Текст книги "Убийца со счастливым лицом. История маньяка Кита Джесперсона"

4
Жизнь убийцы – 2

1
Переезд

С самого начала юного Кита Джесперсона сердил внезапный переезд семьи в штат Вашингтон. Город Села находился всего в четырех часах езды от Чилливака, но для двенадцатилетнего мальчика это с тем же успехом мог быть Бангладеш. «Я не хотел уезжать из Канады – никто из нас, детей, не хотел. Я знал каждое дерево в нашем лесу и каждый камешек в нашем ручье. Я знал, когда прилетает первый пересмешник и когда последняя утка улетает на зиму. Благодаря развозу газет у меня были карманные деньги. Чилливак был самым зеленым местом на земле. Села тоже была зеленой, но только в тех местах, где землю орошали. В паре километров от города начиналась пустыня. И военный испытательный полигон».

Годы спустя Лес Джесперсон объяснял переезд потребностями бизнеса и необходимостью сделать шаг вперед. «Ко мне обратилась группа производителей хмеля с предложением эмигрировать в США и заняться разработкой оборудования для них. Я открыл инженерное бюро в Мокси, маленьком городке в долине Якима. Городок окружали плантации хмеля, и там был большой спрос на анкеры, которые я изобрел. Я мог перевезти семью в шесть или восемь симпатичных городов поблизости, но выбрал Селу из-за школьной системы. Села была старомодным провинциальным городом, и я думал, что мои дети спокойно вырастут там без лишних соблазнов».

На Пасху 1967 года Лес перевез Глэдис и их троих сыновей и двух дочерей в дом с шестью спальнями, тремя ванными, гаражом на четыре машины, парадной столовой, огромной кухней, бассейном и бомбоубежищем. Дом находился в уютном пригороде, заселенном средним классом, и Кит вскоре понял, что их новые соседи мало чем отличаются от канадцев. «У мистера Хертеля были спортивный “Марлон” 1909 года и “Форд Т”». К югу от них жили Джонсы – они ездили на мотоциклах и снегоходах, а еще любили походы в горы. Мистер Холл работал на электрическую компанию, а его сын стал шерифом. Адамсы, Уорды, Уильямсы – все это были хорошие люди. Но я так и не привык считать Селу своим домом. Я чувствовал себя там гостем. Скучал по Джо Смокеру и Регу Рутли и по другим детям. Каждый раз, когда отец по делам ездил в Чилливак, я увязывался за ним».

Со своей неистощимой энергией Лес быстро благоустроил участок, соорудил сарай и другие хозяйственные постройки. Для детей предназначалась миниатюрная бревенчатая хижина, украшенная фанерными фигурками гномов.

В конце весны 1967-го, сразу после двенадцатого дня рождения Кита, мать записала его в шестой класс на последнюю четверть. Стандарты канадских школ были высокими, и внезапно Кит оказался впереди своих одноклассников в школе «Сансет». «Остаток года я просто бездельничал – в классе помалкивал, уроков не делал, ни в чем не принимал участия. Я просто присутствовал – чтобы не попадать в неприятности».

Долгое время он чувствовал себя посторонним, отчужденным – как будто дети в Селе были совсем другой породы. «Даже мультипликационные персонажи вроде Порки Пига и Супермена были мне ближе. Я никогда не дружил со своими братьями и сестрами, а теперь начал отдаляться и от мамы. Я ценил то хорошее, что она делала, но в глубине души считал, что она на вражеской стороне. Мама была единственным человеком на свете, кто мог помешать отцу лупить меня ремнем, но она не спешила за меня заступаться. Вот как все обстояло, когда мы переехали в Селу. Мы с Дюком были вдвоем против всего мира».

Даже своим соотечественникам-канадцам Кит казался чудаковатым, а в Америке его начали воспринимать как откровенно странного. В глазах американцев он был лесорубом Кануком из комиксов и с первого дня в новой стране не старался исправить этот имидж. «Никто не заговорил со мной, когда я впервые вошел в класс. Думаю, они ожидали увидеть громадного дуболома в снегоступах. Когда я назвал учителю свое имя, дети захихикали. Я подумал: Что такого смешного в имени Кит Хантер Джесперсон?

Я считался эмигрантом, иностранцем. Ощущение отчужденности было мне не в новинку, так что оно меня не смущало. Дети в Селе высмеивали мою одежду, мою обувь, мой акцент. “Эй, Кит, ‘дешь д’мой?” Они понятия не имели о канадском произношении. Если ты говорил не как они, тебя считали глупым. Я пришел домой и сказал маме, что у меня дефект речи».

Хорошенькая одноклассница Сандра Смит прозвала Кита Мелким в противовес его массивной фигуре и росту почти метр восемьдесят. Мальчишки вскоре начали дразнить его Ленивцем и Чудищем – помимо обычных унизительных прозвищ вроде Жирного, Халка и Пузана.

Младшая сестра Кита, Джилл, запомнила, что на прозвища он не обижался. «Пытался делать вид, что ему все равно. Не расстраивался и не плакал. Просто вел себя так, будто это игра. Его всегда дразнили, особенно его братья. Но после переезда он определенно изменился. Начал смеяться над всякими жуткими вещами, отвратительное считал забавным. В Канаде он никогда таким не был».

Кит старался не жаловаться на своих новых одноклассников. «Если бы я попытался, они придумали бы что-нибудь похуже. Прозвища в школе были у всех – не только у меня. Мама говорила моим братьям не обзываться, но они не слушались. Очень скоро все в школе дразнили меня. Это была еще одна причина, по которой я ненавидел своих братьев».

Учебный год в штате Вашингтон был на месяц короче, чем в Британской Колумбии, и Кит использовал свободное время, чтобы изучить новую территорию. «К середине лета мы с моим псом обошли все окрестности километров на семь от дома. Там были или фруктовые сады, или пустыня. Я не старался завести друзей. Решил, пусть идет как идет. Может, они как-нибудь появятся сами. Я познакомился с мальчиком по имени Том Хаггар (псевдоним) и иногда играл еще с несколькими детьми из моего класса, но у меня всегда было чувство, что я не вписываюсь в их компанию. Я был другой. И ничего не имел против. Я умел сам себя развлекать».

На лето отец поручил тринадцатилетнему Киту ирригацию их земель: он должен был открывать и закрывать оросительные каналы, строить земляные дамбы и поддерживать постоянный приток воды к лугу, где паслись лошади, принадлежавшие семье. Работа была тяжелой, и Кит затребовал у отца зарплату. «Местность там гористая, карабкаться по склонам трудно, и отец пообещал купить мне горный велосипед, если я буду хорошо справляться со своими обязанностями. Я в буквальном смысле рвал задницу за этот велосипед. Весной 1969-го отец отвез нас с братом в Якиму и купил красный велик «Хонда 90» для Брэда и желтый для меня. Я был вне себя от гнева! Я вкалывал как проклятый, чтобы получить велосипед, а Брэду он достался просто так.

Когда я пожаловался отцу, он велел считать это уроком. Он сказал: «И помни, я всегда могу забрать велосипед у тебя». Тогда-то я и начал понимать, что отец относится ко мне и к моим братьям по-разному. В каком-то смысле мы с ним были более близки, но с братьями он считался. Он уже строил планы, как отправит их в колледж. А я был в семье ломовой лошадью».

Несмотря на напряженность из-за велосипеда, Кит с отцом продолжали работать бок о бок. «Я любил моего отца, и от этого мне было тепло на душе. Предыдущий владелец нашего дома никогда не выбрасывал никаких металлических деталей, поэтому на полях мы постоянно находили проволоку и железки. Ограда нуждалась в починке. Да и у отца всегда был в работе какой-нибудь проект. Он был мастер на все руки, и очень скоро у нас появились верстаки, сварочный аппарат, токарный и сверлильный станки и газовый резак. Он научил меня сварке, обращению со станками, показал, как выкапывать дренаж, прокладывать трубы, рыть подвалы, строить дома – что угодно, связанное с деревом или железом. Отец был настоящим талантом! Терпением он не отличался, но научил меня практически всему, что я знаю».

2
Дурное влияние

[Психопат] отличается извращенным чувством собственничества.

Роберт Линднер, доктор медицины

В седьмом классе средней школы в Селе Кит с дюжиной других мальчишек попали к директору за то, что кидались снежками. «Я был рад, что попался не один. Каждый мальчик, заходивший к директору в кабинет, выходил оттуда в слезах. Настал мой черед; директор велел мне наклониться. Он взял лопатку из фанеры с просверленными в ней дырками и ударил меня по заднице – всего один раз. Я так и стоял, нагнувшись, в ожидании продолжения, но он сказал: «Иди на следующий урок». Я сказал ему, что мне не больно и что если это и есть наказание, то я пойду и продолжу кидать снежки. Больше в Селе меня не наказывали ни разу. Год или два спустя школьный совет вообще запретил телесные наказания».

Однажды новый приятель Кита Том Хаггар познакомил его с воровством из магазинов. «Он сказал, красть легче всего из “Викинг Виллидж”: Просто засовываешь вещи в рукав и выходишь».

В пятницу вечером Том набрал там недешевых товаров вроде мелкого инструмента, висячих замков и перочинных ножей, в то время как Кит набил рукава конфетами «Херши Кисс», белковыми батончиками, жвачкой «Джуси Фрут» и шоколадками «Кит-Кат», которые делаются в Канаде. Тогда он впервые испытал то чувство, которое в дальнейшем будет его сопровождать при совершении преступлений, мелких и крупных. «Мне казалось, что все вокруг пялятся на меня, как будто знают, что я украл, хоть я еще и не начал».

В каком-то смысле это было правдой. На выходе из магазина воришек поймали и обыскали. Хозяин, Боб Мид, сказал, что следил за ними через одностороннее стекло. Единственное, о чем мог думать Кит, – отцовский ремень. В последнее время отец брался за него реже, потому что Кит почти сравнялся с отцом в росте, но такое нарушение наверняка повлекло бы за собой традиционную отцовскую порку. Кит не был уверен, что стерпит ее, – возможно, он даже сбежит назад в Чилливак.

Полицейские применили к нему наказание первыми. «Они провезли нас по школьной парковке, перед всеми детьми – объехали ее три или четыре раза по кругу, демонстрируя всем грязных мелких воришек. Потом нас отвезли в участок и сняли отпечатки пальцев. Капитан прочел нам нотацию – мол, такими темпами мы очень скоро окажемся в тюрьме. Велел самим рассказать родителям, что мы натворили. Сказал, если мы не расскажем, он посадит нас в изолятор».

Старшие Джесперсоны ненадолго уехали в Канаду к друзьям. Когда вечером в воскресенье они вернулись, Кит выпалил с порога: «Меня, типа, поймали на воровстве в магазине у Мида».

Лес велел ему идти в свою комнату, а сам позвонил отцу Томми Хаггара, чтобы узнать подробности. Тот сказал, что обворовать магазин предложил Кит, а Том ни в чем не виноват. «Отец ответил, что нисколько не удивлен. Я рассчитывал, что он сразу расстегнет ремень, но он приказал мне ложиться в постель – мы побеседуем утром».

После бессонной ночи отец отвез Кита в магазин и велел извиниться. Владелец готов был забыть об инциденте, но Лес сказал: «Дайте ему какую-нибудь работу, чтобы он расплатился с вами».

Мид поручил ему убрать задний двор магазина. «Это честно, – ответил отец. – Он будет работать у вас каждый день в течение двух недель».

Пока они ехали домой, у Кита сложилось четкое впечатление, что отец больше расстроен общественным порицанием, чем самим фактом кражи. «Я никогда не прощу и никогда не забуду, – цитировал он Леса позднее. – Ты унизил меня перед всем чертовым городом».

Киту запомнилась сцена, случившаяся тем же вечером за ужином. «Отец отчитал меня перед остальными. Сказал, чтобы я не рассчитывал, что он будет подвозить меня с работы. Он заявил: “Там всего километра четыре. Когда я был мальчишкой, то ходил и дальше, под снегом и дождем”. Он называл меня “наш мелкий воришка”. Долгое время после этого он говорил: “Как сегодня наш мелкий воришка? Сумел что-нибудь стащить?”»

В школе стали говорить, что Кит оказывает на других детей дурное влияние и что канадцам нельзя доверять – «они говорили, что все канадцы – банда ворюг». В школьном автобусе соучастник их преступления отвернулся от Кита. «Так что я вернулся к тому, с чего начал, – никаких друзей. Для меня привычное дело».

Вскоре после этого он ввязался в свою первую драку и выбил противнику передний зуб. «Это была честная драка, и силы были равны, но меня сделали виноватым, потому что я был крупнее. Я начал привыкать к тому, что вечно попадаю в неприятности».

3
Альбомы смерти

К восьмому классу Кит начал все чаще погружаться в мечты и фантазии. В своем мире он был выше ростом, умнее и красивее остальных мальчишек, а все девочки таяли от его улыбки. Он представлял, что служит в Королевской канадской конной полиции, носит алый мундир и кожаные сапоги и форма выгодно подчеркивает его мощную фигуру. Он написал своему дяде Расселу, ветерану КККП, старшему сержанту, и вскоре начал получать от него через отца важную информацию и книги про службу. Правда, полицейские должны были проходить испытания, включавшие забег на пятнадцать километров – непреодолимая дистанция для неуклюжего Кита.

Однажды родственник показал ему свои фотоальбомы со снимками вражеских солдат, которых он, по его словам, убил во Вьетнаме. Сначала Кит не заинтересовался ими, но постепенно его охватило возбуждение. «Он рассказывал мне, как выдергивал дикарям зубы плоскогубцами и как десантники использовали их вместо мишеней, чтобы поупражняться в стрельбе. Он признавался, что от криков вьетнамских женщин у него сразу вставал. Его рассказы будили во мне воспоминания о кошках и собаках, которых я пытал в Чилливаке, как я бросался камнями в уток и проламывал им черепа. Временами, разглядывая те поляроиды, я мечтал оказаться во Вьетнаме. Он говорил, что стрелять по людям – особенное удовольствие. Рассказывал, как отстреливал дикарям пальцы с пятидесяти шагов. Когда я думал об этом, у меня тоже вставал».

Киту хотелось кого-нибудь убить, но в штате Вашингтон выбор у него был меньше, чем в Канаде. Дом в Селе находился всего в паре километров от центра городка, и за много недель там можно было не увидеть ни одной бродячей собаки или кошки. Но даже если они попадались, у Кита не было подходящего оружия. «Помню, как я убил одного кота из воздушного ружья – загнал в угол и стрелял, стрелял в него, пока он наконец не свалился на землю. Он громко мяукал при каждом выстреле. Я старался целиться ему в нижнюю часть и в зад. Я раздробил ему лапы камнями, тыкал в него, чтобы он подскакивал. Понадобилось пятьдесят шесть выстрелов из воздушного ружья, чтобы он сдох».

4
Кровные братья

К четырнадцатому дню рождения Кита Лес построил на их землях мастерскую и привлек троих сыновей к изготовлению анкеров, которые покупали фермеры, выращивавшие хмель, по всему миру. Он платил детям полтора доллара в час, и Кит был рад возможности подзаработать, поскольку газеты на новом месте не развозил. «Брюс был старшим, и газеты достались ему. Мы с Брэдом по очереди разгружали ящики и мотки проволоки весом почти сто десять килограммов. Я таскал их легко, словно спичечные коробки. Однажды я голыми руками поднял восьмицилиндровый двигатель и достал его из машины. Я был силен, как тяжелоатлет, но долгое время не понимал этого. Однажды я боролся с Фрэнки Уильямсом и сломал ему запястье. После этого я стал сдерживаться. Люди предупреждали меня, что я не сознаю своей силы.

Работа на отца занимала все мое свободное время. По вечерам мы порой задерживались до десяти, а то и одиннадцати часов, чтобы выполнить свою норму. Каждый день на производстве расходовалось полтонны стали. Если все шло гладко, мы штамповали по две тысячи анкеров каждые две с половиной минуты. Если Брюс не мог развозить газеты, Брэд его заменял, хоть и был младшим. А все задания, где надо было пачкать руки в грязи и машинном масле, грозившие ожогами и отравлением, братья спихивали на меня. Я спорил с ними, но отец всегда вставал на их сторону.

Однажды мы с Брэдом поругались и он сказал, что желает мне смерти. Я закричал: “Хочешь меня убить?” Я ворвался в оружейную комнату и вытащил дробовик двенадцатого калибра. Я сунул его Брэду и сказал: “Ну давай, убей меня, придурок!” Брюс нас разнял. С того дня братья для меня умерли. Уверен, они чувствовали то же самое по отношению ко мне».

После стычек с отцом Кит обращался к матери за поддержкой – стандартная схема в их семье. «Отец велел нам вести свою бухгалтерию и подбивать баланс. Он брал с нас деньги за кров и стол – тридцать баксов с меня, – и мы сами покупали себе одежду. Спустя полгода я узнал, что Брюс и Брэд не платят ему. Мама возмутилась, и отец разрешил и мне не платить. Когда я попросил вернуть то, что уже выплатил, он посоветовал мне считать это уроком».

Утешение мальчик находил, просиживая ночи напролет возле костра, который разжигал на краю пастбища. «Огонь всегда меня завораживал. Нет ничего лучше, чем свалить в кучу старые доски и ветки и смотреть, как искры взлетают высоко в небо. Ребенком в Селе я не считал это зависимостью – просто способом снять напряжение. Но позднее все стало гораздо серьезнее. Возможно, это генетическое. Я слышал, что у бабушки Джесперсон было странноватое увлечение огнем. Но никто никогда его не обсуждал».

Иногда Кит оказывался в опасной близости к аресту. «Я приделывал к стрелам взрывающиеся наконечники. Одну я выпустил в дом моей учительницы, бросился оттуда со всех ног и услышал взрыв. Я начинил патрон 30–06 порохом, выковыряв оттуда дробь. Потом вставил туда древко стрелы и замотал проволокой. Вместо детонатора использовал гвоздь в медной обмотке. Когда я стрелял этими стрелами в фанеру сантиметровой толщины, в ней оставались дыры размером с кулак. Но мне казалось, этого недостаточно».

5
Дряблая белая плоть

В средней школе проблемный мальчик по-прежнему опасался приближаться к девочкам. «Я их не понимал. Я был безнадежен. Когда я видел симпатичную девочку, то сразу говорил, что она мне нравится, и она меня отвергала. Я никогда не ходил на выпускные и на танцы. Девочки нравились мне с расстояния – некоторых я даже любил. Но в основном я работал».

Он по-прежнему фантазировал насчет рыжеволосой «фам-фаталь» из Чилливака. В старшей школе Кит целовался с несколькими девочками, и ему понравилось, но пойти дальше он стеснялся. Он стоял на стреме, когда Брюс и его приятели развлекались со своими девушками, но ничего не понял – до него доносились только стоны и вздохи из темноты. Будучи Джесперсоном, он сторонился любой наготы и избегал заходить во двор к соседям, где родители позволяли детям бегать полураздетыми.

Около четырнадцати лет его отношение стало меняться. Он впервые увидел обнаженную женскую грудь и позднее описал испытанный шок.

Отец повез нас в десятинедельное путешествие по тридцати трем штатам и четырем провинциям; по пути мы заезжали к друзьям и родственникам. Так мы оказались у его брата на острове Фого близ Ньюфаундленда. Дядя Айван был священником в поселке, где жили рыбаки и корабельщики.

На острове я познакомился с восемнадцатилетней девушкой, мечтавшей выбраться с Фого. Мне тогда было четырнадцать – а я оказался наедине со зрелой девицей, которая отлично целовалась и пахла как женщина. Мы лежали с ней в высокой траве, но хотя у меня и стоял, я не осмеливался сделать следующий шаг, тем более что мой дядя был священником. Около часа я играл с ее грудью через свитер – для первого раза было здорово. После этого она стащила свитер и выставила наружу свои бледные груди с голубыми венами. Мерзость! От вида ее дряблой белой плоти меня едва не стошнило.

На вечеринке я познакомился с шестнадцатилетней девушкой с темными волосами, доходившими до ее маленькой упругой попы. Мне было с ней хорошо, и я целовал и щупал ее через одежду. Я испытывал облегчение от того, что она не стала раздеваться, потому что не хотел заходить слишком далеко и сердить ее. Позднее я узнал, что на Фого в четырнадцать лет уже выходят замуж.

Судя по всему, хранить секреты на острове не умели, потому что очень скоро мой отец начал говорить о «проблемах Кита с девчонками». Он шутил об этом со своими приятелями, и все хихикали над наивным Китом, примитивным и отсталым. Я сбегал на пристань и прятался под рыбацкими сетями. Часами я притворялся Тварью из Черной лагуны, выжидающей возможности схватить невинного прохожего. Вот насколько я был зол. К счастью, никто мне так и не попался.

Остаток времени на Фого я прибегал к той же самой фантазии о твари под сетями, когда кто-нибудь упоминал о моих проблемах с сексом. С течением времени я забыл шестнадцатилетнюю девушку и не мог вспомнить ее лица, но я навсегда запомнил эти обвислые груди мелового цвета с уродливыми синими венами.

Когда мы вернулись в Селу, я начал читать про секс и про то, что на самом деле происходит между мужчинами и женщинами. Я фантазировал, как возвращаюсь на Фого и начинаю все сначала. Надо было мне поиграть с ее большими голыми грудями, а не пугаться их. Надо было заняться с ней сексом. Мне было интересно, вырвалась ли она с острова.

Позднее в тот полный событиями четырнадцатый год своей жизни Кит все-таки сумел заняться сексом. С привычной позиции жертвы он описывал тот случай как изнасилование:

Отец повез меня на рыбалку на побережье Вашингтона, и в наш последний вечер я шел по пляжу и наткнулся на девушку восемнадцати лет, которая сидела возле костра. Мы посидели и поговорили, и она сказала, что я очень красивый и высокий. Мы поцеловались, и она начала снимать с меня одежду. Она взяла меня за руку и вставила мои пальцы себе внутрь, а потом сбросила плед и показала сиськи.

У меня встал, и она сказала: «Вот так мне нравится». Она уложила меня на спину и забралась сверху, достала моего дружка и скакала на мне, пока я совсем не вымотался.

Пока я провожал ее до ее пикапа, она сказала, что будет на том же месте следующим вечером, но мы с отцом наутро уезжали в Селу. В те выходные моя сексуальность по-настоящему раскрылась. Теперь я знал, каково это, когда тебя соблазняет влюбленная и разгоряченная женщина. Я долго не мог думать ни о чем другом.