Текст книги "Против ветра"

Моузби без конца ерзает на стуле. Тут он дал маху, и он это знает.

– Они вернули ее на прежнее место. По-моему, поставили туда же, где она и была.

– Вернули на прежнее место и всего-то? Госпожа Гомес... Надеюсь, вы не сочтете мои слова невежливыми, но разве такое объяснение не кажется вам самой нелепым?

– Я мало что помню! – кричит она. – Просто я видела, как они сначала изуродовали, а потом убили человека! Не обращала я внимания на какую-то чертову машину!

Несмотря на эту вспышку, рассчитанную на сочувствие со стороны, к тому времени, когда я заканчиваю перекрестный допрос и Мартинес объявляет перерыв в судебном заседании до следующего утра, я доволен. Она – штучка еще та, мало того, что врет на людях и не краснеет, к тому же еще алкоголичка и шлюха! Трудновато будет приговорить четырех человек к смертной казни, исходя из показаний такой свидетельницы!

12

День прошел замечательно, ни слова об этом чертовом суде. Мы с Клаудией весь день провели в горах, гуляли, когда хотели, рассматривали полевые цветы, растущие на высокогорье; при виде каждого цветка, поражавшего неповторимой красотой, у Клаудии вырывалось восторженное восклицание, словно никто и никогда не видел, как красивы эти стелющиеся по земле цветы. Мир открывался перед ней новыми гранями. Наловив рыбы, мы тут же ее зажарили и съели, а остатки, завернув, унесли с собой, постаравшись оставить как можно меньше следов своего пребывания. Солнце уже садилось за горизонт, когда мы собрались домой, небо над горами, виднеющимися далеко на западе, окрасилось в багряно-оранжевые тона, лица у нас обгорели, задубели от ветра. Неторопливо следуя по извилистому шоссе, ведущему обратно в город, мы спели одну за другой и «Водителя грузовика», и «Оркестр дядюшки Джона».

Словом, денек выдался такой, что хоть запечатывай его в бутылку и храни до скончания века.

Мы вместе переворачиваем страницы «йерлинга». Ее светло-каштановая головка, еще мокрая после купания, покоится у меня на плече. Читая, я смотрю на ее лицо; какие тонкие черты! Дочь вся в меня, плоть от плоти моей. Я скорее умру, чем отпущу ее. Я умру, если буду вынужден отпустить ее. Я уже медленно, плавно продвигаюсь навстречу смерти. Но в эту минуту не помню себя от счастья. Если бы только минута длилась вечно.

Я дочитываю главу. Она подвигается поближе ко мне, не желая ложиться спать, расставаться со мной.

– Можно мне побыть у тебя еще чуть-чуть? – умоляющим тоном спрашивает она. – Ну хоть четверть часика!

– Поздно уже, ангел мой. День у нас с тобой выдался тяжелый. Когда ты все время на солнце, оно забирает у тебя энергию, причем так, что ты даже этого не замечаешь. Мне хочется, чтобы ты как можно больше отдыхала. – Ее мать заранее сказала, что дочь, того и гляди, простудится, а раз так, ей нужно побольше спать.

– Ну пожалуйста!

– Конечно, оставайся.

Я рассказываю ей сказку, которую рассказываю уже много лет, – о маленькой девочке, которая случайно натыкается на потайную дверь, ведущую в другой мир, и на доброго сторожа, который служит ей проводником. Волшебный мир! Даже когда в нем темно и жутко, ты знаешь наверняка, что надежда притаилась прямо за углом и в конце концов все будет хорошо.

Спать она отправляется во вторую спальню, там ее комната. Там у нее кое-что из одежды, игрушки, картинки, книжки. Их не очень много, в доме, где я жил раньше, у нее была комната, достойная принцессы. Нынешнее мое жилище носит более временный характер, мне не хочется тут особенно задерживаться. Но может статься, что этот дом станет последним, где мы с ней были вместе, если не иметь в виду встреч по выходным и летних отпусков, которые я буду проводить с ней. Она прижимает к себе старого мишку, губы у нее слегка вытягиваются в трубочку, напоминая то время, когда она вот так же сосала большой палец. Она была тогда совсем маленькой. Кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Я осушаю бокал сильно разбавленного виски, просматриваю кое-какие бумаги. На душе у меня слишком муторно, чтобы по-настоящему сесть за работу, я хорошо вымотался и знаю, что пройдет по меньшей мере еще неделя, прежде чем мы начнем вызывать своих свидетелей. Знаю и то, каких свидетелей собирается выставить обвинение, и даже то, что они скажут.

Клаудия сейчас видит сны, и я могу только догадываться, о чем они. Я чувствую, что нужно что-то делать.

Через двор живет девчонка, которая раньше сидела с моей дочерью, когда я задерживался. Жалкое создание, фигурой там и не пахнет, нездоровый цвет лица, к тому же характер, как у тряпки. Словом, крошка явно не из тех, что в субботу вечерком гуляет с подругами по аллее.

К ней всегда можно заглянуть, если я возвращаюсь домой до полуночи. Никаких проблем, просто смена образа, я даю себе торжественное обещание не пить ничего крепче бокала вина или банки пива. Потолкаюсь часок-другой среди взрослых, послав дела к черту, погляжу на перезрелых дамочек, на их сиськи, задницы, длинные ножки. И ничего больше, голое созерцание, сейчас даже с подвернувшейся на ночь телкой, которую вижу в первый и последний раз, толком переспать и то не смогу. Я вернусь домой один, помастурбирую, если не смогу уснуть, закрою глаза и буду думать о Мэри-Лу. Как думал уже не раз. Какого черта я занялся самокопанием? Стоит только оказаться вне зала суда, отстраниться от процесса, поглощающего все мои силы, как я превращаюсь в комок обнаженных нервов. У меня и в помине нет того, что принято называть точкой опоры, я не хочу оставаться наедине с собой, предпочитаю уйти от одиночества с помощью случайных встреч со знакомыми, а еще лучше, с незнакомыми людьми. Вот и говори после этого о тех, кто готов умереть от жалости к себе! Жалость, того и гляди, самого меня захлестнет с головой. К тому же это так приятно.

13

От моего кабинета до бара «Ла Фонда» рукой подать. Меня там знают даже по имени. Если добавить к этому мою нынешнюю известность, то я стал знаменитостью, а до того, сколько у меня денег, никому сегодня вечером дела нет. Надо бы воспользоваться случаем и опрокинуть пару бутылочек «Шиваз», однако я остаюсь верен себе и потягиваю «Шардонне», которым хозяева угощают меня за свой счет.

Похоже, здесь собралась добрая половина адвокатов города, все они хотят поговорить, обменяться соображениями, обсудить сплетни. Я – герой местного масштаба. Стоит человеку покрутиться рядом, и от моей славы, глядишь, и ему что-нибудь да перепадет!

– Привет, старик! – За моей спиной как из-под земли бесшумно, словно индеец, вырос Энди. Он пришел вместе с женой Хэрриэт, с которой познакомился, когда учился в Колумбийском университете.

– Здравствуй, Уилл! – говорит она, подставляя мне щеку для поцелуя. Я еле-еле касаюсь ее губами. Она – женщина что надо, такая ни за что не подведет. Энди всегда принимал правильные решения.

– Привет, Хэрриэт! Ты отлично выглядишь. – Высокого роста, с аристократической внешностью, прекрасного сложения. Ни дать ни взять фотомодель из каталога «Твидс».

– Решил по-холостяцки скоротать вечерок? – спрашивает Энди.

– Дай, думаю, загляну на часок! А уик-энд проведу вместе с Клаудией.

Передо мной бокал вина, но я не могу его поднять. Энди видит, что к чему, но благоразумно воздерживается от комментариев. У него виски со льдом. Он допивает то, что еще оставалось в его бокале, подает знак бармену, чтобы тот принес еще один, показывая пальцем на меня.

– Нет, спасибо. Постараюсь хотя бы один вечер обойтись без выпивки.

– Один так один, – улыбается он. – Хотя при таком стрессе, как у тебя, одним можно и не ограничиваться.

Ну вот, допрыгался! Теперь этот сукин сын уже позволяет себе покровительственный тон. Бедняга Уилл, несчастный пропойца, другого такого среди адвокатов не сыщешь, у него не хватило силы воли даже на то, чтобы сдержать слово, данное компаньону по фирме!

– Энди говорил, что ты отлично ведешь это дело, – говорит Хэрриэт.

– Поживем – увидим, – скромно отвечаю я.

– Это на самом деле так, – вступает Энди. – Если кто и может вытащить этих болванов из петли, то только ты, старик! – Я получаю дружеский шлепок по спине. Он уже пропустил несколько стаканчиков и порядком навеселе.

– Они невиновны, Энди.

– Ну и что? – огрызается он. – Думаешь, кому-то есть до этого дело? Я понимаю, Уилл, ты хочешь предстать перед присяжными во всем блеске, но даже если тебе удастся доказать, что на момент убийства рокеры были в каком-нибудь монастыре в Берлингтоне (штат Виргиния), разве это что-нибудь изменит? Посмотри вокруг себя, старик, разве не чувствуешь, откуда ветер дует?

– Я и слышать об этом не хочу!

– Такова реальность, сынок.

– Сегодня суббота, дело близится к вечеру, Энди. Давай на пару часиков пошлем эту реальность к чертовой матери, ладно?

– Ладно, черт бы тебя побрал! Может, старик, у тебя что и выгорит. Я видел тебя в деле. Тягаться с тобой здесь некому. – Подняв бокал, он показывает, что пьет за мое здоровье. Мы чокаемся. Черт бы побрал это белое вино!

– Будь осторожен.

– Ты тоже.

– Еще увидимся.

– Бывай.

Они уходят. Он что-то нашептывает ей на ухо. Она оборачивается и смотрит на меня. Я улыбаюсь. Задело.

Ну, еще одну и пора сматываться отсюда. Не знаю, зачем я пришел, но делать мне здесь нечего.

И тут из обеденного зала выходит Мэри-Лу. С ней какой-то мужчина. Мы с ним знакомы, это один из старших компаньонов в фирме, где она работает, он женат и вдвое старше нее. Я тут же ловлю себя на том, что помимо своей воли ревную ее, хотя, может, между ними и ничего нет. Налицо эгоизм чистой воды, раз уж она не принадлежит мне, то я хочу, чтобы она не принадлежала никому. Даже если речь идет о любви сугубо платонической, хотя я никогда не верил, что она есть на самом деле. Если женщина тебя привлекает, ты хочешь обладать ею, пусть даже она лучшая подруга твоей жены или ее сестра, если ты хочешь ее, значит, так оно и есть. Какая уж тут мораль, если в дело вмешивается твой собственный член!

Наверное, они поужинали в ресторане и остановились у стойки бара, чтобы пропустить стаканчик. Они садятся у противоположной стены. Судя по одежде, она вспомнила, что прежде всего она женщина, а уж потом адвокат. Падающий свет придает ей еще больше очарования, она выглядит просто потрясающе, на редкость соблазнительно.

Я не хочу, чтобы она меня увидела. То, что я вижу, мне не по душе. Я невольно начинаю думать о ней плохо. Черт, я ревную!

Конечно, она меня увидела. Секунду пристально смотрит на меня, потом, извинившись, встает и подходит.

– А ты что здесь делаешь?

– Я и не знал, что требуется разрешение. – Я изображаю на лице подобие улыбки, но весь сам не свой от волнения.

– Я не об этом. Почему ты один?

– Несовершеннолетних сюда не пускают. – Я рассказываю ей о Клаудии, о своей краткой отлучке. – Вообще говоря, – заканчиваю я, бросая взгляд на часы, – мне уже пора.

– Я с тобой. – Ее ладонь ложится на мою руку, случайным этот жест не назовешь.

– Что?

– Я поеду с тобой. Я на машине.

– Нет.

– Почему? – Ее рука снова ложится на мою.

– Во-первых, потому, что ты пришла сюда с другим.

– О Боже, но он же адвокат! – Как будто среди адвокатов одни евнухи. – Он работает в той же фирме, что и я.

– Старший партнер. Старший партнер, у которого есть семья, – добавляю я, не в силах устоять перед искушением подкусить ее.

Но она не попадается на удочку.

– Поехали, ладно? Я даже не буду приставать к тебе, обещаю. Просто поговорим. Мне нужно поговорить с тобой, Уилл, правда.

Вернувшись через зал к своему спутнику, она что-то объясняет ему, тот бросает на меня взгляд, потом кивает. Ничего не поделаешь, дела. Взяв сумочку и шаль, она снова подходит ко мне.

– Что ты ему сказала?

– Сказала, что мы едем домой.

– О Боже!

– Шутка, Уилл, шутка! Сказала, что нам нужно срочно обсудить кое-какие вопросы. Он все понимает, каждый из нас через это прошел. – Она знает, что я все равно не верю. – Уилл, это был дружеский ужин, не более того. Его жена уехала за город, и он скучает. К тому же он не в моем вкусе. – Она смотрит на меня в упор. – Я не гоняюсь за мужиками, с которыми все равно ничего не выйдет.

Она допивает то, что остается в моем бокале, берет меня под руку. Мы степенно направляемся к выходу. Мне все это не по душе, но приятно, ничего не скажешь. Или лучше так: мне это по душе, но вот смогу ли я совладать с собой – пока это большой вопрос.

Мы говорим уже который час. Не включая свет, сидим на кушетке в гостиной. Окна открыты, душный, сухой ветер, дующий на исходе лета, доносит до нас аромат ночных цветов. Она рассказывает о себе, своей жизни, семье, я – тоже, словом, все то же самое, что входит в арсенал ухаживания, что приберегаешь до тех пор, пока не оказываешься наедине с человеком, который непременно захочет тебя выслушать.

Мы не можем не говорить о нашем деле, ведь оно свело нас и отнимает сейчас все наше время и силы. Она рассказывает мне о городских сплетнях, о том, что большинство жителей настроены против того, чтобы рокеры свободно раскатывали по улицам, о том, что по этому поводу думают наши коллеги по ремеслу.

У нее безоблачное будущее – женщина, молодой адвокат, выступающий защитником по делу о сенсационном убийстве. Мое положение более сложно и шатко. Домыслы насчет моих взаимоотношений с фирмой звучат все громче, все настойчивее, судя по всему, Фред ведет себя не слишком осмотрительно. (Мысленно я даю слово как следует отчитать его при следующей встрече, мы же договорились, и я заставлю этого мерзавца держать слово!) Меня можно сравнить с канатоходцем, которому предстоит еще долгий путь. Если победа окажется на моей стороне, я по-прежнему буду на коне, независимо от того, останусь в фирме или нет, если поражение, тогда придется помучиться.

Мы разговариваем до тех пор, пока говорить уже не о чем, кроме как о том, останется она или уйдет. Я замираю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой от страха, ведь и в том и в другом случае поделать я все равно ничего не могу.

Мое мнение тут ничего не значит, она действует по собственному плану, который составила задолго до сегодняшнего вечера.

Мы начинаем осыпать друг друга долгими поцелуями, когда, еще не раздевшись, лежим на кровати. Жаркие поцелуи, которым мы обучались в средней школе, поцелуи, которые остаются с тобой навсегда. Затем она раздевается. Я смотрю, как она раздевается – совсем не стыдливо, не торопясь, давая мне возможность вдоволь налюбоваться каждой частичкой своего тела, которое она выставляет напоказ – мне, для меня, для меня одного. У нее красивое тело, вовсе не такое хрупкое, каким кажется в одежде. Такое мягкое, настоящее женское тело. Нигде ни капли жира, наверное, она за этим специально следит. Округлые бедра, очаровательная, пухлая попка, груди, вопреки моим ожиданиям, меньше, чем могли бы быть у женщины ее сложения, матовая, просвечивающая кожа. Выпуклые соски обведены большими кружками. Волос на теле не так уж много, не считая завитков у влагалища. А так кожа у нее везде гладкая, словно воск.

Мое раздевание гораздо прозаичнее, я тоже не тороплюсь. Хочу как можно больше продлить удовольствие, расцеловать ее всю, с головы до пят. Но стоит мне прикоснуться к ней, как все вылетает из головы, она вся пылает, да и я тоже. Мы страстно ласкаем друг друга, не проходит и минуты, как я вхожу в нее.

Ее киска увлажнилась от смазки, но член входит с трудом, ведь она еще не рожала. Почти сразу я чувствую, что еще немного, и кончу, поэтому приходится остановиться – мы замираем в объятиях друг друга, стараясь не шевелиться. Затем начинаем снова, плавно, медленно толкаясь навстречу друг другу, она сжимает руками мои ягодицы, стараясь, чтобы я еще плотнее вошел в нее, покрывая поцелуями лицо и шею, впиваясь ногтями в спину и издавая исступленные стоны.

Я прижимаюсь губами к ее губам, не хочу, чтобы Клаудия нас услышала. Она кончает, несколько раз содрогнувшись всем телом, отчего я испытываю ни с чем не сравнимое блаженство, теперь моя очередь: чувство такое, что внутренности у меня расплавились, как при взрыве, и теперь жидкой массой перетекают в нее.

Мы открываем глаза одновременно и осыпаем друг друга легкими поцелуями. Я не смог бы сейчас сдвинуться с места, даже если бы весь дом был охвачен огнем.

– Уилл?

– Что?

– Как по-твоему, мы профессионально сработали?

– По-моему, мы удержались на очень даже приличном уровне.

– Значит, все о'кей?

– Ну да, о'кей.

– И только-то?

– Нет. Лучше.

– Ты всегда такой экспансивный, после того как позанимаешься любовью? – Вид у нее на редкость довольный.

– Я не привык к любовницам, которые, потрахавшись со мной, употребляют слово «экспансивный». Ну а что касается твоего вопроса, то нет.

– Вот даже как!

Я бросаю взгляд на нее. Она на самом деле любит меня.

– Я больше не хочу спать ни с кем, кроме тебя.

В ответ она ласково гладит меня по щеке.

– Нам придется вести себя осторожно на людях. Я не хочу, чтобы про меня пошли сплетни.

– Я тоже, – заверяю ее я. О Боже, другого мне и не нужно!

– Но я хочу как можно больше быть с тобой. Как по-твоему, я тороплю события?

Внезапно меня охватывает страх; дело не в том, что она думает, что торопит события, а в том, что я хочу ее.

– Надеюсь, что нет.

– Я очень откровенна с тобой, Уилл. Ты можешь сделать мне больно, сам о том не догадываясь.

– Я бы догадался. Успокойся, не сделаю. – Во всяком случае, умышленно.

– О'кей. На этом, пожалуй, пока все.

Свернувшись калачиком, она подвигается поближе ко мне, чтобы заснуть, положив голову мне на плечо. Странное дело – меня это нисколько не удивляет.

В коридоре вспыхивает свет, его полоска выбивается из-под двери.

Я рывком сажусь на постели, голова Мэри-Лу слетает с моей руки на подушку, она широко раскрывает глаза.

– Папа? – слышится голос Клаудии. Он у нее дрожит.

– Сейчас приду, радость моя! – откликаюсь я, ловя на себе вопросительный взгляд Мэри-Лу, в котором читается: может, мне лучше...

Я отрицательно качаю головой, приложив палец к губам. Накинув халат, выхожу в коридор, плотно притворив за собой дверь.

– Что случилось, ангел мой? – Она стоит на пороге своей комнаты, крепко прижимая к груди мишку.

– Мне приснился плохой сон.

Подойдя, я беру ее на руки и на секунду прижимаю к себе. – А что тебе снилось?

– Снилось, что я в пещере, а за мной гонится какое-то чудовище.

– Ты в последнее время смотрела фильмы ужасов? – спрашиваю я. От них, как правило, и снятся кошмары, у некоторых моих друзей дети без конца смотрели «Канун Дня всех святых» или «Пятницу, 13-е» только потому, что никого не нашли, кто бы мог присмотреть за детьми в их отсутствие.

– Да нет. Хотя перед сном я посмотрела по телику фильм вроде ужастика.

– Может, в нем-то все и дело! Впрочем, теперь уже все позади. – Я несу ее обратно в комнату. – Все хорошо, я здесь, рядом. Постарайся снова заснуть.

– Мне очень страшно.

– Не думай об этом. Я побуду с тобой немного.

– Я хочу спать у тебя.

– Нельзя, ангел мой! Не сегодня.

– А я все равно хочу! – Она начинает плакать – то ли на самом деле, то ли понарошку, не поймешь. – Одна я все равно не смогу уснуть.

– Знаешь что, я побуду с тобой, пока ты не заснешь.

– Я все равно проснусь. – Она льнет ко мне еще теснее. – Пожалуйста, папа. Я буду спать спокойно.

Я усаживаю ее на кровать, сам сажусь рядом.

– Не могу, Клаудия. Не сегодня.

– Почему? – Она ничего не понимает, откуда ей понять? – Я же спала у тебя в прошлый раз.

– Потому что я не один.

Мгновение она пристально глядит на меня, потом, отпрянув, поворачивается лицом к стене и принимается плакать. Вытянув руку, я трогаю ее за плечо, она отталкивает мою руку.

– Клаудия...

Кипя от ярости, она резко оборачивается ко мне.

– Мы же решили провести этот уик-энд вместе! – кричит она сквозь слезы. – Ты же обещал!

– Да, обещал.

– Обещал, что будешь один! А не с кем-то еще! – Она снова отворачивается, все ее тело сотрясается от рыданий.

– Девочка моя, я...

Она начинает биться, словно в истерике. О Господи! Она изо всех сил молотит кулачками по матрацу, дрыгает ногами, плачет во весь голос, уткнувшись лицом в подушку. Я отодвигаюсь от нее, сажусь на самый краешек кровати. Тут я – пас, пусть она отведет душу.

– Уилл, – слышится из коридора шепот Мэри-Лу.

Я оборачиваюсь. Одетая, она стоит в полумраке. Встав, я подхожу к ней, прикрыв дверь в комнату Клаудии.

– Я ухожу.

Да, если уж не везет, так не везет.

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Все в поряде, Уилл, я все понимаю. Я отлично вижу, что она сейчас чувствует, ведь, как и она, я хочу, чтобы ты принадлежал мне. – Она проводит рукой по моей шее. – У нас с тобой еще будут ночи вместе. Совсем скоро.

Вместе с ней я выхожу на улицу, провожаю ее до машины, целую на прощание. Затем возвращаюсь в дом, взяв Клаудию на руки, несу к себе в спальню, кладу на кровать, накрываю одеялом. Я думал, она уже спит, но не тут-то было, она рывком садится на кровати, повернув ко мне лицо.

– Я не хочу тебя ни с кем делить, папа.

– И не нужно, ангел мой. Это ни к чему.

– Я не хочу от тебя уходить. Не хочу уезжать.

Что тут ответишь? Что я тоже этого не хочу? Она и так это знает, а остальное от меня не зависит.

– Но ты же еще здесь. Вот когда настанет пора переезжать, тогда и поговорим.

Слабое утешение и для нее и для меня.

– Жалко, что у тебя голова сейчас занята этим дурацким судом. Жалко, что я не могу приезжать к тебе каждый день, чтобы мы каждый день были вместе.

– Суд уже скоро кончится. К тому же ты ведь знаешь, что сердцем я всегда с тобой.

Она рада моим словам, это все-таки лучше, чем ничего.

– Папа?

– Что, ангел мой?

– Обещай, когда мы вместе, ты никого больше не будешь к себе приводить.

Я обнимаю ее за плечи. Девочка моя.

– Обещаю.