Текст книги "Против ветра"

5

Доктор Грэйд тяжело усаживается на стул для дачи свидетельских показаний, всем своим мрачным видом давая понять, что попытается не сойти с позиций снисходительного превосходства. Но в его поведении заметна слабина, и почтенный доктор прекрасно знает об этом. Расстановка сил на процессе меняется, и сейчас он уже не тот, что раньше. Его нестандартное, смелое заключение специалиста-медика прекрасно увязывалось со свидетельскими показаниями Риты, их слова как бы дополняли друг друга, но теперь он лишился ее поддержки и в своих выводах вынужден будет опираться только на самого себя. Это чревато неожиданностями, что хорошо известно даже такому самоуверенному человеку, как он.

На столе перед ним снова раскладывают те же самые снимки. Снова со стороны кажется, что он самым внимательным образом их разглядывает. Теперь я уже на сто процентов убежден, что он их запомнил как свои пять пальцев.

– Это те же фотографии, которые вам показывали в прошлый раз? – на всякий случай спрашиваю я.

– Да.

– Хорошо.

Копии этих же снимков розданы остальным участникам суда. Они есть у всех – у Мартинеса, Робертсона, Мэри-Лу с рокерами, и все они их сейчас рассматривают. Кончиком шариковой ручки я указываю на несколько точек, которые сейчас рассматривает Грэйд.

– Это ножевые ранения.

– Да.

– Вот... и вот... и вот еще... – Я показываю эти места так, чтобы было видно Мартинесу, представителям обвинения за их столом. Я указываю эти места на черно-белых снимках, и все видят их на своих фотографиях одновременно со мной.

– Да.

– Их нанесли ножами, нагретыми до такой температуры, что кровь начала свертываться.

– Об этом я говорил в своих показаниях.

– А впервые вы узнали об этой теории из медицинского журнала, название которого до сих пор, к сожалению, вспомнить так и не смогли.

– К сожалению, не смог.

Передав ему свои фотографии, я подхожу к столу, где Мэри-Лу, достав журнал из большого манильского конверта, вручает его мне. Снова подойдя к месту для дачи свидетельских показаний, я показываю журнал Грэйду: «Случаи патологии в современной медицине», мартовский номер 1983 года.

– Не этот ли журнал вы имели в виду?

Раскрыв его и пробежав взглядом оглавление, он находит нужное место и, листая страницы, находит нужную статью.

– Да, вот она. – Он поворачивается к Мартинесу, на лице у него облегчение, смешанное с высокомерием. – Теперь уже не может быть никаких сомнений в моей правдивости, Ваша честь, – говорит он и, повернувшись на стуле лицом ко мне, добавляет: – Да и в последовательности моих слов тоже. – Тут он снова улыбается: – Я рад, что эту статью удалось найти. Где же, позвольте спросить, ее нашли?

– В медицинской библиотеке, – роняю я.

Статью нашла Эллен, моя незаменимая помощница. Она искала эту чертову публикацию со времени первого суда. Чтобы найти ее, семь пудов соли съела – статья не привлекла к себе большого внимания, сам Грэйд наткнулся-то на нее лишь по счастливой случайности, особенно если учесть, что через несколько номеров после публикации этой статьи журнал прекратил существование. Эллен наткнулась на статью всего несколько дней назад в библиотеке медицинского факультета университета штата Айдахо. Это был двести сорок третий по счету источник информации, который она проверяла.

Хотя Мартинес с виду держится, я вижу, что он в сильном замешательстве. Он не может взять в толк, почему у меня такой вид. Ведь обнаружена улика, которая подрывает мою аргументацию, я наживаю лишние неприятности, приобщая ее к делу, несмотря на то что совершенно не обязан этого делать. Он думал, что мы отведем на Грэйде душу, утверждая, что такой статьи и в помине не было, что она, как плод досужего воображения, понадобилась для того, чтобы пришить дело моим подзащитным. Теперь я фактически узаконил выдвинутую Грэйдом теорию, чем сильно навредил себе.

Робертсон глядит на меня в упор с таким видом, в котором безграничная радость смешивается с удивлением. Болван, говорит его взгляд, ты что, совсем спятил, мне и делать ничего не нужно, ты сам все за меня сделал!

Мартинес объявляет перерыв в заседании суда, чтобы прочитать статью.

– Ваша честь, мы тоже хотели бы с ней ознакомиться, – говорит Робертсон.

– Сделайте ему копию, – требует Мартинес, обращаясь к судебному приставу. – Сделайте побольше копий, они нам понадобятся. – Он озирается. – Если больше нет добавлений, в заседании суда объявляется часовой перерыв.

Я беру слово, прежде чем он ударяет молотком по столу.

– Ваша честь, у меня еще один вопрос к доктору Грэйду.

– Давайте, – недовольным тоном разрешает он.

– Доктор Грэйд, известно ли вам о существовании каких-либо других статей с изложением теории так называемых «раскаленных ножей»?

– Нет, мне об этом ничего не известно.

– Вы стараетесь быть в курсе этих вещей, я имею в виду последние нововведения в области судебной медицины.

– Стараюсь быть в курсе, как и любой другой коронер в нашей стране, – ледяным тоном отвечает Грэйд. – Любой мало-мальски известный коронер или судебно-медицинский эксперт вам это подтвердит.

– Зная это, сегодня я буду спать спокойнее, – презрительно, под стать ему, отвечаю я, поворачиваясь спиной к этому ублюдку, из которого напыщенность так и прет.

Я, Мэри-Лу и рокеры маемся без дела во внезапно опустевшем зале суда, дожидаясь, когда представители всех заинтересованных сторон закончат читать статью.

– Они, наверное, считают, что мы рехнулись, – бросает Мэри-Лу.

– Ясное дело, рехнулись, раз связались с такими подонками, как мы! – отвечает ей Таракан. – Все о'кей... мы по-прежнему в тебе души не чаем.

– Вы уверены, что хотите приобщить эту улику к делу, Уилл? – спрашивает Мартинес у нас с Мэри-Лу. Он вызвал нас к себе в кабинет.

– Да, Ваша честь.

– Но это же идет в ущерб вашей аргументации по делу, которое, должен сказать, пока складывается для вас на редкость успешно. – Вид у него расстроенный, такое впечатление, что это мы его подставляем. – Вы можете изъять из протокола упоминание о журнале, – добавляет он. – Мы же не на суде.

– Мы хотим, чтобы это было внесено в протокол. Мы хотим играть в открытую! – с жаром отвечает ему Мэри-Лу.

Мартинес тяжело вздыхает.

– Вы вправе поступать так, как вам заблагорассудится. Надеюсь, вы знаете, что делаете. И ваши подзащитные тоже.

6

Фрэнк Шугармэн, доктор медицины, доктор философии, коронер Сент-Луиса в штате Миссури, известный своими статьями и лекциями, в которых рассматриваются вопросы причинно-следственных связей в убийствах, связанных с применением насилия, не торопясь занимает место для дачи свидетельских показаний. Судебный пристав зачитывает текст присяги, и его «да» гулким эхом разносится под сводами притихшего зала.

Шугармэну на вид около пятидесяти, это высокий, пышущий здоровьем, крепкого телосложения мужчина, самый настоящий возмутитель спокойствия, смахивающий на Джерри Спенса[26]26
  Юрист, писатель, автор популярных в США трудов по вопросам права.


[Закрыть], только в области судебной медицины. Один из ведущих судебно-медицинских экспертов в стране, он часто выступает с показаниями при рассмотрении дел об убийствах, и с его мнением считаются. Это важная персона, к его словам принято прислушиваться.

Он прилетел вчера вечером, Мэри-Лу, Эллен и я провели несколько часов над тем, что просматривали стенограмму предыдущего суда (особое внимание обращалось на показания Грэйда), разглядывая снимки трупа и толкуя на все лады злополучную статью. Шугармэн был и озадачен, и рассержен одновременно.

– Я знаю Милта Грэйда, – сказал он, – у него хорошая репутация, хотя, на мой взгляд, его взгляды малость устарели. Что же касается всего этого, – он имел в виду выводы, сделанные Грэйдом, – то они ни в какие ворота не лезут. У любого коронера на моем месте волосы бы от этого дыбом встали! Словно все мы – группка ни на что не годных знахарей, которые пользуют пациентов змеиным ядом!

Всплывает мысль о Хардимане, о том, как он здорово наловчился лечить больных при помощи змей и знахарства, но я помалкиваю. Сейчас не время дискуссий о том, что лучше – религиозные верования или данные научных исследований.

– Значит, вы готовы без колебаний опровергнуть его выводы, выступая от собственного имени?

– Без малейших колебаний.

Я раскладываю на столе перед Шугармэном кипу снимков с обезображенным трупом Ричарда Бартлесса. Он по очереди рассматривает каждый и, внимательно изучив, возвращает мне.

– Взгляните на эти ранения, доктор Шугармэн, – прошу я, указывая на несколько ран, видных на разных снимках. – Как, по-вашему, каким оружием они нанесены?

– Это ножевые ранения. Их нанесли либо чем-то таким, что напоминает охотничий нож, либо каким-то предметом из кухонной утвари. Видно, что некоторые раны рваные, – указывает он на эти места на снимках.

Я смотрю, куда он показывает, но не вижу разницы. Мартинес знаком просит передать ему фотографии и, щурясь, в свою очередь разглядывает их.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, доктор.

– Неспециалисту трудно понять, о чем речь. Принесите лупу, и я покажу, в чем тут дело.

Мы ждем, пока судебный пристав ищет лупу и, найдя, вручает ее Шугармэну, который встает с места, становясь на одном уровне с Мартинесом.

– Вот смотрите, – говорит Шугармэн, показывая на нужное место палочкой, которую достал из кармана, чтобы пояснять свои замысловатые высказывания. – Вот, вот и вот.

Мартинес сощуривается, стараясь сосредоточиться.

– Да, – говорит он. – Теперь вижу. А что это означает?

– Две вещи. Во-первых, все ранения были нанесены одним и тем же ножом – рваные раны слишком похожи одна на другую.

– Хорошо, согласен, – отвечает Мартинес.

В отличие от них, я не смотрю на снимки, поскольку вчера вечером мы с Шугармэном уже говорили об этом. А вот Робертсон всем телом подался вперед, усевшись на самый кончик стула. Со стороны он напоминает гончую, которая сделала мертвую стойку в ожидании своей очереди.

Краешком глаза вижу, как в глубине зала открывается дверь. Стараясь не шуметь, входит Грэйд и садится на скамью в последнем ряду. Перехватив мой взгляд, он отворачивается.

Я снова обращаюсь к Шугармэну.

– Хотите еще что-нибудь сказать, доктор Шугармэн?

– Эти раны были нанесены уже после смерти пострадавшего.

Я снова перевожу взгляд на Грэйда. Бледный как полотно, он смотрит прямо перед собой.

– После смерти, – повторяю я.

– Да.

– Потому что у пострадавшего не было кровотечения.

– Да, но это не самая главная причина.

– А в чем состоит главная причина?

– Все эти раны абсолютно одинаковы. Они одного и того же размера, одной и той же формы.

– Но ведь это вызвано тем, что орудием убийства был один и тот же нож, не так ли?

Он раздраженно качает головой.

– Причина, по которой все раны одного и того же размера и формы, заключается в том, что этот парень был уже мертв. Трупы не шевелятся.

– А как же тогда быть с теорией «раскаленных ножей», которую выдвинул доктор Грэйд? Из нее следует, что кровь на ранах свернулась.

– Это невозможно.

– Почему?

– Вы – живой человек, кто-то пытается пырнуть вас раскаленным добела ножом. Не имеет значения, сколько людей пытаются вас удержать, все равно вы будете сопротивляться изо всех сил, извиваться всем телом, как рыба, пытающаяся сорваться с крючка. И кожа в том месте, где в нее вошел нож, окажется тогда порвана. В этом случае раны обязательно должны быть рваными, с зазубренными краями, особенно если на ноже тоже есть зазубрины. Из-за этого вы раздерете себе все тело, пока не ослабеете настолько, что уже не сможете сопротивляться. Ни одно из этих ранений само по себе не было смертельным, а так непременно и произошло бы в том случае, если бы нож поразил аорту или сонную артерию.

– Его не зарезали, – твердо говорит он. – Если он и был убит, то выстрелом в голову. Ножевые ранения были нанесены через некоторое время после того, как он был убит. Все ранения одного и того же размера, так и должно было быть.

Мартинес слушает показания Шугармэна как зачарованный, в то время как Робертсон пристально всматривается в фотографии.

Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру копию журнальной статьи с теорией «раскаленных ножей» и передаю статью Шугармэну.

– Вам попадалась на глаза эта статья?

– Вы мне ее уже показывали вчера вечером.

– А до того?

– Да.

– Не помните, когда именно?

– Сразу после публикации. Вскоре после этого я и пришел к тем выводам, которые излагаю сейчас.

– А как вы к ней отнеслись?

– Когда отсмеялся? Мне казалось, что это самая безответственная галиматья, с которой я сталкивался за всю свою профессиональную карьеру. К тому же очень опасная.

– Вы поверили тому, что в ней говорилось?

– Нет, разумеется. Ее написал явный дилетант, не имеющий никакого отношения к медицинской науке.

– А к какому выводу пришли другие специалисты в области судебной медицины?

– К тем же, что и я. Это плод воображения какого-то неуча.

– Кто-нибудь из ваших коллег-патологоанатомов не попытался выступить с опровержением фактов, содержащихся в статье?

– Да. Я попытался.

– И что вы предприняли?

– Провел серию экспериментов, в результате которых не только у меня самого, но и у ряда моих коллег не осталось ни малейших сомнений в том, что такой теории просто не может быть, она не имеет под собой никаких оснований. Этого просто не могло быть.

– Вы опубликовали свои выводы?

– Да.

Подойдя к столу представителей защиты, я беру медицинский журнал и передаю ему.

– Это ваша статья?

– Да, моя.

– Ваша честь, я хотел бы приобщить ее к делу. Статья была опубликована в «Американском журнале по вопросам патологии», в номере за ноябрь 1983 года.

Я передаю журнал Мартинесу, который смотрит на заголовок.

– Этот журнал считается одним из наиболее авторитетных для специалистов вашей области, не так ли? – спрашиваю я.

– Да.

– Он не стал бы публиковать ничего такого, что не опиралось бы на конкретные факты и грешило бы против истины?

– Он никогда бы не опубликовал ничего, даже отдаленно похожего на эту чушь! – размахивает он статьей с теорией «раскаленных ножей».

– Тогда как бы вы охарактеризовали эту теорию, доктор?

– Если бы мы с вами и еще двумя закадычными приятелями сидели у костра, я охарактеризовал бы ее как бред. Этим я никого не хочу обидеть, Ваша честь, – улыбаясь, говорит он Мартинесу. – Если рассуждать с точки зрения науки, то в ней столько же правды, сколько в теории, согласно которой Земля плоская. Сущий вздор, основанный на незнании фактов! Во всей стране не найти ни одного более или менее известного патологоанатома, который согласился бы подписаться под таким утверждением. – Он делает паузу. – Мне тяжело говорить это по отношению к одному из коллег, тем более что речь идет о Милте Грэйде, пользующемся столь высокой репутацией, но я был просто поражен, узнав, что в своих показаниях он решил исходить именно из этой теории.

– Тем более что после нее по горячим следам появилась ваша статья, – добавляю я.

– Мне кажется, доктор Грэйд ее не читал. Меня это удивляет, потому что этот журнал читают все специалисты в данной области.

– Наверное, номер просто не попался ему на глаза.

– Сожалею, если так оно и было на самом деле. Но он должен был прочесть эту статью. Тогда не было бы никакой вздорной теории.

Робертсон закрывает лицо руками.

Я перевожу взгляд в глубину зала. Грэйд только что ушел, массивная дубовая дверь медленно захлопывается за ним.

7

– Ваша честь, мы ходатайствуем об аннулировании итогов предыдущего судебного разбирательства на том основании, что свидетельские показания были искажены, получены нечестными и принудительными методами, а также о снятии всех обвинений с наших подзащитных.

Робертсон заявляет протест. Ну и упрямец, ни за что не хочет признать, что проиграл!

– Ответ я вам дам завтра утром. – Мартинес явно тянет время, показания представленного нами свидетеля выбили его из колеи. Выходит, он председательствовал на процессе, итоги которого оказались фальсифицированы, – мысль об этом для него хуже ножа.

Покидая зал суда, он бросает на Робертсона убийственный взгляд.

– Надеюсь, я оказался полезен, – говорит нам Шугармэн.

– Еще бы!

– А Грэйд-то каков! – Он неприязненно качает головой. – Ему, бедняге, теперь только коров пасти.

Собрав все документы, мы с Мэри-Лу возвращаемся в офис. Предстоят еще многие часы работы, а когда мы пойдем по домам, то ни она ни я не сможем уснуть.

8

Мы в кабинете Мартинеса. Робертсон, прямой как столб, стоит в стороне от нас с Мэри-Лу. Мартинес поворачивается ко мне.

– У меня руки связаны, Уилл. Как бы мне этого не хотелось, я не могу сразу снять все обвинения. Госпожа Гомес говорит, что раньше лгала, может, так оно и было, но здесь одно ее заявление противоречит другому, а вы знаете, что при сложившихся обстоятельствах принято считать, что такие показания носят субъективный характер и не могут служить юридическим основанием для пересмотра уже вынесенного приговора, во всяком случае, без назначения повторного судебного разбирательства. То же самое относится и к показаниям доктора Шугармэна, несмотря на то что я им искренне верю.

– А как насчет фальсификации больничных документов?

– Это отдельный вопрос. – Он поворачивается к Робертсону. – Надеюсь, власти позаботятся о том, чтобы он был тщательнейшим образом расследован.

– Мы уже занимаемся этим, Ваша честь.

– И чем скорее вы это сделаете, тем лучше! – обрывает его Мартинес. Всем своим видом он показывает, что его сочувствие на нашей стороне, но закон есть закон.

– У меня связаны руки, – повторяет он. – Если только обвинение по собственной инициативе не откажется от предъявленных обвинений, – с умыслом говорит он.

– Об этом не может быть и речи, Ваша честь! – Поборник справедливости в своем репертуаре.

Мартинес пытается что-то сделать, надо отдать ему должное. Если уж признавать свои ошибки, то лучше поздно, чем никогда.

Он переводит взгляд на список свидетелей с нашей стороны.

– Я вижу, в списке осталась только одна фамилия. Скотт Рэй...

– Да, Ваша честь.

– А его показания будут иметь отношение к тому, что самым непосредственным образом касается обстоятельств данного дела? В противном случае, как мне представляется, уже достаточно информации для того, чтобы принять окончательное решение.

– По-моему, вы найдете, что этот свидетель сумеет пролить свет на обстоятельства дела, Ваша честь.

– Ну что ж, послушаем, что он скажет.

9

– Вызовите для дачи свидетельских показаний Скотта Рэя.

Он выступает вперед, красавчик, которого даже не знаешь, как и назвать – то ли хулиганом, то ли малым, помешавшимся на любви к Богу. На нем фирменный, новый, с иголочки костюм.

Робертсон окидывает свидетеля взглядом. Он не знает, кто такой Скотт Рэй, но не станет тратить время на то, чтобы это выяснить.

Что ж, пусть попробует. Когда он узнает, что к чему, все будет уже кончено.

Скотт Рэй торжественно присягает говорить только правду. Да поможет ему Бог!

Я подхожу ближе к свидетелю.

– Господин Рэй, не могли бы вы рассказать, где были и что делали в ту ночь, когда убили Ричарда Бартлесса?

10

Это было не то за два, не то за три дня до убийства. Его путь пролегал с самого юга страны через Западный Техас, затем Лаббок, Мьюл-Шу, потом он въехал на территорию Нью-Мексико у Кловиса, где в свое время Бадди Холли и группа «Крикетс» записывали такие вещи, как «И настанет тот день» и «Пегги-Сью» в студии Нормана Петти. Бадди Холли, да, этот парень был, черт возьми, настоящим гением в музыке, ничего не скажешь.

Отклонившись там в сторону от маршрута, он заехал почтить это местечко, словно святыню, думая, что и сам вполне мог бы оказаться на месте Бадди Холли, если бы обстоятельства сложились поудачнее. Вот так всегда с ним и бывает: если удача и повернется лицом, то слишком поздно и не совсем так, как нужно бы.

Сначала он хотел доехать до Денвера и подыскать какую-нибудь приличную работенку, малость остыть от того, что он только и делал, что трахал баб да торговал из-под полы наркотинами; в конце концов, из-за этого дерьма раньше времени можно и в ящик сыграть, если время от времени не отдыхать. Но вышла из строя машина, она сломалась уже в тот день, когда он ее купил, и с тех пор то и дело ломалась; драндулет какой-то, стоило дилеру, черт бы его побрал, завидеть его, как он постарался всучить ему самое дерьмо. Так всегда и бывает, только поверишь людям на слово, как они тебя обведут вокруг пальца и спасибо не скажут! Сев за руль, он кое-как выехал на окраину Санта-Фе, а потом мотор окончательно заглох, машина окончательно встала, хоть оставляй ее воронью на растерзание! Он принялся было голосовать, но водители все как один проезжали мимо, и пришлось в самую жару, когда пыли кругом – тьма-тьмущая, четыре мили до города переть на своих двоих.

На автопилоте он дотянул до шикарного бара, где собираются гомики, и, зайдя в туалет, принялся за работу. К закрытию бара, заперев сортир изнутри, он уже имел на своем счету полдюжины несчастных педиков, сделавших ему минет; за сеанс он брал с каждого по пятнадцать баксов (член вставал у него всякий раз как по команде, независимо от того, как часто ему приходилось кончать, для него это было в порядке вещей, как будто уже при рождении он занял у него такую позицию), а в довершение всего пошел следом за последним дружком, мужиком средних лет, на автостоянку позади бара, где напал на него и обобрал до нитки. Так легко, словно отнял конфетку у ребенка, а тот ублюдок даже не просек, что к чему. Вернувшись обратно, он имел в кармане примерно триста долларов и пачку кредитных карточек, которые использовал, чтобы взять напрокат машину (он бросит ее на улице, когда почувствует, что пора сматываться), подыскать приличную комнату, обновить гардероб и, получив из уличного банкомета тысячу долларов в счет аванса, благополучно бросить в канализационную трубу эту пластмассовую карточку, которая теперь жгла ему руки: на этой чертовой штуке отпечатался его собственный тайный код, пока она, сложенная пополам, лежала у него в бумажнике, рядом с водительским удостоверением.

Главное правило, которое нужно соблюдать, имея дело с чужими кредитными карточками, – не жадничать. Как только попользовался, тут же от нее избавляйся, пока о пропаже не сообщили куда следует.

Заимев деньжата, обзаведясь сносной тачкой и шикарным прикидом с иголочки, на следующий вечер он отравляется уже в «Росинку», выискивая себе телку на ночь. Никакой он не педик, черта с два, он ни за что на это не пойдет, хотя, если закрыть глаза, ощущение неплохое, такое впечатление, что ты, словно шлюха, трахаешься за деньги, делаешь свою работу. И тут вошел Ричард. «Привет, приятель, давай побалдеем!» – так примерно они и поздоровались, потому что было ясно, что они не такие, как вся остальная тусовка, которая обычно здесь пасется, чувствовалось, у него и у Ричарда есть класс, это было ясно с самого начала. У него водились деньжата, а если они у тебя водятся, то начинай их тратить – такой у него был девиз. Они вдвоем подцепили пару потаскух, взяли бутылку крепкой текилы, раздобыли пакетик классной травки (у Ричарда в здешних местах оказались хорошие знакомые, которые помогли в этом отношении) и на взятой им напрокат автомашине, пятицилиндровом «мустанге» с откидным верхом, заново выкрашенном черной краской, поехали в расположенный неподалеку мотель, кишащий тараканами, где Ричард остановился.

Вместе со своей шлюхой Скотт протрахался всю ночь напролет, покуривая травку, пользуясь стимуляторами, словом, все, как обычно. А вот у Ричарда дела сложились не так хорошо, наутро его потаскушка сказала подруге, что он так ни на что и не сподобился, был для этого слишком пьян и слишком накурился наркотиков. Но Скотт-то знал, в чем дело. Просто Ричард оказался сортирным педиком. Что же до него, Скотта, то ему что так, что этак – все одно, секс есть секс, так в чем же разница? Сам решай, что тебе подходит. Сам он мог при желании трахнуться как с бабой, так и с мужиком и считал, что ему здорово повезло в этом отношении.

Скотт мог трахаться с кем угодно, но до тех пор, пока ему не нужно было изображать из себя девушку. Здесь проходила четкая грань. Как в бейсболе, он может бросать мяч, но вот ловить его – ни в коем случае; он может позволить педикам делать ему минет, но сам его делать не будет ни в какую, не говоря уже о том, чтобы засовывать к себе в задний проход чужие пальцы, об этом, черт побери, и речи быть не может! Он был, есть и всегда будет нормальным мужчиной.

Это он всегда старался показать всем. Те штучки, с которыми он встречался, точно это знали, в постели он великолепен, они ему сами это говорили.

О'кей, может, он и бывал гомиком в тюрьме, где раз-другой довелось побывать, но ведь то было за решеткой. В кутузке каждую секунду приходится сражаться за свою шкуру; если ходишь в любимчиках у какого-нибудь пахана, то иной раз только это тебя и спасает, тогда, может, ты останешься в живых и можешь рассчитывать на кое-какие послабления. Впрочем, ни для кого не секрет, что в тюрьме люди сильно меняются, о соблюдении правил там можно говорить весьма условно. В тюрьме многим хорошим ребятам приходится превращаться в настоящих преступников, в настоящих Барбье, вот так, хочешь – верь, хочешь – нет! Это не имеет ничего общего с тем, как человек живет на свободе.

На следующий вечер он снова отправился в «Росинку», чтобы приятно провести время, в «Росинке» полно дешевых шлюх, высматривающих настоящих мужиков вроде него. Ричард тоже там был и тут же прилепился к Скотту. Он возражать не стал, потому что хотел прикупить еще немного травки, а Ричард знал нужных людей. Тогда Ричард был с горничной из мотеля по имени Рита, она уродлива до безобразия, но он с ней пришел, они добирались сюда на попутных машинах, потому что тачка Ричарда была не на ходу. Ричард начал знакомить его с Ритой. Скотт помнил ее еще по вчерашнему вечеру – она чуть ли не вешалась ему на шею. Пришлось дать ей от ворот поворот, он привык подходить к бабам с более высокими мерками; не обязательно, чтобы рядом оказалась победительница конкурса красоты или еще какая шикарная бабенка, но на этой девахе просто пробы негде ставить, даже слепому видно, что не найдется, наверное, на свете мужика, с которым она бы еще не трахалась, как не найдется такой заразы, которой она еще не переболела. Лучше держаться от этой Риты Гомес подальше – и сейчас, и потом.

Но вот Ричарду она явно нравилась, может, ей удалось каким-то образом зажечь его, люди начинают вести себя так странно, когда кому-то удается возбудить в них страсть. Сам живи и давай жить другим – таким девизом руководствовался в жизни Скотт, независимо от того, что тебя возбуждает. Веселись, пока не надоест, а на все остальное плевать – таким был еще один его девиз.

Однако вечер пошел прахом. Женщины не отзывались на его ухаживания. В баре их было предостаточно, некоторые просто красавицы, но либо они пришли со своими парнями, либо сразу давали ему отставку. Других же он сам в упор не видел. Было ясно, что проводить время в компании с Ричардом и его дешевой потаскушкой ни к чему, его шлюха была начисто лишена шика, это бросало тень на него самого. Если сегодня вечером он все-таки хочет найти себе цыпочку, то надо как можно скорее избавляться от Ричарда с Ритой и искать какой-нибудь другой бар.

Впрочем, хорошо бы еще покурить травки. Они с Ричардом вышли на улицу, чтобы выкурить сигарету с марихуаной на двоих. У Ричарда было с собой много хорошей травки, что с лихвой компенсировало многие его недостатки. Рита плелась рядом. Она накурилась более чем достаточно и понятия не имела о существовании Скотта, что его вполне устраивало.

На улице было жарко, майка плотно облегала ее сиськи, просвечивая насквозь, как во время конкурсов, когда девицы выходят на всеобщее обозрение в промокших майках, под которыми ничего больше не надето. Он был вынужден признать, что сиськи у нее классные, ничего не скажешь. Но в остальном она ниже всякой критики, в ней нет и намека на загадочность.

Они с Ричардом выкурили на пару сигарету с травкой, травка оказалась что надо, перед глазами все поплыло. Время было не позднее, спать ему еще не хотелось, но других развлечений, кроме щепотки марихуаны, не было, поэтому он решил сматываться, когда услышал рев приближающихся мотоциклов. Это были «харлеи».

Взвивая фонтанчики гравия из-под колес, рокеры заехали на стоянку и заглушили моторы своих гигантов, поставив их в геометрически правильный ряд. Какие машины! Как, наверное, здорово ездить на такой вот малышке! Но не здесь и не сейчас.

Скотту и в голову не пришло подойти поближе и рассмотреть их, он знал, что туда лучше не соваться, с такими ребятами, как эти, шутки плохи. Торгуя наркотиками, он сталкивался с рокерами из преступных банд. Если у тебя есть котелок на плечах, обходи их стороной.

Он уже сказал Ричарду, что уезжает, и направился к своей машине, но, еще не открыв дверцу, услышал, что Ричард о чем-то заговорил с рокерами. Он стоит в тени, видит Ричарда и рокеров, слышит, как Ричард беседует с этими парнями. Он так и не разобрал, о чем именно они говорили. Но потом Ричард, видимо, говорит что-то не так, и один из них повышает голос, а другой вдруг ни с того ни с чего наотмашь бьет Ричарда в зубы – удар сильный, шлепок от него прозвучал не хуже выстрела. Еще один исподтишка бьет Ричарда по почкам, тот падает ничком, они начинают хохотать и издеваться над ним. Тогда Ричард отползает в сторону, встает на ноги и пускается наутек – первое умное решение, которое он принял за весь вечер.

Потом все они заходят в бар (Рита уже там, она убежала, как только снаружи послышались крики). Скотт быстренько заводит машину и пускается наутек по шоссе, но, отъехав ярдов пятьдесят от бара, видит Ричарда, который бредет так, будто у него сломаны ребра. Скотт притормаживает и предлагает сесть в машину, он высадит его около мотеля.

Они несутся на полной скорости по шоссе, и тогда Скотт спрашивает, из-за чего вышла ссора.

– Из-за наркотиков, – отвечает Ричард.

– Ты что, – шутит Скотт, – хотел, чтобы они тебя угостили?

– Да нет, черт побери, сам хотел продать! У меня в горах спрятано пять кило мексиканской травки, только что с поля. Ты думаешь, откуда эта шикарная травка, которой я тебя угощал? Надо поскорее раздобыть денег, чтобы забрать машину из ремонта и оплатить кучу счетов, на торговле этим делом можно заработать кучу бабок!

Мозг Скотта сразу начал работать с лихорадочной быстротой. Пять килограммов первоклассной мексиканской травки, в Денвере можно толкнуть ее тысяч за пятнадцать-восемнадцать.

– Сколько ты за нее просишь?

– За все про все – две с половиной штуки. Скотт не раздумывал ни секунды.