Текст книги "Как разбогател мир. Исторические истоки экономического роста"

Согласно Норту, Уоллису и Вайнгасту (North, Wallis and Weingast, 2009; Норт, Уоллис и Вайнгаст, 2011), долгосрочное экономическое развитие требует от общества перехода к порядку открытого доступа. Это тип политической системы, аналогичный тому, который Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон называют «инклюзивным» (Acemoglu and Robinson, 2012b; Аджемоглу и Робинсон, 2012b). Но Норт, Уоллис и Вайнгаст делают акцент на способности отдельных лиц и групп создавать долговременные организации, независимые от государства. Для устойчивого экономического роста важно не столько то, является ли страна формальной демократией, сколько то, насколько легко создать конкурирующую политическую партию или построить крупный бизнес, не полагаясь на благосклонность политических инсайдеров. По этому показателю, утверждают Норт, Уоллис и Вайнгаст, лишь небольшое число стран сегодня можно действительно отнести к порядкам открытого доступа.

Вопрос в том, как общества переходят к порядку открытого доступа или к инклюзивным институтам? Как они попадают в то, что Аджемоглу и Робинсон (Acemoglu and Robinson, 2019; Аджемоглу и Робинсон, 2021) называют «узким коридором»? С точки зрения развития это ключевой вопрос. Одно дело – перечислить необходимые институты. Другое – понять, как к ним прийти. Для Аджемоглу и Робинсона (Acemoglu and Robinson, 2012b; Аджемоглу и Робинсон, 2016) в прошлом того или иного общества могут существовать «критические переломные моменты», которые позволили (или не позволили) ему совершить скачок. Для Норта, Уоллиса и Вайнгаста (North, Wallis and Weingast, 2009; Норт, Уоллис и Вайнгаст, 2011) существует набор «пороговых условий», которые должны выполняться в «естественном государстве», чтобы оно могло совершить отрыв. Но и тогда отрыв не гарантирован.

Короче говоря, нет общего ответа на вопрос, как общество обретает «хорошие» политические институты. Некоторым обществам это удалось, другим – нет. Однако это не означает, что эта литература ничему нас не учит. Понимание того, как общества, которые встали на путь процветания, сделали это, важно для того, чтобы научить нас тому, что может работать.

Институты и коммерческая революция

В 1000–1300 годах Европа пережила период устойчивого экономического роста. Население росло, доход на душу населения увеличивался, уровень урбанизации резко подскочил, объемы торговли увеличились многократно. Это не был современный экономический рост, как мы охарактеризовали его в главе 1, потому что в конце концов он выдохся. Но тем не менее это был рост. Некоторые историки экономики считают, что именно этот рост подготовил почву для будущего успеха. Ричард Саузерн (Southern, 1970, p. 34) зашел так далеко, что предположил, что «тот момент начала самоподдерживающейся экспансии, который экономисты сейчас с таким нетерпением поджидают в слаборазвитых странах, в Западной Европе наступил в конце одиннадцатого века». Карло Чиполла (Cipolla, 1976, p. 139) назвал подъем городов в Европе в X–XII веках одним из «поворотных моментов в истории Запада – и, если на то пошло, всего мира». Подобные заявления могут быть преувеличениями. Но нет сомнений, что это был период выдающегося экономического роста.

Коммерческая революция характеризовалась возрождением торговли на дальние расстояния. Эта торговля пересекала политические границы и юрисдикции. При этом не существовало органа политической власти, способного обеспечить соблюдение договоров между купцами, базирующимися в разных городах. Так как же люди торговали? Как мог купец наказать того, кто его обманул?

Средневековые купцы, торгующие в разных юрисдикциях, сталкивались со следующей проблемой. Скажем, у английского торговца имелась шерсть, которая в Англии стоила 5 фунтов стерлингов. Он решает отвезти шерсть во Фландрию, где она стоит больше. Он встречает фламандского купца, который может продать ее за 8 фунтов стерлингов. Если бы они могли тут же на месте обменяться товарами и деньгами, то сделка могла бы состояться при цене от 5 до 8 фунтов стерлингов, и оба торговца выиграли бы. Торговля взаимовыгодна.

Но теперь предположим, что товар или платеж поступит с некоторой задержкой. Допустим, фламандскому купцу придется платить в кредит, поскольку твердой монеты ему не хватает. Эта задержка между покупкой и оплатой дает фламандскому торговцу возможность нарушить свое обещание заплатить. Поэтому английский купец не может знать, действительно ли фламандский купец ему заплатит. Как только фламандский купец получает шерсть, у него возникает выбор: отправить деньги в Англию или нет. Но зачем бы ему их отправлять? Тень, отбрасываемая будущим, не будет достаточно сильной, чтобы обеспечить сотрудничество, если наши два купца не собираются регулярно торговать друг с другом впредь. Зная это, английский купец никогда не пойдет на сделку, если не сможет получить деньги сразу или вперед. Потенциальные выгоды от торговли так и не будут реализованы.

Авнер Грейф назвал это фундаментальной проблемой обмена (Greif, 2000). Торговля ограничивается ситуациями, когда либо возможен обмен на месте, либо стороны достаточно доверяют друг другу, чтобы торговать в кредит. Эту идею можно обобщить: в отсутствие подобного доверия торговля становится чрезвычайно затратным делом. Аналогичные проблемы может вызвать отсутствие информации о качестве товаров. Промышленные товары могут иметь дефекты, которые трудно обнаружить при покупке, но которые проявляются позже. Издержки покупки некачественных товаров несли лишь покупатели, потому что у людей, купивших некачественный товар, было мало средств правовой защиты (Richardson, 2008). У купцов был стимул передавать дефектные товары тем купцам, с которыми они обменивались анонимно, а качественные товары приберегать для личного обмена.

Чтобы объяснить, как купеческие сообщества в Средние века пытались решить фундаментальную проблему обмена, Грейф прибегает к теории игр. Во-первых, он рассмотрел купцов Магриба – еврейских торговцев в мусульманской Северной Африке, – которые занимали видное место в средиземноморской торговле X и XI веков (Greif, 1989, 1993, 2006; Грейф, 2013). Занимаясь торговлей на дальние расстояния в условиях отсутствия надежной и централизованной правовой системы, эти купцы сталкивались с разновидностью фундаментальной проблемы обмена. Чтобы вести свой бизнес в разных частях Средиземноморья, им нужно было нанимать агентов. Но какие были у купца гарантии, что агент его не обманет?

Ключом к успеху магрибских торговцев была их способность использовать многостороннюю стратегию наказания. Это ситуация, в которой несколько сторон договариваются наказывать любого, кто обманывает того или иного члена группы. Эффективность этого способа коренилась в характере их тесно сплоченного сообщества. Грейф приводит доказательства того, что магрибские торговцы могли распространять информацию о поведении торговых агентов среди коалиции торговцев.

В XI и XII веках магрибские купцы были вытеснены из средиземноморской торговли итальянскими. Грейф (Greif, 2006; Грейф, 2013) показывает, что преодолеть проблему обмена этим купцам позволяла коллективная ответственность. Коллективная ответственность означала, что продавцы отвечали за поведение своих коллег. Товар купца мог быть конфискован просто потому, что другой купец из его города отказался вернуть ссуду или обманул другого торговца. В рамках этой системы издержки мошенничества отдельного продавца ложились на все сообщество. Это означало, что, чтобы удержать местных торговцев от обмана чужаков, нужно было использовать внутриобщинные меры принуждения. У суда фламандского купца были стимулы поддержать жалобы, поступившие из суда английского купца, который, в свою очередь, отстаивал только справедливые иски. Это позволяло заемщикам брать на себя заслуживающее доверия обязательство вернуть долг кредиторам, даже если они никогда больше не собирались торговать друг с другом в будущем.

Модели Грейфа помогают объяснить, как торговля могла работать в отсутствие повсеместной власти закона. Хотя эти институты менялись в зависимости от времени и места, у них был один общий элемент: они побуждали людей выполнять свои обещания. Таким образом, они позволили торговле процветать задолго до того, как государства смогли распространить власть закона на всю свою территорию.

Между государством и рынком: гильдии

Не все институты являются формальными, исходящими в конечном счете от государства. Правила игры порождаются многими аспектами жизни. Одним важным набором институтов, сыгравшим роль в коммерческой революции, были гильдии. Различные ремесленные и торговые гильдии регулировали значительную часть европейской экономики с позднего Средневековья до промышленной революции. Без упоминания о цеховой деятельности историю средневекового экономического расцвета рассказать невозможно.

Ремесленные гильдии доминировали в городской жизни на протяжении большей части периода между XII и XVII веками. Чтобы заниматься тем или иным ремеслом, обычно нужно было быть членом гильдии. Это относилось к кузнецам, кожевникам, мясникам, пекарям, пивоварам, клеркам, артистам и многим другим. Членство в гильдиях было ограничено, и, прежде чем стать мастером, нужно было пройти длительный период ученичества. Ремесленные гильдии выполняли ряд различных функций, включая регулирование рынков товаров и труда. Они также помогали местным властям в сборе налогов. Союз с местными политическими властями помогал им сохранять свои привилегии (Ogilvie, 2019).

Ремесленные гильдии вызывают серьезные споры. Лежало ли в основе их деятельности получение ренты, что создавало издержки для экономики в целом? Или они выполняли важную экономическую функцию? Теоретически возможны оба варианта. Гильдии действительно ограничивали вход в профессию и, следовательно, приносили своим членам более высокую прибыль, чем они могли бы получить в ином случае. В то же время не исключено, что гильдии могли способствовать решению проблем координации, защитить торговцев от хищничества со стороны государства и компенсировать несовершенства рынка.

Гэри Ричардсон (Richardson, 2008) утверждал, что ремесленные гильдии помогали решать проблемы асимметричной информации, такие как проверка качества продукции. У гильдий был стимул поддерживать высокое качество продукции, поскольку у них был «бренд», который позволял им продавать товары далеко за пределами своего города. Именно поэтому некоторые товары до сих пор ассоциируются с определенными городами. Лондонская гильдия оловянщиков производила оловянную посуду особенно высокого качества (которую до сих пор называют «лондонским оловом»). Виноделы Бургундии изготовляли очень востребованное красное вино с удивительно богатым вкусом. Сыроделы Пармы делали отличный сыр.

Ремесленные гильдии служили и другим целям. С. Р. Эпштейн (Epstein, 1998) утверждал, что ремесленные гильдии и система ученичества сыграли решающую роль в стимулировании инвестиций в узко специализированный человеческий капитал. Работа, выполняемая мастерами – членами гильдии, требовала чрезвычайно высокого мастерства, на обретение которого уходили годы. Эпштейн утверждает, что ограничение на труд, создаваемое системой ученичества, было для мастеров единственным способом возместить затраты на передачу навыков. Обучение этим навыкам влекло за собой первоначальные затраты, от которых было мало немедленной отдачи. Мастерам нужно было окупить затраты позже, чтобы оно того стоило. Рента, создаваемая системой гильдий, обеспечивала эти стимулы. Она также могла стимулировать инновации. Монопольная рента в основном доставалась изобретателям, поскольку заняться соответствующим ремеслом мог не каждый. В результате в позднесредневековый период в технологию и капитал было внесено множество мелких улучшений. Де ла Круа, Дёпке и Мокир (De la Croix, Doepke and Mokyr, 2017) показывают, что эти новые методы постепенно распространялись по Европе через опытных ремесленников. Эти гильдейские мастера ездили из города в город и использовали свои практические знания о том, «как это делается», полученные на их предыдущей работе. В этом свете гильдии могли способствовать инновациям и распространению передовых методов.

Напротив, Шейла Огилви утверждает, что ремесленные гильдии строились на извлечении ренты и, обеспечивая наилучшие результаты для своих членов, часто создавали издержки для остальной части общества (Ogilvie, 2019). Опираясь на две базы данных о деятельности гильдий, она приводит доказательства того, что гильдии регулярно ограничивали экономическую деятельность лиц, не являвшихся членами гильдий, лоббировали правительства на предмет получения привилегий и использовали сочетание штрафов, сборов, конфискаций, а иногда и насилия для обеспечения соблюдения этих привилегий. Они выступали против новшеств, когда последние угрожали прибылям гильдии. С этой точки зрения деятельность гильдий тормозила рост позднесредневековой экономики. Конечно, возможно, что истина лежит где-то посередине между этими двумя противоположными взглядами.

В свою очередь, гильдии доминировали в торговле на протяжении большей части позднего Средневековья, особенно в вольных городах Северной Европы (Ogilvie, 2011). Самой известной из этих гильдий был Ганзейский союз. Члены Ганзы торговали с другими ее членами во многих городах современной Германии, Польши, Дании, Нидерландов, Бельгии, Англии и других стран.

Поездки в чужие страны могут быть опасными, особенно для торговцев, перевозящих ценный груз. Помимо физических опасностей, создаваемых разбойниками, у местных правителей были стимулы конфисковывать товары иностранных торговцев. Что могло их остановить? К кому могли обратиться купцы? Согласно Грейфу, Милгрому и Вайнгасту (Greif, Milgrom and Weingast 1994), одной из задач торговой гильдии было давать коллективный отпор правителям, которые хотели нарушить ее права. Если права торговца попирались, гильдия бойкотировала город. Это останавливало поток налоговых поступлений, которые правители получали от торговли, что создавало мощный стимул уважать права торговцев. Это могла сделать гильдия, но не отдельный человек, потому что бойкот требует коллективных действий. Любой купец, уличенный в торговле с городом, находящимся под бойкотом («штрейкбрехер», говоря современным языком), мог быть изгнан из гильдии, лишившись приличного пожизненного заработка.

Как только государства стали крупнее и смогли защищать права большего числа своих граждан, торговые гильдии стали ненужными. Они создавали для общества издержки за счет монопольных привилегий (Ogilvie, 2011). В контексте Средневековья, когда возможности государства и правовой системы были ограниченными, эти издержки были оправданными, поскольку благодаря гильдиям была возможна хотя бы какая-то торговля. Но каким образом государства смогли настолько укрепить свои правовые системы, чтобы такие институты, как торговые гильдии, устарели? Именно к этому вопросу мы теперь и обратимся.

Парламенты и ограниченное правительство

Одним из важнейших изменений в европейских политических институтах в преддверии промышленной революции было появление ограниченного правительства. Как следует из самого названия, при ограниченном правительстве власть правящей элиты ограничена. Полномочия каждой части правительства подвержены определенным сдержкам. Такие сдержки помогают экономике расти. Они ограничивают способность любой группы изымать слишком много ресурсов у других. Не бывает инклюзивных политических институтов или порядков открытого доступа без каких-либо ограничений для правительства.

Но откуда берется ограниченное правительство? На протяжении истории большинство правительств не были ограниченными. Власть большей частью принадлежала небольшой группе правящей элиты, а у остального общества было относительно мало возможностей дать ей отпор. В Европе это начало меняться во время коммерческой революции. В XI–XII веках в Северной Италии, Нижних странах, а затем в Рейнской области и по всей Германии возникли самоуправляющиеся или независимые города. Отсутствие единого сильного правителя позволяло купцам обрести политическое значение. Они проводили реформы, которые отвечали их собственным интересам, но при этом также способствовали развитию торговли в целом. По этой причине независимые города-государства были пионерами возрождения торговли во время торговой революции.

Позднее Средневековье также ознаменовалось возвышением парламентов. Термин «парламент» относится к политическим собраниям, которые были способны ограничивать власть суверена. Обычно они состояли из представителей трех слоев элиты: духовенства, дворян-землевладельцев и городской буржуазии. Первые средневековые парламенты, или кортесы, возникли в средневековой Испании, в Леоне и Кастилии, после чего в XII и XIII веках они распространились по всей Европе (van Zanden, Buringh and Bosker, 2012). Парламенты были важны, потому что (по крайней мере теоретически) они позволяли представлять интересы более широких слоев населения в одном органе. В Древнем мире демократия всегда означала прямую демократию. В классических Афинах суверенная власть принадлежала всем гражданам в лице народного собрания. Ограничением этого режима правления было то, что он плохо масштабировался. Лица, не проживающие в Афинах, не могли присутствовать на собрании. Развитие представительных институтов, таких как парламенты, позволило участвовать, хотя и не прямо, в процессе управления людям, живущим в гораздо более обширных государствах.

Парламенты возникли из советов, которые средневековые короли созывали из состава своей знати. В Англии Великая хартия вольностей, подписанная королем Иоанном (годы правления 1199–1216) и его баронами в 1215 году, сыграла решающую роль в формировании средневековых парламентов. Великая хартия вольностей возникла в ответ на злоупотребления короля Иоанна после его поражения (и потери земель в Нормандии) в войне с королем Франции (Koyama, 2016). Чтобы понять, почему это привело к возникновению представительных институтов, нужно понимать особенности феодальной системы, во главе которой стоял Иоанн. В этом может помочь, например, модель естественного государства, предложенная Нортом, Уоллисом и Вайнгастом (North, Wallis and Weingast, 2009).

Согласно этой модели, обсуждавшейся ранее в этой главе, политические элиты ограничивают доступ в определенные области экономики, чтобы генерировать монопольную ренту. Эта рента распределяется среди тех, кто обладает достаточной принудительной властью, чтобы разрушить существующую политическую систему. В средневековой Англии это были крупнейшие бароны, имевшие власть над значительной территорией. В таких условиях государство не может обеспечить власть закона для всех именно потому, что разный подход к разным людям нужен ему для поддержания политического порядка. Вместо безличных норм естественные государства полагаются в управлении на личное принуждение и на нормы идентичности. Эта опора на нормы идентичности означала, что с людьми обращались по-разному в зависимости от их религии, социального класса, места рождения или проживания.

В Англии около 1200 года власть короля опиралась на два источника. Во-первых, король был крупнейшим землевладельцем. Это имело первостепенное значение, поскольку большую часть доходов король получал от земли. Во-вторых, король находился на вершине феодальной системы. Все остальные феодалы в стране присягали ему на верность. Он мог распоряжаться поместьями в отсутствие прямого наследника мужского пола и был наделен рядом прерогатив, в том числе правом вершить суд и расправу. Но в эти прерогативы не входило право свободно облагать налогами своих подданных в мирное время. В теории он должен был «жить на свои», полагаясь на доходы от королевских владений.

Чтобы покрыть расходы на войну с Францией, Иоанн использовал все источники дохода, доступные феодальному правителю. Он продал опекунство (право распоряжаться землей несовершеннолетних наследников до их совершеннолетия) и право жениться на богатых наследницах. Традиционно подобные феодальные права использовались для укрепления союзов с дворянством. Но Иоанн использовал их для получения немедленной прибыли. Его положение феодального сюзерена позволяло ему контролировать королевские суды для продажи правосудия. И он безжалостно облагал налогом еврейскую общину Англии (Koyama, 2010b).

Этими злоупотреблениями Иоанн оттолкнул могущественных баронов, составлявших правящую коалицию Англии в XIII веке. Эти бароны располагали военными силами, достаточными, чтобы нанести поражение королю, если бы они смогли скоординировать свое сопротивление. Заставляя его принять Великую хартию вольностей, они вынуждали его признать определенные ограничения королевской власти, в особенности на право взимать налоги без согласия подданных. Им это удалось: Великая хартия вольностей четко сформулировала положение о том, что король подчиняется закону.

Во время правления преемника Иоанна, Генриха III (правил в 1216–1272 гг.), для описания встреч между королем и ведущими баронами появился термин «парламент». Первоначальная роль парламента была судебной. Его использовали для рассмотрения различных судебных дел, но вскоре он приобрел значение и в финансовых вопросах. Во время правления Эдуарда I (правил в 1272–1307 гг.) парламент играл решающую роль в предоставлении королю права собирать налоги. Важно отметить, что Эдуард I регулярно созывал парламенты, в которых, помимо дворянства и духовенства, участвовали представители городской буржуазии. До конца Средневековья английские короли полагались на парламент, который предоставлял им право взимать необходимые налоги, особенно в военное время.

В Средние века представительные институты процветали по всей Европе. Однако не все они стали общенациональными учреждениями, как английский парламент. Например, парижский парламент по своему происхождению был органом, подобным английскому парламенту, и охватывал все королевство Франции. Однако во время и после Столетней войны французский король передал его власть региональным парламентам, таким как парламенты Тулузы, Руана, Гиени и Гаскони, Бургундии и Прованса. Эти парламенты стали представлять местные, а не национальные интересы. Поэтому они препятствовали появлению института, достаточно сильного, чтобы сдерживать французского монарха. Точно так же кортесы Леона и Арагона, хотя и оставались активными, после объединения корон Арагона и Кастилии в 1469 году могли оказывать лишь местное сопротивление испанским монархиям.

В отличие от сегодняшнего дня, парламенты заседали только тогда, когда их созывал монарх. А монархи созывали парламент обычно только тогда, когда им было что-то нужно – в основном налоги. Взамен парламенты могли рассчитывать на то, что они получат благоприятные для себя законы, политику или права. Поэтому частота созыва парламентов отражает их способность сдерживать корону и, значит, может использоваться в качестве показателя степени ограниченного управления (van Zanden, Buringh and Bosker, 2012). На рис. 3.8 показана парламентская активность в нескольких западноевропейских государствах. Сразу бросается в глаза одна особенность: парламенты в Южной Европе со временем становились менее активными, в то время как парламентская активность в Северо-Западной Европе в XVI–XVII веках быстро росла. Это было как раз накануне экономического подъема в Северо-Западной Европе.

РИС. 3.8. Парламентская деятельность в Европе, 1100–1800 гг.

ИСТОЧНИК ДАННЫХ: (van Zanden, Buringh and Bosker, 2012). Для Испании взято среднее количество парламентов в Леоне и Кастилии, Каталонии, Арагоне, Валенсии и Наварре.

Было ли это простым совпадением? Временнáя динамика говорит о том, что нет. Парламенты Северо-Западной Европы, особенно в Англии и Нидерландах, обрели свою силу примерно в то время, когда ускорился экономический рост. Это именно то, что мы ожидали бы увидеть, если бы ограниченное правительство играло роль в формировании современной экономики. Хотя это может быть совпадением, литература, упомянутая выше, предполагает, что связь является причинно-следственной. Поэтому рост ограниченного правления – один из важнейших вопросов, к которым мы вернемся в главе 7, когда будем обсуждать предпосылки подъема современной экономики.

Война и государственные финансы

Как общество получает институты, которые дают всем равные права, обеспечивают соблюдение прав собственности и способствуют процветанию рынков факторов производства? Одним из важных факторов, задававших путь институционального развития, была война.

В древних Афинах предоставление избирательного права всем взрослым гражданам мужского пола отчасти было ответом на решающую роль, которую простые граждане играли в поддержании афинского флота (Stasavage, 2020). Но это не было нормой в европейской истории. Почему? В конце концов, до XIX века европейцы практически постоянно воевали друг с другом. Как это повлияло на институциональное развитие в Европе? Одна группа аргументов фокусируется на том простом факте, что для войны нужны деньги. А чтобы получить деньги, обычно нужно быть в состоянии собирать налоги. Экономисты и политологи называют это «фискальным потенциалом» государства.

Как государства наращивают фискальный потенциал? Собрать достаточное для поддержания государства количество доходов – трудная задача. Обычно люди не любят платить налоги, если не чувствуют, что получают что-то взамен. Даже в этом случае остается серьезная проблема «безбилетника», если сложно применить наказание за уклонение от уплаты налогов. Для решения этой проблемы требуются институты, которые согласовывают стимулы соответствующих игроков: правителей, тех, кто собирает налоги, и тех, кто платит налоги. Однако, как только эта проблема решена, государство обычно должно обеспечить что-то помимо войны, чтобы убедить людей платить налоги. Сюда относятся общественные блага, такие как транспортные сети, образование и инфраструктура.

Возможно, еще важнее тот факт, что фискальный потенциал не возникает в вакууме. Как правило, он связан с другими аспектами того, что ученые называют потенциалом государства. Под ним понимается способность государства проводить политику, вершить правосудие, защищать своих граждан и т. д. Это некоторые из ключевых вещей, которые может делать государство для содействия экономическому росту. Государства, которые решают эти проблемы, как правило, имеют лучшие долгосрочные экономические перспективы. Потенциал государства – не то же самое, что размер государства. Разросшееся государство с большой, но неэффективной государственной бюрократией может попытаться достичь многих целей, но потерпеть неудачу. С другой стороны, государство меньшего размера может на самом деле достичь своих более скромных целей.

В долгосрочной перспективе одним из способов наращивания фискального потенциала европейских государств было решение стоявшей перед ними проблемы обеспечения исполнения обязательств. Правители, которые стремятся к абсолютной власти или не ограничены ни законом, ни другими представительными органами, такими как парламент, не могут давать заслуживающих доверия обещаний. Монархи Средневековья и раннего Нового времени часто нарушали обещания, данные своим подданным. К примеру, они могли собрать деньги на крестовый поход, но использовать их в своих личных целях. Когда они нарушали свое обещание, привлечь их к ответственности было трудно. В конце концов, это были короли! Король Испании Филипп II (правил в 1556–1598 гг.) настолько прославился неуплатой долгов, что Маурицио Дреличман и Ханс-Йоахим Вот стали называть его «заемщиком из ада» (Drelichman and Voth, 2016). Как мы рассмотрим более подробно в главе 7, в Англии налоговые поступления начали по-настоящему расти только после того, как проблема обеспечения обязательств была решена. Это было сделано путем превращения парламента в постоянный институт (а не то, что могло созываться и распускаться монархом).

Еще одна проблема доиндустриальных государств состояла в том, что, как правило, они были фрагментированы в финансовом отношении. В результате они страдали от проблемы безбилетника на локальном уровне. Почему тот или иной регион должен посылать деньги центральному правительству, если он уверен, что другие регионы пришлют достаточно, чтобы покрыть расходы? Фискальная централизация помогла государствам решить эту проблему. Тем самым она позволяла государствам увеличить доходы и часто сопровождалась расширением рынков и разделением труда. Ответственному правительству стало легче придерживаться разумной налогово-бюджетной политики, что снизило кредитный риск. Однако всегда оставался шанс, что правители растратят новые средства на безрассудные войны. Таким образом, только сочетание централизации фискальной системы с ограничением дискреционных полномочий правительства позволило государствам брать займы под низкий процент (Dincecco, 2009). Это привело к резкому росту доходов европейских государств в период с XVI по XIX век (см. рис. 3.9).

Почему и как некоторые государства иногда инвестировали в фискальный потенциал? В Европе раннего Нового времени в санкционировании и легитимизации сбора налогов ключевую роль играли парламенты. Поскольку государства были в фискальном отношении фрагментированы, правителям для сбора доходов требовалось иметь поддержку со стороны других элит. Парламенты и были средством, с помощью которого они могли заручиться такой поддержкой. До сих пор мы сосредоточивались только на том, как парламенты ограничивали произвол правителей. Но, ограничивая произвол монарха, парламенты также укрепляли его позиции, благодаря чему он мог брать на себя заслуживающие доверия обязательства. Это позволяло правителям собирать больше денег и вести более длительные и дорогостоящие войны. Например, свергнув правление Габсбургов в 1568 году, Голландская республика ввязалась в 80-летнюю войну с Испанской империей, за которой последовал конфликт с Францией, который длился, то затухая, то разгораясь вновь, более 40 лет. Для Англии Славная революция 1688 года ознаменовала начало Второй столетней войны с Францией. Но как и почему государства формировались таким образом, что это позволяло им вести эти продолжительные и дорогостоящие войны?

РИС. 3.9. Налоговые поступления на душу населения в шести европейских державах, 1500–1900 гг.

ИСТОЧНИК ДАННЫХ: (Karaman and Pamuk, 2013).