Текст книги "Наемники"

Глава 19

Клэнси Маршалл живет в Бронксе, но совсем не в том Бронксе, о котором пишет “Дейли ныос” и каким его обычно представляет себе большинство граждан. Он живет севернее тех мест, тоже в Бронксе – одном из районов Нью-Йорка, но уже в совершенно ином мире. Называется это местечко Ривердейл, оно аккуратно поделено между многоэтажными домами из красного кирпича и извилистыми улочками, к которым с обеих сторон подступают двухэтажные особнячки и добротные домики довоенной постройки с обязательными верандами, столовыми и мансардами. И это тоже часть Нью-Йорка.

Клэнси жил в одном из таких довоенных двухэтажных домиков с белыми стенами, зелеными ставнями и верандой, пол на которой выкрашен в серый цвет. На лужайке перед домом установлены миниатюрные раскрашенные фигурки. Зайчики, щенята, лягушата и уточки – очень мило и банально, как программа утреннего телевидения. Тут же, под фонарем, стояла еще одна деревянная статуя, изображающая одетого в жокейские штаны типичного мальчишку-раба с плантации с вечно протянутой черной рукой, готовой в любое время принять поводья. Наверное, очень многие обитатели подобных домиков могли бы признаться в том, что им ужасно хочется хоть чуточку почувствовать себя аристократами.

Свернув с Кингсбридж-роуд на Роджерс-Лейн и проехав немного по извилистой дорожке, я наконец остановился перед домом Клэнси. У моего “мерседеса” нет поводьев, поэтому я лишь виновато пожал плечами, глядя на деревянного мальчишку с плантации, протягивавшего руку в надежде когда-нибудь снова взять коня под уздцы, и взбежал по лестнице на веранду. Был час ночи, и лишь в одном окне на втором этаже горел свет. Я знал, что Клэнси не будет рад мне, но все же собрался с духом и позвонил. Если хочет, пусть обижается на Эда.

Прошло некоторое время, дверь приоткрылась, и на пороге возникла жена Клэнси, Лора. Описать Лору Маршалл нетрудно, достаточно всего нескольких слов. Это богатая, надменная сука из предместья, возомнившая себя великосветской дамой. Активистка партийного движения на выборах в конгресс (на уровне рядовых членов). Она также принимает участие в работе школьного родительского комитета, имеет отношение к “Молодежной лиге”[1]1
  “Молодежная лига” – движение, основанное при Нью-йоркском колледже Мэри Гарриман, дочерью известного финансиста Эдварда Гарримана.


[Закрыть], любит верховодить на светских посиделках и вовсю командует Клэнси Маршаллом. В полном соответствии со своими снобистскими замашками она считает, что вышла замуж за преуспевающего адвоката, сотрудничающего с солидной корпорацией и имеющего дело с разного рода акциями и прочими ценными бумагами. Я вовсе не хочу сказать, что она не догадывается, чем на самом деле Клэнси зарабатывает на безбедную жизнь, но ей удается разыгрывать на людях высокую степень добродетели и со спокойной душой тратить полученные не праведным путем денежки, не испытывая никаких угрызений совести.

Клэнси же по какой-то известной только ему одному причине безумно влюблен в эту напыщенную стерву и до смерти боится, что в один прекрасный день она просто соберет чемоданы и уйдет от него, забрав с собой обоих деток. (Ведь не может быть два и шесть десятых ребенка.) И дело совсем не в том, что он сомневается в собственных мужских достоинствах. Он опасается, что в один прекрасный день все его неблаговидные делишки с громким скандалом выплывут наружу и эта грязь будет столь очевидна, что Лора с ее псевдоаристократическими замашками уже больше не сможет, подобно страусу, прятать голову в песок. И уйдет. Возможно, так оно и будет. И тогда, влюбленного Клэнси заменит безмолвный ежемесячный чек на алименты, что позволит ей по-прежнему беззаботно жить в свое удовольствие.

На большинство незнакомых людей я произвожу впечатление преуспевающего молодого человека, вращающегося в деловых кругах и занимающегося чистеньким бизнесом типа рекламы, страхования или еще чего-нибудь в этом роде. Что до некоторой степени почти соответствует истине. Но, увидев меня на пороге своего дома в час ночи, Лора Маршалл, очевидно, немедленно решила, что у меня нет и не может быть знакомых ее круга и, как писали в старых романах, смерила меня надменным ледяным взглядом.

Ну и черт с ней. Я не боюсь холода.

– У меня разговор к Клэнси, – сказал я, назло ей фамильярно называя Клэнси по имени.

– В час ночи? – ехидно уточнила она.

– Так надо, – ответил я, даже и не думая переходить к извинениям и вообще соблюдать приличия.

– У моего мужа есть рабочие часы, – высокомерно начала было она цедить слова, но я перебил ее. У меня не было ни времени, ни настроения на пустые препирательства.

– Скажите ему, что это Клей, – грубовато посоветовал я. – Уверен, он захочет увидеть меня немедленно.

Она с сомнением оглядела меня.

– Подождите здесь. – И захлопнула дверь перед моим носом.

Что ж, подождем. К балкам веранды был подвешен деревянный диван-качалка, выкрашенный зеленой краской, и я присел на него. Качалка оказалась скрипучей, чем вполне оправдала мои ожидания, и я принялся слегка покачиваться взад-вперед, наслаждаясь противным звуковым эффектом. Мне очень хотелось позлить Лору Маршалл, ибо она и ее манеры раздражали меня до глубины души.

Минуту-другую спустя дверь распахнулась, и на пороге возник Клэнси собственной персоной. На нем был темный халат со строгим орнаментом и атласными лацканами – совсем как у Джорджа Сэндерса[2]2
  Джордж Сэндерс – американский актер, снявшийся в фильмах “Ребекка” (1940), “Самсон и Далила” (1949), “Все о Еве” (1950), “Королевское письмо” (1970) и др.


[Закрыть], – а исказившее его лицо подобие улыбки правильнее было бы назвать свирепой гримасой.

– Заходите, мистер Клей, – пригласил он. – Мы можем поговорить в моем кабинете.

Я прошел за ним в дом. Кабинет помещался рядом со столовой, в которую вела дверь из гостиной, отделенной от входа небольшим фойе. Стервы нигде поблизости не угадывалось.

Оказавшись в кабинете – квадратной комнате, словно сошедшей с фотографии журнала по домоводству “Беттер хоумс энд гарденс”, в интерьерах которого знаменитости обычно демонстрировали Эду Марроу[3]3
  Эдуард Роско Марроу – известный американский журналист. В 50 – 60-е годы был автором, режиссером и ведущим нескольких популярных телепередач.


[Закрыть] разные безделушки, – Клэнси включил свет, плотно закрыл дверь и повернулся ко мне.

– Кто, черт побери, тебе сказал, что ты можешь вот так запросто припереться сюда? – Хотя он говорил тихо, в его голосе скрежетали металлические нотки, а обычная располагающая улыбка сменилась гневной гримасой.

– Эд, – ответил я. – И он сказал, что я не только могу, а прямо-таки обязан это сделать. Обстоятельства изменились.

– У тебя нет права заявляться ко мне домой, – гневно бубнил он. – Запомни это раз и навсегда. Тебе здесь делать нечего.

– Кроме случаев, когда это необходимо. Он пропустил реплику мимо ушей.

– Я сказал Лоре, что ты работаешь на одного из моих клиентов, – сказал он. – На легального клиента, разумеется. Это деловой срочный визит, поэтому, когда будешь уходить, веди себя соответствующим образом.

– Ладно. Давай ближе к делу.

– А дело в том, что тебя тут быть не должно, – едва ли не с угрозой произнес он. – Никогда. Так что забудь дорогу к моему дому.

У меня почему-то промелькнула горькая мысль: придется ли и мне когда-нибудь в будущем таиться вот так от Эллы?

– Выскажи свое недовольство Эду, если тебе так уж не терпится пощелкать клювом, – буркнул я, прогоняя от себя мысли об Элле. – У меня заботы поважнее.

– Я хочу, чтобы ты зарубил это себе на носу, – злобно твердил Клэнси. – Тебе здесь делать нечего. У меня офис в конторе, и я торчу там целыми днями. И твое дело вполне могло бы подождать до завтра.

– Эд сказал мне приехать сюда. И больше обсуждать эту бодягу я не собираюсь. А уж после того, как я по твоей милости отсидел девятнадцать часов в вонючей каталажке, у тебя вообще нет никакого морального права выпендриваться – видите ли, я обижаю его светлость.

– Это было не так просто. Они уперлись, не хотели тебя отпускать.

– Как бы не так. Это ты, по своему обыкновению, хреном груши околачивал. Так что садись и перейдем к более насущным вопросам. У меня на сегодня еще полно дел.

Клэнси, я видел, и дальше намеревался распространяться о том, что его дом – его крепость, но в конце концов до него, очевидно, все же дошло, что избавиться от меня так просто не удастся. И тогда он сел за письменный стол – тоже пустой, как у Эрнста Тессельмана, но не такой огромный, – а я занял место в кресле напротив.

– Так что там стряслось? – спросил Клэнси. – Давай уж закончим поскорее.

– Сегодня вечером я нашел Билли-Билли, – сообщил я. – Правда, фараоны его тоже обнаружили. Нас едва-едва не прихватили вместе.

Он удивленно вскинул брови и, по-моему, даже забыл о том, что настроился злиться на меня и дальше.

– Так он в полиции? Или у тебя?

– Он у них.

– И ты хочешь, чтобы я вытащил его оттуда. Клей, можно было бы просто позвонить, а не мчаться сюда через весь город.

– Послушай, Клэнси, заткнись-ка и дай досказать. Когда я добрался до Билли-Билли, он был уже мертв. Так что фараонам достался лишь окоченевший труп.

– Он умер? – Клэнси откинулся на спинку кресла, погрузившись в раздумья, и вдруг улыбнулся. – Значит, и беспокоиться больше не о чем. Теперь все быстро уладится.

– Боюсь, что нет. Эд все еще требует, чтобы я отыскал гада, который столь круто заварил нам эту кашу.

– Но зачем? Бог ты мой! Труп Кэнтела в полиции, дело можно считать закрытым. Так что все довольны и счастливы.

– Кроме Эда. Тот козел наехал на организацию, и Эд считает нужным поквитаться с ним.

Клэнси подался вперед, обеспокоенно и доверительно глядя на меня, полностью входя в образ адвоката и забывая о своей роли сердитого хозяина.

– Клей, послушай меня, – заговорил он. – Так дела не делаются. Поверь мне. Клей. Последние два дня мы и так уже привлекали слишком много внимания к себе, нарвались на конфликт с полицией. Организации это на пользу не пойдет.

– Ты Эду скажи об этом. Я лишь выполняю приказания.

– Я и ему скажу то же самое. Где он сейчас, дома?

– Ага. Но не думаю, что вы договоритесь до чего-либо дельного. Он очень зол.

– Я его адвокат, Клей. Мой долг – вовремя предупредить его, когда он собирается затеять какую-то глупость. А превращать тебя в Шерлока Холмса нелепо. Ты станешь досаждать людям со стороны, не имеющим отношения к организации, действовать им на нервы, мозолить глаза полиции, обнаруживать нашу причастность к тем делам, о которых им и вовсе не следует знать. Билли-Билли Кэн-тел мертв, у полиции теперь есть его труп. Так что нечего дальше рыпаться.

– Зато дело Бетти Бенсон по-прежнему висит, – напомнил я ему. – Вообще-то я здесь из-за него.

– Я могу уладить это в два счета, – сказал он. – Они смогут повесить оба убийства на Билли-Билли. Уверен, что никто не станет слишком упорно дознаваться, кому понадобилось замочить его. Так что нечего ворошить палкой муравейник.

– А я тебе еще раз повторяю: это не мой вопрос.

– Я поговорю с Эдом, – решительно заявил Клэнси, но я знал, что он будет долго набираться храбрости, прежде чем позвонит Эду Ганолезе и скажет ему, что тот не прав.

Его проблемы волновали меня меньше всего.

– Итак, вернемся к Бетти Бенсон, – напомнил я. – Я побывал у нее, разговаривал с ней, пил кофе, и моих отпечатков там более чем достаточно. Время смерти установлено с точностью до получаса, а я уже признал, что мой визит частично совпадает с временем ее убийства.

– Когда ты уходил, она была жива. Этого достаточно.

– А как доказать?

– Во сколько ты ушел от нее?

– Около четырех. Ее убили в промежутке между четырьмя часами и половиной пятого. Я признал, что ушел оттуда в четыре.

– Допустим. И куда ты отправился потом?

– Сразу домой. Парень из гаража может подтвердить, во сколько я приехал. Они регистрируют время прибытия и отъезда каждой машины.

– Замечательно. А еще смотритель позвонил к ней, скажем, в четверть пятого, и она бодро ответила. Была жива. Я могу устроить это свидетельское показание. У нее есть телевизор?

– В гостиной я его как будто не приметил.

– Хорошо. Тогда она ответила ему: “Извините, но у меня нет телевизора”. Это было в четыре пятнадцать. К десяти утра завтрашнего дня все будет устроено наилучшим образом. Затем мы намекнем, что и ее убийство – дело рук Кэн-тела. А ты тут ни при чем.

– А зачем ему убивать ее? Они даже не были знакомы. Что-то я сомневаюсь, что фараоны проглотят такую туфту.

– Узнать, зачем Билли-Билли это сделал, можно только у него самого, а он, к сожалению, мертв. – Клэнси одарил меня своей обворожительной улыбкой. Только что он привел убедительный довод и теперь наслаждается своей изворотливостью. Он до такой степени поднаторел в создании алиби и всяких запутанных обстоятельств, что через какое-то время уже никто в целом свете не сумеет докопаться до истины. Умение замутить воду делает его просто-таки незаменимым в зале суда.

– Ну, если ты считаешь, что можешь справиться с этим... – сказал я.

– Я справлюсь со всем. Но утром. Можешь приходить к девяти ко мне в контору.

– Эд напирает на то, что дело не терпит отлагательства.

– Эд принимает все слишком близко к сердцу. Так что если у тебя ко мне больше ничего нет...

– Больше ничего, – подтвердил я, поднимаясь. – Значит, я мистер Клей, так?

– Роберт Клей, – сказал он. – Ты работаешь на контору “Крейг, Гарри и Берк”.

– Ай да я.

Он проводил меня до дверей, на ходу громогласно рассуждая о делах Крейга, Гарри и Берка, – черт их знает, кто они такие, – и вышел со мной на крыльцо, плотно прикрыв за собой дверь.

– Извини, что я набросился на тебя. Клей, – прошептал он. На лице его, подобно неоновой вывеске, снова включилась улыбка, и он дружески похлопал меня по плечу. – Просто не люблю заниматься делами дома. Ведь тут Лора. Ты же понимаешь.

– Понимаю. Добро, Клэнси, счастливо оставаться. Мысленно же я пытался убедить себя, что Элла не будет такой, как Лора. Элла никогда не станет такой воображающей невесть что о себе курицей, как Лора.

– Я поговорю с Эдом, чтобы-он прекратил валять дурака, – пообещал он. – Незачем попусту тратить время, играя в воров и полицейских.

– И уж конечно, не на стороне полицейских, – согласился я.

Глава 20

Я знал, что разговор Клэнси с Эдом ничего не даст. Эд вознамерился прижать к стенке негодяя, из-за которого у нас начались неприятности, только-то и всего. А после того, как та сволочь сначала попыталась пристрелить меня, а потом устроила ловушку в подземке, мне и самому не терпелось взять его за горло.

Домой я вернулся почти в половине второго ночи. В два мне нужно заехать в “Тамбарин” за Эллой. Оставил “мерседес” у подъезда и поднялся к себе, намереваясь убить на что-нибудь еще минут пятнадцать.

Я едва успел снять пиджак, как зазвонил телефон. Не спал, оказывается, и Фред Мейн.

– Насчет Алана Петри, – бодро сказал он. – О его семейной жизни ничего выяснить не удалось, но зато могу подсказать, где его можно найти. У него ночные дежурства в Вест-Сайде, район сороковых улиц.

– На патрульной машине?

– Нет, пеший патруль. С напарником. Извини, Клей, но это все, что удалось раздобыть. А лично мы с ним незнакомы.

– Все равно спасибо, – сказал я. – Так говоришь, ночные дежурства? А сейчас он на работе?

– Вполне возможно. Если только не взял выходной.

– Ладно, спасибо.

Вест-Сайд, сороковые улицы. Там на Сорок пятой улице, между Восьмой и Девятой авеню, находился один бар, где в ожидании звонков от клиентов постоянно околачивались девицы из ведомства Арчи Фрейхофера. Хозяин бара наверняка был знаком с полицейскими, патрулирующими прилегающий участок. Я решил не упускать этот шанс и набрал номер телефона заведения.

Мне ответил ангельский голосок молодой, похоже, пуэрториканки. Я объяснил ей, что хочу поговорить с Алексом, тамошним барменом, на что чертовка ответила:

– А что, мистер, разве я не могу быть вам полезной?

– Уверен, что можешь, – согласился я. – Но только сейчас мне нужен Алекс.

– Кто говорит?

Я не был уверен, что Алекс вспомнит, кто такой Клей. Прежде нам никогда не доводилось общаться друг с другом лично. Далеко не каждому в организации позволено знать, кто я такой и чем занимаюсь, и иногда это бывает очень кстати. А иногда не совсем. Как, например, сейчас.

– Передай ему, что звонит начальник Арчи, – объявил я, что в общем-то было не так уж далеко от истины.

– О'кей, – сказала она, и через минуту в трубке раздался мужской голос:

– Алекс у телефона.

– Это Клей, – сказал я. – Ты знаешь полицейского по фамилии Петри? Патрулирует по ночам в твоем районе.

– Слушай, приятель, а тебя-то я знаю? – осведомился он у меня.

– Позвони Арчи и выясни, – посоветовал я.

– Ну и позвоню. Так как, говоришь, тебя зовут?

– Клей. Я перезвоню через пять минут.

Пять минут тянулись невыносимо медленно, и я уже жалел о том, что не отправился туда сразу, а связался с дурацкими звонками. С другой стороны, возможно, мне пришлось бы прокатиться впустую, а допустить напрасную трату времени я не мог.

Когда я перезвонил, он первым делом поинтересовался:

– На кого ты работаешь?

– На того же парня, что и Арчи. На Эда Ганолезе. Так что хватит строить из себя резидента. Ты знаешь фараона по фамилии Петри или нет?

– Знаю.

– А связаться с ним можешь?

– Вполне.

– Мне нужно с ним поговорить. Когда это можно устроить?

– Где-нибудь в пятницу.

– Сегодня. Прямо сейчас.

– Я не уверен, – засомневался он.

– Тебе Арчи что сказал? – спросил я у него.

– А как я узнаю, что ты Клей?

– Черт, – не выдержал я. – Я приеду прямо сейчас.

Я с грохотом швырнул трубку на рычаг и направился к двери. Затем вспомнил об Элле. Глянул на часы. Без четверти два. Вернувшись в гостиную, позвонил в “Тамбарин” и попросил передать Элле, чтобы она дожидалась меня в баре, так как я немного опоздаю. Затем вышел из дому и поехал в центр города.

Глава 21

Заведение “Ла-Сорина” было одним из звеньев целой череды баров, расположившихся в подвальных этажах зданий этого квартала Западной Сорок шестой улицы. Когда я вошел, там было полно девиц – некоторые из них сгрудились у стойки бара, другие же сидели в кабинках вдоль стены справа. Дальняя же часть помещения, где располагались столы и можно было заказать ужин, сейчас пустовала. Среди девиц толкалось и несколько парней – скорее всего, сводники или просто подающие надежды молодые искатели приключений. Это не то место, где можно было бы запросто “снять” проститутку. Здешние девочки работают по вызову, именно сюда поступают заказы на них.

За стойкой бара стоял Алекс. Он оказался высоким, недовольного вида толстяком. Протиснувшись между двумя девицами, я облокотился о стойку бара и стал дожидаться, когда он соизволит обратить на меня внимание. Минуты через две он подошел и остановился передо мной.

– Вам чего? – спросил он.

– Петри, – ответил я. – Это я звонил.

– А, так это ты Клей.

– Он самый.

– А с чего ты взял, что я должен тебе верить? – спросил он.

– Потому что у меня нет времени на дурацкие разговоры, – оборвал я нахала. – И потому, что на той стороне улицы есть одно заведение, хозяину которого очень не терпится отобрать у тебя твой телефонный бизнес, а я вправе решать, получит он его или нет.

Алекс задумался на минуту, барабаня пальцами по стойке. У него были толстые пальцы, огромные ручищи. Приняв наконец решение, он обернулся к одной из девиц и быстро сказал ей что-то по-испански. Та ответила, сползла с высокого табурета и вышла.

Он снова повернулся ко мне:

– Что будешь пить?

– Пиво, – ответил я.

Он кивнул и отошел, а затем вернулся с бутылкой пива.

– И долго мне ждать? – поинтересовался я у него. Бармен пожал плечами.

– Не очень, – ответил он и пошел дальше вдоль стойки бара, принимая заказы и обслуживая своих посетителей.

Через пять минут девица вернулась, снова заняла свое место у стойки и что-то по-испански протарахтела Алексу. В мою сторону она даже не посмотрела. Он кивнул ей, подошел ко мне и сказал:

– На улице. Повернешь направо и пройдешь до стоянки. Он ждет тебя там.

– Спасибо, – ответил я.

Существовало две возможности, и, направляясь к двери, я мысленно прокрутил оба варианта. Вариант первый. Он поверил мне, и полицейский действительно ждет меня на стоянке. Второй вариант. Он мне не поверил, и в темноте между дверью и лестницей, ведущей наверх, меня дожидается парочка бугаев.

И все-таки нужно было рискнуть. Я быстро вышел за дверь и не останавливался до тех пор, пока не миновал лестницу и не оказался на тротуаре. И только тогда оглянулся. Никого.

Я повернул направо и пошел в сторону автостоянки. Там стоял молодой и подтянутый полицейский, помахивавший дубинкой с таким видом, как будто он только что научился держать ее в руках. Я остановился перед ним и спросил:

– Вы Алан Петри?

– Да, – ответил он.

– Вы когда-то были знакомы с девушкой по имени Мей-вис Сент-Пол, – продолжал я. – Когда учились на актерских курсах.

– Вы уверены?

– Мне говорила об этом Бетти Бенсон. А что, она ошиблась?

Он неопределенно пожал плечами. У него было лицо студента – благожелательное, с правильными чертами. Короче, самый обыкновенный парень. Я был готов поспорить, что его скрытые под фуражкой волосы светлые и подстрижены ежиком.

– Мне платят за то, чтобы я здесь ходил, – сказал он. – Так что давайте пройдемся.

Мы пошли, и я терпеливо ждал его ответа. Наконец он собрался с духом и спросил:

– Ведь Мейвис недавно убили, да? Позавчера ночью?

– Точно так, – подтвердил я.

– И какое вам дело до нее?

– А вам? Вы сами-то давно виделись с ней?

– Я не встречался и не слышал ничего о Мейвис с тех самых пор, как она спуталась с этим ублюдком Грилдкви-стом.

– Вы неприязненно относитесь к Грилдквисту?

– Так он же ей в отцы годится.

– Зато богатый.

– Он вбил ей в голову, что может сделать из нее великую звезду Бродвея.

– Словом, вы расстроились, когда она ушла от вас, я верно понял?

– Я убил бы ее тогда же, если бы задался такой целью, – ответил он. – Не стоило ждать так долго.

– Я слышал, вы женились.

– Женился. И очень удачно. У нас двое прекрасных детей.

– А на сторону как, не тянет?

– Дурацкий вопрос.

– Так как?

– Не такой я человек.

– Вы человек, который не гнушается время от времени немного подработать, – напомнил я ему.

Он остановился и гневно уставился на меня:

– Кто это сказал?

– Я. Можете считать, что в каком-то смысле я тот парень, который вам платит.

– Мне и всем остальным, – сказал он. – Предположим, я не стану брать никаких денег. Что тогда? Я заявлю на вас сержанту, но его вы тоже подмазали. Так чего же я этим добьюсь? Такова система, и я работаю в ней. Но это отнюдь не означает, что я шляюсь по бабам.

– А вечером по понедельникам вы тоже работаете?

– Разумеется.

– Но вы можете отлучиться с участка на каких-нибудь полчаса. Никто этого и не заметил бы.

– Время от времени я должен передавать отчет о дежурстве. Кроме того, у меня есть напарник.

– А где он сейчас?

Он ткнул пальцем в направлении, откуда мы только что пришли:

– Вон там. Пьет кофе в забегаловке.

– Значит, вы можете не видеть друг друга всю ночь напролет.

– Отчет передавать все равно приходится.

– Вчера в четыре часа дня вы не работали, – сказал я.

– Я был на учебе.

– На учебе?

– Да. Я посещаю дневные курсы в Колумбийском университете. Хочу получить диплом юриста.

– Я ведь могу проверить, были ли вы там вчера.

– Нет ничего проще. Все вам подтвердят.

– Когда вы встречались с Мейвис в последний раз?

– Когда она бросила меня ради Грилдквиста.

– А когда вы видели ее с Бетти Бенсон?

– Ее соседкой по комнате? Примерно тогда же, возможно, немного позже. Я еще недели две ходил в студию Пола Девона, а затем завязал. Та жизнь меня разочаровала.

Я подумал об оружии. До этого я спрашивал каждого из подозреваемых, есть ли у него пистолет. У Алана Петри пистолет, несомненно, имелся. В кобуре на боку. Но я даже думать не смел о том, чтобы просить дать мне подержать его всего на одну минуту. Полицейские никогда не доверяют гражданским свое табельное оружие.

Мы дошли до Девятой авеню и благополучно повернули назад, снова направляясь в сторону Восьмой. И тут Петри первым нарушил затянувшееся молчание:

– Вы так и не сказали мне, почему вас интересует Мейвис.

– Я лишь выполняю приказ, – ответил я. Это самое простое объяснение. Человек, выполняющий приказы, не обязан знать, зачем и кому надо то, что он делает. – Я лишь делаю то, что мне сказали. Пожалуй, так же, как и вы, и любой другой.

– Конечно, – сказал он. – Если вопросов ко мне больше нет, то, возможно, вам лучше пойти в каком-нибудь другом направлении. Должно быть, со стороны выглядит не слишком хорошо, что мы вот так вместе тут разгуливаем.

– Ладно, – согласился я. – Так, значит, Колумбийский университет?

– Именно.

– Большое спасибо, что уделили мне время. Я ускорил шаг, а он, наоборот, поотстал, и мы вновь стали чужими и незнакомыми. Я направился в глубь квартала, где оставил свой “мерседес”, сел в машину и уехал, задаваясь вопросом о том, что же мне делать теперь.