Текст книги "Наемники"

Глава 11

Бытует мнение, что в самом большом и самом современном городе мира и тюрьма должна быть какой-то особенной. Ну, знаете ли, разные там хромированные решетки, двуспальные кровати, цветные телевизоры в каждой камере и вежливые охранники в космических шлемах. Мне очень жаль, но я вынужден со всей ответственностью заявить, что городская каталажка Нью-Йорка безнадежно отличается от описанного идеала, подсказанного наивной гражданской гордостью. Все те же, что и в старые добрые времена, черные решетки, тяжелые и шероховатые на ощупь, а все остальное обшито листовым железом, словно корпус крейсера, и выкрашено веселенькой желтой краской. Железный пол, железный потолок, железные стены, подвешенная на цепях железная плита – изобретение какого-то шутника из городской администрации, почему-то решившего, что кровать в камере должна быть именно такой. И все это громыхает. Когда в одном конце коридора открывается дверь, то все кругом содрогается от грохота, и звучит это так, как будто у вас над ухом ударяют в огромный гонг с заставки кинокомпании Джея Артура Рэнка.

Ничего не скажешь, премиленькое местечко.

И я провел там – трудно представить – целых девятнадцать часов. В шесть часов вечера в регистрационный журнал внесли запись о моем задержании, после чего полицейские проводили меня в выделенную персонально для меня камеру, где конечно же не было ни двуспальной кровати, ни телевизора. Зато имелся в наличии унитаз, находившийся в самом углу, рядом с железной койкой, и моей первостепенной задачей стало немедленно вычистить его, так как необходимость в этом назрела, по-видимому, уже давно. Меня же никогда не возбуждала мысль провести вечер за подобным занятием, уж можете мне поверить.

Привезли меня после ужина, то есть я опоздал (распорядок в тюрьме как в пансионе, где кормежка входит в стоимость проживания), так что до следующего утра кормить меня никто не собирался. Разумеется, соседа по камере у меня тоже не оказалось. В городских каталажках почти все камеры одиночные и лишь одна общая – она находится на другом этаже и представляет собой вольер, куда свозят пьяниц. У меня не было также возможности видеть никого из своих соседей, так как камера по другую сторону коридора, находящаяся напротив моей, на данный момент пустовала.

Зато у меня оказался сосед в камере слева, и мы провели некоторое время за беседой о том о сем. Судя по скрипучему голосу и одышке, он был уже далеко не молод, да и тем для разговоров нашлось не ахти как много, поскольку оба мы старательно избегали упоминать о том, что нас привело сюда. Поэтому, поболтав некоторое время, мы решили сыграть в шашки. Играть в шашки в тюрьме, когда соперник тебе не виден, довольно просто. Для этого достаточно взять листок бумаги и начертить на нем шахматную доску. Второй игрок делает то же самое. Затем берутся двенадцать спичек и ломаются пополам. Половинки с серной головкой станут вашими шашками, а оставшиеся – вашего соперника. Затем ряд за рядом нумеруются все клетки доски, начиная с верхнего левого квадрата, а после остается лишь называть друг другу ходы, например с номера такого-то на номер такой-то.

Мой престарелый сосед, должно быть, всю жизнь провел в одиночных камерах, потому что играл в эти самые “заочные” шашки как заправский чемпион, и за двухча-совой бескомпромиссный турнир мне удалось лишь один-единственный раз вырвать у него победу. Разумеется, причина еще крылась и в том, что я очень устал и плохо видел его коварные ходы. Мне следовало бы немедленно лечь спать, радуясь тому, что впервые за долгое время меня наконец-то оставили в покое, но я все ждал, что вот-вот приедет Клэнси и стремительно выдернет меня отсюда, и поэтому не спешил растянуться на железной койке. Уже к восьми часам, правда, глаза мои стали закрываться сами собой, и тогда, пожелав соседу слева спокойной ночи, я отправился на покой.

Вы никогда не пробовали уснуть, лежа на листе железа, на который наброшено тонкое армейское одеяло? Для человека, привыкшего к многим приятным вещам типа поролоновых подушек, мягких матрацев и женского общества в постели, задача эта, прямо скажем, не из легких. Но у меня проблем с отходом ко сну не возникло. Я отключился сразу же, как только растянулся на пыточной койке.

Вообще-то я не надеялся проспать долго, ожидая Клэнси, который, по моим расчетам, должен был прибыть с минуты на минуту, чтобы вытащить меня на волю. Ему это не составит труда. Клэнси – признанный специалист по вытаскиванию людей из-за решетки, и теперь, когда мое задержание официально зарегистрировали и все надлежащим образом оформили, он разыщет меня в два счета. При обычных обстоятельствах я мог бы уже выйти отсюда где-то часам к десяти.

Итак, я лег в восемь, отпустив себе на сон самое большее два часа, но, когда я вновь открыл глаза, было почему-то уже половина седьмого утра. Я проснулся и не поверил было, что миновала ночь.

А теперь о том, как я просыпался. В тюрьме для побудки нашего брата продумана гениальная по своей простоте система. Ровно в половине седьмого утра надзиратели начинают с грохотом открывать все двери, какие только попадутся им на глаза. Создающийся при этом лязг и грохот отдается гулким эхом и слышен, наверное, за многие мили. Я слетел со своего железного ложа, словно акробат с батута. Врагу не пожелаешь такой побудки, и уже только от одного этого человек может обозлиться на весь белый свет. Неудивительно, что многие, раз освободившись, рано или поздно снова оказываются в тюрьме. Нестерпимый лязг их первой тюремной побудки способен пробудить в человеке самые скверные антиобщественные настроения, которые затем будут неотступно сопровождать его на протяжении всей жизни.

С минуту или две я неуверенно стоял посередине своей камеры, пытаясь сориентироваться. Вспыхнули желтые светильники. Желтые металлические стены и потолок казались такими яркими, что на них было больно смотреть, а отзвуки железной какофонии все еще отдавались гулким эхом у меня в голове.

Подумать только, половина седьмого утра, а я все еще здесь. В ушах у меня звенело, веки дергались, руки дрожали, а желудок сводило от голода. Кроме того, у меня невыносимо ныла спина, голова раскалывалась, а во рту держался мерзкий привкус зеленой плесени, какая обычно прорастает на недельной свежести хлебе.

В довершение всего надзиратель, которому, надеюсь, когда-нибудь все же сполна воздается по заслугам, принес мне то, что, по его утверждению, было завтраком. Еда прибыла в железном подносе, и он был холодным. А как известно, температура содержимого железных подносов всегда равна температуре самого подноса. На этот раз этим содержимым оказались три отсыревшие оладьи, плававшие в некоем водянистом подобии кленового сиропа, и одно сморщенное яблоко. Подумать только! Яблоко!

Показателем того, как низко успел я пасть за эти двенадцать с половиной часов, может служить хотя бы тот факт, что я без остатка съел все содержимое подноса, включая яблоко. После этого я уселся на унитаз и, слушая укоризненное ворчание полуголодного желудка, на все лады прокли-нал Клэнси Маршалла, не скупясь на подбор выражений покрепче, костеря его вдоль и поперек.

Чудик из соседней камеры снова предложил мне сыграть в шашки, но я был не в настроении. Все утро меня донимали самые мрачные мысли.

Не стану описывать, что было подано на обед. Признаюсь лишь, что я снова съел все, до последней крошки. После чего настроение у меня испортилось окончательно и я снова вернулся к своим невеселым раздумьям.

Когда в час дня пришел надзиратель и отпер дверь моей камеры (грох!), я едва удержался от того, чтобы не расцеловать на радостях этого ублюдка. Я прошел в конец ярко-желтого коридора, ведущего через весь этот человечий зверинец, миновав по пути несколько дверей и чувствуя себя уже более или менее свободной личностью, которой возвратили бумажник и все прочее.

Клэнси дожидался меня снаружи, у стойки дежурного, но я еще не был готов к разговору с ним. Ни с ним, ни с кем бы то ни было вообще.

– Эд хочет поговорить с тобой, приятель, – сказал он мне, по обыкновению скалясь своей идиотской улыбочкой.

– Эд подождет, – огрызнулся я. – Ведь я-то ждал.

– Они заупрямились, не хотели тебя отпускать, – информировал меня Клэнси. Он умел и напускать на себя обиженный вид, и улыбаться одновременно. – Нам было очень непросто вытащить тебя отсюда. Клей.

– Я еду домой, – объявил я ему. – Так Эду и передай. Можешь прямо так и сказать, что я еду домой. А дома я сначала отведу душу человеческой едой, затем лягу спать в нормальную кровать, а потом еще приму душ с хорошим мылом и чистой водой. И только когда почувствую себя в состоянии без отвращения смотреть на окружающих, сам оповещу об этом Эда.

– Учти, Эд очень расстроен. Клей. Прислушайся к совету друга, не выводи его из себя.

– А почему бы и нет? У меня не меньше причин обижаться на него. И на тебя, между прочим, тоже. И вообще на-весь мир. Скажи Эду, что я приеду к нему, когда снова вернусь в человеческое состояние.

С этими словами я вышел на улицу, поймал такси и поехал к себе. Расплачиваясь с таксистом, я недодал ему чаевых, а когда он попробовал возмутиться, я тоже зло огрызнулся в ответ, что, в общем, мне несвойственно. В подъезде я затеял перебранку с привратником. Поднялся на лифте на свой этаж, продолжая поругиваться про себя, дабы не потерять форму, и застал Эллу в гостиной. Она дожидалась меня.

Когда я вошел, она бросилась мне навстречу:

– Клей! Тебя выпустили!

– Нет, я устроил побег, – съязвил я. – Перегрыз решетки и убежал.

– Клей, – сказала она, – я так переживала за тебя. А когда прочитала в газете...

– В газете! Это еще попало и в чертову газету?

– Они написали про убитую девушку...

– Миленькое дело, – сказал я. – Вот так номер. Я принялся расхаживать по комнате, со злостью пиная попадавшуюся мне на пути мебель. Прежде мне никогда не приходило в голову, что борзописцы могут поднять шумиху вокруг моего имени, и теперь, когда до меня это наконец дошло, я рассвирепел еще больше. Тот ублюдок, которого я искал, тот, кто затеял все это дело, подставив Кэн-тела, чтобы скрыть свою причастность к убийству, – теперь он прочитает обо мне в газетах, уловит связь между мной и Билли-Билли, ибо объединяет нас общая организация, и поймет, что я разыскиваю его. Отныне ходить по земле он будет на цыпочках, с оглядкой, не чувствуя себя более в безопасности. Он примется с еще большей тщательностью заметать следы, принимая все мыслимые меры предосторожности. И если до сих пор задача по его поискам была не из легких, то теперь она многократно усложнится.

Меня мутило при мысли об этом. По-прежнему донимала духота. Я чувствовал себя вконец разбитым, у меня ныло-все тело, ужасно хотелось есть, и мне не было решительно никакого дела до окружающего меня мира, гори он синим пламенем. Возможно, если бы и впрямь полыхнуло, я бы преспокойненько пристроился в стороне, любуясь грандиозным зрелищем. К черту все.

И тут Элла спросила:

– Клей, это ты ее убил?

Я перестал метаться по комнате и уставился на нее. Она умоляюще глядела на меня и казалась взволнованной и очень серьезной, и мне стало ясно, что она думает, будто я на самом деле убил Бетти Бенсон. И это ее состояние еще больше все осложняло.

– Нет, – сказал я. – Я не убивал эту сучку. Я поговорил с ней, и она выдала мне полный список перспективных бо-гатеев, с которыми водила дружбу Мейвис Сент-Пол, после чего я ушел и туда заявился еще кто-то и прирезал ее. Уверен, это тот самый парень, который расправился с Мейвис. Потому что Бетти Бенсон была ее лучшей подругой и, возможно, что-то знала.

– Рада услышать, что это не ты. Клей, – с облегчением сказала она.

– Как мило с твоей стороны! – взорвался я. – Ты рада, что я не убивал Бетти Бенсон. Какое счастье! Весьма польщен, что встретил одобрение с твоей стороны.

– Клей...

– Так послушай, что я тебе скажу, – продолжал я. – Я не убивал Бетти Бенсон, но, если бы Эд велел мне сделать это, я бы ее пришил. Если бы Эд приказал мне убрать тебя, я бы не стал с ним спорить. Я уже убивал людей, и, несомненно, в будущем убью их еще больше, и если тебе это не нравится, то никто тебя здесь не держит. Скажу больше, именно сейчас я предпринимаю все возможное, чтобы снова убить человека, и это уже решено. Того ублюдка, из-за которого началась вся эта заваруха, того, кто лишил жизни Мейвис Сент-Пол и Бетти Бенсон. Я вышибу ему мозги, и сделаю это с превеликим удовольствием. Уразумела, что я сказал?

– Клей, ты устал. – Она глянула на меня с состраданием.

– И что? До сих пор ты старательно избегала разговоров о моей работе, боялась глянуть правде в глаза и узнать, чем именно я занимаюсь. Так знай же. Я работаю на Эда Ганолезе, будь я проклят, и делаю все, что он мне прикажет, то есть исполняю его распоряжения. И то, что я люблю тебя, ничего не меняет.

Я испуганно умолк и глянул на нее. Последняя фраза вырвалась у меня сама собой. Я не собирался произносить ничего такого вслух, у меня даже в мыслях не было. Теперь же я лишь слушал эхо своего собственного голоса, и мне больше нечего было сказать.

– Ты устал, Клей, – примирительно сказала Элла. – Тебе надо прийти в себя. Пойдем. Пойдем же, Клей.

– Ладно, – согласился я.

Мы прошли в спальню, я разделся и лег в постель, которая после тюремной железной доски показалась необыкновенно мягкой и уютной. В ушах у меня все еще звенело эхо недавнего неожиданного признания, и я удивлялся, зачем наговорил ей столько всего.

Элла тоже юркнула в кровать и крепко прижалась ко мне.

– Я согрею тебя, – сказала она.

– Элла, – начал было я.

– Ты просто устал, – ответила она.

– Но не до такой же степени.

Прошло некоторое время, хорошая часть времени, и я заснул и уже больше не чувствовал прежней ненависти к окружавшему меня миру.

Глава 12

Я проснулся в темноте, и место Эллы рядом со мной уже остыло. Часы показывали почти половину девятого, значит, Элла на работе. Она танцовщица кордебалета в “Тамбари-не” и занята с восьми вечера до двух ночи.

Еще примерно с минуту я лежал неподвижно в приятной темноте, не думая ни о чем, а потом мой желудок ворчливо дал мне знать, что он совершенно пуст. Мне давно хотелось есть, поэтому, не мешкая, я выбрался из кровати и, наспех натянув кое-что из одежды, побрел на кухню, по пути завернув в ванную, чтобы плеснуть в лицо холодной воды.

На кухонном столе в глаза "сразу бросилась записка:

"Клей, запеканка в духовке. Поставь 350° на 20 минут. Пиво в холодильнике. Я тебя люблю. Элла”.

Прекрасно. Я включил плиту и торопливо проглотил две чашки кофе, дожидаясь, когда разогреется запеканка, а затем съел ее и откупорил пиво. И только после этого я снова был готов сосредоточиться на неотложных делах.

Расположившись в гостиной в своем любимом кресле, в котором думалось лучше всего держа бутылку пива в одной руке и сигарету в другой, я начал с выбора отправной точки для своих рассуждений. Пожалуй, лучше всего будет начать с Бетти Бенсон. Тот, кто убил Мейвис Сент-Пол, расправился затем и с Бетти. Я не знал, зачем ему понадобилось убивать Мейвис, но прекрасно понимал, почему он заставил замолчать Бетти Бенсон. Она знала нечто такое, что могло связывать его со смертью Мейвис. Очевидно также и то, что сама девушка не придавала особого значения тому, во что была посвящена.

А убийце, видимо, невдомек, что я опередил его, успев переговорить с Бетти Бенсон раньше, чем он добрался до нее. Значит, вполне возможно, что та информация, которую ему так хотелось скрыть, что ради этого он рискнул даже пойти на убийство Бетти Бенсон, была уже у меня в блокноте.

Вернувшись в спальню, я разыскал блокнот и снова устроился в своем любимом кресле, рядом с которым меня дожидалась недопитая бутылка пива. Я изучал список имен, записанных под диктовку Бетти Бенсон, и настроение у меня портилось с каждой минутой. Мой список подозреваемых получался непомерно длинным, учитывая сверхсрочность моего задания.

Вот, к примеру, Сай Грилдквист, продюсер, на которого Мейвис в свое время положила глаз. И если разобраться, то и жену Грилдквиста тоже нельзя бесспорно сбрасывать со счетов. Она была замужем за Грилдквистом, Мейвис как появилась на их горизонте, так и исчезла, а супруги затеяли развод. Это может иметь отношение к интересующему меня делу.

Значит, двое уже есть. Потом, Джонни Рикардо, хозяин ночного клуба. Стало быть, подозреваемых уже трое. И Алан Петри, бывший дружок, ставший полицейским. Петри женился, следовательно, появляется еще один потенциальный подозреваемый – его жена. Следующий – Пол Девон, преподаватель с актерских курсов. И еще муж, выплывший из прошлого Мейвис, тот парень, за которого она выскочила замуж в Белвилле, штат Иллинойс; фамилию Эрнста Тессельмана тоже пока вычеркивать из списка рановато. Я был далек от того, чтобы признать за ним безоговорочное алиби.

Итого получается восемь человек, и пока что мне удалось встретиться и поговорить лишь с одним из них. С Эрнстом Тессельманом. С остальными я даже не был знаком.

Что ж, знакомство с ними мне еще предстоит. Требуется начать вскоре наносить им визиты. И тут, как никогда, мне нужна была помощь всей организации. Пока что они еще и пальцем не шевельнули, но это положение нужно немедленно изменить.

Самое замечательное было в том, что у стоявшей за мной организации имелись связи повсюду. Пожалуй, во всем Нью-Йорке не найдется человека, который не соприкасался бы в той или иной мере с ее деятельностью, будь то по работе или же в повседневной жизни. Оставалось лишь задействовать нужные подразделения, и я смогу получить информацию практически о любом из жителей города.

Первым делом я позвонил Арчи Фрейхоферу. В моем списке подозреваемых фигурировали в основном мужчины, состоятельные мужчины, любившие появляться на людях в сопровождении эффектных девиц. Арчи же, в ведении которого и находились пташки, оказывающие подобные услуги, как мне казалось, тоже мог знать кое-кого из них.

– Прочитал о тебе в газетах, приятель, – проворковал в трубку Арчи, когда я представился. – У тебя классный агент по связям с прессой.

– А у тебя паршивое чувство юмора, – попенял я ему в ответ. – Слушай, мне нужно, чтобы ты проверил кое-что.

– Для тебя, дорогой, все, что угодно. Я продиктовал ему имена Сая Грилдквиста, Джонни Ри-кардо, Пола Девона и Алана Петри.

– Все эти люди знали Мейвис Сент-Пол, – сказал я. – Надо установить, когда каждый из них видел ее в последний раз, какие отношения были у них с Мейвис последнее время и где они находились, когда девчонку прикончили.

– Даже и не знаю, что тебе сказать, малыш, – ответил он. – Единственный, с кем я хорошо знаком, – это Джон-ни Рикардо. Его я запросто могу проверить. А вот с остальными сталкиваться не приходилось.

– Может, какая-нибудь из твоих девчонок с кем-то из них выходила в свет?

– Я поспрашиваю у них.

– Ну вот и договорились.

Следующим из тех, кому я позвонил, был Фред Мейн, подкупленный мной полицейский.

– У нас в Нью-Йорке служит один полицейский, – сообщил я, – его зовут Алан Петри. Не мог бы ты собрать о нем кое-какую информацию?

– Будет сделано, Клей, – с готовностью согласился Фред. – А в чем дело?

– Понятия не имею, – сказал я. Купленным полицейским не полагается знать лишнего. – Я просто выполняю приказ.

– А что ты хочешь узнать, Клей?

– Где он находился вчера во второй половине дня, – ответил я. – К тому же, я слышал, он женат. Мне бы хотелось знать, какие у него отношения в семье, довольствуется ли он женой или ищет приключений на стороне. И если он все-таки ходит на сторону, то знает ли об этом миссис Петри?

– Ну, Клей, ты даешь, – с сомнением проворчал он. – Даже и не знаю, как быть. Возможно, выяснить такое будет нелегко.

– Все равно, посмотри, что можно сделать, – настаивал я, и он пообещал, что постарается.

Следующий – Пол Девон, преподаватель актерских курсов. С какой стороны организация могла бы подступиться к нему? Я пораскинул мозгами, и вскоре у меня уже было готово решение. Такие преподаватели занимаются с юными актерами и актрисами. А юные актеры и актрисы, в свою очередь, являются частью местной богемы Грин-вич-Виллидж и первейшими же потребителями дешевых наркотиков типа марихуаны. Поэтому я позвонил Джанки Стейну, снабжавшему товаром всех розничных торговцев центра города, которые и обслуживали интересующую меня территорию.

Он оказался дома, что уже можно было считать большой удачей, а когда я объяснил, что мне нужна кое-какая информация, он просто ответил:

– Выкладывай.

– Меня интересует парень, которого зовут Пол Девон, – сказал я. – Преподаватель актерских курсов в Гринвич-Виллидж. Мне необходимо узнать в мельчайших деталях, какие отношения связывали его и девушку по имени Мей-вис Сент-Пол.

– Опять эта телка! Если хочешь знать, я из-за нее угодил на целых четыре часа за решетку.

– Не огорчайся, я просидел там все девятнадцать.

– Я уже слышал об этом. Клей. Это надо же, вляпаться в такое дерьмо.

– Да, такая уж наша судьба. Мне также обязательно надо выяснить, где этот Пол Девон был вчера после обеда, особенно в районе четырех часов.

– Хорошо, я посмотрю, что тут можно сделать. Клей, – пообещал он.

Теперь на очереди Сай Грилдквист. Какое-то время я раздумывал над его кандидатурой. Сай Грилдквист – продюсер с Бродвея. Значит, по роду своей работы ему приходится иметь дело с превеликим множеством профсоюзов, как, например, профсоюз рабочих сцены, актеров, электриков, театральных художников, билетеров, театральных менеджеров, и еще с доброй дюжиной разных других профессиональных объединений. А важнейшей из сфер деятельности Эда Ганолезе как раз является профсоюзное движение Нью-Йорка. Там крутятся огромные суммы денег, и Эд никогда и никому на свете не позволит присосаться к столь лакомому пирогу.

Я позвонил одному из профсоюзных деятелей, которого все называли Быком Рокко и который с большим рвением отстаивал права трудящихся, особенно их право вступать в профсоюзы и платить взносы.

– Бык, – сказал я, – это Клей. Ты не мог бы проверить кое-что для меня?

– Прочитал о тебе в газетах, Клей, – поторопился сообщить он. Бык Рокко работает в союзе “Новый взгляд” и появляется везде не иначе как в чистой рубашечке и при галстуке, что так не вяжется с его именем. – Мне очень жаль, старина.

– Мне тоже, – согласился он. – Ты знаешь парня по имени Сай Грилдквист?

– Разумеется, – ответил я. – На Бродвее сейчас идет его пьеса “Бой барабанов вдали”. Деньги гребет лопатой.

– Рад за него. Всегда приятно слышать, что искусство процветает.

– И мне тоже. Так что там насчет Грилдквиста?

– Ты можешь выяснить кое-что о нем? У тебя есть кто-нибудь, кто был бы относительно тесно связан с ним?

– В театре, пожалуй, да. Но не дома. Разве что его шофер. Не знаю, придется самому проверить.

– Так, а узнать нужно следующее: где он был вчера во второй половине дня, особенно в районе четырех часов. Какие отношения были в последнее время между ним и Мейвис Сент-Пол и вписывается ли в эту картину его бывшая жена.

– Которая из жен? Он был женат три раза.

– Боже ты мой! Тогда та, с которой он был счастлив четыре-пять лет назад. Кровь из носу, но нужно бы уточнить, где она была вчера после обеда.

– Не могу ничего обещать. Клей. Особенно насчет жены. Может статься, я не знаком ни с кем, кто знал бы ее. Но посмотрю, что можно сделать.

– Спасибо, Бык.

Положив трубку, я еще раз глянул на имена в списке. Осталось отработать еще двоих: Эрнста Тессельмана и загадочного мужа из Иллинойса.

Я не был уверен, стоило ли включать в круг подозреваемых мифического мужа. Очевидно, они с Мейвис не виделись вот уже по меньшей мере лет пять. И очень маловероятно, что он мог вдруг вот так объявиться ни с того ни с сего лишь затем, чтобы укокошить ее.

С другой стороны, с замужеством Мейвис могли быть связаны и некие другие важные и еще неизвестные мне обстоятельства. И прежде всего необходимо выяснить, кем был муж Мейвис Сент-Пол. А это означало, что требовалось срочно связаться с кем-нибудь из тех, у кого был выход на город Белвйлл, штат Иллинойс.

Итак, где, черт возьми, хотя бы находится этот Белвйлл?

Мне всегда казалось, что для того, чтобы разыскать какой-нибудь маленький городишко, нужно прежде всего установить, с каким большим городом он соседствует. Единственным заслуживающим внимания большим городом, который пришел мне на ум в связи со штатом Иллинойс, был Чикаго.

И тогда я потратился на междугородный звонок, набрав номер телефона одного своего знакомого вЯикаго, который хотя и не работает конкретно на Эда Ганолезе, но имеет отношение к другой подобной и дружественной нам организации.

– Белвйлл? – переспросил он. – Так это же в самом центре штата, Клей. Это не наша территория.

– Везет же, – огорчился я. – Значит, это не в окрестностях Чикаго.

– Черт, нет же, конечно.

– А где тогда?

– Близ Сент-Луиса, – ответил он.

– Сент-Луис? Это же в Миссури.

– Ну да, конечно. На реке Миссисипи, на территории штата Миссури. А на противоположном берегу, со стороны Иллинойса, и находится этот самый Сент-Луис. Белвйлл где-то неподалеку.

– Значит, Сент-Луис?

– Да. Там тебе, надеюсь, сумеют помочь. Для меня же что Белвйлл, что Белвью – пустой звук.

Пришлось звонить в Восточный Сент-Луис. Несколько лет назад жители Сент-Луиса совершили большую ошибку, выбрав в администрацию своего благочестивого города новых людей, настроенных решительно бороться со всякого рода злоупотреблениями, после чего все деловые парни незамедлительно перекочевали за реку. Живут они там и процветают и по сей день. Зато изгнавшие их жители снова недовольны и постоянно ворчат, как, мол, у них в Сент-Луисе скучно, не то что в развеселом городе за рекой, и с каждым днем автомобильное движение на мостах становится все оживленнее.

Итак, я позвонил в Сент-Луис номер два, где у меня тоже есть знакомые и где также существует организация, аналогичная той, на которую я работаю. Я связался с парнем, который сам себя называет просто Текс, что здесь, в Нью-Йорке, ему никогда не сошло бы с рук, и сказал:

– Текс, мне нужна информация об одной телке, которая в свое время жила в Белвилле. Ведь это где-то поблизости от вас, не так ли?

– Ну да, – подтвердил он. – Миль пятнадцать отсюда, в сторону авиабазы.

– База все еще там, и это радует, – оживился я. – Тут вот какое дело: пять-шесть лет назад в Белвилле девица по имени Мэри Комакки вышла замуж за какого-то парня с этой авиабазы. Мне нужно узнать, за кого именно.

– Как пишется фамилия?

Я продиктовал ему фамилию по буквам, после чего он задал новый вопрос:

– Когда все будет готово, как с тобой связаться? Я дал ему свой номер телефона и добавил:

– Разумеется, оплата звонка за мой счет.

– А то как же иначе, – ответил он. – Что ты там себе воображаешь?

Милый мальчик. Я поблагодарил его и положил трубку. В списке оставалось еще одно имя. Эрнст Тессельман. Проверкой его алиби я решил заняться самолично.

Пришло время наносить визиты. Полистав телефонную книгу, я разыскал интересовавшие меня адреса и переписал их в свой блокнот. А затем отправился в спальню, собираясь приодеться.

Не тут-то было – в дверь позвонили, и у меня мелькнула шальная мысль, что это почти наверняка должен быть повадившийся ко мне Граймс. Раздумывая над тем, кого могли убить на сей раз, я снова прошел через всю квартиру и вернулся в гостиную.

Я рассчитывал увидеть именно Граймса, но все же береженого Бог бережет, а потому, прежде чем открыть, я решил на всякий случай глянуть в глазок. И правильно сделал. Стоило лишь открыться глазку, как посетитель выстрелил в него. Содрав мне кожу с сустава на большом пальце, пуля просвистела рядом с моей головой, угодив в противоположную стену.