Текст книги "Джентльмен-авантюрист"

Глава 27

Пруденс была потрясена количеством комнат, элегантных и безжизненных. Вероятно, Кейнингз до смерти прежнего хозяина был гораздо оживленнее, но все равно комнат оказалось очень много.

– Покои в северном крыле занимают дальние родственники и вышедшие в отставку старшие слуги, – сказал Кейт. – Мы туда не пойдем. Тамошние обитатели держатся особняком, но ты можешь их встретить. Среди них пожилой джентльмен, служивший здесь библиотекарем, когда я был мальчишкой, и две старые девы, кузины моей матери, которые любят подстригать деревья, к большому неудовольствию садовников.

Кейт повел ее в длинную галерею, где висел ряд портретов.

– Нужно заказать твой портрет.

– О Господи! Только не это! – запротестовала Пруденс, но когда Кейт сказал, что это необходимо, только вздохнула. – Не понимаю, почему это кажется самым трудным?..

– Вероятно, потому, что на портрете мы такие, какими нас видят другие. Или такие, какими хотим казаться. Мне тоже это предстоит. Сейчас я здесь только на портрете с Роу в детстве.

Внешнее сходство детей очевидно, но по характеру они были полной противоположностью. Худенький мальчик лет двенадцати в строгом костюмчике читал книгу, а маленький крепыш, одетый в платьице, сжимал обруч, словно нетерпеливо ждал позволения убежать.

– Художник был настоящим мастером, – заметила Пруденс.

– Вероятно. Он рисовал нас порознь. Роу терпеливо позировал часами, он всегда радовался возможности почитать, а мое изображение пришлось набросать за несколько минут.

– Теперь ты будешь вести себя лучше? – поддразнила Пруденс.

– Титул меня усмирил. Наверное, нужно заказать свадебный портрет. Они становятся модными. На природе, в окружении нашего великолепия.

– В трауре?

– Ты права. Это хорошее оправдание отсрочки. А это мой отец.

Пруденс рассматривала крепкого мужчину с твердым подбородком.

– Суровый джентльмен.

– Должно быть, он хотел, чтобы таким его видели потомки. С некоторыми он был сердечным. А это моя мать, только что ставшая графиней.

Пруденс очень заинтересовалась этим портретом, но сомневалась, что нынешняя вдова имеет сходство с этой тоненькой юной женщиной.

– Она хотела выглядеть графиней. Сдержанной и горделивой. Но нервозность заметна. Я уверена, что со мной получится то же самое. – Пруденс посмотрела на следующий портрет. – Твой брат, взрослый.

– А он каким хотел выглядеть? – спросил Кейт.

Пруденс не хотела говорить ничего обидного.

– Собранным, преисполненным чувства собственного достоинства. Очень уверенным в себе. Он таким был?

– Этого требовало его положение наследника Кейнингза. А что скажешь про Артемис?

Пруденс взглянула на относительно недавний портрет новоиспеченной графини Артемис Малзард. Портретист изобразил молодую женщину сидящей, со сложенными на коленях руками. Вероятно, Артемис пыталась передать горделивость и достоинство, но глаза ее сияли улыбкой. Она была счастлива.

– Как несправедливо! – сказала Пруденс.

– Жизнь часто несправедлива.

Зазвенел колокольчик.

– Опять опаздываю на обед, – беззаботно сказал Кейт. – Идем.

Через маленькую дверь они прошли в узкий коридор, который вывел их к лестнице.

– Похоже, в Кейнингзе масса секретов, – заметила Пруденс.

– Надеюсь. Будет приятно сохранить некоторые.

– Кто будет за обедом? – тихо спросила Пруденс, когда они спускались по главной лестнице.

– По установленной традиции все родственники обедают вместе. И несколько сотрудников, если пожелают. Ратбон, библиотекарь, если не зароется в книгу. Драмкот, управляющий поместьем, но он бывает редко. Он предпочитает обедать со своей семьей. У него здесь собственный дом. Обитатели северного крыла поступают, как им заблагорассудится.

В холле находились два лакея, поэтому Пруденс больше не задавала вопросов. Ей предстоит встретиться с матерью Кейта…

– Это семейная столовая, – сказал Кейт, когда они вошли. – Для банкетов есть более пышная.

За столом могло поместиться человек десять, но присутствовало только четверо. И ни вдовы, ни Артемис среди них не было. Две пожилые дамы на дальней стороне стола и два пожилых джентльмена на ближней поднялись и, повернувшись к вошедшим, поклонились.

– Моя графиня, – объявил им Кейт. – Дорогая, позволь представить тебе мисс Кейтсби и ее сестру, мисс Сесили Кейтсби, кузин моей матери.

Стройные седовласые дамы присели в глубоком реверансе. Пруденс вспомнились старые наставления матери. «Избыток любезности никого не обидит». Она надеялась, что это правило действует и в высших кругах, и ответила реверансом.

– Мистер Коутс управлял нашим домом тридцать лет, – продолжил Кейт, – а мистер Гуд был нашим библиотекарем еще дольше.

Как поступить? Непростая задача. Но Пруденс сделала реверанс и им. Она заметила, что обе леди в черном, а джентльмены в строгих костюмах и с черными повязками на рукавах. Ее ржаво-красное платье должно выглядеть кричащим.

Кейт проводил ее к креслу в торце стола. Как только Пруденс села, сели и остальные. Кейт пошел к противоположному торцу стола, до которого, казалось, многие мили. Воцарилась тишина. Кейт скривил губы, но в его глазах, словно ободряющий поцелуй, светилась улыбка. Он посмотрел на золоченый колокольчик рядом с Пруденс.

– Мы все в сборе? – живо сказала она и позвонила.

Мгновенно вошли слуги и начали расставлять на столе блюда. Слишком много блюд на шесть человек, но Пруденс надеялась, что этикет здесь такой же, как в доме Эрона.

Она повернулась к сидевшему справа от нее джентльмену:

– Позвольте предложить вам рыбу, мистер Гуд. Думаю, это карп.

– Да, леди Малзард, из здешнего собственного пруда, так что всегда очень свежий.

Как Пруденс и надеялась, это послужило сигналом для остальных, все стали накладывать себе еду и передавать блюда. Она положила себе на тарелку понемножку с нескольких блюд, но сомневалась, что сумеет проглотить хоть что-то.

Впервые Пруденс чувствовала себя графиней и совершенно не в своей среде. А это всего лишь семейный обед.

Дворецкий, обходя стол, наливал вино. Пруденс была рада немного выпить и съела кусочек рыбы.

Кейт разговаривал с сестрами Кейтсби, поэтому она повернулась к джентльменам.

– Я еще не видела здешней библиотеки, мистер Гуд. Уверена, что это замечательное собрание.

– Обычное, миледи, – поправил ее собеседник. – Увы, ни предыдущий граф, ни его отец не интересовались редкими изданиями.

– Они больше интересовались редкими деревьями, – дрожащим голосом сказал мистер Коутс, – половина из которых погибла. Будьте добры, мисс Кейтсби, я бы хотел еще немного фрикасе.

Повисла тишина, но тут мисс Сесили Кейтсби спросила:

– Как я понимаю, вы из Дарлингтона, леди Малзард?

Пруденс ответила утвердительно, но кратко. Эти дамы хорошо знают город и, больше того, местных жителей?

– Мы однажды были там, – продолжила мисс Сесили, – когда на церковном шпиле устанавливали часы. Отличный подарок городу.

Пруденс с облегчением подхватила тему:

– Должно быть, это церковь Святого Катберта. Интересная старинная церковь.

– Ах да, там хоры очень старые и… – продолжил мистер Гуд.

Пруденс совсем не возражала против продолжительной лекции на эту тему.

Она украдкой взглянула на Кейта и увидела, что он улыбается ей. Возможно, он тоже вспоминает церковь. Там гнездились и мрачные воспоминания, но в ней они произнесли свои клятвы.

Мистер Коутс вмешался в разговор, заявив, что местная церковь Святого Уилфреда столь же древняя и достойная.

– Вы увидите это в воскресенье, миледи. В церковном дворе есть древний крест. Предположительно церковь датируется временами самого святого Уилфреда.

– Я считаю доводы относительно датировки неубедительными, – возразил мистер Гуд.

Грозили разразиться ученые дебаты, но мисс Сесили сказала:

– В воскресенье у местного общества будет возможность познакомиться с вами, дорогая леди Малзард. Мы вчера говорили – ведь правда, сестра? – что положение несколько затруднительное. Обычно новая графиня устраивает праздник или бал…

– А сейчас это невозможно, – продолжила ее сестра. – Но воскресная служба – это самая подходящая ситуация. – Она смотрела на Пруденс с неуверенной улыбкой. – Простите, что упоминаю об этом, миледи, но лучше появиться в черном.

– Это моя вина, кузина, – ответил на это Кейт, – я настоял на поспешном браке. У моей жены не было времени подготовиться к трауру, но к воскресенью она будет в черном.

Пожилые дамы улыбнулись Пруденс, и мисс Кейтсби сказала:

– Поспешность юной любви.

Кузины казались добрыми, но Пруденс подозревала, что они сплетничают, обсуждают каждую новость и пишут много писем. К завтрашнему утру описания сегодняшних событий в Кейнингзе разлетятся по адресатам. Хорошо, если у сестер позитивный взгляд, но когда правда начнет просачиваться сюда…

Пруденс позвонила в колокольчик, чтобы принесли вторую перемену блюд, мечтая, чтобы обед поскорее закончился, но сознавала, что он лишь первый в долгой череде.

Как только все положили себе на тарелки новые блюда, мисс Кейтсби поинтересовалась:

– Мы слышали, что вы попали в аварию, леди Малзард. Что случилось?

Снова вмешался Кейт и рассказал об инциденте. Конечно, он не упомянул об умышленно поврежденном колесе.

– Какой ужас! – воскликнула мисс Сесили. – Это чудо, что вы оба выжили.

– Я избежала ран благодаря храбрости Малзарда, – сказала Пруденс. – Он защитил меня от осколков стекла и обломков дерева ценой собственных ран.

– Ужасно! – сказал мистер Гуд. – Состояние дорог ужасно. Даже новые платные дороги, по которым я всегда езжу, когда доводится путешествовать, отвратительны. Хоть меня и зовут Оптимус, но когда дело касается средств передвижения, я становлюсь пессимистом.

Все заулыбались и засмеялись, но улыбка Пруденс была натянутой. Оптимус Гуд! Такое имя не забыть, особенно двенадцатилетней девочке. Он приезжал в Блайдби посмотреть знаменитое собрание книг. Вряд ли он видел ее тогда и не узнает теперь, зато он вспомнит имя Юлгрейв.

Пруденс жалела теперь, что своими недомолвками позволила Кейту пребывать в уверенности, будто она дочь хозяина Блайдби-Мэнора. Ей хотелось казаться более подходящей ему парой, но теперь ее обман может открыться в любой момент.

У нее так перехватило горло, что она больше не могла и кусочка проглотить, поэтому только отпивала по глоточку вино, пока обед подходил к концу. О Господи! Ей полагается пригласить дам к чаю. Куда? Пруденс поднялась. Будет правильно пригласить их в гостиную?

С этим проблем не возникло, сестры Кейтсби поспешили впереди нее в приятную светлую комнату, которая ей понравилась. Пруденс приготовилась к расспросам, но дамы были счастливы просто поболтать. Они пустились рассказывать о недавней трагедии в Кейнингзе, и Пруденс узнала много подробностей. Это был душераздирающий рассказ о графе, который страдал от ужасной боли и умер.

– Дорогая Флавия была такой отважной. Конечно, совершенно разбитая, но сильная, как всегда.

– Артемис пала духом, ее целыми днями не видно, но когда появляется, она все та же восхитительная молодая женщина.

– Но изменившаяся, сестра.

– Этого следовало ожидать, сестра. Такое горе… и так скоро после смерти ее бедного младенца.

– О Господи! Какое тяжелое время!

– Да. В октябре это случилось. В канун Дня всех святых, я это хорошо помню.

Меньше года назад, подумала Пруденс. Неудивительно, что рана еще болит.

– А потом ее муж, – сказала мисс Кейтсби. – Так неожиданно, и никто не знал, где Кейтсби.

– Счастье, что он так быстро нашелся.

– И сосредоточился. – В тоне мисс Кейтсби сквозил намек на удивление.

– Но как все встревожились, когда он исчез! – добавила ее сестра.

– Не исчез, дорогая, а уехал в Дарлингтон.

– Но не вернулся к ночи.

– У джентльменов свои правила, – упрекнула сестру мисс Кейтсби.

– Ох!

Они обе забыли, что она здесь?

– Он ездил навестить меня, – сказала Пруденс.

Когда сестры уставились на нее, разинув рты от изумления, Пруденс сообразила, что они подумали.

– Навестить, – быстро повторила она. – Днем.

– А! – в унисон выдохнули старые девы. – Конечно. Мы вчера вкратце слышали историю от мистера Перрьяма. Так романтично. Когда вы впервые встретились, дорогая?

Пруденс понятия не имела, какая история была рассказана.

– Несколько лет назад, когда Кейт был в отпуске.

– Столько лет в разлуке, – сказала мисс Кейтсби.

– И какое счастливое воссоединение, – вздохнула мисс Сесили. – В другой ситуации я бы порекомендовала вам подождать, но в такое трудное время Малзарду нужен помощник.

– У него есть мистер Перрьям, – заметила ее сестра. – Какая жалость, что он снова уехал. Вокруг него все дышит Лондоном.

– Мы привыкли наезжать в Лондон, когда жили на юге, – пояснила мисс Сесили. – Мы держали дом для отца, потом для брата, но когда Джереми умер…

Новые вздохи, но другого сорта.

– Нам так повезло, что Флавия предложила нам кров.

– Да, так повезло.

Однако их вздохи наводили на мысль, что сестры, как и Перри, предпочитают Лондон провинции.

Много женщин оказываются в тяжелом положении, когда их мужчины умирают или пренебрегают ими. Это неправильно, но Пруденс не видела способа изменить несправедливый мир. Ей предстоит бороться с собственными трудностями, поджидающими молодую жену, к тому же совсем не подходящую для роли графини.

Глава 28

Когда Пруденс вернулась в свои покои, ее попросили прийти на примерку черного платья.

Когда она его увидела, ей пришлось скрыть разочарование. Черный цвет ей совершенно не шел и придавал лицу землистый оттенок. Креп действительно был уж очень черным и наводил на мысли о саже. Юбка и корсаж одинаковые, на отделку и украшение не было времени. Платье выглядело простым и неподобающим ее положению.

– Может быть, у вас найдется тесьма или стеклярус? – спросила Пруденс.

– Боюсь, что нет, миледи. Из-за внезапного траура мы все израсходовали и еще не пополнили запасы.

Значит, в церковь в воскресенье ей придется отправиться в этом платье, и судить о ней станут по этому наряду. Однако Пруденс поблагодарила и похвалила мастериц, которым пришлось немало потрудиться, чтобы успеть за такой короткий срок.

Возможно, голубое окажется лучше? Но когда она спросила о нем, миссис Сойер состроила гримасу:

– Боюсь, его не удалось хорошо покрасить, миледи.

Она проводила Пруденс туда, где сушилось платье.

Голубой цвет превратился в грязно-серый, а недавняя вышивка, так тщательно подобранная в тон, теперь стала черной, отчего серый цвет платья выглядел еще хуже.

– Ничего страшного, – сказала она. – Сейчас это лучше, чем ничего.

Пруденс вернулась к себе с ощущением, что мелкие проблемы давят тяжким грузом. Если бы ей здесь были рады, они оказались бы пустячными, но, кроме Кейта, у нее в Кейнингзе нет друзей. Пруденс скучала по Перри. Он умел облегчить ситуацию.

Письма, подумала она. Это контакт с миром. Ни Эрон, ни Сьюзен не были ей друзьями, но сейчас почти казались таковыми.

Пруденс жалела, что с ней нет Тоби, но он уж определенно не собачка графини.

Пруденс написала Эрону на лучшей бумаге, стараясь не впадать ни в упреки, ни в ликование. Она попросила пока сохранить новости в тайне и проконсультироваться с Толлбриджем относительно Дрейдейла. Она писала сдержанно и не упомянула о будущих встречах. Пруденс знала, что никогда не сможет порвать с братом, но ему и Сьюзен придется пока стиснуть зубы. Пруденс сложила письмо и зажгла восковую свечу, чтобы запечатать. У нее появилась металлическая печать с гербом, но Пруденс ею не воспользовалась. Пусть «графиня» станет для Эрона и Сьюзен полным сюрпризом.

Конечно, это не по-христиански, но хотелось бы ей видеть их лица.

Пруденс положила на стол новый лист бумаги, потом подумала, что для Хетти это будет слишком. Взяв лист своей прежней бумаги, Пруденс начала писать.

Ей хотелось поделиться всей историей, но если она это сделает, то новость за считанные часы разойдется по всему Нордаллертону. Хетти умеет хранить секреты, но не умеет читать. Кто-то должен прочитать ей письмо. Сможет ли этот человек удержаться и не рассказать, что Пруденс Юлгрейв из «Двора белой розы» теперь стала знатной дамой? А ведь Кейт надеется навсегда сохранить «Двор белой розы» в тайне.

И все-таки Пруденс хотелось поделиться хорошими новостями, поэтому она просто написала, что вышла замуж за красивого джентльмена, который приезжал в Нордаллертон справиться о ней, и теперь живет в Кейнингзе в великолепном доме. Одного этого хватит, чтобы «Двор белой розы» гудел несколько дней.

Пруденс поймала себя на том, что немного скучает по «Двору белой розы». Здесь она так одинока. Ей было одиноко во многих местах, где доводилось жить, но с ней находилась мать. Во «Дворе белой розы» Пруденс была чуть больше связана с соседями через Хетти. В Дарлингтоне она завела знакомства, но было слишком мало времени, чтобы подружиться.

Если не считать того, что с Кейтом они подружились за один день.

Ох, Пруденс мечтала о более скромном окружении и уютном доме, где они с Кейтом не будут так надолго расставаться. О положении жены делового человека средней руки, которая командует несколькими слугами и многое по дому делает сама. Теперь она хозяйка огромного поместья. А ее так и подмывало наведаться в кухню или попытаться выстирать одеяла.

Вероятно, ей следует рыскать по всему дому, на случай если Артемис или вдова решат узурпировать ее власть, но у нее просто не хватало духу сделать это прямо сейчас. Вместо этого Пруденс отправилась в библиотеку, чтобы заполнить полки в своем будуаре.

Она еще не встречала нынешнего библиотекаря, мистера Ратбона, и представляла его молодым и тощим. Но когда столкнулась с ним в библиотеке, то увидела дородного джентльмена пятидесяти с лишним лет с обширной лысиной. Остатки седых волос были зачесаны назад, но большая часть головы сверкала на солнце.

Пруденс ожидала доброжелательного приема, но библиотекарь встретил ее холодно. У нее не было настроения бороться с ним, и она принялась обследовать полки. Просмотрев понравившуюся книгу, Пруденс положила ее на стол.

– Миледи, что вы делаете?

– Выбираю книги для своего будуара, мистер Ратбон.

– Для… для будуара?! Я вынужден протестовать.

– Почему? – повернулась к нему Пруденс.

Он вспыхнул:

– Я отвечаю за коллекцию, миледи.

Пруденс задавалась вопросом, не учинила ли какое-то бесчинство, но не могла в это поверить.

– Собранные книги можно читать?

– Э-э-э… да, конечно, миледи!

– Только здесь?

Библиотекарь, должно быть, сообразил, что оказался в сомнительном положении.

– Другие леди не берут книги из моей библиотеки.

– Возможно, другие леди не любят читать. Я возьму из графской, – Пруденс подчеркнула это слово, – библиотеки то, что пожелаю, мистер Ратбон. Можете вернуться к своим обязанностям.

Библиотекарь побагровел. Пруденс задумалась, как ей поступить, если он откажет. Но она не может допустить такую вопиющую наглость.

Пока Ратбон собирался уйти, ее трясло. Наконец он вышел из комнаты, и это дало ей возможность рухнуть в кресло. Как он смеет так себя вести? Пруденс знала: если пожалуется Кейту, он этого человека уволит.

Следовательно, Ратбон не верит, что она это сделает.

Почему? Что он знает?

Пруденс выпрямилась, взяла стопку книг и вернулась в свое убежище с большим желанием вытащить бутылку бренди и выпить.

Вместо этого Пруденс взяла повесть Вольтера «Кандид, или Оптимизм», обрадовавшись, что нашла ее в переводе. Она много слышала об этом произведении, и название звучало обнадеживающе.

Все оказалось совсем наоборот. Настойчивое утверждение доктора Панглосса, будто все живут в лучшем из миров, вряд ли срабатывало, ведь Кандида несправедливо изгнали из замка дядюшки и он оказался в прусской армии. Пруденс читала дальше, ожидая, что положение героя улучшится, но этого не произошло.

Пруденс захлопнула книгу. Вольтер явно хотел сказать, что оптимизм – это глупость, а жизнь – сплошное несчастье. Ну уж нет, у нее этого не будет. Пруденс села за письменный стол и начала писать историю героини по имени Честность, которую несправедливо выставили из дома, но она шла от триумфа к триумфу, на каждом шагу побеждая демонов. Демонов жестокости, демонов несправедливости, демонов злобы…

– Чем ты так увлеклась?

Пруденс повернулась, стыдливо прикрыв исписанные страницы, и увидела вошедшего Кейта.

– Ты читал «Кандида»? – решительно спросила она.

– Нет. Что это?

– Повесть господина Вольтера, описывающая самые ужасные события. Я пишу противоядие.

– С энтузиазмом, отмеченным кляксами. Ты можешь рассказать мне историю, пока мы прогуляемся по саду. Погода чудесная.

Пруденс сообразила, что уже пробило пять и у нее пальцы в чернилах. Она пошла вымыть руки, но, конечно, чернильные пятна остались. И прежде чем присоединиться к Кейту, она натянула перчатки.

– Ну так расскажи мне свою радостную историю, – предложил он, когда они спускались по лестнице.

– Все это чепуха. Чем ты занимался?

– Не чепухой, но большая часть дел кажется бессмысленной.

– Тогда почему ты должен это делать?

– Потому что иначе структура общества рассыплется в прах. Во всяком случае, так мне сказали. Многое в жизни бессмысленно, если взглянуть правде в лицо. Ты так не думаешь? – Когда они приблизились к распахнутым на террасу стеклянным дверям, Кейт спросил: – Например, почему мы носим одежду, когда жарко?

– Из приличия.

– Тогда почему мы надеваем нечто вычурное, а не самое простое? Тога была бы разумнее. Возможно, мне следует внести законопроект.

– И тогда портные будут гоняться за тобой с ножницами.

– Правда? – рассмеялся Кейт. – Английский портной срезает платье с дамы, одетой во французский наряд? Суд его оправдает.

– Вот и отлично. Людям нужна работа.

– Странно, что окончание войны принесло тяжелые времена.

– Сейчас не время для мрачных мыслей, – сказала Пруденс, когда они спустились по невысоким ступенькам на лужайку. – Я расскажу о триумфах Честности, победительницы демонов.

Пруденс развлекала Кейта, пока они гуляли по лужайкам и садам, ошеломляющим своим совершенством. Ей понравилось бы чуть больше естественности и чуть меньше искусственности, но она промолчала.

– О, качели! – сказал Кейт.

Пруденс увидела доску, висевшую на веревках, привязанных к суку великолепного бука в центре лужайки.

– Давай я тебя покачаю, – предложил Кейт.

– Меня?

– Боишься?

– Да.

– Доверься мне.

После этих слов у Пруденс не осталось выбора. Она неловко уселась на доску и ухватилась за веревки. Кейт мягко качнул ее, и качели задвигались.

– Это довольно приятно, – улыбнулась Пруденс. – Наверное, немного похоже на ощущение полета.

Кейт толкнул качели сильнее.

– Ты можешь взлететь выше.

Пруденс тревожно пискнула, потом рассмеялась, чувствуя себя свободной и от давящего душу груза, и от земли. Когда Кейт качнул ее еще выше, она взглянула на великолепное дерево и видневшееся сквозь его ветви небо, задавшись вопросом, каково быть птицей, свободной отправиться куда угодно, не тревожась о стертых ногах и плохих дорогах. Отправиться только в перьях, как создала природа, свободной от одежды. Качнувшись вниз, Пруденс задрыгала ногами и увидела, что Кейт улыбается. Должно быть, у него был хороший обзор.

– Ах ты плут! – воскликнула Пруденс.

– Искусительница! – ответил он, и оба рассмеялись. Пруденс надеялась, что Кейт не покривил душой, поскольку сам он искушал ее до безумия.

Пруденс качалась на качелях, веселая и счастливая. Да, это счастье, безграничное счастье, она не помнила, чтобы такое бывало с ней прежде.

Пруденс взглянула на дом, такой чудесный в своих пропорциях и согретый солнцем. А потом увидела в окне верхнего этажа темную фигуру, наблюдавшую за ними. Пруденс знала, что это Артемис. И знала, что это качели Артемис, на которых ее муж так недавно ее качал.

Когда Кейт снова хотел качнуть ее, Пруденс сказала:

– Для начала достаточно.

Кейт подхватил ее и притянул поцеловать, но Пруденс не могла целиком наслаждаться этим, зная, что Артемис смотрит на них, опаленная горечью утраты.

Кейт ничего не сказал о ее настроении, но Пруденс знала, что он заметил перемену.

– Когда Артемис уедет? – вырвалось у нее.

Кейт посмотрел на нее с удивлением и, возможно, с разочарованием.

– Я обещал ей, что она может оставаться здесь сколько пожелает.

Пруденс отвела взгляд, пряча свою реакцию, у нее упало сердце.

– Просто я чувствую, как она несчастна. Теперь здесь я, ты женился, должно быть, это растравило ее раны.

– И все равно Кейнингз был ее домом десять лет. Ее дочери не знают другого дома. И если ей здесь комфортно, пусть остается.

Кейт разочаровался в ней, а она не может объясниться. Скоро Артемис мимоходом намекнет, что невестка ее избегает, и этого Пруденс тоже не сможет объяснить. Если она скажет Кейту правду, он ей не поверит. Если он спросит Артемис, та будет все отрицать. Пруденс могла лишь надеяться, что Артемис либо скоро уедет, либо покажет свое истинное лицо.

Они рука об руку устремились к дому, обсуждая возможные перемены. Не сговариваясь согласились, что никакой спешки не нужно, но так приятно устроить менее аккуратный парк и вьющиеся растения, чтобы смягчить стены, особенно когда речь идет о своем доме. Это не тот дом, которого они оба ожидали, но они сумеют его создать.

И все время Пруденс думала о предстоящей ночи.

Как рано они могут исчезнуть?

Не сейчас, поскольку, когда они вошли в дом, Кейт сказал:

– Я должен навестить матушку. Я бы предпочел дать ей перекипеть, но, безусловно, виноват в том, что женился без предупреждения.

Пруденс подавила не слишком достойную реакцию.

– Надеюсь, ты сможешь ее успокоить. И надеюсь скоро с ней встретиться.

Вернувшись в свои покои, Пруденс поняла, что может потратить время с пользой.

– Как я могу вымыться? – спросила она у Карен.

– Есть лохань, миледи. – Служанка прошла в гардеробную и, открыв стенной шкаф, вытащила маленькую деревянную лохань.

У Сьюзен была большая, из неэмалированной жести. Пруденс удивило, что Артемис обходилась такой, но потом напомнила себе, что не так давно лохань была для нее настоящей роскошью, особенно в сочетании со слугами, носившими ведра горячей воды.

Скоро Пруденс сидела в теплой воде и тщательно мылась, не переживая из-за собственной наготы. Карен, похоже, это не волновало, у нее были другие заботы – приходилось следить, чтобы вовремя приносили горячую и холодную воду.

Какая восхитительная роскошь! Уже чистая, Пруденс откинулась назад, играя с водой и с удовольствием вспоминая о лучших часах этого дня. О часах с Кейтом. Особенно проведенных наедине. О многообещающей ночи. Она не совсем точно представляла, что это значит, но хотела этого. Поцелуи и прикосновения Кейта научат ее всему.

– Простите, миледи, но если вы скоро не вылезете, то покроетесь мурашками.

Пруденс встала, чтобы Карен могла ополоснуть ее. Вода оказалась достаточно холодной, и она задрожала. И все равно почувствовала себя замечательно.

Когда солнце зашло, Пруденс надела свою чудесную ночную рубашку, а поверх шерстяной халат. Она села расчесать волосы, надеясь, что скоро сюда войдет Кейт.

Увы, этого не произошло. Мать задерживает сына, ревнуя его к молодой жене?

Что делать с волосами? Обычно Пруденс заплетала на ночь косу, но подозревала, что Кейту больше нравятся свободные локоны.

Ей тоже нравились его распущенные волосы.

Ей нравился нагой Кейт. В этом постыдно признаваться даже самой себе, но так оно и есть. Пруденс нравилось его крепкое, покрытое шрамами тело, увиденное во время осмотра ран, и она надеялась скоро увидеть еще больше.

Прошлой ночью Кейт был в ночной сорочке. Так полагается? Интуиция подсказывала Пруденс, что нет, как подсказывали и некоторые картины, которые показывал ей Дрейдейл. Он умел представить суть, не переходя границы приличий. Когда Пруденс призналась, что знает классические языки и античную литературу, книга по античному искусству не показалась чересчур откровенной. Хотя некоторые иллюстрации и некоторые комментарии Дрейдейла были весьма возмутительны.

Они говорили об Ост-Индской компании, и Дрейдейл принес ей книгу об Индии, настояв, чтобы они просмотрели ее вместе. Когда Пруденс отвернулась от некоторых скульптурных изображений, тот упрекнул ее, сказав, что изображены всего лишь брачные отношения, которыми они скоро насладятся. Люди изображались нагими, и мужчины, казалось, были щедро одарены природой. Дрейдейл пробормотал, что скоро она узнает, что он не хуже.

Это стало последней каплей, которая превратила ее решимость в смятение, а потом в отчаяние.

Пруденс тряхнула головой, изгоняя все мысли об этом человеке. Она замужем за Кейтом. И ее брачное ложе будет чудесным.

Пруденс взглянула на часы. Десяти еще нет. Возможно, Кейта призвали дела.

Пруденс поднялась, подошла к двери в смежную комнату, собираясь постучать, но остановилась. Она в ночной одежде. А что, если на стук ответит камердинер Кейта?

Пруденс могла послать Карен, но с каким сообщением? «Миледи желает знать, когда милорд присоединится к ней в постели»? В какой постели?

Ну почему все так сложно? Пруденс ожидала, что Кейт придет к ней и все устроит. Но что, если от нее ждут действий? Если да, то каких? Пруденс сказала себе, что Кейт – не робкая фиалка и не ярый сторонник правил. Он придет, когда освободится.

Пруденс отослала Карен, сказав служанке, что она свободна до утра, и попыталась сосредоточиться на книге о дворе предыдущего короля. Она надеялась, что книга ее чему-нибудь научит, но там обсуждались только сплетни, причем большей частью скандальные. Пруденс не считала себя скромницей и ханжой, но в тех кругах, вероятно, прослыла бы ею.

Она взяла другую книгу, путеводитель по Лондону. Пруденс не сомневалась, что когда-нибудь сведения о том, где можно нанять экипаж и сколько стоит проезд в разные части города, окажутся весьма полезными, но сейчас это ее не развлекало. Она рассматривала гравюры, изображавшие парламент, Сент-Джеймсский парк и Вестминстерское аббатство, но ничто не удержало ее внимания.

Часы, казалось, тикали очень медленно. Какая жалость, что леди не может позвонить в колокольчик и вызвать мужа! Пруденс усмехнулась при этой мысли, но места себе не находила от нетерпения, а ее воображение вызывало физическую жажду. С таким же успехом можно ждать Кейта в постели.

Матрас оказался довольно твердым, чересчур плотно набитым шерстью. Не так давно это показалось бы роскошью, так что незачем жаловаться. Валик под подушкой тоже был твердым, но это нормально. Подушки, однако, оказались тонкими. Пруденс положила одну подушку на другую, задаваясь вопросом, действительно ли Артемис нравились тонкие подушки, или она постаралась доставить неприятности своей преемнице.

Она больше не станет думать об Артемис.

Эта ночь для нее и Кейта.

Мать держит его так долго из ревности к другой женщине?

Не важно.