаймлённые длинными ресницами. Заметные морщины покрывали его лицо, в остальном же он не изменился за прошедшие семь лет.

– Расскажу, только сначала мы поднимемся ко мне и выпьем чего-нибудь, – сказал Филь, понимая, что Лион может захотеть расправиться с ним за смерть своей бывшей жены, и лучше будет влить в него бокал-другой вина, прежде чем выкладывать, что здесь случилось за последнее время.

По окончании рассказа, вопреки ожиданиям Филя, Лион не расстроился и только пробормотал, вливая в себя третий бокал:

– Все там будем.

Затем он без предисловия поведал судьбу своей дочери, и тут уже Филь схватился за вино.

– Перед смертью она выкрикнула: «Францию спасёт Дева», – сухо произнес Лион. – А потом огонь поглотил её.

Филь уронил лицо в ладони и заплакал. Его душу раздирала жалость и любовь к Эше.

– Плачь, юнец, – сказал Лион. – Это хорошо, что ты ещё можешь плакать. Я уже забыл этот лёгкий способ очищать свою душу.

Филь поднял к нему залитое слезами лицо.

– А она… ещё что-нибудь говорила?

– Нет. Только это, но её слова прозвучали как пророчество.

Филь застонал и ткнулся лбом в стол. «А я тогда прокричу им такое пророчество, которое переживёт меня и обязательно сбудется!» – услышал он, словно наяву, беззаботный голос Эши и замычал в бессилии.

– Что ж, я узнал всё, что должен, мне пора, – сказал Лион, поднимаясь и прислушиваясь к происходящему снаружи замка: во дворе стоял разноголосый гам. Там происходило что-то из ряда вон выходящее.

– А ну-ка… – Лион направился к двери, и через секунду его сапоги застучали по лестнице.

Как бы ни было велико горе Филя, он не мог позволить сердару занять господствующее положение в Хальмстеме и заторопился следом, прихватив с собой тунику легата.

Во дворе, в стены которого вжался гарнизон замка, были видны вспышки, которые быстро исчезали, словно кто-то зажигал сюда Врата и тут же гасил их, пугаясь того, что видел. Лион угрожающе прищурился, словно заметил в них что-то, что ему не понравилось.

– Всем лечь на землю! – рявкнул он, и гарнизон немедленно послушался. – Мечи к бою!

С тихим шелестом солдаты, всё так же лёжа, достали свои мечи. Филь позавидовал умению сердара управлять войском.

– Приготовиться, – тише сказал Лион, единственный, кто остался на ногах.

Его плечи расслабились. Он ссутулился и закачался из стороны в сторону как змея. Когда перед ним в очередной раз мелькнули открывающиеся Врата, он скользящим движением шагнул в них, выбросил вперёд руку, ухватил кого-то и, закинув на свою сторону, с громким хрустом раздавил ногой раковину. Затем недобро выдохнул в лицо кудрявого белокурого юноши возрастом не старше Филя, которого бесцеремонно втащил во двор замка за волосы:

– Что же ты, милый, такой стеснительный? Али запамятовал, куда тебе надо? И что у тебя там за армия за спиной, а ну-ка, расскажи!

18

Если после того, как правильно допрошен и выпытан, он не признается, то следует оставить его и отпустить…

Молот ведьм. Часть III, 3-е заключение, вопрос XXII, 1-е англ. издание, 1928, библиотека Кёльнского университета, Германия

Любопытно, что Филь сразу узнал его, хотя Курт Норман выглядел сильно поблекшим, иссохшим и несвежим. Во рту его не хватало многих зубов.

– Здравствуй, Норман, – улыбнулся Филь. – Ты меня узнаёшь?

– Кто вы такие? – возопил Курт на французском, вертясь под рукой Лиона. – Отпустите, да как вы смеете!

Последнее он прокричал на имперском, обежав взглядом замок с гербом над парадным крыльцом и осознав, где находится.

– Что с Периметром, как я здесь очутился? – отчаянно вопросил он, выпучив глаза на вооружённый гарнизон.

– С Периметром случилось ровно то, что я хотел, чтобы с ним случилось, – сказал Филь и обратился к Лиону: – Отпусти его, но будь осторожнее, ты имеешь дело с легко возбудимым мерзавцем.

Сердар отпустил несчастного и рассеянно улыбнулся:

– Да он же слабый как мышь!

Курт остолбенел при виде Филя в тунике легата.

– Фе, это ты? Где ты спёр эту форму?

Стоя спиной к первой и второй декуриям, Филь показал им из-за спины кулак, чтобы молчали о том, что эту должность он занимает только до возвращения Ирения, а на остальных выразительно посмотрел, поймав немало снисходительных улыбок. Ему позарез был нужен эмпарот, но эмпарота в Хальмстеме не было, и на Филя снизошло вдохновение, от которого у него защипало в носу: трус и негодяй Курт будет врать и юлить, пока чувствует угрозу. Но если этой крысе кинуть вкусную приманку, возможно, он поведётся и сам выложит секреты французов. По крайней мере, вранья там будет меньше.

– Я теперь Мастер Хальмстема, – важно произнёс Филь. – Где именно ты собирался перейти границу, Норман?

Смазливый Курт недоверчиво сощурил глаза, но тут на помощь пришёл Гильермо:

– Мастер, я так понимаю, вы сами с ним справитесь?

Филь кивнул, и декурион свистнул своим людям, чтобы очистили двор. Остальные последовали его примеру.

Филь постарался придать своему лицу добродушно-расслабленное выражение, и сердар с подозрением уставился на него. Филь молил богов, чтобы дьявольски проницательный Лион поскорее сообразил, что затевается. И когда тот вдруг дружески обнял Курта за плечи, с души юноши свалился камень.

– Мастер, позвольте накормить его для начала? – предложил Лион. – А то, боюсь, наш беглец недолго протянет. Вы же наверняка голодны… как вас там?

Он повернул гостя к парадному крыльцу. Филь без суеты обогнал их на ступенях и пошёл впереди, чтобы усилить впечатление, что он здесь хозяин.

– Курт Норман, – повеселев, сообщил Курт, с чёрной завистью глядя на Филя. – Как ты, Фе, умудрился сделаться Мастером? Ты, наверное, теперь получаешь сумасшедшее жалованье?

Филь не назвал бы триста золотых в год для легата «сумасшедшим жалованьем», но спорить не стал.

– Весьма достойно, – ответил он. – Особенно сейчас, когда Кейплиг опустел от чумы и дома там ничего не стоят, а чиновников не хватает. Император низложен, его старые кадры удалены от дел, и Клемент всех гребёт на службу, кого только найдёт. Даже сердары нам помогают. Взяли бы и тебя, не виси на тебе три сотни или сколько там ударов плетью.

– Император низложен, Кейплиг опустел? – потрясенно повторил Курт и побледнел от напоминания о старом наказании, которого избежал, исчезнув из Нового Света.

Остаток пути они проделали молча. В кабинете Прения Филь предложил гостям сесть в обширные кресла у просторного стола, поторопившись раздвинуть шторы и распахнуть дверь на балкон, чтобы мрачноватая мебель заиграла сочными красками.

– Это что, твоё рабочее место? – спросил Курт, поведя взглядом по сторонам. – Фе, ты… – он сбился. – Филь, а ты давно Мастер?

Рыба клюнула, пора было подсекать. Однако залитому солнцем кабинету, уставленному мебелью красного дерева, с огромным книжным стеллажом и открытым балконом, через который тянуло запахами листвы из просторного сада внизу, не хватало важной детали. Понимая, что призывает на себя проклятия со стороны поваров, которые сейчас должны были кормить обитателей казарм, Филь с силой дёрнул за шнурок, соединённый с кухней.

– Да пока всего две недели, – сказал он. – Мне дали эту должность после того, как я разузнал о грядущем французском вторжении и предложил некоторые контрмеры.

– Разузнал откуда? – разом ощетинился Курт.

«Ты всё-таки законченный дурак, – подумал Филь, с трудом держа на лице широкую улыбку, – Ян был прав три года назад… Кто ещё может с такой лёгкостью выдать себя!»

– Один из наших шпионов доложил. В том же сообщении было, что французы удерживают заложником жителя Нового Света и при пересечении Границы собираются пытать его, чтобы он рассказал, в какой стороне столица.

Филь вдохновенно врал, а Лион сидел не шелохнувшись, будто его тут не было. Курт оживлённо заёрзал в кресле.

– Так и есть! Я был этим заложником. Я могу рассказать всё о том, что они собирались здесь устроить, сколько их и кто их ведёт. Я всё расскажу как есть, если ты обещаешь, что отведёшь от меня угрозу старого наказания, в котором, кстати, ты больше меня виноват!

Филь на мгновение потерял выдержку и чуть было не заехал Норману в глаз, но его спас тяжёлый стук в дверь. Стучали ногой.

Распахнув дверь, он увидел на пороге Квету, напоминавшую взбешённую фурию, с подносом еды в руках. Он не дал ей открыть рот, только прошептал губами «я тебя люблю!», забрал у неё, обалдевшей, поднос и захлопнул дверь перед её носом. Для чего это понадобилось, он объяснит ей потом, и она его простит, принимая во внимание, что он никогда не позволял себе выходки, подобные сегодняшней.

На подносе лежал всё тот же пирог с ревенем, крошечный кусочек варёной баранины, грубо порезанный салатный лист, скупо сбрызнутый оливковым маслом, и стояла большая кружка кваса.

– Это твой завтрак? – завистливо спросил Курт.

– Я не голоден, – сказал Филь, – это для тебя.

Он поставил поднос на стол перед мерзавцем, и тот немедленно погрузил нос в салат, жадно пожирая его, словно это была не простая трава, которую носили из леса в кухню солдаты, чтобы было чем заедать варёную фасоль, всем набившую оскомину. Из каких запасов Квета добыла баранину, Филь, проверявший кладовые каждый день, не имел представления.

– Расскажи, что обещал, – напомнил он. – Я в свою очередь обещаю, что Империя справедливо оценит твой вклад в свою безопасность.

Судя по виду, Курт уже ощущал себя не меньше, чем владельцем подобного кабинета. Он заговорил, чавкая на каждом слове, а Филь, борясь с накатившей на него волной раскаяния за то, что Ян был вынужден терпеть от него в Алексе, сидя три года с ним за одним столом, достал лист чистой бумаги и стал быстро писать. Через десять минут всё было кончено.

– Что ж, – обратился он к гостю, сидевшему перед пустым подносом, – спасибо за информацию. Её немедленно доставят в Кейплиг. Распишись вот здесь!

Лион пошевелился, и Курт, расписываясь, покосился в его сторону.

– Я чувствую в тебе внутреннее напряжение, – радушно проговорил Лион. – Расскажи мне о нём!

Его искренний приветливый взгляд, казалось, подбадривал Нормана.

– Отвали, сердар, – невежливо ответил Курт. Лиона это не смутило.

– Вы их за что-то не любите, молодой человек? За что?

Он весь обратился во внимание.

– Я не люблю сердаров, – злобно отозвался Курт. – Эти твари не давали нам жизни много сотен лет!

Лион вздохнул и скорбно прикрыл глаза.

– Никто не любит сердаров, – пробормотал он. – Даже сами сердары. А что же в них вас вывело из терпения так, что вы готовы заявить об этом миру? Я обращаюсь к вашей конкретной личности, что вам не нравится в них?

Склонив набок голову, он оглядывал гостя и даже придвинулся к нему, чтобы не пропустить ни слова, стараясь понять.

– Вы безжалостны, – заявил Курт, отодвигаясь. – Вы жестоки и холоднокровны, как ядовитые змеи. Ваши цели никому не понятны. Вы убиваете людей просто так, для забавы. В вас нет ничего человеческого. В нашем государстве вам не должно быть места!

Гримаса притворной любезности на тощем лице Курта сменилась брезгливым раздражением от того, что ему, человеку, приходится беседовать с сердаром.

Филю страсть как интересно было узнать, где пролегает граница, по пересечении которой Лион выйдет из себя, и Норман, казалось, подошёл к ней вплотную. Сердар недобро усмехнулся, поднимаясь во весь рост.

– Это моё государство, паскудник! – Он указал на Филя. – Сей человек может считать по-другому, что не меняет факта: это моя земля, – жутко пугающе проговорил он, склонившись к перепуганному Курту. – А ты, слякоть, хотел привести сюда варваров, чтобы они устроили здесь то, что уже устроили у себя. Я видел лучников за твоей спиной с наложенными стрелами и натянутой тетивой, они были готовы стрелять, в кого ты укажешь, и не рассказывай мне, что тебя заставили. Я видел торжество на твоём лице и жажду убивать. Мы с трудом выносим то, что творят здесь люди, – он опять показал на Филя, – но они часть этой земли, которую мы им подарили, а подарки не забирают назад. Ты же, скверна, упустил из виду, что, предав эту землю, ты становишься нашей добычей. Нас не видно и не слышно, пока тот, кто несёт вред, не умрёт неожиданно. Пришла пора и тебе умереть, мерзость ты ходячая…

Столь быстрый переход от будущего благополучия, которое было у него практически в кармане, к угрозе неминуемой смерти, полученной не от кого либо, а от сердара, произвёл плохое действие на Курта: у него одновременно затряслись руки, губы и ноги, на которые он, пискнув, вскочил и зигзагом кинулся к двери. Лион выбежал следом не то чтобы быстро, подметил Филь, явно давая беглецу фору, и погнал Курта по коридорам, как гончая – зайца, улюлюкая и подсвистывая.

Во внешнем дворе Курт прибавил ходу, лавируя между рогаток. Филь успел просигналить страже не вмешиваться, давая беглецу возможность достичь моста, а то его прямо там сбили бы с ног. Лион остановился у подъёмного ворота, достал один из своих мечей и раскрутил в руке, собираясь запустить его Норману в спину.

– Не надо! – сказал Филь. – Моя карантинная команда ничем не хуже твоего меча.

Солдаты свалили Курта на границе леса после того, как тот проигнорировал их окрик, а так как он ещё и дрался, его тут же вздёрнули на свободной виселице. Через минуту жизнь Нормана была кончена.

– Шустро орудуют, – скупо оценил их действия Лион. – Если бы он дал себе труд подумать о твоих словах про чуму, был бы сейчас жив. В Старом Свете теперь тоже используют строгий карантин.

– По-моему, так даже лучше, чем военно-полевой суд, – сказал Филь. – Я выпишу подорожную, чтобы тебя пропустили, а то у нас не так много солдат. Скажи только куда.

– Куда я направляюсь, подорожные не выписывают, – ухмыльнулся Лион. – Просто проводи меня до лесочка, а там я растворюсь, никого не беспокоя.