Текст книги "Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915"

Между тем сам виновник набиравшего силу скандала какое-то время находился от него в стороне – в Петрограде; обвинительное письмо Ильина было отправлено по московскому адресу Белого. Метнер, ссылаясь на Морозову, сообщал Эллису (Женева, 4 (17) июля 1917 г.): «…к книге Белого все отнеслись отрицательно, но не серьезно, а как к выходке истеричного человека. Испугались за Белого, которого Ильин, пользующийся всеобщим вниманием и уважением, мог уничтожить своим метким прицелом»[162]162
  РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 15. В указанной работе Н. К. Гаврюшина приведено письмо к Белому Г. А. Рачинского, С. Н. Булгакова, М. О. Гершензона и Л. И. Шестова, отправленное по ознакомлении с письмом Ильина, с просьбой «не реагировать на это письмо сгоряча не повидавшись и не обсудив его с друзьями» (С. 104).


[Закрыть]. Испугались не напрасно: знавшим взрывчатого и экспансивного писателя было известно, что в прошлом у него было несколько – правда, не доведенных до сатисфакции – дуэльных инцидентов. В результате на защиту Белого встал кн. Е. Н. Трубецкой. Белый вспоминает: «…в мое отсутствие к матери забежал Гершензон и потребовал, чтобы я не распечатывал письма; вернувшись, я его вернул Ильину в нераспечатанном виде; текст письма был передан Трубецкому, который стал между нами невольным третейским судьей; Трубецкой объяснил получателям писем, что он, ознакомившись с текстом книги моей, не нашел в ней ничего предосудительного. Мне потом объясняли: Ильин вычитал в книге моей против Метнера гадкие инсинуации, де порочившие честь его друга; вернее, не вычитал, а вчитал в нее свою гадость ‹…›»[163]163
  МДР. С. 280. В цитированном выше письме к Эллису Метнер сообщал со слов А. М. Метнер, что «Трубецкой встретился с Ильиным и рассказал ему, будто в Белом есть сознание вины за свою безобразную книгу».


[Закрыть]. Ильин увещеваниями Трубецкого не удовлетворился: в ответ на его «открытое письмо» сочинил развернутое послание в защиту и с дополнительными обоснованиями своей позиции[164]164
  См.: Ильин И. А. Собр. соч.: Дневник. Письма. Документы (1903–1938). С. 107–111. См. также: Гаврюшин Н. К. В спорах об антропософии. Иван Ильин против Андрея Белого // Вопросы философии. 1995. № 7. С. 98–105.


[Закрыть], а также составил досье, включающее собранные им среди знакомых Метнера и Белого семнадцать откликов на его обвинительное письмо[165]165
  См.: Юнггрен М. Иван Ильин и Андрей Белый в 1917 г. // Книгоиздательство «Мусагет». История. Мифы. Результаты. С. 34–42.


[Закрыть]. Впрочем, последующего развития этот инцидент не получил. Видимо, революционные события 1917 года не способствовали сосредоточению духовной энергии на конфликтах бесконечно малого, по сравнению с происходившим в обществе, значения.

В письме к Метнеру от 10 февраля 1917 г. Ильин сообщал: «Пасквиль Бугаева выслать Вам нельзя: объявлено о непропуске книг через границу. Отвечать на него печатно – значит валяться в грязи. Вам надлежит совсем промолчать на него»[166]166
  Ильин И. А. Собр. соч.: Дневник. Письма. Документы (1903–1938). С. 107.


[Закрыть]. Когда Метнер с большим опозданием ознакомился с исследованием Белого, он не решился внять этому совету. В письме к Н. П. Киселеву (9 (22) октября 1917 г.) он отмечал «нравственную и умственную низкопробность книги Белого»: она «оказалась гораздо возмутительнее, чем то, как ее обрисовал в своем письме Ильин. ‹…› Что же касается Анд<рея> Белого, то это даже не человек, а просто чудовище, и притом извращенное»[167]167
  РГБ. Ф. 167. Карт. 13. Ед. хр. 10. Полный текст этого письма, а также аналогичного письма Метнера к А. С. Петровскому от 9 (22) апреля 1917 г. с оценкой «пасквиля» Белого см. в статье А. Л. Соболева «Андрей Белый и Н. П. Киселев» (Арабески Андрея Белого. С. 24–27).


[Закрыть]. Последовал развернутый ответ на «Ответ» Белого – текст на более чем 300 листах без заглавия, который отложился в архиве Метнера[168]168
  РГБ. Ф. 167. Карт. 12. Ед. хр. 4–6. Краткий обзор содержания «ответа» Метнера («Метнер contra Белый») дан в книге И. Н. Лагутиной «Россия и Германия на перекрестке культур» (С. 246–248).


[Закрыть] (реальных перспектив опубликовать эту книгу, видимо, не открывалось: деятельность «Мусагета» в России прекратилась; в Цюрихе же под маркой «Мусагета» Метнеру удалось издать в 1929 г. под своей редакцией и с предисловием лишь русский перевод «Психологических типов» Юнга).

Все выдвинутые против него обвинения Метнер методично, по пунктам, опираясь на строгие логические доводы, отвергает и в свою очередь обвиняет Белого в несостоятельности аргументов («все там вывернуто наизнанку»), передержках, подтасовках, неточном воспроизведении чужого текста («А. Б. ‹…› цитирует почти всегда более чем неудачно, ибо не только не обращает никакого внимания на контекст, но и часто списывает неверно самый текст» – следуют многочисленные примеры некорректного цитирования)[169]169
  РГБ. Ф. 167. Карт. 12. Ед. хр. 4. Л. 19, 90.


[Закрыть] и т. д. Основанный на «эквилибристике с цитатами» метод Белого-полемиста Метнер расценивает как заведомо несостоятельный, уводящий в сторону, пренебрегающий сутью затрагиваемых вопросов: «В своем памфлете А. Б. слишком часто похож на адвоката или прокурора, который, вместо юридического освещения данных предварительного следствия, начинает перед судом лекцию по энциклопедии или философии права, самые же данные либо оставляет вовсе без внимания, либо искажает их фактический и психологический состав, либо, наконец, отделывается от них более или менее грубой и остроумной шуточкой»; «Едва ли найдется в полемической литературе еще такой случай, когда кем-либо с такою смелостью утверждалось нечто, не только вопреки очевидности доказательств, но прямо вопреки наличности напечатанных и опубликованных документов»[170]170
  Там же. Л. 24, 34, 37.


[Закрыть].

В своих контраргументах Метнер постоянно возвращается к тем базовым ценностям, служению которым был призван «Мусагет», и прежде всего к универсальному понятию культуры, которое, по его мысли, Белый не смог надлежащим образом освоить: «Издеваясь над тем, что я будто превращаю Гёте в культур-трэгера, А. Б. обнаруживает безнадежно-внешнее понимание культуры, понимание совершенно антигётевское. А. Б. называет меня вандалом. Вандалы были в свое время так же оболганы тогдашними романцами, как немцы – современными. Но если я в качестве германца вандал, который уничтожает продукты культурного разложения вроде антропософии, то А. Б. в качестве славянина скиф, который осужден на вечное томление по культуре, пока им не усвоена будет органически идея культуры (не ее схематическое понятие или описательная формула), пока он не поймет, что напичкивание себя знанием и тренирование себя в различных умениях (хотя бы то были оккультные медитации) не ведут еще, сами по себе, к культуре личности; культура таким путем дает лишь некоторый лоск коже, который постоянно опять утеривается; культура должна стать второй натурой, т. е. проникнуть в глубины бессознательного; но… как обстоит тут дело с А. Б – ым, об этом свидетельствует не только непонимание означенного места из письма Гёте Шарлотте фон Штейн ‹…›[171]171
  Имеется в виду приведенная в «Размышлениях о Гёте» цитата из указанного письма Гёте по случаю окончания им работы над теорией цветов: «Я не раскаиваюсь в том, что пожертвовал этой работе столько времени. Ей я обязан тем, что достиг той культуры, которую мне едва ли удалось бы приобрести другим путем»; Метнер подкрепляет эту мысль словами: «…о своеобразной „физике“ Гёте можно сказать, что хотя учение о цветах и не является наукою культурного ряда, но оно – для культуры» (С. 127–128). Белый, приведя эти слова Метнера, называет их «очаровательным бормотанием краснеющей барышни» и добавляет: «Утверждение, подобное приведенному, есть откровенный „отказ от толкового объяснения“» (Андрей Белый. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. С. 139–140).


[Закрыть], но и неожиданные, для меня совершенно невыносимые и, по-видимому, им самим неосознанные срывы в его обоих романах»[172]172
  РГБ. Ф. 167. Карт. 12. Ед. хр. 4. Л. 5.


[Закрыть]. Метнер не оставил, по всей видимости, более или менее развернутых аналитических отзывов о подразумеваемых здесь «Серебряном голубе» и «Петербурге» (краткая характеристика этого романа – в письме к Белому от 12 (25) апреля 1914 г.), но ясно, что и его отношение к художественному творчеству Андрея Белого претерпело эволюцию в том же направлении, в каком переоценивалась личность Бориса Бугаева, что вершиной созданного писателем для него остались юношеские «симфонии»[173]173
  Негативная оценка начальных глав романа «Петербург», опубликованных в 1913 г. в 1-м сборнике «Сирин», содержится в дневниковом письме Метнера к М. С. Шагинян от 1–9 (14–22) ноября 1913 г.: «Петербург Белого разочаровал меня: гениальное размазывание дрянных психологических атомов; безотрадная опустошенность, сменяющаяся там и здесь замаскированною антропософическою назидательностью: симфонизм сплошь нарочитый. Сам себя обкрадывает и повторяет. Безнадежно утеряна дорога к стилю, зато найдена и укреплена манера; окончательность, – конченность; – гладкая рутина, прерываемая подчеркивающими вывертами; тогда манера становится манерностью; высохший юмор; при чтении скучно, и тогда видишь, как механически местами писалась эта вещь; в общем – выпитость. О Господи! Неужели он, на кого я возлагал столько и столь особенных „моих“ надежд, „пал жертвою“… сначала водки и потом теософии?» (РГБ. Ф. 167. Карт. 25. Ед. хр. 27. Л. 20). Эти впечатления только усилились по ознакомлении с полным текстом романа, о чем свидетельствует письмо Метнера к Шагинян от 4–10 (17–23) апреля 1914 г.: «Читал или, вернее, страдал над Петербургом Белого! Кошмарность этого подозрительно-автобиографичного (по психологии) романа превосходит не только все существующее в русской литературе, но и всякие вероятия. – Так нельзя! Это не искусство, а неприличное растление своей гениальности ради банного очищения своих душевных нечистот. – Здесь пахнет парильней и веником и еще разною гадостью. Полное отсутствие Vornehmheit <благородства – нем.>; такое внутреннее варварское плебейство, варварски (китайски?) утонченное саморазглядывание, самораздевание, самообнажение, самооплевание (толчок к кот<орым> дан несомненно Достоевским). – К черту все это! К тому же теперь еще присоединилась теософическая бурда» (Там же. Ед. хр. 28. Л. 38–39).


[Закрыть]. Остается гадать относительно меры проницательности Метнера при уподоблении Белого «скифу» – плод это его собственных раздумий или намек на изданные в 1917–1918 гг. сборники «Скифы» и одноименное объединение, под знаком которого автор «Петербурга» развивал полонившие его тогда идеи и настроения революционного максимализма, базированные на неизменной штейнерианской основе.

В «ответе» Белому Метнер по-прежнему усердно развенчивает Штейнера как создателя «плоской, путаной, пустой доктрины», «гетерономного начитанного дилетанта», в котором «как в писателе и мыслителе нет ни следа оригинальности; он весь – „составлен“»; уничтожающе и насмешливо характеризует его ревностных последователей («кучка интернациональных богоискателей», воздвигающая «благоговейно капище неведомому Богу в патологическом стиле»), которые «сложили с себя все человеческое, сдали свои души в дорнаховском гардеробе, получили взамен этого контрамарку, дающую право на такую-то долю соборной души»[174]174
  РГБ. Ф. 167. Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 186, 211, 218, 220.


[Закрыть]. Резкость и раздражение, с которыми Метнер изничтожает антропософов, понятны: он касался больной темы, ранившей его сознание и психику; продиктованы эти чувства переживанием утраченной дружбы, горестным осознанием того, что между ним и Белым пролегли непереступаемые идеологические барьеры, воздвигнутые антропософским учением, что в конечном счете именно оно стало живительной почвой для тех нападок и оскорблений, которыми перенасыщена книга «Рудольф Штейнер и Гёте…».

Неистовство этих нападок Метнер готов объяснять не только принципиальными идейными мотивами, но по преимуществу подспудными причинами: «Памфлет А. Б – го можно понять только как месть. Но она, на первый взгляд, несоразмерно велика по сравнению с поступком, ее вызвавшим. Правда, предметом моего нападения явился мейстер А. Б – го, Штейнер, а люди думают, что благороднее мстить за другого, за друга, за ближнего, нежели за себя. Но психологически это благородство крайне подозрительно. ‹…› Но ряд рассыпанных по книге намеков и кивков, хотя понятных лишь мне, самому А. Б – му и двум или трем лицам, показывают, что свою роль сыграло здесь по меньшей мере и еще одно обстоятельство: досада, что не удалось пристроить антропософию в Мусагете и превратить наше издательство в штаб-квартиру штейнерианства. А. Б. привык смотреть на себя, как на лидера Мусагета. Он, А. Б., стал антропософом, следовательно и Мусагет должен был стать штейнерианским издательством. Этот ход мыслей крепко засел в голове некоторых сотрудников, покинувших Мусагет после того как они стали антропософами. Только принимая во внимание все мотивы мести, можно объяснить себе чрезмерность ее проявлений. В самом деле. Я позволил себе несколько подорвать лишь умственно авторитет Штейнера, я позволил себе высмеять некоторые стороны „быта“ (как выражается А. Б.) тайной „духовной“ науки и ее приверженцев. А. Б. не оставил на всем моем существе ни одного живого места и довел свою ругательную молотьбу до того, что даже похвальные по моему адресу эпитеты зазвучали под его пером нестерпимою насмешкою»[175]175
  РГБ. Ф. 167. Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 256–257.


[Закрыть].

В эмоциональной тональности, господствующей в «Рудольфе Штейнере и Гёте…», Метнер готов видеть отражение также одного, хотя весьма значительного, эпизода, относящегося ко дню его последней встречи с Белым, – заявленного им решительного отказа публиковать эту, тогда еще только начатую, книгу в «Мусагете». «…Никакая дружба не может, – писал в оправдание своего решения Метнер, – идти так далеко, чтобы во имя ложно понятой справедливости, во имя того, что друг твой считает истиной, ты же – заблуждением, позволил бы своему другу издеваться в такой мере, как делает это А. Б. в своем памфлете, над тобой при открытых дверях и окнах во всеуслышание. Горьчайшую правду свою А. Б. думал провести в Мусагете и притом тогда, когда последний, которого я никогда не считал своим собственным, но „нашим“ домом, по уходе А. Б – го и большинства „наших“ стал тем самым более „моим“ ‹…› само по себе это новое произведение его являет собою почти сплошь столь низкопробный продукт, что, за исключением немногих менее неясных и более дельных параграфов, она не заслуживала бы ни в коем случае быть напечатанной в Мусагете. Дружба дружбой, а служба службой. Этого А. Б. никогда не понимал. Обратно, он полагал вероятно, что во имя прошлой „многолетней дружбы“ я обязан разрешить ему во всеуслышание глумиться надо мною и притом не только над моими мыслями и над моим мышлением, но и над моим существом и притом непременно с кафедры Мусагета, который он покинул, отрясая прах от ног своих»[176]176
  Там же. Л. 258, 260.


[Закрыть].

Впечатления от книги «Рудольф Штейнер и Гёте…» заслонили у Метнера все прежние представления о личности Белого на долгие годы, которые протекали вдали от былого друга-врага и были окрашены новыми встречами, переживаниями и интересами (среди последних особенно знаменательно горячее сочувствие национал-социализму – впрочем, закономерным образом обусловленное как догматическим германофильством, так и близкими ему расовыми теориями; подобно своему кумиру Чемберлену, Метнер готов был воспевать осанну Гитлеру)[177]177
  См. главу «Культ Гитлера» в книге Магнуса Юнггрена «Русский Мефистофель» (С. 181–191).


[Закрыть]. В душевном мире руководителя «Мусагета» Белый так и остался незаживающей раной. О встрече с Метнером в Швейцарии в 1930 г. вспоминает актриса московского Камерного театра и антропософка Г. С. Киреевская: «Узнав, что я с ним <Белым. – Ред.> знакома, Метнер пришел ко мне в гостиницу и буквально часа два метался по номеру, жалуясь, плача, чем-то восхищаясь, на что-то обижаясь на Бориса Николаевича»[178]178
  Наседкина Елена, Спивак Моника. «Примирение состоялось?»: О том, как Андрей Белый «ждал», но «не просил» прощения Эмилия Метнера // Russian Literature. 2015. LXXVII–IV. C. 533.


[Закрыть]. О встрече с Киреевской вспомнил и Метнер в письме к Вяч. Иванову (апрель 1934 г.), включавшем отклик на смерть Белого: «О кончине Андрея Белого ничего не могу сказать, т<ак> к<ак> он кончился для меня в 1916 г. Единственное, что меня потрясло, это – известие, будто он за несколько часов до смерти просил прочесть ему стихотворение, по содержанию кот<орого> (как мне его передавали) я не мог не вспомнить тех, что он посвятил мне (это „закатные“ и о „старинном друге“). – Потрясло это меня не эстетически-сентиментально, а как предсмертный упрек, что я не простил его; года два или три тому назад ‹…› одна актриса, Киреевская, по поручению Бориса Н<иколаевич>а, говорила со мною о нем и о нашей ссоре; сказала, что Б<орис> Н<иколаеви>ч ждет (но не просит, т<ак> к<ак> не считает себя виновным) моего прощения; ей не удалось уговорить меня; я поручил ей передать ему сердечный привет, но не прощение»[179]179
  Шишкин Андрей. Эмилий Метнер и Вяч. Иванов о смерти Андрея Белого (материалы из Римского архива Вяч. Иванова) // Смерть Андрея Белого (1880–1934): Документы, некрологи, письма, дневники, посвящения, портреты / Сост. Моника Спивак, Елена Наседкина. М., 2013. С. 717.


[Закрыть]. Самое значимое в этом описании – указание, что Киреевская виделась с Метнером «по поручению» Белого, стремившегося хотя бы к заочному восстановлению доброжелательных отношений. О реакции Белого на рассказ о встрече с Метнером пишет Киреевская: «…несмотря на всю корявость моей передачи, он услышал что-то, я увидела слезы на его глазах, и он сказал, я не помню какими словами, но смысл был, что „примирение состоялось“»[180]180
  Наседкина Елена, Спивак Моника. «Примирение состоялось?» С. 534.


[Закрыть].

Это «примирение», однако, воплотилось только как факт сознания Белого. Метнер, утверждавший при его жизни в письме к Вяч. Иванову (8 июля 1929 г.): «Андрей Белый сам уничтожил свою дружбу со мной», – не изменил своей позиции и после его кончины; незадолго до собственной смерти, высылая Иванову свою немецкоязычную статью о Юнге, в которой попутно была вкратце охарактеризована полемическая книга Белого, он замечал (9 марта 1936 г.): «Думаю, что Вы сочтете меня злопамятным, т<ак> к<ак> я-де не простил А. Белому и после его смерти. ‹…› Впрочем, да: ему я до сих пор не могу простить ни его штейнерианства, ни его глубоко– и хитро-фальшивой памфлетной критики моей книги…»[181]181
  Шишкин Андрей. Эмилий Метнер и Вяч. Иванов о смерти Андрея Белого. С. 719–720.


[Закрыть]

Что касается Белого, то в его отношении к Метнеру, определившемся после разрыва личных контактов, возобладала та установка, которую сформулировал Дэвид Копперфилд, мысленно обращаясь к Стирфорту после его гибели: «…вы могли мне не говорить: „Вспоминайте только самое хорошее, что есть во мне“. Так я поступал всегда» (гл. LVI)[182]182
  Диккенс Чарлз. Собр. соч.: В 30 т. М., 1959. Т. 16. С. 415.


[Закрыть]. Впервые Белый набросал мемуарный портрет Метнера в «Воспоминаниях о Блоке» (1922); тень позднейших конфликтов не ложится на этот образ, целиком навеянный атмосферой «эпохи зорь», исполненной мистических надежд и теургических дерзаний: «…конкретнее всех повлиял на меня Э. К. Метнер»; «…помню Метнера 1902 года: изящный, блестящий, весь искристый, вспыхивающий тончайшими характеристиками, напоминал альбатроса он, заширявшего в небе мысли над бурею музыкального моря»; «…он с огромной любовью принялся за гармонизацию мира сознания – при помощи: музыки, философии и культуры»[183]183
  О Блоке. С. 313, 316. Позднее, переосмысляя (в дневниковой записи от 27 июня 1930 г.) роль в своей жизненной судьбе семейства Соловьевых и Метнера, Белый признавал: «Насколько мне был ближе в теме, в темпе Метнер!» (ЛН. Т. 105).


[Закрыть]. В той же тональности, но гораздо подробнее, с воссозданием многих эпизодов общения обрисован Метнер в «берлинской редакции» мемуаров «Начало века»; о разрыве взаимоотношений там говорится намеком, упоминание – только попутное упоминание! – двух книг о Гёте и Штейнере подается в метафорической, иносказательной оболочке: «Рок встал через 13 лишь лет ‹…› восторжествовали коварные Нибелунги»[184]184
  Андрей Белый. Начало века. Берлинская редакция. С. 419. Подробнее о трактовках Белым образа Метнера «после разлуки» см. в указанной выше статье Е. Наседкиной и М. Спивак «„Примирение состоялось?“» (С. 533–557).


[Закрыть]. Значимость творческой личности Метнера Белый видит прежде всего в тех, заложенных в ней, потенциях к построению собственной философии культуры, которые позволяют прочерчивать параллели с Освальдом Шпенглером и его «Закатом Европы», ставшим в начале 1920-х гг. откровением в мировой культурологической мысли: Метнер «Гёте, Бетховена, Канта, меня, нас – сплетает утонченными аналогиями в стиле Шпенглера: за восемнадцать лет до появления книги его»[185]185
  НВ. С. 97. В рассказе Э. А. Макаева (в записи Е. А. Тахо-Годи) о первой встрече с Белым в 1930 г. приводится любопытный в этом отношении факт: в ответ на сообщение Макаева о чтении им «Заката Европы» Белый говорит: «А вы знаете, что у нас в России тоже был наш Шпенглер. Это Эмилий Карлович Метнер. Вы читали его книги?» (Николай Метнер: Вопросы биографии и творчества. С. 224).


[Закрыть].

Стихотворный цикл «Старинный друг» Белый перерабатывал неоднократно – и подготавливая в 1914 г., после ухода из «Мусагета», «Собрание стихотворений» для издательства «Сирин», и при формировании берлинского издания стихотворений (1923), и в 1931 г., создав радикально измененную редакцию текста для книги «Зовы времен». Во всех случаях общий смысл и образная структура произведения принципиально не изменялись (правка была преимущественно стилистической, направленной к устранению следов юношеской неумелой версификации), а привнесенные новые акценты, отсутствовавшие в первопечатной редакции, служили декларации непреходящей ценности идеалов, сближавших автора с его «старинным другом»:

 
Сними со стен рог выдолбленный, турий
С пурпуровым вином: на древнем склепе
Старинные, старинные лазури
Ликуют сном былых великолепий.
 
 
Мы – прежние. Мы, вот, на прежнем пире…
По-прежнему: нам небо в души днеет;
По-прежнему: овеивает миром,
И – бледно, бледно, бледно бирюзеет.
 
 
Восстанем в жизнь: отныне милость мира,
Простертая, – раскидывает шири[186]186
  СП – 2. С. 406.


[Закрыть].
 

В позднейшей мемуарной книге «Начало века» (1933) Белый главу о Метнере завершает сухой констатацией факта прекращения «прекрасной дружбы» и фразой: «Метнер стал – „враг“»[187]187
  НВ. С. 101.


[Закрыть]. В первоначальном варианте текста, однако, эта фраза заканчивалась не точкой, а точкой с запятой; далее следовало рассуждение, основанное на образах из приведенного выше стихотворного фрагмента: «„рог“, в котором старинный мой друг подавал вино жизни, стал рогом от рока; иные из наших „друзей“ гнусно вырыли пропасть из мороков лживых; сквозь все поднимаю я рог, рог с вином, поднесенным мне некогда: пью за старинного друга!»[188]188
  Там же. С. 587.


[Закрыть]. Это однозначно сформулированное приглашение к примирению (хотя бы и с беспочвенным обвинением в адрес мифических «друзей», якобы разжигавших конфликт) Белый ввести в окончательный текст книги не решился: в конечном счете возобладали, видимо, те же соображения и эмоции, которые и для Метнера оставались неизбывными даже после смерти его «старинного друга».

А. В. Лавров

Археографическая справка

Переписка Андрея Белого и Э. К. Метнера публикуется впервые в полном объеме известных нам текстов по автографам или копиям с автографов (часть писем Метнера), хранящимся в Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки (Москва) в фондах Андрея Белого (ф. 25) и Э. К. Метнера (ф. 167). Отдельные письма отложились в фонде Н. П. Киселева (ф. 128) и в фонде Андрея Белого в ГЛМ. Архивные шифры указываются в примечаниях к каждому письму, там же сообщаются библиографические сведения о ранее осуществленных публикациях данного письма или фрагментов из него. При этом не учитываются цитаты из публикуемых писем, более или менее пространные, приводимые в ранее изданных статьях и монографиях.

Письма публикуются в соответствии с современными орфографическими и пунктуационными нормами, но с сохранением отдельных специфических индивидуальных особенностей, наличествующих в автографах (в том числе искаженные написания имен собственных и названий). Описки и иные внешние погрешности текста исправляются без оговорок; синтаксические и прочие несогласованности исправляются без оговорок в тех случаях, когда правильное написание может быть восстановлено однозначно.

Тексты телеграмм не включаются в основной корпус переписки, но приводятся в комментариях.

Условные сокращения

Белый – Блок – Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919 / Публикация, предисловия и комментарии А. В. Лаврова. М.: Прогресс-Плеяда, 2001.

Белый – Петровский – Андрей Белый – Алексей Петровский. Переписка 1902–1903 / Вступительная статья, составление, комментарии и подготовка текста Джона Малмстада. М.: Новое литературное обозрение, 2007.

Блок – Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. М.: Наука, 1997 – (издание продолжается).

«Ваш рыцарь» – «Ваш рыцарь»: Андрей Белый. Письма к М. К. Морозовой. 1901–1928 / Предисловие, публикация и примечания А. В. Лаврова и Джона Малмстада. М.: Прогресс-Плеяда, 2006.

ЛН. Т. 92. Кн. 3 – Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вступительная статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публикация Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. М.: Наука, 1982. С. 153–539.

ЛН. Т. 105 – Литературное наследство. Т. 105. Автобиографические своды: Материал к биографии. Ракурс к дневнику. Регистрационные записи. Дневники 1930-х годов / Составители А. В. Лавров и Дж. Малмстад. Научный редактор М. Л. Спивак. Отв. ред. А. Ю. Галушкин, О. А. Коростелев. М.: Наука, 2016.

МДР – Андрей Белый. Между двух революций / Подготовка текста и комментарии А. В. Лаврова. М.: Художественная литература, 1990 (Серия литературных мемуаров).

Метнер – Метнер Н. К. Письма / Составление и редакция З. А. Апетян. М.: Советский композитор, 1973.

НВ – Андрей Белый. Начало века / Подготовка текста и комментарии А. В. Лаврова. М.: Художественная литература, 1990 (Серия литературных мемуаров).

Ницше – Ницше Фридрих. Сочинения: В двух томах / Составление, редакция, вступительная статья и примечания К. А. Свасьяна. Т. 1–2. М.: Мысль, 1990.

О Блоке – Андрей Белый. О Блоке: Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи / Вступительная статья, составление, подготовка текста и комментарии А. В. Лаврова. М.: Автограф, 1997.

Письма к матери – «Люблю Тебя нежно…» Письма Андрея Белого к матери. 1899–1922 / Составление, предисловие, вступительная статья, подготовка текста и комментарии С. Д. Воронина. М.: Река Времен, 2013.

Симфонии – Андрей Белый. Собрание сочинений: Симфонии / Составление, подготовка текста, послесловие и комментарии А. В. Лаврова. М.: Дмитрий Сечин, 2014.

Соловьев – Соловьев Владимир. Стихотворения и шуточные пьесы / Вступительная статья, составление и примечания З. Г. Минц. Л.: Советский писатель, 1974 («Библиотека поэта». Большая серия).

СП – 1, 2 – Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. Т. 1–2 / Вступительные статьи, составление, подготовка текста и примечания А. В. Лаврова и Джона Малмстада. СПб.; М.: Академический Проект – Прогресс-Плеяда, 2006.

ГЛМ – Отдел рукописей Государственного литературного музея (Москва).

ГЦММК – Отдел рукописей Государственного центрального музея музыкальной культуры (Москва).

ИРЛИ – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург).

РГАЛИ – Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ – Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (Москва).

РНБ – Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург).

ЦГИАМ – Центральный государственный исторический архив г. Москвы.