Текст книги "Дополнительный человек"

«Да ты истинный представитель среднего класса»

На следующей неделе позвонил Отто Беллман с Вирджинией, дублировавшей его на линии, и попросил Генри быть его шафером. Когда это случилось, я готовил на кухне обед.

Свадьба должна была состояться в предстоящие выходные. Они ждали до последней минуты, чтобы Генри не смог отказаться. Но он сделал определенные оговорки. Он потребовал, чтобы использовали Библию короля Якова, чего изначально не предполагалось. Вирджиния хотела Американскую исправленную, но пришлось уступить. Кроме того, Генри настоял, чтобы новобрачный был подобающе одет. Отто хмыкнул, что уже это слышал, но Вирджиния заверила Генри, что ему купят пиджак.

– Мне пришлось это сделать, – сказал Генри. – Я не мог сказать «нет», когда Вирджиния была у телефона. Но они поклянутся на Библии, а это самое важное. Они испугались, что в противном случае я не приду. – Затем Генри перешел на акцент У.К. Филдса и похвастался: – Они боятся, что я оставлю их без единого пенни. – Он задумался о своей истинной финансовой ценности и добавил: – Хотелось бы оставить кому-нибудь мои долги. Лучше всего было бы их оставить Беллману. Пожалуй, я сообщу его имя в налоговую службу в качестве свадебно – го подарка.

– Как вы думаете, почему ему так важно, чтобы вы были его шафером?

– Ты знаешь оперу «Золото Рейна»?

– Нет, – ответил я, но Генри не стал разносить меня в пух и прах.

– Это история Альбериха и его карлика, которого держали взаперти. В один прекрасный день карлик вырвался, а вернувшись, заявил Альбериху: «Ты не сказал мне, что на свете есть женщины!» И Альберих расстроился, потому что хотел, чтобы карлик принадлежал только ему. Беллман похож на Альбериха, а я – карлик. Он хочет обладать мною целиком и полностью. Он был очень ревнивым, когда жил здесь, не любил, когда я выходил в свет, вечно ходил за мной по пятам. Я очаровал его… Ты знаешь, у колдунов есть сила очаровывать. Похоже, у меня есть такая сила. Я горжусь ею. Конечно, ни к чему хорошему это не приводит. У колдунов нет денег, но зато есть другие преимущества… А теперь мне нужно лечь и подумать о безнадежной и сложной жизни и собраться с силами, чтобы приготовить спагетти.

Всю неделю в квартире раздавались звонки насчет свадьбы. Я спросил Генри, нельзя ли и мне пойти, но это было мероприятие для узкого круга. Только семья, несколько подруг невесты и шафер. Даже Генри не должен был никого приводить, но он пригрозил, что тогда вообще не придет, так что ему позволили привезти Лагерфельд.

– Лагерфельд не знает, что ее не собирались приглашать, – сообщил мне Генри. – Это для нее очень оскорбительно. Она знает Вирджинию. Я не хочу, чтобы ей причинили боль.

– Вы добры к Лагерфельд, – сказал я. – Она действительно ваш ближайший друг.

– Да, она из тех, кто пытается эксплуатировать меня на всю катушку.

Гершона тоже пригласили, и, поскольку Генри отправлялся на свадьбу с подругой-леди, Гершон брал с собой женщину, которую встретил в Фрейдовском обществе. Генри утверждал, что это – психоаналитик, которая хочет изучить Гершона, но я верил, что он по-настоящему кого-то встретил.

Гершону нужна была одежда для свадьбы, и Генри повел его за покупками в секонд-хенды. Гершон также согласился пойти к парикмахеру постричься и побриться, но не позволил Генри сопровождать его. Так что нового Гершона еще предстояло увидеть.

Суббота была великим днем. За церемонией, назначенной на четыре часа, следовал обед в клубе родителей в Гринвиче. Затем все должны были провести ночь и утро с завтраком в гостинице, за которую платили родители Вирджинии, а в воскресенье собраться на послесвадебный обед и только потом вернуться в город. Меня, отстраненного от всех этих празднеств, сжигала ревность.

Около полудня в субботу к нам в квартиру пришел Гертон. Мы с Генри увидели его одновременно. Обычно, когда мужчина свежевыбрит и его кожа это нормально переносит, он излучает свет и благополучие. Так было и с Гершоном.

– Мой бог! – воскликнул Генри. – Да ты истинный представитель среднего класса.

Гершон был в форме: черные ботинки со шнурками, серые брюки, белая рубашка, красный галстуки синий блейзер. В блейзере он казался красавцем-здоровяком. Без бороды стало видно, что у него прекрасная улыбка и настоящая мужская челюсть. Он коротко подстриг волосы. Только лоб и брови остались гершоновскими – они по-прежнему выдавались вперед и затеняли его добрые серо – голубые глаза. Он был великолепен.

– Выглядите отлично. – Я пожал ему руку, поздравляя.

– Благодарю вас, – сказал он.

– Вот именно, – сказал Генри. – Теперь можешь вступать в Нью-Йоркский яхт-клуб. Вид у тебя самый что ни на есть правильный.

После этого Генри принялся искать ключи, нашел их в кармане своих штанов, и они с Гершоном отправились в Коннектикут на свадьбу Отто Беллмана.

«Она выглядела так, как я с самого начала представлял себе девушек»

Оставшись один, я отправился к «Салли» – в первый раз после аварии. Я попал туда поздно, после одиннадцати. Какое-то время я боролся со своим желанием, но потом сдался.

Я заказал выпивку и, несмотря на угрызения совести, был счастлив снова оказаться здесь. Мне нравился смешанный запах сигарет и духов. Мне нравилось смотреть на Королев. Меня изумляла их красота.

Народу было полно, но мисс Пеппер отсутствовала. Я решил, что у нее свидание и она еще вернется. Свидания не длились слишком долго, редко когда на них уходил полный час из обещанного. Сильвии тоже не было. А Венди, наверное, все еще находилась в тюрьме.

Я спросил у красивой барменши, была ли мисс Пеппер сегодня вечером в баре.

– Нет, – ответила она.

– Но она появится?

– Она переехала, детка.

– Куда же?

– Я не выдаю личную информацию.

– Пожалуйста, я ее друг, – сказал я. – Вы много раз видели, как мы выпивали вместе. Она вернулась в Лос-Анджелес?

Барменша обращалась со мной крутовато, хотя, конечно, она понимала, что в моих вопросах нет ничего странного или опасного.

– Она вернулась в Северную Каролину.

– Поехала к матери?

– Да, так она сказала. Мы устроили ей прощальную вечеринку.

Я промолчал. Если мисс Пеппер уехала домой, значит, она уехала домой умирать.

– У вас есть ее адрес? – спросил я.

Барменша рассмеялась:

– Я не пишу писем, детка.

Я взял выпивку и отошел к одному из столов у танцпола. Я чувствовал слабость в плечах и ногах.

Ко мне подошла молодая Королева с блестящими черными волосами до плеч и завитком посреди лба, в виде буквы «j». Она была среднего роста, может быть пять футов восемь дюймов, вместе с белыми платформами и высокими каблуками. На ней было желтое летнее платье с цветочным рисунком. У нее были гладкие восхитительные ноги и красивый красный рот.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросила она с легким испанским акцентом. Она стояла прямо передо мной, так что я не мог встать.

– Я бы с удовольствием пошел с тобой, – сказал я.

– Ты коп?

– Нет.

– Точно?

– Да. Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

– А на самом деле?

– Ты не коп?

– Я не коп.

– Шестнадцать.

– Как тебя зовут?

– Мария.

– Пойдем.

– Сто пятьдесят.

– Хорошо.

Она улыбнулась и лениво крутанула бедрами, потерлась подолом милого летнего платья о мою ногу, спустила бретельки, открыв маленькие многообещающие груди с распухшими коричневыми сосками, поднесла их к моему рту. Чувствуя неловкость, я все-таки лизнул их. Они отдавали духами. Другие мужчины смотрели. Она знала, что они смотрят.

Она вернула бретельки на место и сказала:

– Ну хорошо. Нам пора.

Мы направились к банкомату на Седьмой авеню. Она взяла меня за руку. Такая счастливая. Ночь была весенняя. Девушка хорошенькая.

Я получил деньги, мне по-настоящему не было дела, сколько это стоит, я чувствовал себя наполовину мертвым. И все-таки я немного сэкономил. Не хотел платить за комнату в отеле.

– Давай поедем ко мне, – сказал я, и она согласилась.

Мы взяли такси. Сидели, держась за руки на заднем сиденье. Я восхищался ее профилем, «j»-образным локоном на лбу. Она повернулась к мне и, улыбнувшись, спросила:

– Как тебя зовут?

– Луис.

Водитель посмотрел на нас в зеркало. Я был уверен, что он думает, что Мария – настоящая девушка, но красный цвет помады, короткое платье и дешевые духи означают, что она проститутка. Мне не было дела. Мне нравилось держать ее за руку.

Он высадил нас на Второй авеню. Я купил нам четыре винных коктейля. Когда мы поднимались по лестнице, нас никто не заметил; было уже за полночь. Я не включил свет. Не хотел, чтобы она рассмотрела квартиру. Только зажег свет в ванной, чтобы немножко рассеять полумрак в моей комнате.

– Это было бы неплохое местечко, если бы не было такое грязное, – сказала Мария.

– Я снимаю здесь комнату у одного старика, – сказал я. – Если бы это была моя квартира, она была бы чище.

– Где он?

– Уехал.

– Ты спишь с ним?

– Нет, – ответил я, смеясь.

– Где же он спит?

– В другой комнате есть кушетка.

Мария скептически посмотрела на меня. Она думала, что если я живу со стариком, то, должно быть, расплачиваюсь за комнату сексом. Она попросила у меня деньги и положила их в маленькую сумочку.

Мы сели рядом на край кровати и открыли по коктейлю. Я не хотел, чтобы мы пили из стаканов; у нас с Генри было по одному стакану, которые мы держали чистыми, и это было все. Я положил руку ей на колено. Поцеловал в шею. Она по – ставила коктейль на пол, откинулась на подушку и улыбнулась мне. Я лег рядом с ней. Мария была красивая девушка-подросток. Ей было только шестнадцать, она едва лишь вступила в мальчиковый пубертат, но уже сидела на женских гормонах. Она была андрогином, ребенком эльфов. Я обнял ее и уткнулся лицом ей в шею. Вдохнул запах ее духов.

Похоже, я ей нравился. Она не пыталась вырваться, убежать.

– Чем ты расстроен? – спросила она. – Ты слишком тихий.

– Ты знаешь мисс Пеппер?

– Довольно старая, по-настоящему темная, но хорошенькая?

– Да, – сказал я. – Ты знаешь, что с ней случилось?

– Нет, в последнее время я ее не видела.

– Я слышал, что она уехала домой. Думаю, у нее СПИД. Вот почему я расстроен.

– О да, многие старые Королевы больны. Со мной этого не произойдет. Я слишком люблю себя, чтобы подцепить СПИД.

Она поцеловала меня, и мне не было дела, куда попадал ее рот. Она казалась юной и чистой. Да и кого мне было еще целовать? Ради кого дорожить своим здоровьем? Я коснулся ее грудей сквозь легкий хлопок платья.

– Тебе нравятся мои груди? – спросила она.

– Да, – сказал я. – Ты восхитительна.

Она искренне улыбнулась. Спустила бретельки, и я поцеловал ее маленькие распухшие соски.

Затем она поднялась и сняла туфли. Она стояла передо мной, а я сидел на кровати и терся лицом о ее живот, о ее мягкое платье. Она запустила руки мне в волосы. Затем стащила с себя красные трусики и чуть-чуть приподняла платье. Ее освободившийся пенис оказался передо мной. Я посмотрел в ее ясное, нежное лицо, на ее полные красные губы. Бретельки платья сползли у нее по рукам, и теперь передо мной были ее груди с темными сосками и нежный пенис, вовсе не уродливый. Что за странная у нее была красота. Это была девушка, которая выглядела так, как я с самого начала представлял себе девушек.

– Поцелуй его, – сказала она.

Я нежно взял ее пенис в руку и поцеловал сбоку, а она рассмеялась и бросилась на кровать. Я сделал что-то немыслимое, извращенное, поцеловать ее было словно поцеловать электричество.

– Снимай одежду, – сказала она. Я так и сделал, а потом хорошенько глотнул вина и лег на нее. Так, обнаженные, мы лежали в моей кровати, целовались и терлись друг о друга. Она была совершенна и прекрасна. Я целовал и целовал ее тысячи раз. Мне казалось, что я влюблен в нее.

Она взяла в руки мой пенис и погладила его, потом потянула мои руки к своему. Он не был по-настоящему твердым из-за гормонов. Вдруг я почувствовал что-то в его основании. В тусклом свете я разглядел шрам. Он был прямо рядом с лобком.

– Что случилось? – спросил я. Возбуждение мгновенно прошло. Я испугался.

– Клиент укусил две недели назад, – сказала она. В ее голосе звучала злость. Она жалостливо посмотрела на свой пенис. – Я ходила к доктору. Он сказал, что все будет в порядке.

– Почему он укусил тебя?

– Не знаю. Он курил крэк. Он был ненормальный. Было много крови.

– Что ты сказала доктору?

– Что я так проснулась.

– Он тебе поверил?

– Да. – Она начала почесывать шрам.

– Не чеши, – сказал я, словно мамочка. Марию обидели. Она казалась такой юной и уязвимой. Наши отношения окрасились в темный цвет. Мы больше не целовались. Клиент укусил ее. Я был клиентом.

Она захотела пить и, взяв мой стакан, стоявший рядом с кроватью, отправилась на кухню. Я слышал, как вода течет из крана. И вдруг сквозь шум воды за дверью прозвенели ключи Генри. Генри дома, подумал я, и на меня нахлынуло привычное счастье. Правда, только на одно мгновение. Мне было двадцать шесть лет, конечно, у меня не мог случиться сердечный приступ, но мое сердце обуяла паника. Меня охватил такой же абсолютный ужас, как перед тем, как я протаранил светофор на Третьей авеню.

Я выбежал на кухню, чтобы вытащить Марию оттуда, спрятать ее в шкафу. Я рассчитывал, что Генри будет долго искать нужный ключ. Я с силой, молча схватил ее за руку, боясь, как бы Генри нас не услышал. Она сердито посмотрела на меня – мы только что говорили о клиенте, который ее укусил. Легкое звяканье ключей за дверью ни о чем ей не говорило. Я же слышал все. Она оттолкнула меня. Дверь открылась. Я отпрыгнул. Прикрыл наготу руками. Генри увидел ее, не меня, и вскрикнул. Это был высокий, нехарактерный для него крик. Такого крика я от него не ожидал, он привел меня в ужас. У Генри была маленькая сумка с вещами на одну ночь. Он бросил ею в Марию, защищаясь инстинктивно, решив, что она вломилась в квартиру. Но промахнулся.

– Твою мать! – вскрикнула Мария. Она, однако, была смелая девушка.

Генри стоял в дверном проеме, его мгновенная слепота, вызванная страхом, прошла. Он осознал, что Мария голая и бояться ее нечего. Он шагнул вперед и тут увидел меня. Его глаза пробежали по моему обнаженному телу, моим дурацким рукам, защищающим пенис.

– Генри… мне жаль, – хрипло прошептал я.

Он посмотрел на Марию, на ее груди и пенис. Она прошла в мою комнату.

– Вон отсюда! – крикнул Генри и с силой хлопнул дверью.

Я рванул в свою комнату. Мария уже одевалась. Я тоже натянул одежду. Я ощущал себя бесконечно слабым, и все равно у меня было такое холодное чувство, что все превосходно. Что я должен был все разрушить.

– Ты траханый больной! – прокричал Генри из своей комнаты. Я никогда не слышал, чтобы он использовал слово «трахаться» раньше. Затем он бросил что-то, послышался звон стекла.

– Убирайся подобру-поздорову! Вали отсюда! – В его голосе звучала злоба, но также и слабость, отвращение, дрожь.

– Вот козел, – сказала Мария. Я чуть ее не ударил. В то же время я знал, что она не понимает.

Мы подошли к входной двери. Я осмелился на мгновение заглянуть в комнату Генри, свет у него был погашен. Он стоял ко мне спиной. Он разбил винную бутылку о шкаф. На оранжевом ковре лежали осколки зеленого стекла.

Мария мечтала поскорее отвязаться от меня, и я ее не винил, но я не мог оставаться один и поэтому предложил купить ей что-нибудь поесть. Она согласилась – должно быть, была голодна.

Мы пошли в греческую закусочную на углу Восемьдесят шестой и Второй. Официанты глазели на нее. Для меня она была девушкой, а для них, наверное, чем-то особенным, и они это улавливали. И все-таки она была юной Королевой, которой уже хватало мужества не заботиться о том, что люди глазеют на нее. Мы устроились в дальней кабинке. В некоторых кабинках еще сидели люди. Было приблизительно час ночи.

– Не надо было приводить меня к себе, – сказала Мария беззаботно и одновременно прагматично.

– Он не должен был вернуться, – объяснил я.

– Должно быть, он влюблен в тебя, если так разозлился. Он ревнует.

Она сказала это с уверенностью, глядя в меню, как будто разговаривала со своей подружкой.

– Нет. Предполагалось, что я не должен никого туда приводить.

– Но если он не хочет тебя для себя, какое ему тогда дело?

Было слишком сложно что-либо объяснять. Я не мог рассказать ей о первом правиле этой квартиры: никакого блуда. И все-таки я слышал, что она сказала. Но если Генри любил меня, тогда я все разрушил. Он думает, что я болен. И тем не менее я также чувствовал странное и страшное удовлетворение оттого, что он увидел Марию. При свете с лестницы она выглядела прекрасной.

Мария заказала жареные куриные крылышки и съела их с огромным удовольствием. Мне нравилось смотреть, как она ест. В виде исключения я был взрослым. Мне хотелось сказать ей, что нельзя есть такую жирную пищу поздно вечером. Но она молода, думал я, она сможет справиться с этим и не потерять своей красоты. Сам я пил чай. Боялся, что, если съем что-нибудь, меня вывернет.

Она ела молча, но я нуждался в собеседнике.

– О чем ты думаешь? – спросил я.

– О своем шоу. Завтра вечером я буду на балу. Интересно, хорошо ли я буду выглядеть.

Нас только что выбросил из квартиры истеричный старик, а Мария думала о своем шоу. От этого она понравилась мне еще больше. Она не испытывала стыда и не была подавлена тем, что случилось.

– Я буду выглядеть отлично, – заявила она с уверенностью. – Так разоденусь, что обязательно произведу впечатление, потому что я впечатляющая личность. Все увидят, что у меня есть характер.

После куриных крылышек она заказала большой салат и полила его густой русской подливкой.

– Я могла бы съесть одну подливку, – сказала она.

Я гадал, что из нее вырастет. Мне нравилось, что она ест овощи.

– Ты очень красивая, – сказал я. – Как тебе кажется, ты всегда будешь женщиной?

– Возможно.

– А когда станешь старше?

– Просто уйду со сцены, накоплю денег и сделаю операцию. Надеюсь, тогда я уже выйду замуж. У нас будет дом, но не в Нью-Йорке или в Пуэрто-Рико, а где-нибудь в хорошем месте… вроде Вайоминга или Огайо. Я хочу поселиться там, где красиво.

Она съела кусок торта и выкурила сигарету, которую стрельнула у официанта. Официант улыбнулся ей. Она ему понравилась. Я фантазировал, как заработаю много денег и она станет моей постоянной подружкой. Я бы заплатил за ее операцию и помог ей сделаться женщиной. Купил бы ее любовь.

Я спросил, ходит ли она еще в школу. Да, она ходила в специальную школу в Виллидже, где к Королевам относились нормально. Но не слишком часто, потому что жила в Бронксе с тетушкой. Родители ее до сих пор оставались в Пуэрто-Рико.

Мы вышли из закусочной. Я гордился тем, что накормил юное создание. Мне нравилась Мария, и я спросил ее номер телефона, но она ответила, что не может ходить на свидания из-за тетушки. Она сказала, что мы сможем видеться у «Салли».

Я хотел взять ей такси до Бронкса, но она отказалась, решив ехать на метро. Она считала, что оно для нее безопаснее.

– Я умею за себя постоять, – сказала она.

– Но почему ты не хочешь взять такси?

– Не люблю тратить деньги сразу после того, как заработала их.

Мы направились к Лексингтон, чтобы Мария села на поезд номер 5, до Бронкса. Я все-таки хотел дать ей денег на такси, но в бумажнике осталось всего несколько долларов. Я думал остановиться у банкомата на Третьей авеню, но потом решил, что и так сделал для нее достаточно.

И все равно, пока мы шли к метро, я уговаривал ее взять такси.

– Оставь меня в покое, – сказала она.

Я боялся, что на нее нападут. На ней было тонкое платье, она снова накрасила губы, и в сумочке у нее было сто пятьдесят долларов.

Я остановился на Лексингтон у банкомата. Не хотелось быть дешевкой – я и без того достаточно натворил в эту ночь. Я дал ей двадцать долларов. Она поцеловала меня в щеку, и мы обнялись. Она прижалась ко мне всем телом, словно была моей девушкой. Появилось одинокое ночное такси.

Мы поцеловались на прощание.

– Жаль. Плохо получилось со стариком, – сказала она.

Я закрыл дверь, и такси увезло ее.

Россия

Я пошел на восток по Восемьдесят шестой улице к парку Карла Шурца, размышляя о дурацком шпионском романе, который когда-то читал. Героя учили, что сон – это оружие. Пока он достаточно спит, у него есть шанс выжить. Так что я притворился шпионом в спящем городе, попавшим в критическую ситуацию, и решил поспать на скамейке в парке Карла Шурца, для восстановления сил.

Одна часть меня хотела выжить. Другая надеялась, что кто-нибудь пройдет мимо, нападет на меня и убьет.

Я прошел по главной аллее и сел на одну из скамеек, которые смотрели на Ист-Ривер. Мост Триборо был освещен. Его огни таяли в воде, словно свечи.

Я лег, просунув ноги через круглый поручень посреди скамейки – как если бы меня привязали к кровати, что было неплохо. Я не мог упасть, а если бы появился грабитель, мне не удалось бы убежать. Я свернул куртку и положил ее под голову в качестве подушки. Обхватил себя руками – так близко к воде было сыро. И, все еще находясь в образе шпиона, попытался уснуть, но мысли о кричащем на меня Генри мешали.

Потом я все-таки уснул и спал до рассвета, пока меня не разбудил полицейский.

– Сядьте, – сказал он. На миг я подумал, что это тот самый полицейский, который подошел ко мне, когда я разбил машину, но это был не он.

Я сел и посмотрел на солнце – оно пряталось за густы – ми башнями облаков. Небо было розовым, но без солнца. Я ушел с аллеи и вернулся в закусочную на Восемьдесят шестой улице. Ночные официанты ушли. Никто не опознал во мне человека, который был здесь несколько часов назад с юной транссексуалкой.

Я взял кофе и тост, потом вышел купить «Таймс». Вернувшись, заказал еще кофе, просмотрел газету и тщательно прочел весь раздел спорта. Бейсбольная статистика отвлекла меня.

Я вернулся в квартиру около половины девятого, прихватив в супермаркете несколько пластиковых мешков. Я решил, что несколько мешков и чемодан будут достаточным вместилищем для всего, что я имею; я собирался тихонько упаковаться, пока Генри спит, а потом взять такси до отеля. Я предполагал остаться в отеле. Скорее всего, в «Ривервью» на Джейн-стрит. Когда я тихо открыл дверь и на цыпочках вошел в квартиру, Генри стоял у кровати, одетый, и встряхивал одеяло, готовясь постелить его.

Он смотрел на меня секунду-другую, а потом сказал:

– Должны ли мы продолжать?

– Что именно? – спросил я. Я защищался. Я приготовился к тому, что он атакует меня вербально.

– Ложиться в постель. Вставать. Ложиться в постель. Вставать.

Он положил одеяло и расправил его.

– У вас есть альтернативы? – спросил я.

– Ни одной, с которой я мог бы выступить, – сказал он и прошел мимо меня в ванную. Я сел на свою кровать, все еще держа в руках мусорные мешки из супермаркета. Я слышал, как Генри писает. Он подождал, пока закончит, затем спустил воду. Первый раз за все время. Потом вышел и сказал: – Давай поедем на пляж в Бруклин.

– Разве вы не хотите, чтобы я съехал?

– Я не так старомоден, как ты думаешь… Можно поехать на Брайтон-Бич. У них там есть русские кафе.

Он делал вид, что ничего серьезного не произошло.

– Мне очень жаль… – начал было говорить я, но он вышел из комнаты. У меня было такое чувство, что он воспримет любые извинения как неадекватные.

Я слишком устал, чтобы ехать на пляж, но, конечно, я был согласен на все, что он скажет, так что мы отправились в «Соль земли», заправиться кофе на дорогу. Уже в «эльдорадо», когда мы мчались по федеральному шоссе, я, попивая кофе и делая вид, будто ничего не случилось, спросил как бы между прочим:

– Как прошла свадьба?

– Слишком глупо, чтобы о ней рассказывать. У них была ренегатка священник – разведенная с кольцами на пальцах, в короткой юбке. Она знала, что я ее не одобряю, и ей, естественно, не понравилось, как я читал из короля Якова.

– На Беллмане был пиджак?

– Да, весьма респектабельный. И у него голос дрожал от чувств, когда он говорил «согласен». Гершон тоже светился от счастья. Может быть, он сделает предложение женщине, которую с собой привез. Она слегка ненормальная. Ей за сорок, а она все еще студентка, только не сказала где. Если голова у нее работает, она, конечно, согласится.

Я хотел узнать, почему он рано вернулся, но это могло всколыхнуть недавние переживания, поэтому я спросил:

– Лагерфельд получила удовольствие?

– Конечно. Бесплатная еда. Но ей не понравится возвращаться сегодня поездом. Она не захочет платить за билет. Но я вынужден был уехать. Меня поселили в одной комнате с Гершоном, а он ужасно храпит, просто немыслимо. У меня не было затычек и маски для глаз. Я засунул в уши салфетки, но это не сработало. Так что я вернулся. Мне также не хотелось встречаться утром с Беллманом, это было бы уже слишком.

Я помолчал немного и сказал:

– Генри, мне очень жаль… когда вы вернулись домой…

– И добавил слабо: – Я был пьян…

– Перестань извиняться. Не подобострастничай.

– Разве вы не сердитесь?

– Сержусь. Но я ведь и люблю тебя.

– Вы вышвырнули Беллмана за меньшее прегрешение.

– Мне жаль было бы с тобой расстаться.

– Я был с транссексуалкой.

– Никто не совершенен… Я думал, это гермафродит. Это было бы куда интереснее.

– Нет, транссексуалка. Она принимает женские гормоны и поэтому так выглядит.

– Ты вечно думаешь о трансвеститах, транссексуалах. Я прошел через это в Париже в пятидесятых. Тебе неплохо было бы отправиться за консультацией в Американский легион.

– Американский легион?

– Вот именно. Они там тебя бы подправили… Или, может быть, к психоаналитику, может, ты нуждаешься в нем.

– Я уже думал об этом, – сказал я, чтобы показать, что хочу измениться. – Вы когда-нибудь ходили к психоаналитику?

– В колледже. Когда умерла моя тетушка. Я был в депрессии. Виделся с психоаналитиком один раз, и он немедленно сдался. Сказал моей матери: «Он собирается делать что хочет, мы ничем не можем ему помочь». Он был прав.

– Есть ли у вас какой-нибудь совет для меня?

– Не греши больше. Не греши против своего тела. Следуй Библии. Работай. Работай над своей душой. И молись о просветлении. Может быть, и мне достанется немного просветления, поскольку мы живем в одной квартире.

Я уставился на Генри. Его руки лежали на руле. Глаза смотрели на дорогу. Он любил меня. Ему было бы жаль расстаться со мной.

Мы припарковались около променада на Брайтон-Бич. Было чудесное майское воскресенье: жаркое, но не душное, небо в облаках. Пляж уже начал заполняться людьми – они лежали на полотенцах и пледах. Океан был спокойным и синим, как небо над ним.

Вокруг было множество пожилых людей, прогуливающихся или сидящих на скамьях: ссутулившиеся мужчины с морщинистыми, отрешенными лицами, не слишком умными, но прекрасными из-за старости; пожилые женщины в симпатичных платьях, с толстыми руками, которые приготовили тысячи вкусных блюд. Брайтон-Бич напоминал Европу, но в отдалении я уже видел циклон с Кони-Айленда.

Мы сели за столик в открытом кафе. Я посмотрел меню – оно было написано по-русски и по-английски. Генри говорил, что на Брайтон-Бич есть русские кафе, но я не совсем понял, что он имел в виду. Он часто рассказывал о России, но я почти не вникал в его слова. Я прислушался к людям вокруг меня, никто не говорил по-английски.

Я сказал Генри:

– Да тут настоящая Россия.

– Вот именно. Они называют это место маленькой Одессой. Здесь все русское.

Скорее все здесь было русско-еврейское, наполовину мне родное, но для Генри это была самая близкая Россия, до которой он мог добраться. Солнце ярко светило, мы погрузились в меню. Подошла хорошенькая темноволосая русская официантка, и мы заказали блины с икрой и лимонад. Это было не слишком дорого: русские цены – всего около шести долларов. Но икра! Мы прожигали жизнь.

Несколько чаек высматривали что-то на деревянном настиле совсем рядом с нами.

– Посмотри на них, – сказал Генри, – вышагивают так, будто они здесь хозяева, а ведь они совершенно зависимы. У них даже нет собственного ночного горшка!

– Настоящие гордецы, вон как надувают грудь, – сказал я.

– Да.

Официантка принесла лимонад. Генри смотрел на океан. Я смотрел на него.

– Надеюсь, мы больше не похожи на трех сестер, – сказал я.

– Почему?

– Ну, мы наконец-то попали в Россию.

Генри помолчал минутку, а потом сказал:

– Да, но думаю, в августе нам следует отправиться в настоящую Россию. Вдвоем там можно отлично провести время. Вдвоем лучше. Безопаснее. Поразмысли об этом… Я отсрочу уплату налогов, а ты подкопишь денег. Нам не много нужно. В Риге бутылка шампанского стоит всего три доллара.