Текст книги "Как разбогател мир. Исторические истоки экономического роста"

РИС. 4.6. Взаимосвязь между доверием и ВВП на душу населения

ИСТОЧНИКИ ДАННЫХ: данные о доверии – по (Inglehart, Haerpfer, Moreno, Welzel, Kizilova, Diez-Medrano et al., 2018), данные о ВВП на душу населения – по (Bolt and van Zanden, 2020). Катар опущен, чтобы различия между остальными странами были визуально более различимы.

Лоус, Нанн, Робинсон и Вайгель (Lowes, Nunn, Robinson and Weigel, 2017) нашли доказательства устойчивости культурных норм, когда изучали, как соблюдают нормы люди, живущие по разные стороны от старых границ королевства Куба, основанного в начале XVII века на территории современной Демократической Республики Конго. Вопреки ожиданиям, что присутствие относительно могущественного государства могло поощрять и укреплять просоциальные нормы, они обнаружили, что потомки жителей Кубы менее склонны играть по правилам и более склонны к воровству. Они предполагают, что те, кто жил под властью Кубы, меньше нуждались в культивировании соблюдения норм. Те, кто не следовал нормам, могли быть наказаны институтами королевства. Опять же, ключевой вывод состоит в том, что культура сохраняется еще долго после того, как институциональная и политическая среда, в которой она возникла, изменилась.

Гендерные нормы

В истории большинства обществ существовали культурные нормы, ограничивающие возможности женщин работать. Поэтому возможно, что исторически женщины были величайшим неиспользованным источником потенциального экономического роста. Тем не менее, хотя в большинстве обществ женщины подвергались тем или иным ограничениям, в некоторых обществах эти ограничения были более существенными, чем в других. Почему?

Культурные нормы, связанные с женским трудом, восходят, вероятно, к эпохе неолитической революции, когда распространилось оседлое земледелие. Эстер Бозеруп (Boserup, 1970) утверждала, что плужное земледелие спровоцировало появление ярко выраженного гендерного разделения труда. Плуг требовал значительной силы хвата и силы верхней части тела, и преимущество в том и другом принадлежало мужчинам, а не женщинам. В результате в обществах, практикующих плужное земледелие, позиции мужчин в сравнении с женщинами значительно усилились. Поэтому возможно, что в таких обществах возникли гендерные нормы, благоприятствующие мужчинам.

Алесина, Джулиано и Нанн (Alesina, Giuliano and Nunn, 2013) проверили эту гипотезу. Они документально подтвердили, что в обществах с плужным земледелием возникла социальная норма, согласно которой мужчины работают на открытом воздухе в поле, а женщины ограничены домашней работой. Гендерное разделение труда, возникшее в земледельческих цивилизациях, использовавших плуг, оказалось самоподдерживающимся. В обществах, где зерно обеспечивало большую часть калорий, а социальная организация вращалась вокруг сельского хозяйства, тот факт, что женщины играли в аграрной экономике подчиненную роль, закреплял их более низкий социальный статус. Данные, полученные Алесиной, Джулиано и Нанном, свидетельствуют о сохранении этих норм даже сегодня – в обществах, где подавляющее большинство людей работает вне сельского хозяйства. В XXI веке в обществах, в которых традиционно больше использовался плуг, доля женщин в рабочей силе ниже, доля женщин среди владельцев фирм ниже, и женщины меньше участвуют в политике (рис. 4.7). Алесина, Джулиано и Нанн также показывают, что дети иммигрантов, живущих в США и Европе, имеют более неравные представления, связанные с гендером, если их родители приехали из страны с традициями плужного земледелия. Точно так же Фернандес и Фольи (Fernández and Fogli, 2009) обнаруживают, что на трудовое и репродуктивное поведение женщин-американок во втором поколении влияют гендерные культурные нормы страны их происхождения. В совокупности эти результаты указывают на пагубные последствия социальных норм, которые сохраняются еще долго после того, как причина, по которой они возникли, потеряла свою актуальность.

Культурные установки по отношению к женскому труду могут быть связаны и с экономическими изменениями. Например, Мелани Сюэ изучила внедрение в Китае веретена с педальным приводом, которое утроило производительность женщин – прядильщиц хлопка, начиная с 1300 года. В регионах, производящих хлопчатобумажные ткани, доходы женщин существенно выросли. Их заработок увеличился во много раз, настолько, что доходы женщин стали сопоставимы с доходами мужчин или даже превышали их. Как следствие этого, женщины стали считаться более важными членами общества (Xue, 2020). Кеннет Померанц, описывая повышение статуса женщин, говорит об «экономике респектабельности». Поскольку женщины стали самостоятельными продуктивными участниками экономики, для родителей иметь дочь стало менее затратным с финансовой точки зрения. Перспектива самодостаточности дочерей снизила стоимость их содержания (Pomeranz, 2005). Сюэ приводит свидетельства того, что культурные установки по отношению к женщинам в соответствующих округах изменились. Сегодня в тех округах, где существовало традиционное производство хлопчатобумажной ткани, соотношение полов не имеет такого выраженного перекоса в пользу мужчин. Кроме того, в округах, где существовало традиционное производство хлопчатобумажной ткани, люди чаще не соглашаются с утверждением, что мужчины от природы более способны или что женщины должны сосредоточиться на семье, и чаще высказывают предпочтение дочерям, а не сыновьям (Xue, 2020).

РИС. 4.7. Традиции использования плуга, участие женщин в рабочей силе и доля фирм, принадлежащих женщинам

ИСТОЧНИК ДАННЫХ: (Alesina, Giuliano and Nunn, 2013).

Положение женщин имело значение для экономического роста в прошлом и продолжает иметь значение сегодня. Приведенные выше исследования показывают, как культурные нормы могли послужить тем каналом, через который статус женщины влиял на экономический рост. Мы вернемся к обсуждению связей между гендером и экономическим ростом в главе 5, в которой рассматриваются демографические тенденции и инвестиции в человеческий капитал.

Краткое содержание главы

В этой главе обобщен довольно большой объем литературы, посвященной роли культуры в экономическом росте. Недавние культурные объяснения стали гораздо изящнее, чем теории начала XX века, которые были в лучшем случае европоцентричными, а в худшем – расистскими. Современные теории склонны рассматривать культуру так, как ее понимают антропологи: как те аспекты общества, которые формируют мировоззрение людей. Она определяет, как люди реагируют на стимулы, как они взаимодействуют с другими, как и на ком они женятся, сколько у них детей и т. д. Современные экономические исследования культуры сосредоточены на таких вещах, как роль доверия, гендерных норм и норм брака в экономическом развитии. Религия тоже может влиять на экономические результаты – часто через свое воздействие на политику или право. Одна из ключевых причин, по которой культура может влиять на долгосрочное экономическое развитие, заключается в том, что она устойчива. Даже после того, как причины, по которым возникли те или иные культурные черты, давно ушли в прошлое, они часто продолжают формировать мировоззрение потомков людей этих прошлых обществ. По этой причине культура, как правило, взаимодействует с некоторыми другими детерминантами долгосрочного экономического развития, такими как институты и демография. Как мы увидим в главе 7, эти взаимодействия, благоприятные или пагубные по своим последствиям, лежат в основе долгосрочных экономических траекторий большинства обществ.

5. Меньше новорожденных?

24 ЯНВАРЯ 1700 года. Холодный зимний ветер продувает насквозь Вестминстерское аббатство в центре Лондона. Даже открытые камины и угольные жаровни с трудом справляются с зимним холодом. Принцесса Анна, наследница английского престола, тихо рыдает в своей постели, окруженная горничными и фрейлинами.

У Анны снова случился выкидыш. Хотя ей всего 33, это была ее семнадцатая и последняя беременность. Ей так и не удалось произвести на свет наследника. Из четырех ее детей, родившихся живыми, только один – принц Уильям – пережил раннее детство. Но и он умер в возрасте 11 лет от пневмонии, после нескольких кровопусканий и прижиганий. Мы не знаем причин неудач беременностей Анны. Но ее здоровье было хрупким. Историки предполагают, что она могла страдать от целого ряда заболеваний, включая волчанку, диабет и резус-конфликт (Emson, 1992). К 30 годам она страдала тяжелой формой подагры, из-за которой не могла ходить, так что на коронацию в 1702 году ее несли в паланкине. Умрет она в 49 лет.

Анна могла позволить себе лучшее лечение того времени. Но это мало чем помогло ей и ее семье. Ее мать дожила лишь до 34-х. Сестра Мария умерла в 32 от оспы. История Анны не была чем-то исключительным. В доиндустриальном мире даже для богатых жизнь состояла из рождений, болезней и смертей.

Сегодня это явно уже не так. Даже в самых бедных областях мира продолжительность жизни выше, чем в самых богатых областях во времена королевы Анны. В 1703 году средняя продолжительность жизни в Англии составляла 38,5 года (Roser, 2021c). В 2015 году ни в одной стране мира средняя ожидаемая продолжительность жизни не была ниже 51 года (см. рис. 5.1). Что изменилось? Могли ли эти изменения повлиять на рост?

На протяжении большей части человеческой истории в семьях рождалось много детей, и лишь некоторые из них доживали до взрослого возраста. Эти факты привели Томаса Мальтуса к известному выводу, что человечество всегда было и будет находиться в этом состоянии. Он рассудил, что большинство людей не смогут зарабатывать существенно больше, чем нужно для удовлетворения базовых потребностей (Malthus, 1798/2007; Мальтус, 2013). Мальтус писал в конце XVIII века и был прав в отношении условий человеческого существования, преобладавших до того времени. Его идеи, связывающие экономическое развитие с демографией, многое объясняют в доиндустриальной экономике. Но они не могут объяснить невероятные изменения в условиях человеческого существования, произошедшие за последние два столетия. Что изменилось?

РИС. 5.1. Ожидаемая продолжительность жизни в странах мира, 2015 г.

ИСТОЧНИК ДАННЫХ: (Roser, 2021c).

В этой главе мы обсудим роль демографии в том, что некоторые части мира разбогатели. Мы рассмотрим теории Мальтуса и исследуем, в какой степени нарисованный им мир соответствует экономическим реалиям, в которых жили наши предки. Затем зададимся вопросом: каким образом некоторые части мира смогли сначала умерить силы, о которых говорил Мальтус, а потом и совсем освободиться от их влияния? Какие факторы сделали возможным переход от мальтузианского мира к современному росту? В частности, как демографические изменения привели к инвестициям в образование и человеческий капитал и как эти инвестиции способствовали экономическому росту?

Мальтузианское давление

Среди причин хронической бедности в доиндустриальном мире чаще всего называется демографическое давление. Было просто слишком много ртов, которые надо было кормить. Эту теорию чаще всего приписывают Мальтусу, который кратко сформулировал ее следующим образом:

То, что население не может увеличиваться без средств к существованию, – положение столь очевидное, что оно не нуждается в иллюстрации.

Что население неизменно увеличивается там, где есть средства к существованию, с избытком доказывает история любого когда-либо существовавшего народа.

И что превосходящую силу населения нельзя сдержать, не порождая страданий или пороков, слишком убедительно свидетельствует обильная доля этих чересчур горьких ингредиентов в чаше человеческой жизни и постоянство физических причин, которые, по-видимому, производят их (Malthus, 1798/2007, p. 1).

Для объяснения этих принципов Мальтус предложил простую модель:

1. По мере роста доходов все больше детей доживают до взрослого возраста.

2. Чем выше доход, тем меньше людей умирает каждый год.

3. По мере роста населения доход на душу населения снижается. Это связано с уменьшением предельного продукта труда. Идея в том, что, когда общее количество работы, которую нужно выполнить, фиксировано, каждый дополнительный человек, добавленный к рабочей силе, будет менее продуктивным, чем предыдущий.

4. Следовательно, в долгосрочной перспективе любой прирост доходов будет поглощен ростом населения.

Мальтузианскую модель можно изобразить на простой схеме (рис. 5.2). Горизонтальная ось – доход на душу населения. Вертикальная ось на верхней диаграмме – рождаемость и смертность. В точке пересечения этих двух линий численность населения стабилизируется. На нижней диаграмме показана взаимосвязь между численностью населения и душевым доходом. Он отражает предположение (3). Если ресурсы, такие как земля, относительно фиксированы, рост населения снижает предельный продукт труда и ведет к тому, что каждый новый работник получает более низкий доход.

Предположим, что доход на душу населения начинает превышать y*. В этом случае уровень рождаемости станет выше уровня смертности и население будет расти. Однако рост населения оказывает давление на ресурсы и приводит к падению доходов на душу населения. По мере падения доходов уровень смертности растет, а уровень рождаемости падает (поскольку все меньше детей доживает до взрослого возраста), тем самым возвращая экономику к равновесию на уровне y*.

Случайные положительные изменения, такие как единовременное улучшение технологии или внедрение новой культуры, повышают производительность, обеспечивая период роста населения и временного повышения доходов. Однако в долгосрочной перспективе доход на душу населения вернется к y*. Детей станет больше, и эти дети съедят все излишки. Поэтому для стран с более плодородной землей или более совершенными технологиями характерна более высокая плотность населения, а не более высокий уровень жизни.

Что произойдет в случае демографических изменений? Рассмотрим последствия падения уровня рождаемости (с коэффициента рождаемости до коэффициента рождаемости' на рис. 5.3). Поскольку график для смертности остался неизмененным, население сокращается. По мере сокращения населения предельный продукт труда возрастает. Доход на душу населения увеличивается до нового равновесия, y**. Этот увеличенный доход становится постоянным. Аналогичным образом увеличение уровня смертности тоже увеличивает доход на душу населения.

РИС. 5.2. Мальтузианская модель

ПРИМЕЧАНИЕ. Рисунок адаптирован из (Clark, 2007; Кларк, 2012, с. 43).

РИС. 5.3. Мальтузианская модель: иллюстрация последствий снижения рождаемости

ПРИМЕЧАНИЕ. Рисунок адаптирован из (Clark, 2007; Кларк, 2012, с. 49).

Но почему могут меняться показатели рождаемости и смертности? Резкие сдвиги уровня смертности – одна из сквозных тем в истории человечества. «Великие уравнители» – эпидемии, войны, революции и распад государств – неоднократно приводили к массовой и быстрой гибели людей (Scheidel, 2017).

Мальтузианская логика подсказывает, что эти трагические обстоятельства могут иметь и положительную сторону: они увеличивают средний доход. Грегори Кларк делает отсюда резкие и интуитивно неочевидные выводы: «чума была не суровым наказанием, которое мстительный Бог Ветхого Завета обрушил на грешную Европу, а всего лишь легким укором милосердного божества в стиле нью-эйдж… [который] повысил уровень жизни по всей Европе» (Clark, 2007, p. 101; Кларк, 2012, с. 151). С другой стороны, Кларк называет чистоту, мир, милосердие, трудолюбие и родительскую заботу «мальтузианскими пороками». Эти практики позволяли поддерживать более многочисленное и здоровое население, которое сводило на нет любой прирост производительности.

Есть причины скептически относиться к самым суровым предсказаниям Мальтуса. Эпидемии могут быть благом только в том случае, если, оценивая уровень жизни, мы будем игнорировать цену повышенной смертности. Кроме того, такая оценка, конечно, не учитывает социальные и политические потрясения, вызванные большим числом неожиданных смертей. Но в простой мальтузианской схеме заключено достаточно правды, чтобы сделать ее убедительной линзой, через которую можно смотреть на прошлое.

Ашраф и Галор (Ashraf and Galor, 2011) показывают, что мальтузианская модель объясняет многие особенности мира до 1500 года. В частности, они обнаруживают, что страны, в которых переход к сельскому хозяйству произошел раньше, имели более плодородные земли и более высокую плотность населения в 1500 году. Но они не обязательно имели более высокие доходы на душу населения.

Тем не менее мальтузианские силы действовали постепенно и в сочетании с другими факторами. Даже в мальтузианской среде существовали различия в уровне жизни и был возможен экономический рост. Как мы видели в предыдущих главах, в досовременной Европе были эпизоды относительного процветания. В классической Греции, Римской империи и Сунском Китае доход на душу населения в некоторые периоды значительно превышал прожиточный минимум.

Тот факт, что долгосрочная динамика мировой экономики в целом согласуется с мальтузианской моделью, не означает, что мальтузианская динамика может дать полное объяснение краткосрочных или среднесрочных колебаний роста. Мальтузианский механизм обратной связи срабатывал постепенно, и та или иная экономика могла находиться вне «зоны равновесия» в течение многих десятилетий или еще дольше. Другие факторы, такие как эпидемические болезни и военные действия, воздействовали на доиндустриальное население гораздо быстрее и с бóльшим эффектом, чем постепенные мальтузианские петли обратной связи. В результате доиндустриальные общества колебались вокруг своих мальтузианских равновесий, причем иногда со значительными отклонениями.

Черная смерть

Как проверить, работала ли мальтузианская модель в досовременном мире? Один из способов – посмотреть, что происходило после масштабного демографического шока. Самым известным и смертоносным примером такого шока была черная смерть, бушевавшая на большей части мира в середине XIV века.

Черная смерть была самым смертоносным патогеном, когда-либо поражавшим Европу и Азию. По оценкам современников, погибла треть населения Земли. На протяжении большей части XX века историки высмеивали столь высокие цифры и предполагали, что общая смертность должна была быть значительно ниже – скажем, 5 или 10 %. Недавние исследования, однако, подтверждают предыдущие более высокие оценки, при этом некоторые историки даже утверждают, что могло погибнуть до 60 % населения Западной Европы (Benedictow, 2005).

Ученые установили, что бактерией, вызвавшей черную смерть, была Yersinia pestis, или бубонная чума. Поскольку Европа и Ближний Восток веками не подвергались вспышкам чумы, население там не имело или почти не имело иммунитета к этой болезни. Она попала в Европу через Каффу в современном Крыму, а оттуда в Италию и Западную Европу. Уровень смертности от этого заболевания не был связан с какими-либо ранее существовавшими характеристиками. В сельской местности гибло по крайней мере столько же людей, сколько в городах. Особенно сильно пострадали Южная Европа и Средиземноморье, а также Британские острова (рис. 5.4).

Численность населения средневековой Европы достигла пика в начале XIV века, за несколько десятилетий до черной смерти. Между 1315 и 1322 годами чрезмерно обильные летние дожди привели к нескольким неурожаям подряд. В результате большую часть Северной Европы охватил страшный голод. Брюс Кэмпбелл (Campbell, 2010, p. 287) называет его «возможно, самым худшим отдельно взятым продовольственным кризисом, с точки зрения относительной смертности, за всю известную нам историю Европы». Он сопровождался коровьей чумой, которая уничтожила домашний скот. Едва люди успели оправиться от этих бедствий, как разразилась черная смерть. В результате население Англии сократилось с 4,5–6 млн человек в 1300 году до примерно 2 млн к середине XV века (Smith, 1991; Campbell, 2010). Аналогичный демографический спад произошел в остальной части Европы (см. таблицу 5.1) и на Ближнем Востоке.

РИС. 5.4. Уровень смертности (%) во времена черной смерти (1347–1352)

ПРИМЕЧАНИЯ. На карте показаны все существовавшие в 1300 г. города (то есть населенные пункты с населением ≥ 1000 человек), для которых мы знаем уровень смертности от черной смерти (%) в 1347–1352 гг., а также современные границы 18 стран Западной Европы.

ИСТОЧНИК: (Jedwab, Johnson and Koyama, 2019).

ТАБЛИЦА 5.1. Летальность от черной смерти по странам

ИСТОЧНИК: (Jedwab, Johnson and Koyama, 2019). Исходные данные – (Ziegler, 1969; Gottfried, 1983; Benedictow, 2005).

Трудно постичь трагедию такого масштаба. Очевидно, что многие ее последствия, такие как социальные беды и психологические травмы, выходят далеко за рамки традиционной экономической теории. Но это не означает, что мы должны игнорировать ее экономические последствия. Черная смерть стала огромным демографическим потрясением. Она не была единичным событием: в течение следующих трех столетий бубонная чума периодически возвращалась в Европу и на Ближний Восток. Это надолго закрепило уровень смертности на более высокой отметке. И, как и предсказывает мальтузианская модель, увеличение уровня смертности привело к увеличению доходов на душу населения.

Начальный период после пандемии был периодом экономического кризиса. Торговля рухнула, а реальная заработная плата упала; продовольствие оставалось гнить на полях, урожай не собирался. Политические элиты по всей Европе также пытались предотвратить рост заработной платы. В Англии Ордонанс о рабочих и слугах (1349) должен был ограничить номинальную заработную плату. Во Франции в 1351 году был принят аналогичный закон, регулирующий заработную плату, цены и прием в гильдии. Во Флоренции было разрешено повышать заработную плату городских, но не сельских работников. Последние столкнулись с особенно строгим регулированием, и их реальная заработная плата упала, поскольку им пришлось покупать товары первой необходимости по завышенным ценам (Cohn, 2007, p. 468). Тех, кто покидал свои фермы в поисках новой работы, штрафовали.

Но экономические императивы в конечном итоге оказались сильнее политической воли элит. В последующие десятилетия реальная заработная плата стала расти. Севкет Памук считает, что в течение нескольких десятилетий после 1350 года черная смерть вызвала рост реальной заработной платы в городах на целых 100 % (Pamuk, 2007, p. 292). Она оставалась выше своего прежнего уровня до конца XVI века. Это касается не только Западной Европы и западной половины Средиземноморья, но и восточного Средиземноморья.

Характер землепользования также изменился. Наименее плодородные земли были заброшены, и землевладельцы перешли от пахотного земледелия (которое было относительно трудоемким) к животноводству (которое требовало больше земли). Говоря словами сэра Томаса Мора (More, 1516/1997; Мор, 1998, с. 33), овцы пожирали людей. Джедваб, Джонсон и Кояма (Jedwab, Johnson and Koyama, 2019) находят свидетельства значительной географической мобильности в период после чумы, поскольку люди переезжали в поисках лучших экономических возможностей.

Самым важным институциональным последствием черной смерти стало постепенное упразднение крепостного права в Западной Европе. В Англии в 1300 году половину сельского населения составляли крепостные крестьяне. Они должны были определенное количество времени трудиться на своих господ и исполнять другие феодальные повинности. После черной смерти это изменилось. Марк Бейли (Bailey, 2014) обнаруживает, что в Англии крепостное право с 1350-х годов стало резко сокращаться. Это позволяет предположить, что решающую роль в его упадке сыграли нехватка рабочей силы и снижение стоимости земли. В поместьях, изученных Бейли, не было попыток восстановить крепостное право после черной смерти. Резкие демографические сдвиги, связанные с чумой, привели к тому, что помещики были просто не силах поддерживать или восстанавливать крепостнические институты и облагать феодальными повинностями непокорных крестьян. Крепостной, бежавший от непомерных штрафов и трудовых обязанностей от одного помещика, легко находил работу на земле другого помещика. Землевладельцы были не в состоянии скоординировать свои действия в масштабах всей Западной Европы. Как следствие, к 1500 году на большей части территории Англии крепостное право исчезло, хотя никогда не было отменено формально.

Роберт Бреннер утверждал, что когда в Англии закончилось крепостное право, то это привело к возникновению аграрного капитализма. Бывшие крепостные стали арендаторами и платили арендную плату землевладельцам. Поэтому их легко можно было лишить земли, что давало возможность консолидировать землевладения. Именно этот аграрный капитализм, по мысли Бреннера, привел к повышению производительности сельского хозяйства, что, по его мнению, было ключевым условием, сделавшим возможной промышленную революцию. Напротив, французские крестьяне получили контроль над своей землей. Это препятствовало развитию и укреплению крупных имений (Brenner, 1976). Здесь не стоит вдаваться в детали аргументации, развиваемой Бреннером. Последующие исследования корректировали или ставили под сомнение фактологическую основу многих элементов этой аргументации. Однако бесспорно то, что влияние черной смерти и последовавшего за ней демографического упадка отличалось в Западной Европе по сравнению с Центральной или Восточной Европой. В то время как в Англии и Франции в XIV и XV веках крепостное право исчезло, в Германии, Польше и России оно не только сохранилось, но и во многих случаях укрепилось.

Почему черная смерть привела к таким последствиям в Западной, но не в Центральной или Восточной Европе? Аджемоглу и Волицки (Acemoglu and Wolitzky, 2011) предлагают модель, в которой землевладельцы для стимулирования крестьян могли использовать пряник (оплата труда) или кнут (принуждение). Выгоды использования того или иного зависели от степени дефицита рабочей силы, внешних возможностей, которые есть у крестьян, и издержек применения принуждения. С этой точки зрения мощный демографический шок вроде черной смерти мог иметь разнонаправленные эффекты. С одной стороны, возникшая в результате него нехватка рабочей силы увеличивала стимулы для помещиков использовать принуждение и защищать или укреплять крепостное право. С другой стороны, нехватка рабочей силы также значительно улучшила внешние возможности крестьян, и это уменьшало стимулы к использованию принуждения. Какой эффект преобладал, зависело от их относительной величины. Аджемоглу и Волицки интерпретируют свою модель как указание на то, что в Западной Европе затраты на принуждение в конечном счете перевешивали его выгоды. Во многом это было связано с тем, что у крестьян были хорошие внешние возможности. Они могли отправиться в город или работать в другом поместье. Поэтому держать крестьян в крепостном состоянии было слишком дорого, чтобы оправдать затраты. Тем временем в Центральной и Восточной Европе более жизнеспособной стратегией оказалось принуждение. Причина состояла в том, что городов было меньше и, как правило, они были невелики. Это означало, что у крестьян было меньше вариантов на стороне. В свою очередь, это сделало принуждение жизнеспособной стратегией для помещиков.

Фойгтлендер и Вот (Voigtländer and Voth, 2013b) утверждают, что шок черной смерти подтолкнул Европу к мальтузианскому равновесию при более высоких доходах на душу населения. Повысившиеся доходы увеличили спрос на промышленные товары, в том числе предметы роскоши. По мере роста доходов работников они стали тратить все большую часть своего дохода на промышленные товары, производимые в городах. Увеличение спроса привело к росту торговли и урбанизации во многих частях Европы. Интенсификация военных действий в Европе после 1350 года также толкала людей в городские районы. Более высокий уровень урбанизации еще сильнее повысил уровень смертности, поскольку города были крайне нездоровыми местами скопления людей. Таким образом, истоки относительно высоких доходов в Западной Европе в столетия, предшествовавшие промышленной революции, можно найти в «трех всадниках богатства»: войне, эпидемиях и урбанизации (Voigtlander and Voth, 2013b, p. 776).

Позднее Средневековье было относительным золотым веком для трудящихся классов. Простые люди смогли позволить себе более дорогое и разнообразное питание. Выросло потребление мяса, улучшились жилищные условия, стало оставаться больше денег на одежду и моду (Dyer, 2005). Нехватка рабочей силы укрепила позиции работников, и они стали требовать как более высокой оплаты труда, так и большей свободы.

После 1500 года рост населения возобновился. В соответствии с мальтузианской моделью результатом стало постепенное падение реальной заработной платы с тех высот, которые были достигнуты в позднем Средневековье. Период между 1550 и 1650 годами был «железным веком», когда уровень жизни простых людей падал (Kamen, 1971). Примером может служить Англия, где перед началом индустриализации существовала четкая обратная зависимость между заработной платой и численностью населения (см. рис. 5.5).

Формирование домохозяйств и европейская модель брака

В простой мальтузианской модели уровень жизни определяется соотношением рождаемости и смертности. Как мы видели на рис. 5.3, более высокий доход на душу населения можно получить, если ограничить рождаемость. Сам Мальтус рассматривал эту возможность, считая ее превентивным сдерживающим фактором (в отличие от прямых сдерживающих факторов, которыми служили болезни и голод).

Одним из примеров превентивных сдерживающих факторов была практика поздних браков. Для женщин во многих частях мира с момента зарождения института брака обычным явлением был очень ранний брак. Однако в некоторых частях позднесредневековой Европы женщины часто выходили замуж в возрасте 24–26 лет. Джон Хайнал (Hajnal, 1965) назвал эту практику «европейской моделью брака» (ЕМБ). Эта модель брака, которая была характерна для большей части Европы в 1900 году, зародилась в Северо-Западной Европе на несколько сотен лет раньше. Распространенная в Скандинавии, на Британских островах, в Нижних странах, Германии и Северной Франции, она была менее типична для Южной Европы и полностью отсутствовала в Восточной. Почему эта модель брака может иметь значение для экономического роста?

РИС. 5.5. Численность населения и заработная плата в Англии, 1209–1750 гг.

ИСТОЧНИКИ ДАННЫХ: (Galor, 2005; Clark, 2010).