Текст книги "Повелитель майя"

Глава 2

Наконец шлюпка все же приблизилась к суше, но находившиеся в ней люди заметили это не сразу. Их силы были уже на пределе, и даже Вальдивия вынужден был констатировать, что его сознание туманится от тропической жары. Рамиро первым заметил тоненькую, расплывчатую пурпурную полоску, появившуюся вдоль голубой линии горизонта. Из-за качки она то поднималась, то опускалась, а потому рассмотреть ее как следует было невозможно: она словно бы пыталась ускользнуть от взгляда, подобно иллюзии. Своебразный мираж в водной пустыне. Полчаса спустя, когда Рамиро убедился, что это и вправду земля, он сказал об этом остальным.

Пабло радостно заорал и, забыв о правилах этикета, обнял своего командира. Вальдивия похлопал по плечу этого матроса средних лет, который, несмотря на недоедание, умудрялся каким-то образом оставаться толстым. Больше всех, увидев сушу, возликовала Эсмеральда. Она немедленно разбудила обессиленную Риту и сообщила ей, что у них вновь появилась надежда. Неподвижный Эронимо молча смотрел вперед, на приближающуюся линию берега. Его пальцы крепко сжимали небольшой крест, висевший у него на шее на простеньком шнурке. Гонсало неустанно вглядывался в песчаный берег, в густые заросли, становившиеся все отчетливее.

Люди в шлюпке были настолько истощены, что могли лишь молча таращиться на спасительную землю.

– Почему вы просто сидите и смотрите? – спросила Эсмеральда, оглядываясь по сторонам. – Рите нужны вода и тень. Разве мы не можем двигаться побыстрее?

– Можем, – ответил Рамиро, хватая пригодное для гребли весло и вставляя его в уключину.

– Да, можем, – кивнул Вальдивия, стоя на корме. – Пабло, раз уж ты так взбодрился, берись-ка за второе весло.

– Будет сделано, сеньор.

Эронимо, очнувшись от задумчивости, схватил поломанное весло и стал грести им – так энергично, как мог. Остальные, несмотря на слабость, постепенно приходили в себя; они испытывали восторг от осознания того, что спасены. Однако людям казалось, что берег приближается слишком уж медленно.

Когда они смогли рассмотреть песчаное дно, некоторые из мужчин решительно спрыгнули в воду и потащили шлюпку к белому пляжу.

Те, у кого еще хватало сил самостоятельно ковылять по дну до берега, стали помогать тем, у кого их уже не осталось. Нарушив всеобщее молчание, Гонсало произнес:

– Капитан, есть идеи, что это за место?

– Нет. Эти земли не указаны ни на одной из известных мне карт. После кораблекрушения, случившегося к югу от Ямайки, мы дрейфовали главным образом на запад, так что теперь находимся далеко на север от Дарьена. Возможно, мы открыли какую-то новую землю и тем еще больше приумножили славу Испании, – сказал он с едва заметной иронией. – Вообще-то, – продолжил капитан, – если мы сумели добраться до этого места живыми, то вслед за нами сюда наверняка доберутся и другие. Когда мы находились под командованием Бальбоа, ситуация несколько раз была весьма критичной, но…

– Да, я знаю. Посмотрим, что будет дальше, – произнес Гонсало.

– Нам надо быть осторожными, – сказал Диего; от его офицерской рубашки из тонкой ткани остались лишь лохмотья. – Сеньор, если на этом острове есть индейцы или кто-нибудь еще, мы не сможем с ними сразиться.

Слегка приподняв бровь, Вальдивия посмотрел на Диего, а затем окинул взглядом береговую линию.

– Да, – сказал он коротко.

Как и остальные, ступившие на этот берег, Вальдивия знал: отношения между испанцами и туземцами отнюдь не были мирными. Превосходство испанцев обеспечивалось мощными арбалетами, аркебузами и стальными мечами, а у их маленькой невооруженной группы подобных преимуществ не было.

Наконец шлюпка причалила к усыпанному известняком песчаному пляжу. Берег был довольно крутым и узким, поскольку вел к известняковым холмам, которые в некоторых местах были покрыты лиственной растительностью высотой всего в несколько дюймов. В дюжине ярдов от берега начинались темные густые заросли. Песчаный пляж был узким, на север и юг, сколько хватало глаз, – эдакая узенькая граница между морем и неровным берегом. Сам лес был не таким высоким и густым, как в Дарьене, но деревья росли довольно близко друг к другу, и под освещенной ярким солнцем верхней границей лесного полога виднелись листья пальм.

У большинства деревьев были маленькие зеленые или серо-зеленые листья. У многих стволы были тонкими и светлыми, однако кора самых толстых из них была красноватой. Под ними вдоль всей береговой линии росли похожие на папоротник кусты вперемежку с низенькими пальмами. С деревьев повыше свисали лианы. Их побеги слегка покачивались на ветру. Кроме шума прибоя, почти никаких звуков слышно не было: ступившие на берег испанцы смогли различить лишь крики птиц и в глубине леса что-то похожее на трескотню обезьян.

Из тринадцати выживших по меньшей мере трое – включая Риту – были, как показалось Вальдивии, на грани смерти от изнеможения. Остальные стояли на берегу, вопросительно глядя на своего командира в ожидании указаний. Дав Эронимо возможность прочесть благодарственную молитву (что тот и сделал, сбиваясь и с трудом произнося слова), капитан с рассеянным видом потер повязку на руке. Затем он заговорил – тихо, но решительно:

– Как все вы понимаете, первое, что мы должны сделать, – это найти источник питьевой воды. Однако на это может уйти некоторое время. Поэтому давайте начнем с поиска фруктов, кокосов, гуайявы, чего угодно… – Он жестом указал на трех мужчин: – Пабло, Хуан, Алонсо, двигайтесь сначала на юг, а затем…

Боцман Рамиро, который, несмотря на небольшой рост, был не робкого десятка, не дожидаясь указаний, поковылял в сторону джунглей. Однако вскоре он с ужасом вскрикнул, и этот крик заставил всех обернуться к прогалине в стене леса.

Оттуда появилась небольшая группа идущих друг за другом людей. Но что это были за люди! Когда они вышли на пляж, испанцы разом замолчали, таращась на странную процессию. Коренастые воины были пониже европейцев, но явно обладали большой физической силой. Из одежды на них были лишь небольшие куски материи, обмотанные несколькими слоями вокруг талии и между ног. Обнаженная медная кожа сияла на солнце. Воины шли по пляжу, выстроившись в шеренгу.

Тела некоторых из них были покрыты затейливыми татуировками. У других были увесистые украшения в ушах и носу. Уши у кое-кого из туземцев были так сильно исколоты и изрезаны, что умышленно нанесенные раны образовывали замысловатые узоры. Носы были крючковатыми, деформированные лбы – скошенными. Некоторые туземцы раскрасили лица в черный и красный цвета. Они держали в руках деревянные копья, луки и стрелы – или же деревянные мечи с прикрепленными к ним с двух сторон острыми камнями.

Последний вышедший из леса заставил Риту – и даже нескольких солдат – ахнуть. Он был намного выше остальных. Его лицо прикрывала жуткого вида резная деревянная маска, чем-то похожая на разъяренную звериную морду. Внизу и по бокам маска была украшена яркими перьями и ракушками. Затейливая накидка из перьев свисала с плеч туземца до самых лодыжек, а вокруг талии была намотана пятнистая шкура ягуара. Когда человек подошел поближе, застывшие на месте испанцы увидели, что нос и уши у него тоже проколоты. В них виднелись драгоценные украшения. Поравнявшись с испанцами, туземец приоткрыл толстогубый рот. При этом обнажились передние зубы. Они были инкрустированы цветными камнями и заточены, из-за чего напоминали звериные клыки.

Вальдивия сделал несколько шагов вперед и развел руки в стороны, надеясь, что этот жест будет воспринят туземцами как дружественный.

– Мы – испанцы из Дарьена, – медленно произнес он. – Это к югу отсюда. Мы потерпели кораблекрушение.

На лице под огромной резной маской появилась едва заметная улыбка. Туземец небрежно обернулся назад, к двум своим спутникам, которые вместо оружия несли в руках большие глиняные сосуды и головы у которых – в отличие от голов воинов – были полностью обриты. Эта парочка тут же поспешно бросилась вперед и с боязливым видом присела на корточки у ног своего предводителя. Тот указал на испанцев. Когда два туземца с обритыми головами выступили вперед, Гонсало и несколько других испанцев пошли им навстречу, однако Вальдивия жестом остановил их и принялся ждать.

Один из бритоголовых туземцев взял высушенную тыкву, которая висела на веревке, обмотанной вокруг талии, и погрузил ее в глиняный сосуд. Затем протянул высушенную тыкву Вальдивии. Тот, опустив взгляд и увидев, что в ней вода, улыбнулся и кивнул предводителю туземцев в знак благодарности. Капитан ограничился лишь несколькими глотками, чтобы не заболеть и соблюсти свое достоинство. Обернувшись, он передал сосуд стоявшему позади него Диего. Тот, последовав примеру Вальдивии, сделал несколько глотков и передал сосуд дальше. Прохладная жидкость потекла по потрескавшимся губам в пересохшие рты.

Когда сосуд передали Эронимо, он первым делом стал поить своих товарищей, которые от истощения уже не могли стоять на ногах и потому сидели на земле. Когда священник помогал им пить, на его глазах выступили слезы радости, и он мысленно поблагодарил Господа за милосердие и мудрость. Бог сохранил ему жизнь – как полагал Эронимо, для того, чтобы он продолжал служить Ему среди дикарей. Поднеся наконец сосуд к своим губам и взглянув при этом в белое тропическое небо, священник почувствовал, что в его пересохший рот медленно течет не просто прохладная жидкость. Он ощущал, как по всему его телу разливается благодать.

Предводитель индейцев наблюдал за этой сценой с равнодушным видом. Когда все испанцы утолили жажду, он жестом велел им идти следом за ним в лес. Вальдивия в ответ поднял руку и показал на тех, кто сидел на песке. Предводитель индейцев издал несколько гортанных звуков. Некоторые из его спутников тут же подошли к сидевшим, обхватили руками их туловища и попытались помочь им подняться. Однако Вальдивия снова стал возражать, объясняя и словами, и жестами, что следует оставить этих людей здесь и дать им возможность отдохнуть. На его лице появилась озабоченность, а на лице предводителя индейцев – сначала вопрос, а затем насмешка. Он тихо произнес лишь одно слово: «Ко-отен», после чего отвернулся. Его спутники стали увлекать за собой изможденных испанцев – кого несли, кого просто тащили. Какие бы мысли ни пришли при этом в голову Вальдивии, он ничего не сказал и пошел следом за остальными.

Глядя на все это, Гонсало вдруг почувствовал сильное желание дать деру. Но куда ему бежать? Все его товарищи – кто как мог – уже последовали за индейцами. Несколько туземцев шли сзади, чтобы подгонять отстающих. Услышав позади себя гортанные звуки, Гонсало оглянулся и увидел, что двое туземцев принялись ломать шлюпку. От инстинктивного желания убежать сердце Гонсало забилось быстрее, однако он понимал, что скрыться ему не удастся – по крайней мере, в данный момент. Хотя еще не было нанесено ни одного удара, туземцы наверняка готовы были пустить оружие в ход.

Испанцы, переступая через низкий кустарник, двинулись вслед за индейцами вверх по склону, начинавшемуся за пляжем, после чего углубились в лес. Тропа, петлявшая среди лабиринта из деревьев и подлеска, была очень узкой и неудобной, однако туземцы в своих сандалиях шли по ней довольно быстро, подталкивая испанцев, которые начинали отставать. Никто ничего не говорил, но до Гонсало доносилось множество звуков: шуршание растений, хлеставших по ногам шагающих людей, тихие вздохи Риты Эрнандес, идущей прямо перед ним, тяжелое дыхание старого Дионисио, писк летавших вокруг насекомых, поедавших других или же, наоборот, становившихся чьей-то жертвой, пронзительные крики птиц из глубины джунглей… Однако самым громким ему казался шум крови в ушах.

Разум Гонсало туманился от жары и изнеможения. Когда он взглянул на потную кожу идущего впереди индейца, его мысли обратились в прошлое и перед его мысленным взором предстала совсем другая группа туземцев – тех, которые шли по грязным улочкам Дарьена. А еще мысленным взором он увидел молодого бородатого солдата в стальной кирасе и шлеме. Этот солдат шел рядом с индейцами, держа в руке меч и подгоняя им туземцев. Всмотревшись в лицо с угловатыми чертами и выразительными серыми глазами, Гонсало тяжело вздохнул и отвел взгляд в сторону, на джунгли, которые были уже не воображаемыми, а вполне реальными.

Лес вокруг них становился все более густым. Длинные отростки лиан свисали сверху, словно огромная зловещая паутина, не позволявшая лучам солнца достигать земли. На тропинке все чаще и чаще появлялись участки невытоптанной травы и низкого кустарника, который задевали лодыжки и колени идущих. То справа, то слева иногда виднелись небольшие водоемы со стоячей водой, покрытой зеленой пленкой. Возле одного из таких водоемов индейцы наконец остановились.

Они не издавали ни звука, и когда некоторые испанцы начали тихонько переговариваться, туземцы стали бросать на них мрачные взгляды, и это заставило их замолчать. Тяжело дыша, но стараясь при этом не делать глубоких вдохов, от которых могла закружиться голова, Эронимо опустил взгляд на свой крест, висевший на груди, и попытался мысленно помолиться. Вообще-то он пробовал молиться на протяжении всего пути, однако из-за вихря новых ощущений его мысли беспорядочно роились в голове, а физических и душевных сил хватало лишь на то, чтобы идти вперед.

Однако во время передышки у водоема Эронимо смог отвлечься и вспомнить о том, как был послушником. Мысленным взором он увидел, как часами стоял на коленях на влажном каменном полу в тишине и тоскливом одиночестве. И вот теперь ему нужно было снова собрать всю волю в кулак, чтобы пройти через новое испытание, уготованное для него Господом. Эронимо начал было мысленно произносить хорошо знакомую ему молитву, но вдруг что-то отвлекло его внимание. Он поднял взгляд и уставился на гниющий ствол, видневшийся по другую сторону тропинки. На нем, то складывая, то расправляя крылышки, сидела гигантская оранжево-черная бабочка – на единственном освещенном солнцем участке, который Эронимо увидел в этом лесу. Священник стоял неподвижно, следя за ритмичными движениями крылышек, которые были размером с его ладонь. Не было слышно ни звука. Внезапно Эронимо почувствовал облегчение во всем теле, и у него – как это бывало и раньше – возникло ощущение, что на него снизошла Божья благодать, когда бабочка неожиданно взмахнула своими переливающимися крыльями и в одиноком луче солнечного света полетела через лес в сторону моря.

Индейцы вновь тронулись в путь, и испанцы последовали за ними. Через некоторое время тропа начала расширяться и на небольших полянах среди леса стали появляться близко стоявшие друг к другу жилища. Наконец взорам испанцев предстало нечто напоминающее окраину селения. Овальные и прямоугольные однокомнатные строения были сделаны из тонких вертикальных палок, связанных друг с другом. Стены хижин побольше были оштукатурены и побелены.

Над палками, высота которых ненамного превышала человеческий рост, виднелись покатые коричневые крыши, устланные пальмовыми листьями и мелкими ветками. В хижинах был один вход – без двери, однако кое-где завешенный одеялом. Внутри одного из жилищ Эронимо увидел маленькую скамью и стоявший у стены стол, а внутри другого – плетеную циновку, уложенную на низкую деревянную раму. В центре каждой хижины имелось нечто вроде очага. Подходя к центру селения, испанцы заметили несколько домов со стенами, выложенными из маленьких камней и каменных обломков. Стены эти, видимо, когда-то были аккуратно оштукатурены, но теперь сквозь штукатурку во многих местах проглядывала потрескавшаяся кладка.

Перед домами, глядя на входящую в селение странную процессию, стояли или сидели на корточках низкорослые мужчины с кожей медного цвета, темными волосами, выступающими вперед носами и странными покатыми лбами.

Как и у воинов, их одежда состояла лишь из набедренных повязок и сандалий, однако у большинства из них было меньше украшений. При виде пленников часть туземцев так и осталась сидеть на корточках перед своими жилищами; другие же, поднявшись, стали спрашивать о чем-то у воинов, после чего устремились следом за медленно двигавшейся процессией.

Женщины молча стояли у входов в хижины или же хлопотали рядом с ними по хозяйству. Они были одеты в белые прямоугольные платья, вышитые узорами, или же в юбки, представлявшие собой кусок ткани, обернутый вокруг талии и бедер, и простенькие рубашки. У многих из них волосы были стянуты в узел на затылке, открывая покатые лбы. Некоторые женщины что-то ткали на приспособлениях, привязанных к талии, или же перемалывали зерна между двумя камнями особой формы; многие же просто стояли на порогах своих домов, так, словно до этого занимались какой-то работой, но, заметив процессию, вышли на нее поглазеть. Их темные миндалевидные глаза внимательно смотрели на бородатых существ, проходивших мимо.

Наконец процессия остановилась в центре селения. Испанцы, видевшие до сих пор лишь жилища, сделанные из палок либо маленьких камней, весьма удивились, когда их взору предстали три большие здания, построенные из гладко обтесанных известняковых блоков. Здания эти стояли в ряд у края довольно большой площади. Центральное строение было высотой по меньшей мере в три этажа и представляло собой пирамиду с потрескавшимися каменными ступенями, ведущими к маленькому помещению со стенами из кирпичей на самом верху пирамиды. Два других здания были пониже. Одно из них находилось в довольно плачевном состоянии и уже начинало осыпаться по бокам. Его увивали растения. Эти строения были похожи на разрушающиеся храмы сгинувшей цивилизации.

В передней их части виднелись входы во внутренние помещения, и испанцы сумели разглядеть, что потолки там представляют собой усеченные треугольники. На каменной поверхности над дверными проемами были вырезаны какие-то странные рисунки: нечто похожее на маску предводителя сопровождающих испанцев воинов. Другие изображения представляли собой лица с изогнутыми носами и пустыми глазницами. У одной особенно крупной фигуры было два туловища: скелет – внизу, плоть – вверху. Два больших рта с заостренными зубами были широко открыты, словно собирались что-то есть. Другие резные изображения на фасаде храма напоминали диких животных, окруженных переплетением замысловатых геометрических узоров. Все это выглядело не менее гротескно, чем горгульи на испанских соборах, однако превосходило их размерами и почему-то казалось гораздо более реалистичным.

Из центрального здания, главный вход которого располагался на высоте шести футов от земли, появилась человеческая фигура, выглядевшая одновременно ужасно и абсурдно.

Глава 3

Лоб у этого человека был очень покатым; над ним возвышался огромный убор, изготовленный в форме змеиной головы и украшенный десятками переливающихся зеленых перьев. Индеец развел руки в стороны и распахнул свою огромную пурпурную накидку, нижний край которой волочился по каменному полу, когда ее владелец проходил через дверной проем. В сильно вытянутых мочках ушей висели зеленые украшения в форме блюдца. На шее и на груди виднелись нефритовые ожерелья. Подбородок у туземца был покатым, а нижняя губа отвисала. Руки были украшены браслетами. Казалось, что худое морщинистое тело изнемогало под тяжестью всего этого великолепия.

Индеец не спеша подошел к центру некоего подобия крыльца и, с нарочито важным видом усевшись на маленькую каменную скамью, высокомерно посмотрел сверху вниз на своих воинов и их пленников. Вскоре из здания поменьше появились два человека, абсолютно не похожие на остальных. Они были облачены в хлопковые одеяния, подолы которых доходили почти до пят. Длинные распущенные волосы были грязными. Парочка поднялась по кривой лестнице и встала с двух сторон от своего вождя.

Индеец, командовавший воинами, пленившими испанцев, вышел вперед и начал что-то тихо обсуждать с вождем и стоящими по бокам от него двумя мужчинами. Гонсало, напряженно вслушивавшийся в разговор и пытавшийся уловить интонацию, догадался, что предводитель воинов коротко отчитывается перед вождем в произошедшем, и это почему-то успокоило испанского солдата. Эронимо же казалось, что сейчас решается их судьба и все может закончиться очень плохо. Однако священник мысленно сказал самому себе, что он и его спутники не сделали ничего такого, что могло бы вызвать опасения у этих людей. Они, испанцы, были всего лишь жертвами кораблекрушения. Жители этого селения, похоже, преуспевали, пусть даже его центральная площадь и казалась заброшенной. Господь, конечно же, заставит этих язычников сохранить пленникам жизнь, чтобы те могли прославлять Его среди туземцев.

Внезапно предводитель туземных воинов обернулся и произнес короткий приказ: «Иток». Пленников тут же повели куда-то через площадь. Вальдивия оглянулся на ходу и посмотрел на вождя, облаченного в пурпурно-зеленые одеяния. Тот открыл рот, словно бы желая что-то сказать, но не промолвил ни слова. Капитан стал глядеть прямо перед собой, стараясь не отставать от остальных. Испанцев повели (некоторых из них пришлось тащить или даже нести) на другую сторону площади, а затем – на очищенную от деревьев и прочей растительности поляну возле леса.

– О господи!.. – пробормотал Эронимо. – Это же клетка.

Это приспособление мало чем отличалось от клетки для кур. Оно было сделано из крепких жердей, связанных друг с другом; конструкция была не более четырех с половиной футов высотой и не более двенадцати футов шириной. Всех испанцев – одиннадцать мужчин и двух женщин – спешно затолкали в нее через имевшуюся дверцу, а затем клетку закрыл индейский воин, державший в руке деревянный меч с прикрепленными к нему с двух сторон острыми камнями. Воин, присев на корточки, расположился в нескольких футах от входа. Испанцев охватило отчаяние и желание выбраться отсюда, однако все они были измождены и никто из них не рискнул бы противостоять индейцам, которые явно превосходили их числом.

Дионисио – высокий пожилой солдат, который отправился в экспедицию из Дарьена в Санто-Доминго (где, он надеялся, его ожидала более легкая жизнь), взвыв, рухнул на землю в дальнем углу клетки. К стенаниям старика вскоре присоединились всхлипывания Риты. Эсмеральда, которая была старше и сильнее ее и проявляла больше оптимизма, чем кто-либо другой в их маленькой группе, придвинулась к подруге.

Эсмеральда Фелипа прибыла в Новый Свет лет десять назад. Она была женой торговца – тощего нервного мужчины, который вскоре после приезда умер от странной лихорадки, успев создать на Эспаньоле небольшую торговую компанию. Горе женщины усиливалось осознанием того, что ее муж согласился отправиться в Новый Свет главным образом из-за ее уговоров. К счастью, его наследникам в Испании не оставалось ничего иного, кроме как позволить Эсмеральде руководить компанией покойного мужа, и она справилась со своим горем и нелегким финансовым положением, увеличив масштабы деловой активности. Теперь ее компания экспортировала черную патоку и импортировала мануфактурные испанские изделия, которые затем продавали на Эспаньоле и в Дарьене. Благодаря компетентности и уверенности в собственных силах Эсмеральда вскоре завоевала уважение таких закаленных ветеранов Вест-Индии, как Вальдивия и Гонсало… Сейчас она попыталась успокоить Риту, и ей по крайней мере удалось добиться того, чтобы молодая женщина перестала всхлипывать.

Остальные испанцы хранили молчание, оглядываясь в сгущавшихся сумерках по сторонам, и лишь иногда косились на Вальдивию – в надежде на то, что он скажет что-нибудь соответствующее ситуации. Алонсо сильно вспотел. Он водил ладонями вверх-вниз по своим ногам, облаченным в панталоны. Рамиро, тяжело дыша, сжал кулаки так сильно, что они побелели. Лицо Пабло впервые за все это время стало отрешенным – должно быть, он чувствовал себя так, будто заблудился в одиночку в этих бескрайних джунглях.

Капитан, сидя на земле в центре клетки и выводя в пыли какие-то непонятные узоры, вскоре нарушил молчание:

– Кто-нибудь, пожалуйста, успокойте старика. Это еще не конец. Мы будем вести себя мужественно, и индейцы проникнутся к нам уважением. – Он посмотрел поочередно на своих товарищей, стараясь при этом встретиться с каждым из них взглядом. – Не думаю, что туземцы уже решили, что с нами делать. Мы для них – нечто новое. Завтра у нас будет возможность пообщаться с ними. А пока что туземцы должны привыкнуть к мысли о том, что мы находимся здесь, рядом с ними.

– Мы должны надеяться, – тихо сказала Эсмеральда.

– Да, – произнес Диего. – В их вожде есть что-то благородное.

Эронимо все сильнее охватывала тревога, но он изо всех сил старался сохранять невозмутимость. А еще как мог успокаивал старого солдата. Забота о Дионисио давала священнику возможность почувствовать себя кому-то нужным и отвлечься от ужасных мыслей о том, что его страстное стремление нести Слово Божие в Новом Свете ожидает унизительный конец. Именно внутренняя сила – в сочетании с рьяным стремлением выполнять свои обязанности – неизменно поддерживала Эронимо на пути к жизни, исполненной смысла.

– Мы должны все вместе помолиться Господу и попросить Его даровать нам спасение, – сказал он тихим голосом из угла клетки, где сидел, обняв Дионисио за плечи.

– Да, помолитесь за нас, святой отец, – ответил Вальдивия. – Давайте все встанем на колени.

Пока Эронимо молился о том, чтобы Господь придал им силы и помог вырваться из плена, Гонсало прислонился спиной к задней решетчатой стене клетки, навалившись на нее всем телом. Он не исключал, что положение, в котором они оказались, было безнадежным, но искал в своей душе мужество и пытался понять, как ему сейчас поступить. Возможно, у них еще появится шанс изменить свою судьбу.

Гонсало всегда вел себя решительно; будучи солдатом, он сражался и, повинуясь приказу, убивал совершенно незнакомых ему людей. Долгие раздумья зачастую были для него непозволительной роскошью. Перед мысленным взором Гонсало появились и исчезли сверкающие мечи и окровавленные полуголые тела. Хотя порой он действовал необдуманно, он знал, что может наступить момент, когда ему придется напрячь мозги. И не сомневался, что готов к этому. Гонсало не собирался умирать в клетке от голода.

Меньше чем через час, когда испанцы, немного успокоившись после разговора со своим командиром и привычных молитв Эронимо, задремали, пришли четыре туземца. Они принесли большие чаши с едой. Пленников это удивило. В чашах была отнюдь не тюремная жиденькая каша: им принесли разрезанные на большие куски оранжевые и зеленые экзотические фрукты (названия некоторых были им знакомы), дичь, запеченную со специями в банановых листьях, и плоские кукурузные лепешки.

Испанцы принялись за еду – поначалу очень осторожно, ведь они не знали, что на уме у захвативших их индейцев. Кроме того, Вальдивия посоветовал соотечественникам не есть слишком много после того, как они продолжительное время голодали в шлюпке под жаркими лучами солнца. Никто не произносил ни слова. Пленники передавали друг другу чаши, ели, делали перерыв, а затем снова ели. Утолив голод, испанцы немного расслабились.

– Это, должно быть, хороший знак, – предположил Рамиро. – Не сказал бы, что мы кормим пленников так же хорошо, а потому нас, возможно, не ждет ничего ужасного.

– Согласен, – сказал Вальдивия. – Нужно постараться извлечь из всего этого максимальную пользу. Еда – весьма неплохое начало.

– Но не забывайте о том, что нам неизвестны их обычаи, – возразила Эсмеральда. – Пока что туземцы ведут себя как-то непоследовательно… Сначала эта клетка… А затем вдруг хорошая еда. Впрочем, нас, возможно, ожидает кое-что получше, когда туземцы поймут, что нам можно доверять. Нужно надеяться на лучшее, однако, конечно, не стоит быть наивными.

Пабло с удовольствием набивал себе желудок.

– Да, еда неплохая, – сказал пожилой моряк, окидывая клетку взглядом и улыбаясь щербатым ртом, – но вот устраивался я получше даже на самых захудалых постоялых дворах во Франции.

Его незатейливая шутка вызвала сначала еле слышные смешки, однако затем смех стал громче. Глядя друг на друга, испанцы то замолкали, то вновь начинали хохотать. Смех ослабил душевное напряжение и так увлек их, что они не сразу обратили внимание на негромкие звуки барабана, донесшиеся с площади.

Когда стемнело, пленники увидели наверху каменных зданий отражение большого костра и факелов, горящих на главной площади. Резные изображения на фасадах, казалось, извивались и корчились в мерцающем янтарном свете. Часом позже к ударам барабана добавились новые звуки – какие-то потусторонние завывания и длинные, пронзительные трели керамических свистков. Наверху одного из строений два туземца, держа у рта огромные морские раковины, дули в них, словно отвечали на жуткую музыку, доносящуюся снизу. Барабанные ритмы зазвучали уже иначе. Некоторое время спустя они опять стали меняться, усиливаясь, ускоряясь. Стук не утихал ни на минуту. Со стороны площади донесся аромат, похожий на запах сжигаемого ладана.

Военачальник, как прозвали его испанцы, подошел по тропинке к двери клетки. Сейчас он с головы до ног был выкрашен в красный цвет. На нем был огромный головной убор из зеленых перьев – такой же, как у вождя, которого испанцы видели раньше наверху каменного здания. Следом за военачальником шли десять воинов – тоже с разукрашенными телами и явно в приподнятом настроении – возможно, даже пьяные. На том из них, кто шагал сразу за военачальником, была длинноносая красная маска.

Эту короткую процессию замыкал длинноволосый человек с изможденным морщинистым лицом, облаченный в белые одежды. Его череп казался еще более деформированным, а глаза – еще более дикими, чем тогда, когда испанцы увидели его в первый раз. Один из туземных воинов открыл дверцу, и длинноволосый мужчина указал жестом на Вальдивию. Воин схватил командира испанцев за здоровую руку и повел его за собой по тропинке. Затем длинноволосый указал на Диего и Хуана – двух офицеров, обрывки изящной одежды которых свидетельствовали об их более высоком социальном статусе. После молчаливый пожилой индеец еще раз осмотрел пленников, остановив взгляд сначала на Гонсало (который находился в глубине клетки и, отвернувшись, вглядывался куда-то в ночную темноту), а после на моряке Каталане, лицо которого под взглядом индейца невольно перекосилось. Длинноволосый кивнул – и Каталану тоже увели. Дверца закрылась.

Барабанный бой становился все громче. Из толпы, собравшейся на площади перед главным зданием, начали доноситься вопли.