Текст книги "Все к лучшему"

Глава 30

– Не понимаю, – говорит мне Джед. – Ты только что узнал, что у тебя нет рака. Почему же ты сидишь с такой кислой миной?

Мы зашли отметить хорошую новость в кафе “Люксембург”. Норм, утомленный сегодняшними волнениями, попросил отвезти его домой – хотел принять душ и подремать – и велел принести что-нибудь из кафе.

– Нет, почему, я рад, – отвечаю я.

– По тебе заметно, – язвит Джед. – Ты даже не позвонил Хоуп, чтобы ее успокоить.

– Хоуп не знает, что мне было из-за чего волноваться.

Брови Джеда взмывают так высоко, что смахивают на два вопросительных знака.

– Ты не сказал Хоуп про биопсию?

– Не-а.

Подгоревшим кусочком картошки фри Джед чертит в кетчупе закорючки.

– Так что у вас с Тамарой? – наконец интересуется он.

– Ничего, – машинально отвечаю я, но под пристальным взглядом Джеда признаюсь: – Кроме того, что я, похоже, в нее влюбился.

Джед выпрямляется и опускает взгляд на тарелку.

– Ты с ней спишь?

– Ты в своем уме? – возмущаюсь я. – Нет, конечно.

– А что тогда?

Я со вздохом откидываюсь на спинку стула.

– Сам не знаю, – отвечаю я. – Полная неразбериха. Я люблю Хоуп и уверен, что она тоже меня любит. Но на самом деле на моем месте мог оказаться кто угодно. У нее есть свой список требований к мужчине. Каким-то из них я отвечаю, и она считает, что сумеет меня изменить, чтобы со временем я стал соответствовать и остальным. Мы встретились, нас потянуло друг к другу, и мы решили, что это любовь. С Тамарой все иначе. Нам ничего не надо объяснять: мы понимаем друг друга без слов. Мы это не выбирали: так вышло само собой, как будто давно нас поджидало. Это как настоящая, чистая любовь, такая, какой я ее представлял, пока не отчаялся и не решил, что так не бывает, – я умолкаю, чтобы перевести дыхание. – Похоже, я слишком рано сдался.

– К тому же Тамара красива, – Джед бросает на меня хмурый взгляд.

– Я не собираюсь отрицать, что она мне нравится как женщина.

– Черт возьми, Зак, ты говоришь о жене Раэля!

– Нет, – поправляю я. – О его вдове.

– Ты совсем чокнулся, – Джед раздраженно встает. – Она одинока, убита горем, ты ее белый рыцарь, всегда готовый прийти на помощь. Это не любовь, а дружеская жилетка. Куда уж Хоуп с этим тягаться: она тебя любит, но не нуждается в твоей поддержке. А Тамара страдает, ей страшно жить, ты же, вместо того чтобы быть ей другом, пользуешься ее слабостью, потому что можешь почувствовать себя героем.

– Раэль умер два года назад! – взрываюсь я, вскакиваю и оказываюсь с Джедом лицом к лицу. – Не нужно мне об этом напоминать, потому что я там был. Я видел, как он умирал. Ты злишься, потому что мы с Тамарой живем дальше, а ты почему-то нет. Ты прячешься за своей болью, которая давным-давно прошла. Это уже не горе, а какое-то ненормальное потакание себе. Раэль умер. Смирись с этим и прекрати уже себя жалеть.

Несколько секунд мы сверлим друг друга глазами. Воздух между нами заряжен электричеством.

– А знаешь, что самое печальное? – наконец произносит Джед.

– Что же?

– То, что мы оба правы. Но это не значит, что ты не виноват. – Он выуживает из кармана несколько купюр и бросает на стол. – Поздравляю с тем, что у тебя нет рака, – кивает он. – Если, конечно, тебя это вообще волнует.

С этими словами Джед хватает куртку и стремительно выходит из кафе.

Я опускаюсь на стул и делаю глоток пива, чтобы унять кипящую во мне злобу. У меня нет рака, и это отличная новость. Но Джеду никогда не понять, что рак – или, скорее, его угроза – был для меня чем-то вроде пропуска в новую жизнь. С человеком, у которого рак, никто не станет спорить, что бы он ни натворил. Это все равно что дипломатическая неприкосновенность. Пока я полагал, что болен, я стал решительнее. Послал босса к черту. Подрался. Поцеловал женщину, в которую влюблен. Я безумно рад, что, как выяснилось, совершенно здоров, но кто знает, чего бы мне удалось добиться, поживи я еще какое-то время с мыслью, что у меня рак. Теперь же мне остается лишь гадать, какое себе подобрать оправдание.

Глава 31

Хоуп вернулась из Лондона и хочет секса. Она встречает меня в фиолетовом прозрачном белье, едва я переступаю порог ее квартиры, как Хоуп толкает меня на дверь и страстно целует.

– Соскучился по мне?

– Сама знаешь.

Она ведет меня по темному коридору в свою спальню, где горят свечи, и снова набрасывается на меня с поцелуями. Ее язык с силой раздвигает мои сжатые губы и зубы, чтобы переплестись с моим, а пальцы властно шарят за поясом моих джинсов.

– Как съездила? – спрашиваю я.

– Молчи и раздевайся, – отвечает она, тяжело дыша, и рывком расстегивает на мне рубашку.

Я по привычке сжимаю ее задницу и отвечаю на поцелуй, но не испытываю никакого возбуждения. Хоуп отсутствовала всего три дня; мне же кажется, будто меня не было гораздо дольше, и я никак не могу поверить, что я снова с ней. Она опускается на колени, чтобы снять с меня джинсы, проводит языком по низу моего живота, обхватывает пальцами мой член, и он твердеет, но когда Хоуп поднимается и целует меня, я чувствую, как он тут же обмякает. Я один-единственный раз целовался с Тамарой, но и этого хватило, чтобы все полетело к чертям, потому что сейчас, обнимаясь с полуобнаженной Хоуп, я чувствую себя так, будто изменяю сразу обеим, а ничто так не убивает желание, как нечистая совесть.

Хоуп толкает меня на свое ложе с балдахином, садится сверху, жадно и влажно целует меня, ее пальцы сжимают и гладят меня, стараясь привести в боевую готовность.

– Я хочу, чтобы ты засунул в меня свой член, – стонет она мне на ухо.

У Хоуп в постели несколько амплуа, и в этом ее заводят грязные словечки. Признаться, когда мы только начали встречаться, меня это возбуждало, сейчас же я не могу отделаться от ощущения, будто снимаюсь в любительском порнофильме.

– Засунь в меня свой член, – шепчет она и влажно трется об меня, но без толку.

– Что не так? – спрашивает Хоуп, на мгновение выходя из роли.

– Ничего, – вру я, прикрываясь очередным поцелуем.

– У тебя там до сих пор болит?

– Нет. Мне просто нужно немного времени.

Но Хоуп так просто не проведешь. Секс для нее – еще одна сфера, в которой она обязана добиться успеха, и она усердно оттачивала мастерство, чтобы ни в коем случае не потерпеть неудачу. Хоуп обрушивает на меня весь арсенал своих умений, сосет, лижет, гладит, теребит, вскоре ей удается найти верное сочетание, и дело сдвигается с мертвой точки. Она прижимает меня к себе, вцепившись острыми ногтями мне в задницу, и когда я наконец вхожу в нее, Хоуп запрокидывает голову и громко стонет. Мы бешено совокупляемся, не замечая ничего вокруг, и это больше похоже на спортивное состязание – со стонами, потом и нешуточным риском получить травму половых органов. Когда Хоуп кончает, в ее вопле удовольствия слышится радость победы. Она ложится на спину, наслаждаясь чувством удовлетворения от хорошо выполненной работы, меня же раздирают противоречия; беспомощный свидетель фарса, в который с каждым днем все больше превращается моя жизнь, я лишь усугубил свое и без того непростое положение. Вот и все удовольствие.

Хоуп говорит о Лондоне, нашей помолвке, свадебных залах, подарках подружек невесты и списках гостей. Это моя Хоуп, красивая, оживленная, немного назойливая, – девушка, которая, ни минуты не смущаясь, добивается своего. Я слушаю ее, и меня мучат мрачные предчувствия, которые не спрятать ни за какими тайными мыслями, а Хоуп знай себе болтает, не замечая нарастающего отчуждения. Я боюсь, что, несмотря ни на что, все равно не решусь ничего изменить, и ничуть не меньше боюсь потерять Хоуп – что вы хотите, я посредник до мозга костей. Я жду знака свыше, который заставит меня выбрать либо одно, либо другое, сломит мою инерцию.

Хоуп переворачивается на бок, берет меня за руку, и я невольно морщусь от боли.

– О боже! – ахает она, разглядывая разноцветный синяк. – Что с тобой случилось?

– Подрался, – поясняю я с таким видом, будто для меня это обычное дело.

– То есть как это подрался?

Я рассказываю ей про “мустанг” Пита и нашу встречу с Сатчем, а заодно и про то, как нас арестовали, а потом отпустили. Я так увлекаюсь, что едва не выбалтываю то, что произошло сегодня, но осекаюсь, вспомнив, что Хоуп ничего не знает про биопсию.

– Раньше мне нравилось, что ты общаешься с отцом, – заявляет она, когда я заканчиваю, – теперь я в этом не уверена.

– Ты о чем? – недоумеваю я. – Драку затеял не Норм.

– Мне кажется, он на тебя дурно влияет.

– Он на меня двадцать лет никак не влиял, так с чего бы мне вдруг теперь поддаваться его влиянию?

– Да ладно тебе. Ты же прекрасно понимаешь, что так или иначе он влияет на тебя всю жизнь. – Она садится на кровати, стыдливо прикрывшись простыней: забавная перемена в поведении женщины, которая всего лишь несколько минут назад требовала, чтобы я засунул в нее член. – Ты же не станешь отрицать, что с тех пор, как он появился, ведешь себя странно.

– В каком смысле странно?

– Ты сегодня ходил на работу?

– Нет.

– Вот видишь. Ты три дня подряд безо всякой видимой причины прогулял работу. И за все это время даже не удосужился позвонить мне в Лондон. Ах нет, погоди, один раз ты позвонил, правда, ты тогда был обкуренный. А теперь оказывается, что ты еще и в драку полез.

– Норм тут вообще ни при чем, – оправдываюсь я. – Просто у меня была сумасшедшая неделя.

Хоуп хмурится и отводит взгляд.

– Зак, что с тобой происходит?

Это мой шанс. Решительный момент настал, надо лишь ухватиться за подвернувшуюся возможность, но мне почему-то кажется, что сейчас, когда я лежу на влажных простынях, а мои бедра все еще липкие от засохшей спермы, не самое лучшее время признаваться в грехах и сомнениях.

– Кажется, я уволился с работы, – говорю я.

– Что значит “кажется”?

– Я ушел во вторник и не возвращался. Не отвечал на звонки, не проверял почту, ничего.

– Это еще почему? – допытывается Хоуп, и кончики ее выщипанных бровей почти касаются морщинок на сердито нахмуренном лбу.

– Потому что эта работа – дерьмо.

Хоуп раздраженно качает головой.

– А тебе не кажется, что сперва нам не мешало бы все обсудить?

– Мне как-то в голову не пришло, что нужно спрашивать у тебя разрешения.

На глаза Хоуп наворачиваются слезы, как будто ей влепили пощечину.

– Ничего себе! – восклицает она, слезает с кровати и накидывает короткий атласный халатик. – Достаточно и того, что, пока меня не было, ты не догадался мне позвонить. Видимо, был слишком занят: курил траву и дрался. Но ты принял серьезное решение, которое меня тоже касается, нравится тебе это или нет, и даже не посоветовался со мной. – Хоуп плачет, у нее дрожат губы. – О чем ты только думал?

– Ты бы настаивала, чтобы я остался.

– Я бы помогла тебе придумать план.

– Мне не нужен план! – кричу я со злостью, которая пугает нас обоих. – Я сыт по горло планами. Я всю жизнь что-то планирую, а толку чуть. Мне нужна передышка. Я хочу спокойно поразмыслить и понять, кто я на самом деле.

Хоуп замирает и, наклонив голову, наблюдает за моей подростковой вспышкой. Я жду, что она скажет, заранее готовясь возражать, но она молчит, лишь медленно кивает головой и вытирает слезы обратной стороной ладони. Глядя в ее мокрые от слез глаза, я вдруг понимаю, что Хоуп догадывается обо всем, о чем я умалчиваю. Она видит, что меня мучат сомнения, но, как бы сильно мне этого ни хотелось, я не решаюсь что-либо изменить. Однако она не собирается своими руками ломать наши отношения и, если понадобится, пойдет на попятный. Хоуп осознает, что предстоит изнурительная битва, и сдаваться не намерена.

– Я и так знаю, кто ты, – мягко произносит она. – И люблю тебя таким, какой ты есть. Я не хочу ругаться с тобой из-за этого.

– Я тоже, – отвечаю я, чувствуя себя последней сволочью.

Хоуп идет в ванную, я провожаю ее взглядом, рассматриваю сзади ее гладкие ноги, плавный изгиб ее попы, выглядывающей из-под халатика, когда Хоуп наклоняется над раковиной. В зеркале я вижу ее влажное красное лицо, на котором написана решимость. Она не заслужила такого обращения, и мне ужасно стыдно за то, что я не оправдываю ее ожиданий. А ведь каких-нибудь несколько недель назад я подавал большие надежды.

Среди ночи Хоуп будит меня, чтобы еще раз заняться любовью, и мы молча, как будто в полусне, ласкаем друг друга. И только когда заканчиваем и я чувствую на языке соленую влагу с ее щеки, я понимаю, что она снова плакала.

Глава 32

– Что ты делаешь? – спрашивает Норм, зайдя ко мне в комнату.

Я одеваюсь к помолвке.

– Хоуп просила, чтобы я приехал пораньше, – поясняю я.

Он качает головой.

– Нет, я не об этом. Зачем ты это делаешь? Ты же не хочешь на ней жениться.

Я бросаю на него удивленный взгляд.

– Почему это не хочу? Хочу.

– А как же Тамара?

– Она мой друг.

– Несколько дней назад ты мне говорил совсем другое.

Я принимаюсь завязывать галстук “Берберри”, подарок Хоуп.

– Забудь, – бросаю я. – У меня тогда в голове творилось черт-те что. Я нервничал из-за рака и не мог трезво рассуждать.

– По-моему, рак тут ни при чем, а в голове у тебя до сих пор черт-те что. С таким настроем жениться нельзя.

– С каких это пор ты у нас стал экспертом по вопросам семьи и брака?

– Если я в чем и понимаю, так это в неудачных браках, и мне ясно как день, чем закончится твой.

Узел галстука съезжает влево, и я развязываю его, чтобы начать все заново.

– У меня все будет хорошо.

– Дай-ка я. – Норм подходит ко мне и берется за галстук. – Когда я женился на твоей маме, я ни секунды не сомневался, что мы с ней родственные души. У меня не было ни единой задней мысли.

– И мы все знаем, чем это кончилось.

Не отрывая взгляда от галстука, Норм борется с узлом, старательно нахмурив лоб.

– О том и речь, – говорит он. – Я был уверен на сто процентов, и все равно наш брак распался. А теперь сам подумай, каковы твои шансы развестись, если ты уже сейчас сомневаешься.

– Ты кое-что забыл.

– И что же? – Он поднимает взгляд на меня.

– Я не ты.

Норм смотрит мне в глаза и грустно кивает.

– Ты прав, Зак. Ты не я. Ты человек ответственный. Сколько ты уже на одной и той же паршивой работе, лет восемь? А все потому, что ты не такой вертопрах, как твой отец. И ты будешь жить со своей женой, несмотря на то что в глубине души прекрасно понимаешь, что никогда не полюбишь ее так, как мог бы полюбить другую. Потому что ты принял на себя обязательства, а значит, все решено.

– Что тебе от меня надо? – дрожащим голосом спрашиваю я. – Ты хочешь, чтобы я был как ты? Яблоко от яблони, да? Тебе кажется, что, если я пошлю все к черту, у нас с тобой прибавится общего, вроде сэндвичей с сыром гриль? За всю свою жизнь ты никогда не брал на себя ответственность ни за кого. Ты всегда был уверен, что достоин лучшей доли. Может, так, может, нет, но я не хочу в шестьдесят лет остаться в одиночестве и без гроша за душой из-за того, что не умел ценить то, что у меня есть, пока не потерял.

Норм отступает на шаг назад и смотрит мне в лицо.

– Думаешь, я не понимаю, чего лишился? – наконец произносит он. – Думаешь, я не переживаю эту боль заново каждый божий день?

Я качаю головой.

– Мы любили тебя. Мы твои дети, твоя семья. А ты бросил нас, как будто мы ничего для тебя не значим. Неужели ты думал, что может быть что-то лучше твоих сыновей?

Я вижу, как его лицо искажается от застарелой боли, под глазами и в уголках рта собираются морщины, однако усилием воли Норм отгоняет мрачные воспоминания, точно назойливое насекомое, смеривает галстук напряженным взглядом и шагает ко мне, чтобы закончить узел.

– Вот, – наконец произносит он и отходит, чтобы полюбоваться делом своих рук. – Как всегда, идеально. – Оборачивается и смотрит на меня в зеркале. – Знаешь, Зак, что меня беспокоит?

– Что? – интересуюсь я, трогая узел.

– Что ты, стараясь не стать мной – цель сама по себе достойная, – так и не стал собой.

– Может, я такой и есть, – слабо возражаю, сажусь на кровать и закрываю лицо руками.

– Не похоже. В каком-то смысле ты лучше и сильнее меня. Мне кажется, ты просто боишься.

– Чего?

– Разочаровать других, как я. – Норм садится рядом со мной. – Послушай, Зак, я понимаю, ты считаешь, у тебя есть определенные обязательства, но это не так. Ты еще не принес клятву перед алтарем. И если ты не уверен, что принял правильное решение, то нужно прекратить это как можно скорее. Боль, которую ты причинишь невесте сейчас, не идет ни в какое сравнение с тем, что будет после того, как вы поженитесь.

Я со стоном откидываюсь на кровать и закрываю глаза.

– Что с тобой? – тревожится Норм.

– Голова раскалывается.

– Так выпей таблетку.

– Я уже принял алеве.

– Погоди, – говорит Норм. – Ты их взял в шкафчике в ванной?

– Ну да. А что?

Норм вздыхает.

– Это моя виагра.

Я сажусь на кровати, вытаращив на него глаза.

– То есть как это?

– Пузырек был почти пуст, и я решил положить туда таблетки.

– Черт возьми, Норм, у меня через час помолвка!

– Тогда лучше выпей аспирин, потому что если у тебя уже болит голова, от виагры станет только хуже.

– Не могу же я на собственном торжестве расхаживать с торчащим членом!

– А ты не думай о сексе. Таблетки действуют, только если ты возбуждаешься.

– Но у тебя от них постоянно стоит.

Норм ухмыляется.

– Я просто старый развратник.

Глава 33

Для помолвки Сикорды выделили и украсили главный зал своего пентхауса. С люстры к углам комнаты спускаются дугой малиновые, золотистые, коричневые и рыжеватые длинные полосы ткани, создавая эффект шатра. У дальней стены за лестницей располагаются резные стойки со всевозможными мясными деликатесами; по периметру комнаты расставлены полукруглые столики с более легкими блюдами вроде пасты и суши. В центре зала между двух кадок с высокими деревьями с разноцветными листьями – круглая стойка, за которой два бармена. Официанты в смокингах готовятся разносить горячие закуски на серебряных подносах. На первой лестничной площадке собрались члены квартета, они уже расставили и настроили инструменты и теперь непринужденно болтают, застегивая галстуки-бабочки и поправляя потертые широкие пояса. Высокие двери по обоим концам передней, ведущие в гостиную и столовую, распахнуты настежь. Как и в случае с дочерью-лесбиянкой, Сикорды скрывают осуждение за преувеличенной показной любезностью. Я окунаюсь в этот хаос, у меня нестерпимо ломит виски.

– Здравствуй, Зак, – говорит Вивиан и целует меня сухими, точно папиросная бумага, губами. – Что скажешь? – Она уже накрашена и причесана, но пока в халате: следит за последними приготовлениями.

– Потрясающе, – отвечаю я.

– Ткань висит криво, но теперь уже ничего не поделаешь. Леса уже разобрали.

– По-моему, здорово, – замечаю я. – Деревья оригинальные.

– Правда? Их доставили из питомника в Вермонте.

– Где Хоуп?

– У себя в комнате. Красится. Попросила, чтобы ты, как придешь, шел к ней.

Хоуп я застаю перед зеркалом за туалетным столиком: она красит губы. Заплетенные во французскую косу волосы открывают изящную шею.

– Привет, – говорит она моему отражению. – Шикарно выглядишь.

– Спасибо, – отвечаю я, глядя на себя в зеркало и поправляя галстук, подхожу к Хоуп, кладу руки ей на плечи и разглядываю наше отражение.

Вот они мы, счастливая пара, вместе навсегда, пока смерть не разлучит нас. Невеста сияет, жених краснеет – то ли от волнения, то ли от случайно принятой виагры, от которой до сих пор покалывает щеки, будто я обгорел на солнце. Каким-то чудом мне удалось завоевать эту красивую, полную жизни девушку, и впереди у нас целая жизнь, в которой будут путешествия, дети и в конце концов собственный дом. Мы устроим комнату для Пита, который станет любимым дядюшкой и, вероятно, станет подолгу гостить у нас, когда Лила постареет. Мы подружимся с соседями, будем активно участвовать в школьной жизни, целиком посвятим себя нашей чудесной растущей семье, и все это время я каждое утро буду просыпаться и видеть прекрасное, точеное лицо Хоуп, а ночью засыпать в ее теплых объятиях. Надо лишь отказаться от иллюзии высшей любви с Тамарой, эфемерной фантазии, возникшей из неуместного влечения и сублимированных страхов.

Хоуп перехватывает мой взгляд в зеркале и вопросительно смотрит на меня.

– Ты готов?

Я киваю и вру:

– Еще бы.

Через час в доме уже царит оживление. Меня представляют все новым и новым гостям, друзьям родителей Хоуп, которые после третьего коктейля сливаются у меня в одну-единственную супружескую чету – седую, загорелую, богатую и моложавую, и я уже не беспокоюсь о том, чтобы произвести на них благоприятное впечатление. Норм и Лила прибывают вместе, что само по себе очень странно. Лила разоделась в пух и прах: на ней длинное черное вечернее платье и драгоценности, которые она взяла напрокат. Норм в темном костюме и галстуке с отливом выглядит неожиданно элегантно. За ними шагает чистенький нарядный Пит в новом черном костюме и галстуке, кудрявые волосы приглажены гелем.

Норм заключает Хоуп в медвежьи объятия и дважды целует в щеку – первый раз, когда притягивает ее к себе, и второй, когда отпускает.

– Наконец-то мы с вами встретились, – он отстраняется и, расплывшись в улыбке, любуется Хоуп, сжав ее руки чуть выше локтей.

– Я так рада, что вы пришли, – чуть взволнованно, но весело отвечает она.

– Дорогая моя, вы потрясающе красивы, – Норм изумленно качает головой, все еще не выпуская Хоуп.

– Спасибо, – смущается она.

– Вы очаровательны. Просто очаровательны, – подмигивает он. – Помните, если не заладится с Заком, я всегда к вашим услугам. – Норм наклоняется, чтобы еще раз поцеловать ее в щеку. – Это я его научил всему, что он знает.

– Я это учту, – смеется Хоуп.

– Ты не говорил, что он такой галантный, – зардевшись, шепчет мне Хоуп, когда Норм отпускает ее, чтобы познакомиться с Джеком и Вивиан.

– Теперь это так называется? Мне показалось, он к тебе приставал.

– Да ладно тебе, – Хоуп легонько толкает меня локтем. – Он по-своему очень мил.

– Мне никогда не понять женщин, – отвечаю я. Хоуп сжимает мою руку.

– У вас прекрасная квартира, – Норм пожимает руку Джеку и, оглядываясь, кивает с видом знатока. – Сколько здесь, тысяч двенадцать квадратных метров?

– Я точно не помню, – отвечает Джек, глядя куда-то поверх плеча Норма.

– Теперь я понимаю, в кого Хоуп такая красавица, – замечает Норм, обеими руками сжимая ладонь Вивиан.

– Спасибо, – любезно благодарит та.

– Это вам спасибо, – игриво продолжает Норм и подносит ее руку к губам.

Вивиан издает нервный смешок и вздыхает с облегчением, когда Норм ее отпускает.

Лила держится куда более скромно и приветствует Сикордов с тщательно отрепетированным холодным изяществом.

– У вас чудесный дом, – произносит она.

Я знакомлю Пита с Сикордами, которые с показным радушием жмут ему руку, но, когда Пит бросается обнимать Хоуп, Джек напрягается, словно раздумывает, не позвать ли охрану. Пит принес с собой блокнот, он спрашивает у Хоуп номер ее телефона и записывает его.

– Увидимся, – говорит он мне и смешивается с толпой гостей.

Мы наблюдаем, как он ходит от женщины к женщине, спрашивая номер телефона и адрес электронной почты.

– Что он делает? – недоумевает Хоуп.

– Все в порядке, – успокаиваю ее я. – Когда много народу, он так общается. Узнает номера телефонов всех присутствующих дам.

– Он им звонит? – спрашивает Вивиан, готовясь к худшему.

– Нет. Пит не может разобрать собственный почерк.

– Ох, слава богу.

Освоившись, Пит обычно просит женщин поцеловать его, но об этом я пока решаю умолчать, чтобы не расстраивать Вивиан.

Разговор прерывает прибытие стайки подружек Хоуп, которые, визжа, набрасываются на нас с поцелуями. В суматохе Лила ускользает, чтобы присмотреть за Питом, а Норм опустошает буфет. Он не накладывает закуски на тарелку, а, к ужасу других гостей, берет их руками прямо с общего блюда и одну за другой засовывает в рот. Хоуп следит за ним, нахмурясь, но, заметив, что я на нее смотрю, пожимает плечами и вымученно улыбается.

– Очень мил, – замечаю я.

– По-своему, – добавляет Хоуп.

– Я бы с удовольствием выпил еще коктейль.

– Нам обоим это не помешает.

Я иду к бару, заглянув по дороге в туалет для гостей, чтобы ополоснуть лицо: оно до сих пор горит. Тут до меня доходит, что я не спросил Норма, можно ли пить алкоголь, приняв виагру. Но теперь уже, пожалуй, поздно. Облокотившись на стойку бара, я заказываю абрикосовый сауэр для Хоуп, а себе ром с колой. Барменша, девушка лет двадцати пяти с умными глазами и бриллиантовой сережкой-гвоздиком в носу, с улыбкой протягивает мне бокалы:

– Это ваша помолвка, да?

– Если хочу, могу даже разрыдаться, – шучу я. Девушка смеется, и я тут же завидую тому, до чего, должно быть, проста ее жизнь. После работы вернется домой, в квартирку в центре – может, к бойфренду, может, к коту и D VD, – уляжется на диван с чашкой чая, позвонит подружке поболтать и договорится с ней завтра днем встретиться в кафе. Мне хочется смыться отсюда вместе с ней, зайти в ближайший бар и рассказать ей свою печальную историю – вдруг подскажет что-то дельное. Уверен, она все поймет.

– Поздравляю, – говорит барменша, подавая мне коктейли.

– Спасибо.

Я оборачиваюсь и вижу, как в зал нерешительно заходит Тамара в маленьком черном платье, которое мы купили во время нашей вылазки в “Блумингдейл”. Волосы она уложила в прямую прическу, накрасила губы и щеки. Она стоит чуть косолапо в туфлях на высоких каблуках, нервно оглядывается в поисках знакомого лица и выглядит такой слабой и беззащитной, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не броситься к ней и не обнять. Вместо этого я четырьмя быстрыми глотками осушаю бокал – четвертый или пятый за вечер – и прошу барменшу сделать еще. Я смотрю, как Хоуп здоровается с Тамарой, они улыбаются друг другу и о чем-то оживленно разговаривают. Внезапно меня охватывает такая острая тоска по Раэлю, что я застываю на месте, на мгновение отчетливо представив себе, как сложилась бы наша жизнь, если бы не авария. Раэль с Тамарой пришли на помолвку вместе; он поздравляет Хоуп, целует в щеку и отправляется искать нас с Джедом, чтобы вместе пропустить по стаканчику. Тамара – жена моего лучшего друга и только, а мои чувства к Хоуп просты и чисты. Я праздную помолвку в компании двух своих лучших друзей и чувствую, что все идет как надо, что я наконец-то поймал удачу за хвост. Но Раэль погиб, Джед так зол на меня, что, скорее всего, вообще не придет, а я разглядываю Тамару с такой неистовой страстью и страхом, что жжет глаза.

Заметив меня, она тепло и понимающе улыбается и устремляется через весь зал ко мне. Тамара нежно и невинно целует меня в щеку, и знакомый запах ее шампуня наполняет мои ноздри и все мое существо.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

– Какой ты румяный.

Я поднимаю бокал.

– Это все коктейли.

Она смотрит на меня.

– Лучше не торопись. Вечер только начинается.

Я киваю и таращу на нее глаза, не зная, что ответить.

– Спасибо, что пришла.

– Софи нарисовала тебе открытку, – Тамара лезет в сумочку и достает розовый лист бумаги, изрисованный карандашом. Внизу написано “Я люблю тебя, Зак”.

– Не знал, что Софи умеет писать.

– Это я написала.

Я киваю. Тамара отворачивается.

– Я тебя тоже люблю, – говорю я.

Тамара смеется, как будто я пошутил, и складывает листок.

– У тебя и так руки заняты, – поясняет она. – Пусть пока у меня полежит.

– Ну уж нет, – я ставлю бокалы на стойку. – Отдай.

Я забираю рисунок, складываю еще раз пополам и прячу во внутренний карман пиджака. Поверх Тамариного плеча я замечаю, что Хоуп смотрит на меня.

– Мне нужно отойти, – сообщаю я Тамаре. – Ты пока угощайся, а я тебя найду через несколько минут, ладно?

– Не беспокойся за меня, – отвечает она. – Тебе же надо встречать гостей. Общаться с народом. Я подожду. Джед здесь?

– Я его еще не видел.

– Ну что ж, значит, пока побуду одна.

Тамара идет к столу, а я возвращаюсь к Хоуп, которая забирает у меня коктейль и целует меня в щеку.

– Так мило, что она пришла, – замечает Хоуп, провожая Тамару взглядом. – А ребенок с кем?

– Наверно, с родителями Раэля.

– Она отлично выглядит, правда?

Женский инстинкт самосохранения Хоуп, обострившийся из-за откровенной сексуальности Тамариного платья, спорит с ее привычным великодушием, и из-за этого ее комплимент звучит неестественно и напряженно: за показной доброжелательностью сквозит пренебрежение.

Мой ответ должен прозвучать невинно, иначе она заподозрит неладное.

– Да, она выглядит хорошо, – соглашаюсь я.

– Надеюсь, я тоже смогу надеть такое платье, когда рожу ребенка.

Замечание с двойным дном: на первый взгляд, похвала, на деле же – искусное унижение.

– Давай потанцуем, – просит Хоуп.

Мы выходим на середину зала и присоединяемся к парам, кружащимся перед самым оркестром, который играет незамысловатую медленную версию “The long and winding road”*. Я чувствую, что на нас все смотрят. Хоуп величественно улыбается, оглядываясь, а я прижимаюсь к ней; у меня кружится голова, горят щеки, и больше всего на свете мне хочется провалиться вместе с ней сквозь землю. Когда мы поворачиваемся, я замечаю Тамару, которая с коктейлем в руках стоит в дверях гостиной и наблюдает за нами. Наши взгляды встречаются, она вымученно улыбается и поднимает бокал. Между нами снуют гости, загораживая обзор, и когда я снова вижу место, где стояла Тамара, ее уже там нет.

– Ты весь горишь, – шепчет Хоуп, прижимаясь щекой к моей щеке.

– Все в порядке.

– Ты вспотел.

Группа начинает играть Гершвина, под которого никто моложе шестидесяти танцевать не способен, поэтому мы неловко стоим, пока к нам не подходит Джек с вопросом:

– Можно пригласить вашу даму?

– Пожалуйста, – отвечаю я, но они уже ушли, и я разговариваю сам с собой.

Мэтт заявляется в кожаных штанах, полосатом пиджаке от костюма и парике Элтона Джона. Расположившись возле столика с овощами, методично, как заведенный, макает дольки моркови и сельдерея в хумус и, оглядываясь по сторонам, притопывает ногой в такт музыке.

– Мэтт!

– Он самый, – брат делает шаг вперед и обнимает меня. От его пиджака отчетливо тянет марихуаной.

– Извини, что опоздал.

– Ты ничего не пропустил.

– Мама тут?

– Да не одна, а с отцом.

– Он прилично себя ведет?

– Пока что его не попросили уйти.

– Что ж, и на том спасибо, – отвечает Мэтт, разглядывая толпу гостей. – Это там Хоуп танцует?

– Ага.

– А что это за мужик лапает ее за задницу?

– Это ее отец.

– Ни фига себе, – фыркает Мэтт.

– Значит, это не только мне кажется?

Он пожимает плечами.

– Что мы знаем об отцах?

Наконец музыка смолкает, и солист произносит в микрофон:

– Дамы и господа, минуточку внимания. Отец невесты хотел бы поднять тост за Хоуп и Зака.

Все дружно хлопают, и на сцену поднимается Джек с бокалом в руке. Гости из прилегающих комнат стекаются в большой зал, чтобы послушать, что он скажет.