Текст книги "Владычица снов. Книга вторая"

Сон Ребекки вновь приблизился по времени к текущим событиям – и она увидела себя на ярмарке, почувствовала ужас, охвативший Эннис, которая решила, что из-за Ребекки вся ее жизнь пойдет наперекосяк. Но тут появился Кедар, и страх Эннис пошел на убыль, и ее охватили смутные желания. Теперь Кедар и Эннис слились и наяву и во сне.

История Невилла ничего не говорила о тяжких испытаниях в детстве, какие выпали на долю первых двоих, но тем не менее была, возможно, самой печальной. Он был единственным ребенком в семье богатого купца, и детские годы мальчишки прошли вполне безмятежно. Но постепенно течением его жизни начала править музыка, к торговле же он не питал никакого интереса. В четырнадцать лет, после жестокой ссоры с отцом, он ушел из дома, чем навсегда разбил сердце собственной матери. И никогда больше не возвращался в семью.

Невилл входил в состав то одной, то другой группы бродячих музыкантов, но нигде не задерживался надолго. Он был блестяще одарен, но чересчур резв и изрядно злоречив. Его собственные занятия музыкой захватывали его целиком, можно сказать, пожирали и переносили в иные миры, где он мог забыть о несовершенстве собственных органов чувств и воспарить на крыльях воображения. Однако обычная музыка, которой ждала публика и которую исполняли его спутники да, поневоле, и он сам, действовала ему на нервы – из-за чего он и снискал репутацию человека вздорного.

Помимо музыки, молодого человека интересовала только история. Он тоже узнал о существовании секты Еретиков и сделал своими кумирами старых мастеров – художников, сказителей и музыкантов, – разузнав о них все, что только можно было разузнать.

В его таланте не сомневался никто, о колдовской же силе никто даже не догадывался. У него почти не было друзей, да и полученная им кличка – Скиталец – свидетельствовала о том, что люди относятся к нему без особой сердечности. Часто его одолевало отчаяние, но собственный дар удерживал его от самоубийства – ему хотелось находить новое, изучать новое, овладевать новым – и эту жажду утолить было невозможно.

Сон Ребекки опять приблизился к настоящему. Она новь испытала волшебство игры Невилла в парадном зале, пережила встречу с ним и ее несчастливое окончание. Она увидела, как он погружает Рэдда в гипнотический сон, а потом приходит к Старому Ворчуну на псарню. А когда музыкант вышел во двор, то там уже творилось черт те что, и вскоре Невилл попал в самую гущу боя. Единственным, что волновало его в эти мгновения, – было спасение его драгоценной и уникальной скрипки, поэтому он бежал со двора и спрятался в комнатах прислуги. Музыканты, с которыми он приехал сюда, уже убрались подобру-поздорову, поэтому Невилл, подхватив скрипку под мышку, обратился в бегство, но его остановил огромного роста солдат, на груди у которого красовалась эмблема в виде морды белого волка. Невилл был безоружен, но солдат тем не менее напал на него. Музыкант, пытаясь спастись, машинально подставил под меч единственную вещь, которая могла отвести удар от него самого. Меч разнес скрипку в щепки, а юноша, даже не раненный, упал на пол.

Солдат вновь шагнул к нему, и Невилл обратился в бегство, на глазах его сверкали слезы бессильной ярости. И все помыслы его были связаны с бегством на север – там живет единственный человек на свете, способный возместить его утраченное сокровище.

Конец этой истории сон Ребекки скрыл непроницаемой завесой.

Ребекка проснулась, с одной стороны растроганная нежными чувствами, которые питают друг к другу Кедар и Эннис, с другой – разделяющая горе Невилла.

– Он поехал в Гарадун, – произнесла она вслух. – Он отсюда на расстоянии нескольких дней пути.

Она быстро поднялась, отправилась на поиски Тарранта и выложила ему сделанное во сне открытие.

– Пайк уже идет по его следу, – спокойно ответил начальник сыска. – Один из музыкантов выложил, что он, должно быть, подался в столицу, чтобы обзавестись новым инструментом.

Ребекка кивнула: ее сон получил подтверждение.

– Необходимо вернуть его, – повторила она.

Теперь больше, чем когда-либо, она была уверена в том, что троих колдунов необходимо собрать вместе.

– Мы делаем все, что в наших силах, – заверил ее Таррант.

«Только времени у нас мало», – взволнованно подумала она.

Клюни с Ансельмой проработали чуть ли не всю ночь, а потом немного поспали на освобожденной от всякого хлама постели. Через пару часов они поднялись с первыми рассветными лучами и проследили за тем, как солдаты уносят их драгоценную продукцию.

– Смотрите не уроните, – любезно предупредил солдат Клюни.

Ящики со взрывчаткой унесли. Их было, конечно, маловато для того, чтобы уничтожить или обратить в бегство целое войско, но, по крайней мере, хороший сюрприз можно было устроить.

Клюни наконец посмотрел на раритеты, оставленные ему Галеном накануне вечером, и взял в руки окаменевшую книгу.

– Интересно, – повертев ее в руках, пробормотал он.

– На это у нас сейчас нет времени, – прикрикнула на него Ансельма. – Наша смесь может скоро испортиться!

Алхимик без возражений вернулся к работе, однако через час, завершив еще один опыт, сделал перерыв и вернулся к заинтересовавшей его книге.

– А если попробовать той зеленой жидкостью, которая проела дыру в половицах, – начал он.

– Только осторожней, Клюни, – предупредила мужа Ансельма, но теперь она и сама была заинтригована.

Они нашли окисляющую жидкость и осторожно капнули той на обложку. Капли, попав в щели переплета, зашипели, а затем из этих щелей брызнули язычки пламени. Алхимик поместил книгу в камеру с туго притертой крышкой, которую он называл своей «печью», и оставил ее там на время, пока они с женой перекусывали. Затем, надев на руки толстые перчатки, достал книгу. Но и теперь попытки раскрыть книгу не привели к успеху, и Клюни вполголоса выругался. Ансельма внимательно наблюдала за его действиями. Она заметила, что одна из щелей вроде бы стала малость пошире. Ансельма подошла к верстаку, взяла большой молоток и металлический мастерок.

– Попробуй-ка этим, – предложила она. – Как если бы клин вгонял.

– Любовь моя, ты гениальна! – воскликнул ее муж.

– А если и это не поможет, – добавила Ансельма, – то шарахни по ней чем-нибудь тяжелым.

Они улыбнулись друг другу, и Клюни загнал металлический клин в щель под обложкой.

– Пошел.

Он резко стукнул молотком – и обложка, затрещав, отделилась, обнажив титульный лист из окаменевшего пергамента.

– Удалось, – выдохнул Клюни.

Они уставились на страницу, на которой вполне отчетливо можно было увидеть семь кругов, в каждый из которых был вписан знакомый и с виду бессмысленный набор букв.

Глава 72

– Ам-можно м-мне посмотреть к-картину Кавана, на к-которой изображен монах? – попросил Кедар.

– Разумеется!

Ребекка начисто забыла о своей находке из далекого детства. «Со своим особым даром и профессиональными познаниями Кедар, возможно, увидит на картине нечто большее, чем удалось рассмотреть мне». Подумав так, она тут же вместе с художником направилась в Восточную башню.

Они прошли всего несколько шагов (а Эмер, Гален и Эннис тоже присоединились к ним), когда Ребекка вспомнила, что картина теперь находится не в потайной комнате, а в шкафу у нее в спальне. Она сама перенесла ее туда перед внезапной и роковой стычкой с Крэнном. А в ее покоях сейчас квартировались приближенные короля. Девушке предложили освободить для нее эти покои, но она отказалась – воспоминания о собственной комнате с недавних пор были окрашены в слишком мрачные тона.

Ребекка объяснила друзьям внезапную смену маршрута, добавив, что она надеется на то, что с картиной за это время ничего не случилось. Ее апартаменты были пусты, и она действительно почувствовала себя здесь неуютно. Комнаты были прекрасно знакомы ей – и все же она больше не ощущала себя здесь дома. «Неужели такие перемены произошли всего за несколько дней?» – подумала она, обратив внимание и на вновь появившуюся мебель, и на карты с остальным штабным инвентарем, разбросанным по всей комнате.

Она достала картину из шкафа.

– Ох!

В первое мгновение девушке показалось, будто злую шутку с ней сыграли ее собственные глаза, но потом она сообразила, что тут произошло. И показала картину друзьям, которые столпились вокруг, предоставив, однако, Кедару самое почетное место.

– Он исчез! – воскликнула Эмер.

– А выглядит так, словно на минуту сошел с холста? – косо усмехнувшись, добавил Гален.

На картине Кавана был теперь изображен голый стол, монах и шахматная доска исчезли. Каменные стены на заднем плане проступили несколько четче, чем запомнилось Ребекке, и теперь было видно, что они заставлены книгами. А в середине стены появилась дверь, которую Ребекка никогда не видела. Дверь была распахнута, а из дверного проема лился яркий свет.

Все смотрели на одну и ту же картину, но каждый из них увидел что-то свое.

«Выходит, партия закончилась, – подумала Ребекка. – Интересно, выиграла я или проиграла?» Правила усложненных шахмат по-прежнему оставались ей неизвестны. А свет, льющийся из-за двери, разбередил ее воображение. Он был белым, чистым, но каким-то неестественным. «Для тебя, дитя мое…»

Эмер задрожала, зрелище показалось ей жутковатым.

– Почему он ушел? – тихо спросила она, но никто не удосужился ответить.

Галену комната показалась смутно знакомой, и он поймал себя на мысли: а куда подевалась лестница?

– Возможно, все это что-то вроде сказки, – подумала вслух Эннис. – Игра, смена чувств на лице у монаха, появление чудовища. А теперь он ушел. Хотелось бы мне знать куда?

– И вернется ли он? – подхватила Ребекка.

Кедар молчал, его обуревали на редкость сильные чувства. Он не столько увидел, сколько почувствовал ауру двух сознаний: одного из древности, а другого – еще не родившегося. Сейчас в одной комнате с ним находился Каван, и здесь же был Эдель, и здесь же бесконечной цепочкой выстроились другие. И, конечно молодой художник не мог не восхититься мастерством Кавана. Даже сейчас картина со столь простой композицией и изображающая столь приземленный предмет жила своей жизнью. Кедар, вглядывающийся в картину, ничуть не удивился бы, если бы сейчас в лучах света из дальней комнаты возвратился монах. «Куда же он подевался?» – подумал он, но картина не давала ответа на этот вопрос. «Она такая древняя, а краски не потрескались и совсем не выцвели». Кедар попал под очарование картины, ему казалось: еще мгновение – и он сам шагнет на полотно.

– Что же пытался объяснить нам Каван? – спросила Ребекка. – Во всем этом должно заключаться какое-нибудь послание.

Кедар очнулся от забытья.

– Не знаю, – тихо проговорил он.

Картина бесконечно притягивала его, но вместе с тем и невероятно напугала. Это было самое настоящее колдовство. Он не смел и надеяться на то, что когда-нибудь сам проникнется подобной силой.

– Может, она еще раз изменится, – предположила Ребекка. – Я теперь буду за ней приглядывать.

Она взяла картину под мышку, решив отнести ее в покои к Рэдду.

А в соседней комнате, ничего не подозревая о том, что за события разыгрываются вокруг старинной картины, Монфор с Таррантом разрабатывали оборонительную стратегию.

– Этого оружия нам нужно как можно больше, – нахмурившись, заявил король.

– Мы делаем все, что в наших силах, – доложил сановник. – Клюни не позволяет никому, кроме Ансельмы, помогать себе. Он говорит, что это слишком опасно, и я думаю, что он не ошибается.

– Странный он человек! Жизнью собственной жены рискует, солдат бережет, – заметил Монфор.

– Честно говоря, – ответил Таррант, – у меня создается впечатление, будто Ансельма подвергается куда меньшей опасности, чем сам алхимик. В любом случае, нам надо как можно лучше распорядиться теми запасами, которые уже созданы.

– Выходит, их даже перевозить опасно?

– Да, но с этим-то мы как раз справимся. Я готовлю для этой цели особые команды, а для лошадей уже шьют специальные седла. Но если мы рассредоточим чудо-оружие по всей оборонительной линии, то везде по чуть-чуть его будет слишком мало, чтобы произвести необходимый эффект. Основной запас нам нужно приберечь там, где ожидается прорыв основных сил Ярласа.

– А что с катапультами?

– Они не обладают достаточной маневренностью. Конечно, мы разместим их на господствующих высотах, но как только противник сообразит, где они установлены, он сможет просто обходить их – и этого хватит.

– Хотя бы первая атака захлебнется, не так ли?

Таррант, ухмыльнувшись, кивнул:

– Так-то так, но лучше нам все-таки наделать побольше ручных снарядов. Они могут быть пущены в ход везде, где угодно.

– Согласен, – сказал Монфор. – Что ж, пока все?

Начальник разведки поднялся с места, но затем раздумал уходить.

– А вы не думали над тем, что говорила Ребекка? – спросил он.

Король несколько осуждающе усмехнулся:

– Если бы я не знал наверняка, что это не так, то решил бы, что эта барышня вскружила вам голову.

– В ней есть нечто особенное, – подтвердил Таррант.

– А я этого и не отрицаю, – улыбнулся король. – Но я не собираюсь охотиться за привидениями. У нас и в реальности более чем достаточно проблем. – Он предостерегающе поднял руку, заранее отвергая все возможные возражения. – Хватит об этом.

Таррант кивнул, смирившись с королевской волей.

Вскоре после полудня Клюни и Ансельма разыскали Ребекку. Она в одиночестве сидела в библиотеке Рэдда и с потерянным видом что-то читала.

– А у нас кое-что есть, – объявил алхимик.

Ребекка готова была ухватиться за любую соломинку, поэтому охотно отвела глаза от книги. Клюни положил перед ней на стол книгу, которую принес с собой, и Ребекка ахнула. Взгляд ее сразу же упал на третий набор букв.

Я

В

Е

К

О

Н

И

В

Т

Д

Р

З

И

О

А

О

Р

Р

А

Д

– К сожалению, ничего особенного, – с ложной скромностью добавил алхимик, пока Ребекка в уме «переводила» текст на нормальный язык.

«Да нет уж, – в душе поникнув, подумала она. – Значит, все это все-таки относится ко мне».

– С тобой все в порядке? – спросила Ансельма, заметив, как побледнела Ребекка. – Это тебе что-нибудь говорит?

– «Родня веков, за дар роди; сон сохрани, Дерис гоня», – соединила пропущенную строку со следующей Ребекка. – В письме Санчии говорилось: «Слишком поздно я узнала, что мы с тобой в вековом родстве». А позже она наказала мне «хранить сон». Значит, эти строки адресованы мне.

Она всегда страшилась, что ее роль в грядущей битве окажется чрезвычайно важной. Теперь же она получила этим страхам несомненное подтверждение.

– Похоже на наставление, – заметила Ансельма.

– Это и есть наставление, – вздохнула Ребекка.

«И я по-прежнему не имею понятия, чего от меня ждут!»

– Сыграй-ка нам песенку, Скиталец, – прорычал пьяный.

Невилл даже не посмотрел на него. Он сидел в самом углу общего зала в трактире «Слепой муженек». Его новая скрипка лежала рядом с ним на скамье, но сейчас ему не было до нее никакого дела. Он глядел в стакан – уже далеко не первый из тех, на которые он заработал своей музыкой.

– Послушай, парень, – обратился к нему кабатчик, разбиравшийся во многих делах, помимо собственного. – Сыграй нам, да сыграй так славно, как бывалочи, и поужинаешь сегодня за счет заведения!

Но музыкант даже не пошевелился. Его терзала печаль, он не сомневался в том, что новая скрипка не идет ни в какое сравнение со старой. Не мешало бы перетянуть ей струны, да и настроить ее по-настоящему. И все же дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Скрипичных дел мастер подарил этот инструмент Невиллу после того, как он поиграл на нем несколько минут. При этом мастер пояснил, что никто не в силах был извлечь из этого инструмента больше двух-трех внятных нот, так что скрипка ему все равно без надобности. И добавил, что скрипка эта очень старая и корпус, по-видимому, совсем трухлявый. Невилл и сам понимал, что игра на этой скрипке требует терпения, выдержки и предельной сосредоточенности. Правда, ненадолго приходя в хорошее настроение, он признавался себе, что и эта скрипка – хоть куда.

– Старинную песню давай, – распорядился пьяный.

Невилл медленно поднял голову и уставился на заказчика почти незрячим взором.

– Да что ты понимаешь в старинных песнях, – презрительно выдохнул он. – Если ты услышишь по-настоящему старинную музыку, то даже не поймешь, что это такое. Старинная музыка запрещена. Еретиков всегда казнили – и казнят по сей день! – Будучи под хмельком, Невилл произнес название тайного общества, сам того не заметив. – Старинная музыка исчезла. И я бессилен вернуть ее. Я пытаюсь – боги знают, что я только не пробовал, – но слышу разве что шепот. Шепот, подумать только! А теперь я слышу его даже во сне! – Музыкант перешел на крик. Он вскочил с места, оперся обеими руками о стол, подался вперед. – Мольба и шепот.

– Но я просил всего лишь песню, – растерявшись из-за неожиданной вспышки музыканта, пробормотал пьяный.

– Послушай, парень. Нечего тут истерики закатывать, – поморщился кабатчик. – Лучше сыграй!

Остальные посетители кабака тут же подхватили эту песню. Забарабанив по столам, они заорали:

– Ну-ка, сыграй! Ну-ка, сыграй!

«Ну хорошо же, я вам сейчас сыграю!» Невилл взял скрипку со смычком и заиграл высокую переливчатую мелодию, звучащую поначалу с обманчивой приятностью. Но вот одобрительный шепоток постепенно затих, а затем сменился сердитым бормотанием, когда музыка зазвучала все более сильно и страстно и в то же время грубо. А Невилл продолжал играть, продолжал исторгать из струн вопли безумия и боли и наполнять зал стонами слепой ярости, словно не слыша обращенных к нему проклятий. Мир перестал существовать, волшебство музыки превратило его в единый вихрь горького льда и шипящего огня.

И все эти невероятные звуки разом оборвались, когда кто-то схватил Невилла за руку. Растерявшийся и встревоженный, Невилл уставился на бесцеремонного нахала безумным взором лунатика.

– Вон отсюда! – заорал кабатчик.

Невилла потащили к дверям, его ноги отказывались идти, но все же ему удалось уберечь скрипку от любых посягательств.

– Ты не имеешь права эдак вот злоупотреблять моим гостеприимством! – вопил разъяренный кабатчик. – Убирайся отсюда и никогда больше не возвращайся!

Завсегдатаи поддержали эти слова радостным гулом.

Невилл, шатаясь, вышел на свежий воздух, вышел в ночь – и за него сразу же взялся первый морозец. Юноша поднял голову и тоскливо посмотрел на усыпанное звездами и залитое холодным светом полной луны небо.

И тут в голове у него вновь зазвучал таинственный шепот.

Глава 73

Поднявшись на соль, сидеть на ее корке без всякого движения на протяжении долгих часов было бы весьма необычно для археологов, и Пейтон предпочел обходить северную кромку дозором, что, кстати, повышало шансы на раннее обнаружение приближающегося противника. Они углубились на три лиги в южном направлении, свернули на северо-восток и шли вдоль кромки в сторону Блекатора, вершина которого была едва заметна на горизонте. По этой линии они намеревались ходить до тех пор, пока со всей неизбежностью не столкнутся с войском, выдвинувшимся из Риано. У них были с собой припасы на несколько дней, хотя они и предполагали, что срок ожидания окажется куда меньшим.

В первую ночь они, как и предполагали заранее, встали на привал в аккурат на незримой линии между Крайним Полем и Риано. На ночь, само собой разумеется, выставили сменный дозор, однако не заметили ничего подозрительного. На второй день они по-прежнему пристально следили за возможным появлением противника с юга. Ближе к полудню они подошли к Блекатору, черная громада которого высилась на востоке. День выдался прохладный, но безоблачный, и все заранее предвкушали недолгий привал перед тем, как отправиться в обратном направлении.

– А с какого расстояния мы сможем их увидеть? – поинтересовался Фланк.

– А что? – Холмс окинул взглядом квадратную фигуру своего спутника. – Уж не думаешь ли ты, что мы можем с ними разминуться?

– Войско такого размера непременно должно поднять тучу соляной пыли, а кроме того, мы бы наверняка увидели их костры на рассвете, – настроившись на более серьезный лад, пояснил Пейтон. – Не беспокойтесь, друзья, мы увидим их куда раньше, чем они – нас.

Фланк улыбнулся. Он явно повеселел.

– А может, они и вообще не появятся, – с надеждой в голосе предположил он.

– А может, и солнце завтра не поднимется, – ухмыльнулся Милнер. – Не затем они сюда прибыли, чтобы несолоно хлебавши повернуть назад.

– Но в Риано-то они проторчали подозрительно долго, – возразил Фланк. – Как знать, может, они все-таки передумали и решили вернуться на острова.

– Что ж, в таком случае мне искренне жаль Ярласа – вставил Холмс. – Люди вроде него не любят оставаться с пустыми руками.

– Оно бы и неплохо, но… – начал было Пейтон.

И тут же замолчал и жестом призвал к молчанию остальных.

– Чувствуете? – едва слышно прошептал он. Речь шла не столько о шуме, сколько о дрожи, о ритмичных колебаниях соляной корки у всех под ногами.

– Они идут, – тоже почти беззвучно выдохнул Арледж, окидывая взглядом горизонт. – Но почему мы их не видим?

– Потому что они еще слишком далеко отсюда, – ответил Пейтон. – Мы бы их и не услышали, если бы они не так чеканили шаг.

– Они маршируют по соли в ногу, – изумился Милнер. – Они, должно быть, спятили.

– Ага, – согласился Пейтон. – Это чистое безумие.

– А вы можете определить, где они сейчас? – спросил Арледж.

– Нет еще, – смутился вожак археологов. – Но погоди немного. Ладно, пошли дальше.

Без каких бы то ни было вопросов все выполнили этот приказ. Черная гора нависала над ними, находясь на расстоянии всего в четверть лиги, ее гладкие вулканические откосы были черны, как ночь. И тут соль начала потрескивать – в глубине и вдали сначала, но этот треск становился все громче. Казалось, только что появившийся гул тут же слился с многократным собственным эхом, черпая силы в себе самом, пока все вокруг не заходило ходуном. Люди обменялись тревожными взглядами, бики нервно заплясали на задних лапках.

– Боги… это же не могло случиться так скоро!

Пейтон захрипел от ужаса, его глаза округлились в приступе внезапного страха. Его товарищам никогда не доводилось видеть такой реакции своего вожака на опасность. Пейтон помотал головой, словно отказываясь верить тому, что подсказывал ему инстинкт. И тут же разразился чудовищной бранью и огляделся по сторонам полубезумными глазами.

– Бежим! – заорал он.

– Куда? – с криком на крик ответил Холмс.

– К Блекатору, – велел Пейтон. – Это наш единственный шанс.

– Но нам же на него не забраться, – изумился Милнер.

– Хочешь жить, заберешься, – фыркнул Пейтон.

И ничего не добавив, он отшвырнул поклажу и налегке помчался к черной горе. Остальные последовали его примеру, вслед за людьми туда же устремились и бики.

А дрожь в глубинах соли нарастала и нарастала, теперь, наряду с гулом, можно было расслышать и иной звук, слабый, но его нельзя было спутать ни с чем другим, – это была мерная поступь войска.

Археологи уже бежали в тени, отбрасываемой горой. Пейтон не сбавлял скорости, Арледж с Милнером чуть не наступали ему на пятки. А вот Фланк начал задыхаться и приотстал. Холмс рванулся к нему на выручку и остановился только потому, что под ногами у обоих самым страшным образом затряслась соль. Обернувшись, они увидели невероятное зрелище: огромный столб соли вращался в воздухе с силой и яростью вулканического извержения. Он поднялся в целых двух лигах от них, но все равно производил жуткое впечатление.

– Давайте же! – крикнул Пейтон. – Он будет здесь с минуты на минуту.

И вожак, и двое его спутников уже добежали до подножия горы и теперь отчаянно обшаривали взглядами голый и отвесный склон в надежде высмотреть хоть какую-нибудь трещину. Начали взбираться, стараясь делать каждый шаг с предельной осторожностью, то и дело внимая подсказкам Пейтона. А Фланк как зачарованный продолжал глазеть на соль. Но вот Холмс добрался до него, ухватил за плечо и потащил за собой.

Отставшие примчались к горе и вслед за тремя первыми полезли наверх. Отчаянным рывком поднявшись на небольшую площадку, они решили, будто уже находятся в безопасности. Теперь соль грохотала несколько потише – но и это походило на раскаты ближнего грома.

– Я… не… могу… – судорожно выдохнул Фланк.

Холмс, забравшийся на пару шагов выше, остановился и бросил взгляд на расстилавшуюся внизу соляную равнину. Увиденное наполнило его душу невыразимым ужасом, но вместе с тем вдохнуло в него восторг перед несомненным явлением чуда. Приливная волна соли, пятикратно превышающая человеческий рост, накатывала на гору с невероятной скоростью. Она кипела и бушевала, взметая вихри и выплески кристаллически-белой соли. В каком-то смысле это было еще удивительней и прекрасней, чем сама волна, это еще более захватывало и вместе с тем представляло собой огромную опасность.

– Быстрее вверх, – скомандовал Пейтон.

– Давай! – заорал Холмс.

– Не могу… – простонал Фланк. – Ноги подкашиваются.

Холмс, перегнувшись вниз, подхватил своего молодого товарища, втащил его на уступ и полез дальше. Вот он забрался на следующий уступ и обернулся, собираясь повторить рывок…

…и весь мир стал ослепительно белым. Волна обрушилась на Блекатор совокупной мощью дюжины горных лавин, раздался треск, похожий на грохот мощного взрыва. Тучи соляного праха взметнулись в небо на сотни шагов, сама гора содрогнулась под этим напором. Холмс приник к обломку утеса, цепляясь за жизнь, его сотрясло до глубины души, он оглох и все же ему как-то удалось удержаться. Но когда белая буря схлынула и он открыл глаза, Фланка внизу уже не было. Его просто-напросто смыло.

Откуда-то сверху до Холмса донесся голос Пейтона:

– Холмс, Фланк, вы живы?

– Я-то жив, – дрогнувшим голосом отозвался Холмс. – А вот Фланка смыло.

Он вскарабкался повыше, присоединился к троим товарищам. Руки и ноги у него были как свинцовые. Вчетвером они окинули взглядом расстилавшуюся у ног соляную ширь.

Равнина шла мелкой рябью, затихая после прохода гигантской волны. По сравнению с нынешним состоянием соли та зыбь, которая убила Киббля, казалась невинной забавой. Медленные волны прокатывались по поверхности, то сливаясь, то сталкиваясь друг с другом; в море зыбучей соли то возникали, то исчезали островки спокойствия, а вдали, в солнечных лучах, ослепительно сверкали поднявшиеся в воздух соляные смерчи.

– А что войско? – прошептал Холмс.

– Наверняка попало в самую гущу, – пожал плечами Пейтон. – Оттуда никому не выйти живому.

Пристально вглядываясь в даль, Холмс различил кое-где на поверхности белого моря темные пятнышки – это соляные волны гоняли какой-то мусор. Но нигде не было и признака чего-нибудь живого.

– Все войско? – прохрипел он.

– Похоже на то, – кивнул Арледж.

Воин понимал, что ему следует ликовать, – в конце концов, смертельная угроза всей стране оказалась уничтожена одним ударом, – но он был слишком потрясен, чтобы испытывать хоть какие-нибудь чувства.

– Их просто смело, – повторил он слова Холмса.

– Смело всех до единого, – добавил Пейтон, и тут в его голосе послышались нотки удовлетворения.

– Но это когда-нибудь прекратится? – спросил Милнер, вглядываясь в колышущуюся внизу массу.

Припасы они бросили там, где их застигла буря, а домой по такой соли вернуться невозможно!

– До сих пор все рано или поздно прекращалось, – буркнул Пейтон.

Но даже ему никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Первые два дня поход проходил без сучка без задоринки. Преодолев исходную суматоху, Ярлас и его воины пребывали в превосходном настроении. Войско шло стройными колоннами, полк за полком, наемники маршировали двумя отрядами – один в авангарде, а другой – в центре арьергарда. Воины самого барона шли по флангам и высылали дозоры, обеспечивая разведку по всем направлениям. Монахи скакали широким кругом, в который они заключили главные силы всего войска. Это, объяснил Хакон, было предпринято для того, чтобы они – в случае, если возникнет такая необходимость, – проявив свои особые способности, укротили бы соль. Ярласу показали, как монахи управляются с подвижками соли, и он чувствовал себя, находясь в магическом кругу, в полной безопасности. Даже наемники, поначалу поглядывавшие на монахов не без суеверного страха, начали через какое-то время относиться к ним как к благодетелям, а многие из солдат поражались, как эти немощные люди, в том числе и более чем преклонного возраста, не отстают от войска. В свою очередь братья испытывали истинный восторг, и хотя они почти не разговаривали друг с другом, глаза у них сверкали ничуть не менее ярко, чем кристаллическая соль под копытами их жеребцов.

На третий день после выступления из Риано, ближе к полудню, настоятель расслышал первый шорох из глубин соли. Он сразу же отдал распоряжение, которое облетело всех рассредоточившихся по кругу монахов. Несколько мгновений спустя они остановились, воздели руки в небо и воззвали к нему. Тут же остановилось и войско, объятое внезапным страхом, а странные завывания монахов разносились меж тем вширь и вдаль.

Соль заходила ходуном. Люди в ужасе оцепенели. Наконец кругом разнесся дикий вопль, соль поднялась концентрической формы волной и эта волна взяла войско в круг. Петля соли неумолимо затягивалась, волна становилась все выше и выше. Целые отряды провалились в зыбучую соль, лишь некоторые отчаянно боролись, цепляясь за несколько лишних мгновений жизни. Волна накатывала все ближе и становилась все выше, пока ее «воды» наверху не сомкнулись, издав оглушительный грохот, похожий на взрыв. Огромный вихрь соли взметнулся в небо, питаясь собственной яростью, а потом вновь обрушился наземь и новой волной разбежался во все стороны. От грохота разрывались не только барабанные перепонки, но и легкие. Ярлас умер, всего за мгновение перед этим успев подумать, что его предали. В последний миг он закричал, но сам уже не расслышал собственного крика.

Но бедствие, вызванное к жизни монахами, еще не закончилось. Вновь поднялась волна, еще более сокрушительная, чем первая. Подобно граду камней, обрушившемуся в воды тихого озера, она превратила спокойную соляную гладь в кипящее море смерти. У тех, кто сумел спастись из-под удара первой волны, теперь не осталось никаких шансов: их засосало в разверзшиеся воронки на совершенно немыслимую глубину, пока ослепительно сверкающая башня соли росла и доставала в своем росте до небес. Генералы Олин и Нур, будучи самыми сильными, и погибли последними. Они умерли, сражаясь со своей судьбой, столь же бессильные противостоять ей, как и все остальные.

Волна накрыла и круг, образованный монахами. И они тоже провалились в бездну, захлестнутые этим потопом, исчезли из того мира, в котором светит солнце…