Текст книги "В клетке. Вирус. Напролом"

– Понял, – сказал я.

– Второй пункт: не забудьте, что в четыре часа доктор Аль придет заниматься вашим коренным зубом. Возможно, вы захотите перед этим уменьшить чувствительность тела. Доктор сказала мне, что, скорее всего, работы предстоит много.

– Это нечестно – зубами не пользуюсь, а все равно кариес, – попытался пошутить я.

– Третий пункт: заходила ваша мама и просила напомнить вам, чтобы вы были у них ровно в семь вечера. Она хотела, чтобы я непременно передала, что прием устраивается в вашу честь по случаю вашей новой работы и вам не следует конфузить ее опозданием.

– Не буду конфузить, – пообещал я.

– А я хочу напомнить вам: скажите своей маме, что передавать сообщения – это не моя работа, тем более что ваша мама сама вполне способна с вами связаться.

– Знаю. Извините.

– Мне нравится ваша мама, но если она не оставит своих гребаных эдвардианских манер, мне придется отравить ее хлороформом.

– Справедливо, – сказал я. – Я поговорю с ней, Миранда. Обещаю.

– Ну ладно. Дайте знать, если пролежень начнет беспокоить. Вот же беда с ним!

– Непременно. Спасибо, Миранда, – сказал я.

Она отсоединилась, и я снова переключился на Ванн:

– Прошу прощения.

– Все в порядке? – спросила она.

– У меня пролежень, – сообщил я.

– Это опасно?

– Все нормально. Моя сиделка меня поворачивает.

– Представляю себе, – проговорила Ванн.

– Добро пожаловать в мир хаденов, – объявил я.

– Возможно, я не слишком разбираюсь в этом, но странно, что у вас нет одной из тех «колыбелей», которые создали специально, чтобы не допускать пролежней, поддерживать мышечный тонус и все такое прочее.

– Есть, – сказал я. – Просто я легко покрываюсь язвами. Такая болезнь. Никак не связанная с синдромом Хаден. Я бы страдал от нее, даже если бы не был, – я шевельнул рукой, показывая на свой трил, – вот этим.

– Да, не позавидуешь.

– У каждого свои проблемы.

– Ладно, давайте вернемся к Беллу, – предложила Ванн. – Что-нибудь еще мы можем придумать?

– Нужно ли нам принять во внимание его сестру? – спросил я.

– С какой стати? – удивилась Ванн.

– Не знаю. Возможно, потому, что Кассандра Белл – самый известный в стране хаден-сепаратист и в данное время организует общую забастовку и тот протестный марш, о котором вы мне напоминали?

– Я знаю, кто она, – заметила Ванн. – Я спросила, почему вы считаете ее причастной.

– Я так не считаю. Но мне кажется, когда прежде ничем не засветившийся интегратор оказывается братом лидера хаденского радикального движения, вовлеченным в дело о предполагаемом убийстве, и использует свое тело как оружие, нам стоит учитывать все аспекты.

– Хмм, – промычала Ванн и снова уставилась в тарелку.

– Ну что, – спросил я после минутного молчания, – я прошел тест?

– Какой-то вы колючий, – сказала Ванн.

– Нервничаю. Всего второй день на работе – и первый с вами. Вы мой старший напарник. Мне хочется знать, как вам со мной.

– Шейн, я не собираюсь выдавать вам каждую пару часов призы за участие. И я не такая уж загадочная женщина. Если вы меня взбесите или задолбаете, я уж как-нибудь дам вам знать.

– Договорились, – согласился я.

– Поэтому перестаньте беспокоиться о том, как вы что-то делаете, и просто выполняйте свою работу. Делитесь со мной своими мыслями, не ждите, пока я спрошу. От вас требуется только внимательность.

– Например, как сегодня, когда вы посмотрели на меня в офисе Дэвидсона.

– Когда вы собирались поспорить с Дэвидсоном на предмет того, что интеграторы и трилы, в принципе, одно и то же? Да, это пример. Я рада, что вы поняли намек. Не стоило помогать Шварцу.

– А ведь он прав. Шварц то есть, – указал я.

Ванн пожала плечами.

– По-вашему, мне следует помалкивать всякий раз, когда кто-нибудь несет ахинею либо попросту лжет о хаденах? – спросил я. – Просто хотелось бы прояснить, о чем именно вы просите.

– Я говорю о том, что надо правильно оценивать, когда стоит говорить, а когда молчать. Бывают ситуации, когда надо попридержать правду. Вы же, как я поняла, привыкли говорить кому угодно и когда угодно все, что думаете. Милая привычка любимого сына богатой семьи.

– Да ладно вам, – сказал я.

– Это не критика, а лишь наблюдение. Шейн, говорить когда угодно и кому угодно – не наша работа. Наша работа – наблюдать, учиться и решать проблемы.

Ванн закинула в рот последний кусок карнитас и полезла в карман жакета за электронной сигаретой.

– Я попытаюсь, – пообещал я. – Но у меня не всегда получается заткнуться.

– Вот поэтому у вас и есть напарник, чтобы спустить на него пар. Потом. А пока давайте вернемся к работе.

– Куда теперь?

– Я бы хотела получше рассмотреть тот номер в отеле, – сообщила Ванн и затянулась сигаретой. – Тринх устроила нам слишком уж быструю экскурсию. А хочется потанцевать помедленней.

Глава 4

– Как-то не похоже на «Уотергейт», – заметил я, когда мы спустились на третий подвальный этаж здания Бюро.

– Мы не идем в «Уотергейт», – объявила Ванн и пошла по коридору.

Я поспешил следом:

– Я думал, вы хотели еще раз взглянуть на номер.

– Хотела. Но теперь возвращаться туда бессмысленно. Полиция там уже поработала. Тринх со своими людьми при обыске наверняка все безнадежно испортила, и никаких следов не найти. Я даже не удивлюсь, если она разрешила отелю провести в номере уборку. Это как раз в ее стиле. – Ванн остановилась перед какой-то дверью и добавила: – Поэтому мы взглянем на номер прямо здесь.

«Визуализационная аппаратная», – прочитал я на прикрепленной рядом с дверью табличке.

– Заходите, – пригласила Ванн и открыла дверь.

За дверью оказалась комната примерно шесть на шесть метров. Белые стены были абсолютно голыми, только в каждом углу висел проектор, а возле одной стены за выставленными в ряд мониторами стоял техник. Увидев нас, он улыбнулся:

– Агент Ванн, вы вернулись?

– Вернулась, – подтвердила она и указала на меня. – Агент Шейн, мой новый напарник.

– Рамон Диас, – махнув рукой, представился техник.

– Привет, – сказал я.

– Все готово? – спросила Ванн.

– Как раз заканчиваю диагностику проекторов, – ответил Диас. – Один последние несколько дней барахлил. Но у меня есть все данные, переданные полицией.

Ванн кивнула и посмотрела на меня:

– Вы загрузили свой скан номера на сервер?

– Еще до того, как мы оттуда вышли, – сказал я.

– Используем скан Шейна как основу. – она повернулась к Диасу.

– Понял, – сказал тот. – Дайте знать, когда будете готовы.

– Врубай, – попросила Ванн.

Вокруг нас возник гостиничный номер. Скан был не видеозаписью, а набором стационарных фотографий, соединенных так, чтобы получить статичное, насыщенное деталями воссоздание всего номера. Я посмотрел на него и улыбнулся. А ведь неплохая работа. Все на месте, четко, детализировано.

– Шейн, – Ванн указала на какой-то изогнутый предмет на ковре, не очень далеко от трупа, – смотрите.

– Гарнитура, – определил я. – Головной сканер и передатчик для нейронной информации. Похоже, наш неизвестный был «туристом». – Наверное, Ванн и сама это знала, но решила проверить, догадаюсь ли я.

– Хотел позаимствовать тело Белла, – добавила Ванн.

– Ну да, – подтвердил я и опустился на колени, чтобы получше рассмотреть.

Как и все гарнитуры подобного рода, эта была уникальной. По закону пользоваться услугами интеграторов могли только хадены. Но когда возникает спрос на не вполне легальные услуги, появляется черный рынок.

Гарнитура была одновременно и медицинским прибором, предназначенным для диагностики ранней стадии синдрома клетки, и средством коммуникации. Это была подделка, но очень неплохая. Она не давала «туристу» ничего даже отдаленно напоминающего настоящее и полноценное восприятие интегратора – для этого требовалась имплантированная в голову сеть, – но обеспечивала трехмерную картинку высокого разрешения, а также слабые, хотя и вполне реальные сенсорные ощущения. Само собой, в кинотеатре такого не испытаешь.

– Аппаратура довольно высокого уровня, – сказал я. – Сканер – «Фаэтон», а передатчик, похоже, от «Дженерал дайнемикс».

– Серийные номера?

– Пока ни одного не вижу. Они у нас изъяты как вещдоки? – спросил я.

Ванн взглянула на Диаса, тот оторвался от монитора и кивнул.

– Могу взять покрупнее, если хотите, – предложил Диас.

– Если ничего не найдете снаружи, попробуйте просканировать внутри, – сказал я. – На чипах процессора, вероятно, есть серийные номера – можно будет узнать, когда выпущена серия, а потом выяснить, кто владелец сканера и передатчика.

– Стоит попробовать, – согласилась Ванн.

Я встал и посмотрел на труп, лежащий на ковре лицом вниз:

– А как насчет него?

Ванн снова взглянула на Диаса.

– Пока ничего, – сказал тот.

– И как такое может быть? – спросил я. – Для получения водительских прав нужно сдавать отпечатки пальцев.

– Наши эксперты его только что получили, – пояснил Диас. – Полиция сняла отпечатки пальцев и просканировала лицо. Но в управлении иногда не спешат делиться информацией, если вы понимаете, о чем я. Поэтому мы проводим собственную экспертизу и прогоняем результаты через наши базы данных. Анализ ДНК тоже проводим. Думаю, пока вы здесь, мы успеем выяснить, кто он.

– Покажи мне скан лица, – сказала Ванн.

– Вы хотите только лицо или широкоугольный снимок, когда труп перевернули на спину?

– Широкоугольный.

Тело на полу мгновенно перевернулось. Оливковая кожа, лет тридцать пять – сорок. С этого ракурса разрез на горле выглядел намного страшнее. Косая рана тянулась от левой стороны шеи, рядом с челюстью, и уходила вниз и направо, до ямки на горле.

– Что скажете? – спросила у меня Ванн.

– Теперь понятно, почему все залито кровью. Рассечена артерия, хлестало сильно.

Ванн кивнула, но промолчала.

– И что? – поинтересовался я.

– Дайте подумать.

Пока она думала, я всмотрелся в лицо трупа.

– Он латиноамериканец? – спросил я.

Ванн все еще думала и никак не отреагировала на мой вопрос. Я посмотрел на Диаса. Тот подтащил отдельно лицо, присмотрелся:

– Хм, возможно. Мексика или Центральная Америка. Но не пуэрториканец и не кубинец, я думаю. Очень похож на метиса. Не исключено, что американский индеец.

– Из какого племени?

– Без понятия. Этнические типы – не мой конек.

Тем временем Ванн подошла к изображению трупа и стала смотреть на руки.

– Диас, битое стекло у нас в вещдоках? – спросила она.

– Да, – проверив, ответил тот.

– Шейн снял битое стекло под кроватью. Покажи мне его, пожалуйста.

Изображение номера сделало головокружительный виток, когда Диас повернул его; нас затянуло под кровать, и окровавленные осколки повисли прямо над нашими головами.

– Вот и отпечатки пальцев, – указала Ванн. – Мы знаем, чьи они?

– Пока нет, – ответил Диас.

– Что вы думаете об этом? – спросил я у Ванн.

Она снова проигнорировала вопрос и обратилась к Диасу:

– У вас есть запись офицера Тиммонса?

– Да, но плохого качества и с низким разрешением.

– Черт, я же сказала Тринх, что хочу видеть все.

– А может, она ничего и не скрывает, – сказал Диас. – Столичные копы теперь часто записывают всю смену целиком. Тогда они включают низкое разрешение, чтобы все уместилось.

– Да мне плевать, – буркнула Ванн. – Запускай, наложив на снятое Шейном изображение номера.

Комната снова крутанулась, вернувшись к привычному ракурсу.

– Включаю запись, – объявил Диас. – Из-за расположения Тиммонса картинка будет рельефной. Дрожь и скачки́ я убрал.

На кровати появился Белл с поднятыми руками. Запись пошла в реальном времени.

– Останови, – приказала Ванн.

– Сделано, – доложил Диас.

– Можешь четче показать руки Белла?

– Не уверен. Могу только увеличить, но особой четкости не будет из-за низкого разрешения.

– Тогда увеличь.

Белл дернулся и вырос, его руки потянулись к нам, словно какой-то великан решил поиграть в ладушки.

– Шейн, опишите, что вы видите, – сказала Ванн.

Я присмотрелся, но все равно не заметил то, что ожидал заметить. И вдруг понял, что имела в виду Ванн.

– Крови нет, – сказал я.

– Правильно, – подтвердила Ванн и указала пальцем. – У него кровь на рубашке и лице, но не на руках. Притом что на битом стекле полно кровавых отпечатков. Верни все назад, Диас.

Белл принял нормальный вид, и Ванн подошла к изображению трупа:

– Хотя у этого парня все руки в крови.

– Выходит, он сам себе горло перерезал? – удивился я.

– Возможно, – допустила Ванн.

– Вот уж странно так странно. Получается, это не убийство, а самоубийство. Значит, и Белла надо снимать с крючка.

– Не исключено, – сказала Ванн. – Другие версии?

– Белл мог сделать это и вытереть руки до того, как появилась служба безопасности отеля.

– У нас есть окровавленное стекло, – напомнила Ванн. – И мы можем добыть отпечатки пальцев Белла. Он должен был сдать их, когда получал лицензию интегратора.

– Его могли прервать, – заметил я.

– Могли, – без всякой уверенности сказала Ванн.

Мне вдруг пришла в голову одна мысль.

– Диас, я посылаю вам файл, – сообщил я. – Выведите его, пожалуйста, сразу как получите.

– Получил, – ответил Диас через пару секунд, а еще через пару секунд перед нами появилось изображение кресла в крыше искореженного автомобиля перед входом в отель «Уотергейт».

– И что мы тут ищем? – спросила Ванн.

– То, чего не искали, – сказал я. – То же, чего не нашли на руках Белла.

– Кровь. – Ванн внимательнее присмотрелась к креслу. – Да, ее там не видно.

– И я не вижу. Значит, велика вероятность того, что кресло вылетело из окна еще до того, как наш труп перерезал себе глотку.

– Это лишь гипотеза, – усомнилась Ванн. – Но какой смысл? – она указала на труп. – Этот парень заключает с Беллом контракт на интегрирование, а когда тот приходит, выкидывает кресло в окно и прямо у него на глазах совершает кровавое самоубийство. Зачем?

– Выбросить кресло в окно седьмого этажа – очень хороший способ привлечь внимание охраны отеля. Он хотел подставить Белла под обвинение в своем убийстве и принял меры к тому, чтобы охрана прибыла в номер вовремя.

– Что не снимает главного вопроса о том, зачем он покончил с собой прямо на глазах Белла, – резюмировала Ванн и снова посмотрела на труп.

– В общем, пока мы точно знаем одно, – сказал я. – Белл, вероятно, не лгал, когда говорил, что не делал этого.

– Он не так говорил, – заметила Ванн.

– По-моему, так. Я видел запись.

– Нет, – отрезала Ванн и повернулась к Диасу. – Включи запись Тиммонса еще раз.

Картинка снова переключилась на номер отеля, и появилось рельефное изображение Белла. Диас нажал воспроизведение. Тиммонс спросил у Белла, зачем тот убил человека в номере. Белл ответил, что не думает, что это сделал он.

– Стоп! – приказала Ванн.

Диас остановил запись на моменте, когда Тиммонс всадил разряд. Белл застыл, перекошенный судорогой.

– Он не утверждал того, что не убивал, – объявила Ванн. – Он сказал, что не думает, что это он. Получается, Белл не знал.

Я вспомнил свой единственный опыт с интегратором, и меня осенило.

– Но этого не может быть! – воскликнул я.

– Да, на время сеансов интеграторы остаются в сознании, – кивнула Ванн. – Они просто отступают на задний план, но им разрешено выходить на поверхность, когда их клиент нуждается в помощи или собирается совершить что-то выходящее за рамки контракта.

– Либо что-то глупое или незаконное, – добавил я.

– Что заведомо выходит за рамки контракта, – уточнила Ванн.

– Да, но что это меняет? – Я снова показал на труп. – Если этот парень покончил с собой, слова Белла не добавляют ничего нового к тому, что мы уже знаем. Ведь теперь мы тоже считаем, что Белл, возможно, и не убийца.

Ванн покачала головой:

– Суть не в том, убийство это или самоубийство. Суть в том, что Белл не может вспомнить. А он должен помнить.

– Если только он уже не был интегрирован, – возразил я. – Но мы же считаем, что он пришел туда, чтобы подработать на стороне, верно? То бишь в его мозгу никого не было в тот момент, когда он якобы отключился.

– А с какой стати ему отключаться? – спросила Ванн.

– Не знаю. Может, он пьяница?

– На записи он не похож на пьяного, – указала Ванн. – Когда я его допрашивала, от него не пахло и вел он себя не как выпивший. Да и вообще… – Она снова внезапно замолчала.

– И часто вы будете так делать? – спросил я. – Меня это уже начинает доставать.

– Шварц сказал о праве на конфиденциальность в отношениях «клиент – интегратор», а значит, Белл работал, – заключила Ванн.

– Правильно, – ответил я и указал на труп. – И вот его клиент.

– В том-то и дело, что он не клиент.

– Не понимаю, – признался я.

– Интегрирование – это лицензированная, узаконенная практика, – стала объяснять Ванн. – Ты находишь клиентов и принимаешь на себя ряд обязательств перед ними, но стать твоей клиентурой может лишь определенная прослойка общества. Подразумевается, что клиентами интеграторов могут быть только хадены. А этот парень «турист». – Она ткнула пальцем в труп. – При жизни он был вполне дееспособен.

– Я не юрист, но все же позволю себе усомниться, – сказал я. – Священник может выслушать исповедь кого угодно – не только католика, а врач может объявить о врачебной тайне в первую же секунду, когда кто-то переступил порог его кабинета. Полагаю, Шварц заявлял именно об этом. Только то, что этот парень – «турист», еще не значит, что он не клиент. Отнюдь. Так же как некатолик вполне может исповедоваться.

– Или же Шварц случайно проговорился и сболтнул нам, что в голове Белла кто-то сидел, – предположила Ванн.

– Это бессмысленно, – возразил я. – Если Белл уже был интегрирован, зачем ему встречаться с каким-то «туристом»?

– Может, они встречались ради чего-то другого?

– Тогда зачем это? – спросил я и указал на гарнитуру.

С минуту Ванн молчала, затем призналась:

– Ну, не все мои теории безукоризненны.

– Это я уже понял, – сухо отметил я. – Но не думаю, что дело в вас. Здесь вообще все лишено особого смысла. Убийство, а может, вовсе и не убийство; жертва без каких-либо документов, которая приходит на встречу с интегратором, возможно уже интегрированным и почему-то, по его словам, не способным вспомнить то, что он обязан помнить. Какой-то клубок несуразностей, да и только.

– И что вы думаете? – спросила Ванн.

– Да откуда я знаю! Я всего второй день на работе, а уже такие головоломки.

– Ребята, закругляйтесь, – предупредил Диас. – У меня другой агент заказал аппаратную на пять.

Ванн кивнула ему и снова повернулась ко мне:

– Ладно, спрошу по-другому. Каковы наши дальнейшие действия?

– Труп опознали? – спросил я у Диаса.

– Пока нет, – не сразу ответил тот. – Как-то странно это. Обычно опознание не занимает много времени.

– Значит, перво-наперво мы должны выяснить личность нашего мертвеца, – сказал я, уже обращаясь к Ванн. – И то, как он умудрился не засветиться в национальной базе данных.

– Что еще? – спросила Ванн.

– Узнать, чем Белл занимался в последнее время и кто в его клиентском списке. Может, всплывет что-нибудь интересное.

– Ладно, – объявила Ванн, – труп беру на себя.

– Ну разумеется. Полу́чите массу удовольствия.

Ванн улыбнулась:

– Не сомневаюсь, что Белл доставит вам не меньше удовольствия.

– А мне обязательно нужно быть здесь в процессе его получения? – поинтересовался я.

– А что? У вас свидание?

– Да, с риелтором, – ответил я. – Ищу жилье. Одобренное правительством. Вообще-то, по закону у меня сегодня для этого должен быть короткий день.

– Не ожидайте их слишком много, – предупредила Ванн. – В смысле, коротких дней.

– Да, эту печальную правду я уже понял, – сознался я.

Глава 5

Риелтор оказалась маленькой элегантной женщиной, которую звали Латаша Робинсон. Она встретилась со мной прямо напротив здания управления ФБР. Недвижимость для хаденов была одним из направлений ее деятельности, поэтому в Бюро мне ее и посоветовали для поиска квартиры.

Учитывая ее клиентуру, шансы на то, что она может не понять, кто я, были близки к нулю. Это предположение подтвердилось, едва я подошел. При виде меня она очень знакомо улыбнулась. Я навидался таких улыбок в свою бытность официальным «ребенком с плаката», частью рекламной кампании хаденской семьи. Впрочем, это меня нисколько не задело.

– Агент Шейн, – сказала она, протягивая мне руку, – очень приятно с вами познакомиться.

Я пожал ее руку:

– Мне тоже, миссис Робинсон.

– Прошу прощения, это так волнительно, – сказала она. – Я не так часто встречаюсь со знаменитостями. То есть не с политиками, я имею в виду.

– Само собой, такой уж город, – поддакнул я.

– А политиков я не считаю настоящими знаменитостями, вы согласны? Они ведь просто… политики.

– Абсолютно согласен, – сказал я.

– Вон моя машина. – она указала на ничем не примечательный «кадиллак», поставленный так, что ему непременно грозил бы штраф за неправильную парковку. – Почему бы нам не приступить к делу?

Я уселся на пассажирское кресло, Робинсон – на водительское, тут же достала планшет и скомандовала: «Поехали».

Автомобиль тронулся с места и съехал с бордюра – за полминуты до прибытия дорожной полиции. Я заметил их в зеркало заднего обзора. Мы покатились на восток по Пенсильвания-авеню.

– Машина просто проедет несколько минут, пока мы все обговорим, – сообщила мне Робинсон и принялась тыкать пальцем в планшет; несмотря на все разговоры о волнении, она мгновенно переключилась на деловое настроение. – У меня есть перечень ваших основных требований и личные данные, – она окинула меня взглядом, словно хотела удостовериться, что я действительно хаден, – поэтому давайте просто кое-что уточним, прежде чем начать.

– Хорошо, – согласился я.

– Как близко к работе вы хотите жить?

– Чем ближе, тем лучше.

– Ближе в смысле метро или в пешей доступности?

– Метро тоже подойдет, – ответил я.

– Предпочитаете оживленный квартал или тихий?

– Все равно.

– Это сейчас вам все равно, но если я предложу вам квартиру рядом с каким-нибудь баром в Адамс Морган[2]2
  Район на севере Вашингтона.


[Закрыть] и вы ее возненавидите, то будете проклинать меня.

– Обещаю вам, что шум меня не побеспокоит. Я всегда могу приглушить свой слух.

– Вы хотите использовать квартиру для встреч?

– Не совсем. В основном я предпочитаю общение где-нибудь на стороне, – ответил я. – Хотя время от времени могу пригласить друга.

Робинсон снова посмотрела на меня и, казалось, решала для себя, стоит ли выяснять у меня подробности, однако передумала. Хотя вопрос был бы вполне резонным. Сейчас вокруг хватало трил-фетишистов. Только это, должен признаться, совсем не мое.

– Будет ли там физически присутствовать ваше тело и если да, то понадобится ли вам комната для сиделки? – спросила она.

– С моим телом и уходом за ним уже все улажено. Для него место не потребуется. По крайней мере, прямо сейчас.

– В таком случае могу предложить на выбор несколько малогабаритных квартир специально для хаденов, – сказала Робинсон. – Желаете взглянуть?

– Они стоят моего времени?

– Некоторым хаденам нравится, – пожав плечами, ответила Робинсон. – Я лично считаю их довольно маленькими, но ведь это специфические квартиры.

– Это далеко отсюда?

– Целое здание с такими квартирами расположено на Д-авеню, в юго-западном квадранте, прямо у метро «Федеральный центр». В министерстве здравоохранения и социальных служб работает много хаденов, им удобно жить там.

– Хорошо, давайте взглянем, – согласился я.

– С них и начнем, – решила Робинсон и надиктовала «кадиллаку» адрес.

Через пять минут мы остановились перед каким-то депрессивным образчиком безымянной брутальной архитектуры.

– Как мило, – сухо выдавил я.

– Думаю, раньше это было правительственное офисное здание, – поделилась мыслью Робинсон. – Лет двадцать назад его перестроили. Это одно из первых зданий, переделанных под запросы хаденов.

Она проводила меня в чистый, скромно оформленный вестибюль. За стойкой дежурного сидел трил. Он сразу начал передавать свои личные данные в общий канал. В моем поле зрения данные его владельца высветились над головой трила: Женевьева Турне, двадцать семь лет, уроженка Роквилла, штат Мэриленд; адрес для личных сообщений.

– Здравствуйте, – сказала Робинсон Женевьеве и показала удостоверение риелтора. – Мы бы хотели осмотреть свободную квартиру на пятом этаже.

Женевьева посмотрела на меня, и я запоздало осознал то, что не отправил своих личных данных в общий канал. Некоторые хадены воспринимали это как грубость. Я поспешно передал информацию.

Она кивнула, встрепенулась, но тут же справилась с собой и сказала Робинсон:

– Квартира пятьсот три будет не заперта ближайшие пятнадцать минут.

– Спасибо, – сказала Робинсон и кивнула мне.

– Секундочку, – попросил я и повернулся к Женевьеве. – Будьте добры, вы не могли бы открыть мне гостевой доступ к каналу дома?

Женевьева кивнула, и в моем поле зрения появилась иконка. Я тут же соединился.

Стены вестибюля сразу заполнились надписями.

Часть из них были просто банальными объявлениями: люди искали соквартирантов, сдавали жилье в субаренду или спрашивали о своих потерявшихся домашних питомцах. Однако большинство сообщений касалось забастовки и предстоящего марша – в них квартирантам предлагали оставаться дома, публиковались планы забастовщиков, а также просьбы пустить хаденов, прибывших в город на марш протеста, в квартиры, с сардоническими замечаниями, что, мол, «много места они не займут».

– Все в порядке? – забеспокоилась Робинсон.

– Да, просто рассматриваю объявления на стенах, – ответил я.

Я почитал еще немного, а потом мы прошли к лифту и поехали на пятый этаж.

– Здесь особенно широкие кабины, и лифт гидравлический, – заметила Робинсон. – Чтобы облегчить подъем тел в квартиры.

– Я думал, здесь только малогабаритные квартиры, – сказал я.

– Не все. Часть из них полномерные, с медицинским оборудованием и комнатами для обслуживающего персонала. Но даже в маломерках есть крюки для «колыбелей». Вообще-то, изначально они предназначались для временного размещения, но я слышала, что некоторые хадены уже пользуются ими постоянно.

– И почему? – спросил я, когда лифт остановился и двери раскрылись.

– Закон Абрамса—Кеттеринг, – выходя из лифта, обронила Робинсон и пошла по коридору, я за ней. – Государственную помощь урезают, и многие хадены вынуждены сокращать расходы. Из собственных домов они переезжают в квартиры, из квартир – в маломерки, да и в маломерках кто-то заводит соседей, и они заряжаются по очереди. – Она снова окинула взглядом мой сверкающий дорогущий трил, словно хотела сказать, что уж мне-то эти проблемы точно не грозят. – Конечно, для рынка это скверно, но хорошо для вас как для потенциальных клиентов. Сейчас у вас выбор гораздо больше, и все сильно подешевело. – Она остановилась возле квартиры 503. – Ну вот и пришли. Надеюсь, вы будете не слишком шокированы. – Робинсон открыла дверь и отступила в сторону, пропуская меня вперед.

Малогабаритная квартира для хаденов за номером 503 была размером два на три метра и совершенно пустая, если не считать крошечного встроенного стола. У меня тут же начался приступ клаустрофобии.

– Это же не квартира, это шкаф! – воскликнул я и шагнул вперед, чтобы Робинсон тоже смогла войти.

– У меня она обычно ассоциируется с ванной комнатой, – сказала риелтор и указала на маленький, облицованный плиткой пятачок с двумя прикрытыми сливами в полу и несколькими электрическими розетками. – Вот это, кстати, медицинский уголок. Он как раз на месте, где должен быть унитаз.

– Миссис Робинсон, что-то непохоже, чтобы вы пытались настойчиво навязать мне эту квартиру, – заметил я.

– Ну, честно говоря, это не самый плохой выбор, если вы просто ищете место, где оставлять трил на ночь. – Она указала на правый дальний угол, где размещались кронштейны и вмонтированные в стену высоковольтные розетки для индуцированных зарядников. – Тут все спроектировано в расчете на стандартные размеры «колыбели» для трила, есть отличная проводка, быстрая беспроводная сеть, надежные контакты. Помещение продумано специально для трилов, поэтому нет ничего лишнего, что только занимало бы место, вроде шкафов и раковин. Здесь есть все, что вам нужно, и абсолютно ничего из того, что вам не нужно.

– Я ненавижу эту квартиру, – признался я.

– Я так и подумала, поэтому показала ее первой, – невозмутимо произнесла Робинсон. – Теперь, когда с этим покончено, можно будет взглянуть на то, что действительно вас заинтересует.

Я снова посмотрел на выложенный плиткой угол и представил себе подвешенное там человеческое тело. Подвешенное на долгие годы. Навсегда.

– И эти квартиры пользуются спросом? – спросил я.

– Еще каким, – ответила Робинсон. – Обычно я с ними не вожусь – на них слишком маленькая комиссия. Как правило, их сдают через объявления в интернете. Сейчас эти квартирки расходятся, как горячие пирожки.

– Я уже чувствую себя немного подавленным.

– Вам это совершенно ни к чему. Вы же не будете здесь жить. И тело свое оставлять здесь не будете.

– Но ведь кто-то же будет.

– Да, – подтвердила Робинсон. – Может, и слава богу, что тела ничего не чувствуют.

– Но это не так, – поправил я. – Да, мы заперты в клетке, но мы в сознании. Поверьте мне, миссис Робинсон, мы замечаем, где наши тела. Мы замечаем это каждую секунду, когда бодрствуем.

После нескольких следующих остановок я стал чувствовать себя Златовлаской[3]3
  Героиня английской сказки «Златовласка и три медведя».


[Закрыть]. Квартиры были или слишком маленькими, хотя мы больше не смотрели те, что официально считались маломерными, или чересчур большими, или просто неудобными, или слишком далеко расположенными. Я уже начал отчаиваться, что придется хранить свой трил за столом Бюро.

– Последняя квартира на сегодня, – объявила Робинсон.

Она старалась изо всех сил, но было видно, что даже ее профессиональная бодрость дает слабину. Мы стояли на Капитолийском холме, на Пятой улице и смотрели на дом из красного кирпича.

– Что здесь? – спросил я.

– Нечто не совсем традиционное, – сказала она. – Но, как мне представляется, вам может вполне подойти. Вы знаете, что такое «идейная община»?

– Идейная община? – переспросил я. Разве это не то же самое, что общежитие? Хотя для общежития место странноватое.

– Не совсем общежитие, – уточнила Робинсон. – Этот дом совместно снимает группа хаденов. Они живут вместе и ведут общее хозяйство. А идейной общиной они себя назвали потому, что делят между собой обязанности, в том числе присмотр за телами друг друга.

– Это не всегда хорошая идея, – заметил я.

– Среди них – врач из клиники Говардского университета, – сказала Робинсон. – Поэтому, если появляются серьезные проблемы, под рукой всегда есть кто-то, кто сможет их решить. Я понимаю, это не то, что вам нужно, но есть и другие преимущества, и мне известно, что там есть свободная комната.

– Откуда вы знаете этих людей? – спросил я.

– Лучший друг моего сына живет здесь, – объяснила она.

– А сам сын?

– Вы спрашиваете, хаден ли он? Нет, Дэмиен не заразился. Его друг Тони подхватил вирус в одиннадцать лет. Я знаю Тони всю его жизнь, до и после синдрома клетки. Тони сообщает мне, когда у них появляется свободное место. Он знает, что я не приведу никого, кто бы им не подошел.