Текст книги "Путь в Эдем"

– Могу подкладывать дрова в огонь.

Они опять замолчали. На улице завывал ветер. Словно тоже оплакивал Лайта. Свеча догорела, Эй зажгла другую.

Мэгги перестала петь. Молодью люди решили, что она заснула. Но тут красавица подняла голову.

– Я здесь, Лайт. Мэгги здесь.

Эй и Эли подскочили к раненому. Губы следопыта шевелились.

– Мэг…ги…

– Я здесь. Ты просыпаешься, Лайт?

– Ты… пела…

– Если хочешь, я буду петь всю ночь.

Его веки дрогнули, чуть приподнялись – и снова опустились.

– Не надо засыпать! – взмолилась Мэгги. – Побудь хоть немножко!

– Я… сильно ранен?

– Миз Мак хорошо тебя перевязала. Она умеет лечить.

– Я должен знать… – Теперь метис в упор смотрел на шведа. – Мэгги. Если я… если я не выживу. Отвези Мэгги… домой.

– Не тревожься. – Эли обхватил Эй за плечи и привлек ее к себе. – Мы с Эй о Мэгги позаботимся.

Лайт закрыл глаза.

– Я не поеду домой, Лайт! – Голос Мэгги зазвучал испуганно. – Мы пойдем на твою гору, как ты обещал.

– Chérie, мое… сокровище. Я хочу пить.

Глава 23

Лайт шел на поправку. Он проспал всю ночь и почти весь день. Первое, что он увидел при пробуждении, было склонившееся над ним осунувшееся личико Мэгги.

– Chérie. Ты не спала.

– Тебе лучше, Лайт? Миз Мак сказала, чтобы ты поел, если сможешь. Я тебя покормлю. Тебе надо только рот открывать.

– А когда ела ты, mon amour? Мэгги улыбнулась:

– Не знаю. Тебе лучше, правда?

– Мне лучше, радость моя.

Следопыт прижал ладонь любимой к своей щеке.

– Скажи мне… что я – твое сокровище, Лайт. Мне так хочется услышать, как ты это говоришь.

По щекам красавицы покатились слезы.

– Не плачь, ma petite. Во сне я слышал, как мое милое сокровище пело.

– Я пела. Я перепела все песни, которые тебе нравятся.

– Ты совсем измучилась. Ты заболеешь.

– Не заболею, Лайт. Я обещаю. Ты поешь?

– У меня бурчит в животе. – Метис повернул голову и поморщился. – Меня кто-то ударил по голове?

– Поль сказал, что ты стукнулся о камень, когда упал. Мне не хочется от тебя уходить, но надо сказать Эй, что ты проснулся, и принести тебе еды. – Она направилась к двери, но сразу же повернула обратно. – Ты не заснешь снова?

Молодая женщина склонилась над мужем и стала целовать его.

– Нет, любимая.

– Мне было так больно, что я чуть не умерла. И умерла бы, если бы тебя потеряла.

– Я поправлюсь.

– И весной мы пойдем на нашу гору?

– Весной, ласточка моя.

Эли никак не удавалось поговорить с Эй наедине. Прошло уже два дня с тех пор, как он обнял ее и заверил Лайта, что они позаботятся о Мэгги, и все это время Эй его избегала. Каждый раз, видя, что молодой человек приближается, она быстро исчезала. Девушка ни на шаг не отходила от матери, словно превратилась в ее тень. А Эли места себе не находил. Он должен узнать, что Эй думает о нем. Нравится ли он девушке? Или она терпеть его не может.

Снега выпало совсем мало. Работа над домом для Поля и Эли продолжалась. Еще несколько дней – и у друзей будет своя конура. Бодкин раздражал Эли все сильнее. Юноша глаз не сводил с Эй, как Диксон – с Би. Линтон, конечно, неплохой человек, но он не годился Эй в мужья, он не сможет как следует о ней заботиться. А мысль о том, что соперник может прикоснуться к старшей дочке Мака, доводила Эли до белого каления.

Был полдень. Поль и Эли делали зарубки на тонких трехфутовых палках, предназначенных для каркаса печной трубы. В стене уже прорезали дыру. Около нее установили очаг. Над топкой надо было устроить трубу и вывести ее на улицу.

Эли увидел, как Эй вышла из дома с петушком И под мышкой и направилась к курятнику. Швед бросил тесло и неспешно пошел по тропинке к сараю.

Поль наблюдал за другом и улыбался во весь рот. Нильсен оглянулся – никого нет поблизости? – и вошел в курятник.

Внутри было темно, пахло сеном. В дальнем углу Эй пыталась одной рукой открыть тугую крышку клетки.

– Будь ты проклят! Не смей гадить, пока я тебя в клетку не посажу. Ты и так уже наделал в доме. Ma теперь разозлилась. А вопли И разбудили Фрэнка. И во всем этом виноват ты, чертов…

– Ну-ну-ну, Эй. Ругаться нехорошо. Девушка от неожиданности чуть не выронила петушка. Она стремительно обернулась. Кровь бросилась ей в лицо, колени задрожали. Как этот чертов швед узнал, что она здесь?

– Что ты тут делаешь?

– Пришел за тобой. – Эли улыбнулся и повернул защелку на крышке курятника. – Сажай скорее своего петушка, пока он тебя не обделал.

Эй кинула петушка в клетку и бросилась к двери. Эли закрыл крышку и поспешил за ней. У самых дверей молодой человек схватил девушку за руку:

– Подожди минуту. Я поговорить хочу. Что с тобой случилось? Почему ты убегаешь каждый раз, когда я к тебе подхожу?

– Убегаю? С чего это мне от тебя убегать, мистер Горожанин Нильсен? Я тебя не боюсь.

– А по-моему, боишься. Ты разозлилась, что я обещал Лайту позаботиться о Мэгги? Или тебе не понравилось, что я тебя обнял?

– Это-то пустяк. Но ты обманул Лайта, когда сказал «мы с Эй». Это ты ее возьмешь. И конечно, не захочешь, чтобы я тащилась с вами.

– Мы с тобой, – произнес Эли. – Я не собираюсь отказываться от своих слов. Мне не нужна Мэгги, дурочка ты упрямая.

– Ты пришел сюда для того, чтобы лапшу мне на уши вешать?

– Да нет же. Я совсем другое хотел сказать… – Швед замялся и вдруг выпалил – Мистер Мак знает, что я здесь.

Сердце у Эй готово было выскочить из груди. Ей не хотелось смотреть на Эли, но она ничего не могла с собой поделать. Ее взгляд упрямо возвращался к Нильсену. Ее глупые колени так дрожали, словно превратились в студень.

– Ты все сказал? Тогда я пойду. Девушка попыталась проскользнуть мимо Эли, но тот поймал ее и притянул к себе.

– Ты не уйдешь, пока я тебя не поцелую.

– Нельзя!

– Почему?

– Потому… потому что… Его лицо было так близко…

Господи! Ее собирается поцеловать мужчина! Что же ей делать? Вырваться и убежать или остаться?

Целоваться оказалось очень приятно. Его губы были мягкими, нежными. Прикосновение бороды к ее коже – шелковистым, ласкающим. Швед притянул ее ближе и прижал к себе. Эй вдыхала запах его тела, ощущала во рту его вкус. Девушке вдруг стало жарко. Ноги ее подогнулись. Чтобы хоть капельку прийти в себя, она отстранилась.

Эли глухо застонал. Он смотрел на девушку. Как она была прекрасна! Это не Мэгги. Эй в миллион раз лучше Мэгги.

– Это было чудесно. Ты чудесная, – хрипло проговорил молодой человек. Она ничего не ответила, и швед прошептал: – Я хочу поцеловать тебя еще раз.

Эй опять не произнесла ни слова.

Нильсен приник к ее губам. Его поцелуй был очень нежным. В этот раз девушка ответила. Сладость ее губ вызывала в Эли непреодолимое желание. Первый робкий обмен ласками. Эй невольно прижалась к Эли всем телом.

– Тебе нравится со мной целоваться? – спросил швед.

– Я не думала, что это будет так.

– А как ты себе это представляла?

– Не… не знаю.

– Двое должны друг другу нравиться, чтобы поцелуи были приятными… как сейчас.

– Значит, я тебе нравлюсь?

– Черт! Конечно, нравишься!

– Ты этого не показываешь… иногда.

Он рассмеялся, крепко обнял ее и снова поцеловал.

– Не пытайся сейчас со мной поссориться, милочка. Я хочу хорошенько воспользоваться тем, что мы с тобой одни.

– Можешь снова поцеловать меня… если хочешь.

– Если хочу?! Господи Иисусе! Да мне до смерти хотелось это сделать – уже очень, очень, очень давно!

Их губы встретились снова. Эй приникла к молодому человеку, забыв обо всем, кроме блаженства. Его жаркое объятие. Прикосновение его рук… Он настойчиво и сильно прижимал ее к себе. Ее сердце билось в сумасшедшем ритме.

Это было самым чудесным, самым волнующим моментом ее жизни.

– Эй! Какого черта… Что тут происходит?

Молодые люди отпрянули друг от друга.

В дверях стоял Макмиллан. Эй рванулась, но Эли удержал ее. От смущения девушка готова была провалиться сквозь землю. Щеки ее пылали. Она не могла взглянуть ни на отца, ни на Эли. Эй попыталась высвободить руку, но он не отпустил ее.

– Па… я…

– Иди к матери!

– Мак, постой. Я ее поймал и начал целовать. Эй ничего не сделала.

– Я не слепой. Сам все видел. Она вроде была не против.

– Я собирался с тобой поговорить. Только сначала решил узнать, как ко мне относится Эй. С твоего разрешения я хотел бы… встречаться с нею. Ухаживать за ней.

– Хочешь за ней ухаживать? Тогда почему не сказал об этом прямо, как подобает мужчине? Прятаться по сараям и там целоваться и обниматься – я бы не назвал это приличным!

– Мы не прятались, па! – К Эй наконец вернулся дар речи.

– А я говорю – прятались! – Макмиллан повернулся к Эли: – Ты решил взять мою девочку в жены?

– Па! – воскликнула Эй. – При чем здесь это?!

– Да при всем! Зима будет долгая. У меня дел хватит и без того, чтобы смотреть, как бы ты не улизнула к нему в темноте и не… э-э… заполучила ребеночка.

– Обижаешь, Мак! – Эли был возмущен. – Я никогда не посягну на честь Эй!

– А я этого и не говорил. Но… всякое бывает… Молодого бычка переполняют соки… Вот тогда и… Мне ли не знать. У меня теперь шестеро. – Поселенец рассмеялся. – И все были посеяны зимой.

Эй переполняли противоречивые чувства. Она не знала, смеяться ей или плакать. Хотелось сквозь землю провалиться от стыда и взлететь к небесам от счастья. Отец… Эли… Второй раз за сегодняшний день она не знала, что ей делать. Фермер повернулся к двери.

– Я свое слово сказал, Эли. А ты – свое. Можешь за ней ухаживать, если она согласна. Но одно тебе надо знать с самого начала: с ней иметь дело нелегко. Я ее разбаловал. Слишком часто разрешал ей поступать так, как ей хотелось. Она может быть упрямее ослицы и злее волчицы, у которой два сосунка. И учти: стреляет она без промаха!

Нильсен вспомнил: Мэгги говорила что-то о пулях, которых было жалко или не жалко для него.

– Это приятно знать, Мак. Но я хочу жениться на женщине, которая может напилить и принести вязанку дров, убить медведя, снять с него шкуру и сшить мне мягкие мокасины. Она это может?

– Насчет медведя не уверен…

– Замолчите! Оба. Вы меня разозлили! Мне тоже есть что сказать по этому поводу…

– Скажи все это Эли. – У дверей Макмиллан обернулся: – И я буду наблюдать, когда вы отсюда выйдете.

Поселенец подошел к Полю, кивнул в сторону сарая и подмигнул.

* * *

Мэгги куда-то ушла. Лайт сел на койке. Осторожно, чтобы не сделать резкого движения головой. Мэгги очень редко отходила от его постели. Она считала, что Эли хотел убить ее мужа, и сейчас не подпускала шведа к Лайту. Поль говорил, что выстрел был случайностью. И Лайт ни минуты не сомневался в этом. Он добрался до вырубки как раз в тот момент, когда напали делавары, и не успел предупредить друзей.

Лайта очень беспокоило, что он не может заплатить Макмиллану за лечение и еду. Сколько еще они с женой будут нахлебниками? Метис еще никогда в жизни не был ни у кого в долгу. Это было унизительно – почти так же унизительно, как необходимость пользоваться ночным горшком.

Первые несколько раз раненый позволял Мэгги помогать ему. Его ненаглядная Мэгги, его чудесная Мэгги. Его любимая Мэгги. Как же она страдает! Следопыт ложился на бок на краю койки, а его возлюбленная держала горшок. Но когда Лайту понадобилось сесть на него, он попросил жену уйти. Она умоляла, чтобы он позволил ей остаться. В конце концов ушла, всхлипывая. Но через несколько минут в пристройку вошел Поль.

Если бы голова не кружилась так сильно, Лайт справился бы и один. Все-таки болезнь – худшая вещь на свете. Хуже, чем смерть.

Позже пришел Эли.

– Поль сказал, что тебе лучше.

– Да.

Нильсен взял горшок и унес его. Вернувшись, молодой человек задвинул его под койку и теперь стоял, смущенно глядя на Лайта.

– Это было не обязательно, – сказал метис.

– Нет, обязательно.

Дверь распахнулась. Вбежав в комнату, Мэгги встала между Эли и мужем.

– Ты пришел, чтобы снова сделать ему плохо? Убирайся. Ну же! Давай, проваливай!

– Chérie. – Лайт взял жену за руку. – Не надо.

– Он тебя ранил, Лайт. Я не хочу, чтобы он оставался здесь.

– Я же говорил тебе, что не знал, что стреляю в него! – произнес Нильсен. – Почему ты мне не веришь?

– Потому что не хочу. Не смей к нему подходить.

– Господи! Неужели ты думаешь, что я пришел убить твоего мужа?

– Только попробуй – и я всажу тебе в горло нож! И не надейся, что промахнусь. Одного уже так прихлопнула.

Эли обратился к Лайту:

– Мы с Полем подстрелили утром двух оленей. Коптильня Макмиллана полна. С голоду мы не умрем. Можешь не беспокоиться.

– За это я тебя тоже благодарю.

– «Тоже»? – повторила Мэгги. – Уж не благодаришь ли ты его и за то, что он тебя ранил?

– Нет, моя радость.

Эли ушел. Проклятие! Как не вовремя вернулась Мэгги. Ему надо поговорить с Лайтбоди наедине. Во что бы то ни стало. Он должен все объяснить Лайту, попросить у него прощения.

Прошлым вечером с разрешения Макмиллана они с Эй ходили гулять. Молодые люди сидели в вигваме Лайта. Они проговорили несколько часов. И впервые друг друга не дразнили. Эй оказалась приятной собеседницей.

Нильсену пришлось нелегко: уютный вигвам, нежная женщина в его объятиях… Но он все-таки не допустил, чтобы их поцелуи перешли в нечто большее.

До этой поры швед не знал, каково это – любить женщину и получать в ответ ее любовь. Это чувство было таким теплым и чудесным. Молодой человек от счастья ног под собой не чуял. За все свои тридцать лет он не смог узнать, что между мужчиной и женщиной может существовать именно любовь, а не просто влечение. Теперь Нильсен понимал, что связывает Мэгги и Лайта.

– Chérie, ты несправедлива.

– Он мне больше не нравится. – Мэгги надулась. – Он тебя ранил, Лайт.

– Он же стрелял не в меня. Он не знал, что я не делавар…

– А мне все равно, – упорствовала Мэгги. – Не понимаю, что Эй в нем нашла. Она позволила ему за собой ухаживать.

– Ты мне это вчера рассказывала. Тебе грустно, что Эли ухаживает за дочкой Мака?

– Нет. Эй счастлива. Она все время улыбается. Би ее дразнит, мистер Мак ее дразнит. А Бодкин теперь ходит такой мрачный. Бедняжка тоже хотел ухаживать за Эй. Я рада, что она выбрала Эли.

Мэгги улыбнулась. Ее зеленые глаза засверкали, словно изумруды.

– Я уже на него не злюсь, но… пусть он помучается немного. Ему полезно. Эй я сказала. Она говорит, что я поступаю плохо. А я так хочу. Эй обещала ничего Эли не говорить.

– Ох, chérie! Ну что мне с тобой делать? Мэгги наклонилась к мужу:

– Можешь меня поцеловать. Я скучаю без нашей любви. – Они обменялись нежными, сладкими поцелуями. – Когда мы сможем вернуться в наш вигвам?

– Скоро, моя хорошая. Как только я немного поправлюсь.

Мэгги прилегла рядом с любимым. Лайт поцеловал жену в лоб. Как он мог не доверять ей? Думал, что Эли отобьет его ненаглядную. Ревность тогда ослепила Лайта.

– Расскажи мне, как мы будем жить, когда доберемся до нашей горы, – прошептала молодая женщина.

Глава 24

Прошло еще два дня. Лайту стало в тягость сидеть дома. Он уже одевался с помощью Мэгги и сам поддерживал огонь. Миссис Макмиллан сняла с его головы повязку. Вторая рана тоже быстро заживала. Все удивлялись, почему у метиса совсем не было жара.

Лайт все больше тревожился о Мэгги. Как его любимая сможет прожить одна, если его убьют? И он решил поговорить с Калебом. В крайнем случае негр позаботится о его жене. Тем более здесь это был единственный человек, которому Лайт доверял; он видел, как загорались глаза чернокожего, когда разговор заходил о новых землях.

А Макмиллан развивал бурную деятельность. Теперь поселенец сподвигнул всех на изготовление поташа. Эли заинтересовался этим производством. Макмиллан утверждал, что на востоке поташ неплохо покупают. Значит, на таком деле можно хорошо заработать. Эли и Эй придумывали, как можно сделать мыло, которое бы приятно пахло. Эли решил, что такое мыло будет хорошо продаваться с Сент-Чарльзе и Сент-Луисе. Они даже придумали для него название: «Лесной цветок».

Мэгги рассказывала Лайту обо всех новостях на ферме. Его немало позабавило то, как подробно она описывала ему платья, которые миссис Макмиллан выкроила из подаренной Эли материи.

Она рассказала ему, что Бодкин уже не горюет об Эй, а перенес свое внимание на Би. И это совсем не понравилось Диксону. Мэгги хохотала над тем, как двое «петушков» обхаживают стеснительную дочку Макмиллана. Би – настоящая кокетка. Она начала по-новому укладывать волосы и тщательно следила за тем, чтобы перед обедом перевязать фартук чистой стороной наружу.

Лайта бездействие угнетало. Он попросил Калеба принести из вигвама кусок кожи – хотел сшить Мэгги еще одни мокасины. Но миссис Мак посоветовала ему еще несколько дней не двигать рукой.

Тогда следопыт принялся точить ножи – хоть какое-то занятие. Он как раз убирал ножи в свой вьюк, когда вошел Эли. Лайт был почти уверен, что следом за ним мгновенно прибежит Мэгги. По его смуглому лицу скользнула тень улыбки.

Эли прочел его мысли:

– Эй обещала мне занять Мэгги, чтобы я смог с тобой поговорить. Всем женщинам нравятся новые платья… мне так сказали. Сегодня они обшивают Мэгги.

– Я не держу зла за то, что ты меня ранил, – произнес Лайт – он прекрасно понимал, зачем пришел Нильсен.

– Я поторопился…

– А я не успел предупредить вас, что я рядом.

– Знаю, но Мэгги меня никогда не простит. Она слишком настрадалась.

Лайт ничего не ответил. Видимо, шведу надо выговориться. Что ж, пусть говорит. Однако Эли оправдываться не стал, а заговорил совсем о другом:

– Я знаю, ты изнываешь без дела. На твоем месте я чувствовал бы то же самое. Мы с Полем будем приносить на ферму мясо, пока ты не встанешь на ноги. Мы, конечно, не такие хорошие охотники, как ты, но как-нибудь справимся.

– Прекрасно.

Эли переминался с ноги на ногу: не знал, с чего начать. Как сказать следопыту то, что давно его мучает?

Лайт чувствовал смущение Эли, но спрашивать ни о чем не стал.

– Я никогда прежде не слышал имени Лайтбоди, – проговорил Эли. – Твоя родня приехала из Канады?

– Да – отец.

– Он француз?

– Да. Моя мать была из осейджей.

– А как ты получил имя Лайтбоди? Оно не французское.

– Мать назвала меня Лайтбоди, потому что я родился очень маленьким. Дети индейцев не всегда носят имя своего отца.

– Я этого не знал. – Эли опустил голову. Долго молчал. – Как звали твоего отца?

Лайт недоумевал. Почему швед вдруг стал расспрашивать его о родственниках?

– Пьер Батист.

Эли даже не заметил, что задержал дыхание, ожидая ответа, и только теперь выдохнул.

– Да, – сказал он. – Да.

Лайт чувствовал, что эта минута имеет для Эли огромное значение. Но почему? Швед скрывает какую-то тайну? Решится он сейчас все рассказать или нет?

Молодой человек молчал. И тогда следопыт решил помочь ему:

– Почему ты спрашиваешь о моем отце?

– Потому что… потому что моего отца тоже звали Пьером Батистом.

Лайт не сразу понял, что это значит.

– Как это – Пьером Батистом? Ты говорил, что ты – швед. А Батист – французское имя. Я знаю это наверняка. Тем более Пьеров Батистов, наверное, не счесть.

– Может быть. Но только у одного был сын по имени Батист Лайтбоди. Ты мой брат, Лайт.

Метис был потрясен. Он смотрел на человека, стоящего перед ним. И вдруг понял, почему Эли казался ему таким знакомым. Глаза и брови шведа были точно такие же, как у его отца, и движения… Похожая манера наклонять голову, поднимать руку… Только Эли намного ниже отца. И не такой сильный.

– Я понимаю… тебе нелегко это принять. Я думал об этом целых пять лет. – Эли снял ремень.

Развернул его на постели и достал письмо. – Десять лет назад мой отец отправил это письмо Слоуну Кэрролу из Кэрролтауна. Они были знакомы… давно. В письме отец спрашивал обо мне, говорил, что поступил нехорошо, когда бросил меня. Но… словом, с моей матерью он не был счастлив. Пять лет назад Слоун разыскал меня и пригласил к себе. Знаешь, я был уверен, что у меня нет родных.

Эли протянул письмо Лайту. Тот взял бумагу, но разворачивать не стал. Он пристально смотрел на Нильсена.

– Если то, что ты сказал, – правда, то твой отец становится тем, кого зовут «любителем скво». Белые презирают союзы с индейцами. Особенно браки. И полукровок. А ты? Что ты об этом думаешь?

– Сначала я злился на отца. Оставить меня с женщиной, которая меня ненавидит, – это самая настоящая подлость. И ушел он не к кому-нибудь, а к индейской женщине. Но теперь… теперь я думаю по-другому. Прочти письмо.

Лайт развернул листок. Чернила так выцвели, что не все слова удавалось разобрать. Но он увидел имя матери – Гибкая Ива и свое – Батист Лайтбоди. И узнал размашистую подпись отца – Пьер Батист. Лайт осторожно сложил письмо и вернул его Нильсену.

– Бумага уже рассыпается. Ты смог разобрать слова? Я пытался уберечь его… чтобы ты прочел.

– Я видел имя моей матери и мое. Я не сомневаюсь, что его написал мой отец.

Эли убрал письмо, надел пояс. Ему больше нечего было сказать Лайтбоди. Груз, который пять лет давил ему на душу, теперь скинут. Слово оставалось за Лайтом. Пусть сам решает, как относиться ко всему этому.

– Я сотни раз перечитывал письмо. Поэтому оно так истрепалось. Думаю, что Пьер Батист любил твою мать и жалел мою. Ему хотелось узнать, жив ли я – и если жив, то где нахожусь. – Эли помолчал. – Мне кажется, он был хорошим человеком. Он просто не смог жить с моей матерью.

Лайт кивнул.

– Он был хорошим отцом. Он любил мою мать и не стыдился своих детей-полукровок.

– Моя мать была шведка. Она с родителями приехала в Луисвилл, город на Огайо. Она была единственным ребенком, родители в ней души не чаяли. Дед и бабка пекли хлеб и кексы. И продавали их. Мы жили позади их магазинчика. Не знаю, чем в то время занимался отец, но не думаю, что он работал пекарем. Он уехал, когда я был еще очень маленьким. Я его совсем не помню. – Немного помолчав, швед продолжал: – А мать… Я больше ни разу не встречал подобной злюки. Она вечно на всех кричала, ей всегда что-то не нравилось. Мне было пять, когда умерли дед и бабка. Я их помню. Хотя смутно. И похороны. У них почему-то были желтые лица… После их смерти жить стало совсем худо. Пекарня и магазин закрылись. Некоторое время мы жили на деньги, которые они нам оставили. Мать постоянно попрекала меня тем, что отец нас бросил. Называла его беспутным. А меня – ублюдком. Она запретила мне называться фамилией отца. Я – Нильсен. И все.

Она требовала, чтобы я каждый день ходил к пристани и в доки и искал работу. Твердила, что я такой же лентяй, как он. Я прекрасно понимаю, почему отец не смог жить с такой женщиной. Слоун Кэррол рассказал мне, что он уехал с благословения моих деда и бабки: они уверили его, что позаботятся о матери и обо мне. И они держали слово… пока не умерли…

Лайт думал. Ему было трудно принять этого человека как своего брата. Следопыт слышал о беспутных мужчинах. Но его отец не был таким! Пьер Батист никогда не поступил бы подло!

– Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать, – сказал Эли. – Я пришел в лачугу, где мы жили, и нашел ее. Она повесилась… или ее повесил кто-то из… приятелей. Все эти годы я думал, что она больна. С головой у нее явно было не все в порядке. Может быть, стала такой после моего рождения? Я не поминаю ее злом. Ты должен это знать. Она моя мать, она дала мне жизнь. Она не виновата в том, что была такая.

– Что было потом?

– Я встретил Поля. Одинокого, нищего, как и я сам. Ему исполнилось тогда шестнадцать. По-моему, и он сбежал из Канады. Он ни слова не знал по-английски. А я совсем не знал французского. Поэтому мы с ним сошлись. Странно, да? Но именно так все и было.

– Ты мог бы отправиться искать отца.

– Ни за какие коврижки! Я до смерти боялся, что он меня найдет. Мне же вбивали в голову, что он настоящий дьявол.

– Почему ты передумал?

– Я не передумал. Письмо валялось у Слоуна несколько лет. Я встретил его совершенно случайно, когда ехал в Луисвилл за товаром. И он вспомнил о письме. Я был потрясен, что отец обо мне помнит. Потом мы часто приезжали в Кэрролтаун. В гости к Слоуну.

– И ты спокойно жил с этим пять лет?

– Я бы не сказал, что спокойно. Но жил. А потом узнал, что моего отца убили. И тогда я решил найти тебя.

Лайт вспоминал то время. Делавары напали на его отца, когда тот обходил капканы. Мать умерла от горя. У него долго стоял в ушах ее крик, когда им сказали о смерти Пьера Батиста.

– Поль меня отговаривал. Но я заупрямился. Чем чаще Дешанель твердил мне, чтобы я обо всем забыл, что тебе будет неинтересно встретиться со мной, тем сильнее становилось мое любопытство. И сказать по правде, я почти ненавидел тебя. Ведь отец был с тобой, а не со мной. Почему? Чем ты лучше? Я хотел увидеть тебя. Хотел понять. А еще мне хотелось узнать, каким был мой отец, – и это мог рассказать мне только ты. Пять лет мне не давала покоя мысль о том, что в мире есть человек, в жилах которого течет та же кровь, что и в моих.

– Ты ожидал увидеть дикаря? Эли виновато улыбнулся:

– Да. Мне и в голову не могло прийти, что ты окажешься таким цивилизованным.

– Так ты все-таки считаешь меня цивилизованным?

– Иногда – да, а иногда – нет, – подумав, ответил Эли. – Когда ты убивал, я ужасался. Но здесь убивать приходится всем. И винить тебя в этом я не могу.

Лайт ничего не сказал.

Вошел Поль, посмотрел сначала на одного из братьев, потом на другого.

– Вижу, вы оба живы. – Поль вздохнул. – Рад, что все позади.

Лайт молчал.

Эли начал нервничать. О чем думает следопыт? Может быть, не стоило ему все рассказывать? Может быть, он сделал ошибку?

Бесстрастное лицо Лайта не выдавало его мыслей. Эли протянул следопыту руку:

– Я рад, что познакомился с тобой, Лайт. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, дай мне знать.

Оставшись один, Лайт улегся на койку и уставился в потолок. Известие, которое сообщил ему Эли, удивило его, но не стало слишком большим потрясением. Подростком Лайт много думал об отце. Как он жил, пока не поселился с индейцами? Почему ушел от белых людей? Отец никогда не рассказывал о своей прошлой жизни. А значит, не слишком приятной она была. Теперь же оказывается, что у него есть брат.

Но это ничего не изменит в его жизни. Они с Мэгги отправятся к их горе. Эли пойдет своей дорогой. Однако приятно было знать, что кровь его отца будет передаваться из поколения в поколение в мире белых людей, тогда как кровь его матери будут нести их с Мэгги потомки.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла Мэгги: – Посмотри-ка, Лайт! Посмотри на мое новое платье! Мы с Эй его сшили… – Она замолчала, склонила голову набок и посмотрела на мужа. – Почему ты улыбаешься, Лайт?