Текст книги "Дьявольская сила"

28

Меня привезли на простой служебной машине, темно-синем седане марки «крайслер», в Кристал-Сити, в штате Вирджиния. Там мы въехали прямо в подземный гараж неприметного служебного здания без всяких вывесок и табличек. Я знал, что у ЦРУ есть несколько домов в Кристал-Сити и его окрестностях, этот, несомненно, тоже был одним из них.

До лифта и седьмого этажа меня сопровождал шофер, дальше он повел меня по длинному коридору, стены которого были окрашены в желтовато-коричневый цвет, как принято во всех правительственных учреждениях. Меня привели в комнату номер 706, выкрашенную в темный, неровный, напоминавший замерзшее ночное окно цвет. Там нас встретил дежурный референт и провел во внутренние помещения, где представил бородатому невропатологу, по виду индийцу лет сорока, назвавшемуся доктором Санья Мехта.

Без сомнения, вам любопытно, пытался ли я прочесть мысли сопровождавшего меня шофера или людей, мимо которых проходил по коридору. Отвечу сразу: да, пытался. Шофер был тоже из ЦРУ, да и одет был в такую же униформу, что и тот водитель, который привез меня в особняк. Но от него я не узнал ничего. Самое большее, что мне удалось узнать, пока шел по коридору, это то, что здание действительно принадлежит Центральному разведуправлению и используется для научно-технических работ.

С доктором Мехта получилось все наоборот. Не успел я поздороваться с ним, как прочитал его немой вопрос: «Можете ли вы слышать мои мысли?»

Поколебавшись немного и решив больше не прикидываться простачком, я громко ответил:

– Да, могу.

Он жестом пригласил меня присесть и мысленно спросил: «А мысли других людей вы тоже можете слышать?»

– Нет, – начал я объяснять. – Только тех людей, которые…

«Только мысли, имеющие характерные особенности. Скажем, те, которые возникают под влиянием сильных переживаний, верно?» – услышал я.

Улыбнувшись, я согласно кивнул.

Затем я услышал какую-то фразу на незнакомом языке и предположил, что она выражена на одном из языков Индии.

Тут доктор Мехта впервые заговорил:

– На хинди вы ведь не говорите? Не так ли, мистер Эллисон?

По-английски он говорил, как истинный англичанин.

– Нет, не говорю.

– Ну а я двуязычный, что означает, что свободно думаю и говорю на хинди и по-английски. Так вы сказали мне, что не понимаете мои мысли, выраженные на хинди? А вы слышите их? Верно ли?

– Верно.

– Но, разумеется, не все мои мысли, – продолжал он. – За минувшие пару минут я кое о чем подумал на хинди и на английском. У меня возникли, наверное, сотни разных мыслей, если так можно назвать поток всяких идей. Но вы можете различать лишь те из них, которые я продумываю с большим напряжением.

– Полагаю, что так оно и есть.

– Не можете ли пересесть сюда на минутку?

Я снова согласно кивнул.

Он встал из-за стола и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

Я сел на его место и внимательно оглядел стоящую на столе коллекцию пластмассовых сувенирных пресс-папье, установленных так, что они обрушатся, если их качнуть, и вскоре услышал другие мысли. Голос был женский, высокий и с болью: «Они убили мужа… Убили Джека. О Боже мой. Они убили Джека».

Минуту спустя доктор Мехта вернулся.

– Ну как? – спросил он.

– Я слышал голос, – ответил я.

– Чей?

– Женский. Она думала, что ее мужа убили. Мужа зовут Джек.

Шумно вздохнув, доктор Мехта медленно покачал головой и спросил:

– Ну как?

– Что как?

– Вы больше ничего не слышали, кроме этих мыслей, не так ли?

Он придал слову «слышать» то же значение, какое и я имел мысленно в виду.

– Все было тихо.

– Вот. Но до того были и другие мысли – тут вы правы. Интересно, очень интересно. Я допустил бы, что вы улавливаете горе, страдание. Но вы не распознаете переживания, чувства. Похоже, что слышите только описательные мысли, выраженные в словах, верно?

– Да, верно.

– Ну а можете рассказать точно, что слышали?

Я повторил то, что слышал.

– Так и было, – подтвердил он. – Великолепно. А как вы отличаете голос человека от услышанных мыслей?

– Ну… тембры разные, звучат они по-разному, – пытался я объяснить. – Все равно что фразу сказать – это одно, а прошептать – другое. Или… похоже на то, когда мысленно вспоминаешь разговор со всеми модуляциями, интонациями и прочими атрибутами. Я воспринимаю слова, произнесенные голосом, совсем по-другому, нежели мысленные слова.

– М-да, интересно, – заметил доктор Мехта.

Он встал, взял со стола пресс-папье в виде Ниагарского водопада, повертел его в руках и поставил на полку позади рабочего стола.

– Но первого-то голоса вы не слышали, а?

– Не знаю, был ли тот голос.

– Был, мужской голос, с другой стороны этой стены, но говорившего попросили думать спокойно, без эмоций. Второй голос принадлежал женщине. Она была в той же комнате, ее проинструктировали представить себе мысленно что-то ужасное и думать об этом с особым напряжением. Комната, между прочим, звуконепроницаема. Третий голос, который вы тоже не уловили, исходил также от женщины, но она находилась в другой комнате, в сотне ярдов отсюда.

– Вы сказали, что она мысленно представила себе… – сказал я, – то есть вообразила, что ее мужа и впрямь убили.

– Да, это так.

– А не значит ли это, что я не сумел отличить ее подлинные мысли от придуманных?

– Можно и так сказать, – согласился Мехта. – Интересно, не так ли?

– Но это оценка неполная, – ответил я.

Затем он целый час гонял меня по всяким тестам, чтобы уточнить, насколько чувствителен мой дар, какой должен быть уровень эмоций, чтобы я улавливал звучание мыслей, на каком расстоянии от меня должен находиться «подслушиваемый» субъект и другие вопросы. В конце он дал такое объяснение:

– Как вы и предполагали, ваша необычная способность является результатом воздействия магнитного поля МРИ на ваш мозг.

Он закурил сигарету «Кэмел». Пепельница у него была сувенирная, но дешевенькая, из тех, что изготовляют в Уолл-Драге в Южной Дакоте.

Выпустив целый клуб дыма, что, видимо, помогало ему сосредоточиться, он продолжал:

– Многое о вас мне не известно, знаю лишь, что вы адвокат и что вас собираются использовать в Центральном разведывательном управлении. Так или иначе, больше этого знать мне не положено. Ну а сам я являюсь заведующим психологическим отделом ЦРУ.

– Стало быть, психологические тесты, допросы и все такое прочее?

– В основном – да. Полагаю, мои сотрудники еще подвергнут вас разным тестам, прежде чем направить на учебу на «ферму» или для засылки куда-нибудь, ну и, само собой разумеется, после выполнения задания. Досье на вас забрали, стало быть, знать больше того, что я сказал, при всем своем желании не могу. И желания такого у меня нет. – Выпустив еще один клуб дыма, он продолжал далее: – Ну а если вы ожидаете, что я просвещу вас насчет вашей способности читать мысли, то, к сожалению, должен вас разочаровать. Когда Тоби Томпсон пришел ко мне несколько лет назад, я подумал, что он – спятил.

Я только улыбнулся.

– Скажу честно, – заметил он далее, – я не из тех, кто верит в чудеса. Не потому, что по своей сущности тут все нелепо и смешно. Имеется немало свидетельств, чтобы утверждать, что некоторые особи животных обладают способностью даже общаться таким образом, я имею в виду дельфинов и собак. Но мне никогда не доводилось встречать свидетельства, ну, если не считать очень уж недостоверных анекдотических сообщений, что и люди имеют подобные свойства.

– Полагаю, теперь вы думаете по-другому, – предположил я.

Мехта лишь рассмеялся и пояснил:

– Мысли рождаются в самых разных частях человеческого головного мозга: в гиппокампах, лобовой части коры и в других местах коры. Один из моих коллег, некто Роберт Галамбос, выдвинул теорию, что процесс мышления совершается с помощью глиальных клеток, а вовсе не нейронов. Вы, наверное, слышали про так называемый «центр Брока»?

Я ответил, что только слышал такой термин, а вот о его значении понятия не имею.

– Ну тогда слушайте. Французский хирург Пьер-Поль Брока открыл, что участок человеческого мозга, ведующий речью, находится в левой лобовой доли. Именно там, по Брока, располагается речевой механизм. В другом месте, известном под названием «поле Вернике», мы воспринимаем и осознаем речь. Оно находится в левой височной и теменной долях. Я утверждаю, что, когда одна из этих долей, скорее всего «поле Вернике», хотя бы немного нарушена под воздействием сильного магнитного поля, излучаемого магнитно-резонансным имиджером, то нейроны перестраиваются. Вот это-то и дает вам возможность «слышать» приходящие колебания низкой частоты, излучаемые из «поля Вернике» в мозгу других людей. Нам издавна известно, что мозг посылает такие электрические сигналы. Ну а вы, как я считаю, просто-напросто воспринимаете их. Вы наверняка знаете, что мы иногда «слышим» собственные мысли, будто они произносятся голосом.

– Да, иногда «слышим».

– Так вот. Я полагаю, что в определенный момент такого мышления в речевых центрах мозга происходит совпадающее действие. И вот тогда-то, именно в этот момент, и вырабатываются электрические сигналы. Ну ладно, хватит об этом. Недавно ученые, изучающие это явление, сделали два серьезных открытия.

Одно из них описывается в научном докладе, опубликованным два года назад в журнале «Сайенс» группой исследователей из центра Джона Гопкинса. Они открыли, что могут воспроизвести и компьютерный имидж процесса мышления человека. Они подсоединили электроды к мозгу обезьяны и применили компьютерные графики, чтобы проследить электрические сигналы, излучаемые той частью головного мозга, которая контролирует двигательные функции. Таким образом, прежде чем макака начинала двигаться, они смогли за тысячную долю секунды увидеть на экране компьютера электрические сигналы ее мозга. Поразительно! Мы и впрямь можем разглядывать процесс мышления, совершающийся в мозгу.

Ну а второе открытие сделано несколькими геобиологами из Калифорнийского технологического института. Они открыли, что человеческий мозг содержит вещество, состоящее из семи миллиардов микроскопических магнитных кристалликов. По сути дела, каждый магнит представляет собой скопление намагниченных кристалликов из железистых минералов. Эти ученые заинтересовались: нет ли какой-нибудь связи между раком и электромагнитным полем, ибо до сих пор не выяснено, имеют ли магнитные кристаллы что-либо общее с раком. Но мои коллеги, и я в том числе, ломаем голову над проблемой: а что, если мы сможем с помощью магнитно-резонансного имиджера как-то изменить структуру этих крохотных магнитиков в человеческом мозгу, скажем так – перестроить их? Вот вы являетесь адвокатом, специалистом по патентному праву, следовательно, можно предположить, что следите за техническими новинками и технологическими разработками.

– Ну, в общем и целом да, слежу.

– Так вот, еще в начале 1993 года было объявлено об ошеломляющем прорыве, сделанном почти одновременно японским конгломератом по производству компьютеров «Фуджису» и Японской телеграфной и телефонной корпорацией, а также технологическим университетом города Граца в Австрии. Применяя совершенно разные методики биокибернетики, фиксируя различные электрические импульсы, излучаемые мозгом, посредством электро-энцефалографических приборов они узнали, что человек действительно может управлять некоторыми специально сконструированными компьютерами, отдавая им команды мысленно. С помощью мысленных приказов подопытный субъект может передвигать стрелку на компьютерном экране и даже печатать буквы. Вот вкратце про это явление. На данный момент нам известно лишь, что такое возможно.

– А почему же в таком случае нельзя вызвать аналогичную способность у любого другого индивида?

– Ну, видите ли, на этот вопрос ответить очень и очень трудно, – подчеркнул доктор. – Возможно, здесь как-то должен затрагиваться участок коры, где расположено «поле Вернике». А возможно, это зависит от количества или плотности нервных клеток в этом поле. А что касается конкретно вас, то тут есть какая-то связь с вашей фотографической памятью. По правде говоря, я об этом ничего не знаю, одни только ничем не обоснованные предположения. Но что бы там ни предполагалось, как бы ни складывались обстоятельства, с вами такое произошло. И сделало вас поистине весьма ценным индивидом.

– Ценным? – поинтересовался я. – Для кого ценным?

Но доктор Мехта уже повернулся и вышел из комнаты.

29

– Я вполне удовлетворен, – заявил Тоби Томпсон. И в самом деле, по нему было видно, что он рад безмерно.

Я сидел в стерильной, залитой светом белой комнате для допросов и смотрел на Тоби, находящегося в смежной комнате за большим и толстым листом стекла. Стекло было все заляпано отпечатками пальцев, а свет в комнате был столь яркий, что легко можно потерять счет времени и забыть, что уже восемь утра, а я не спал всю ночь. Комната располагалась в подземелье неказистого служебного здания, построенного в 60-х годах.

– Ответь мне на несколько вопросов, – попросил я. – Зачем здесь стеклянный барьер? И почему бы тебе не оборудовать эту комнату заглушающими устройствами СНЧ, как в том конспиративном доме?

Тоби лишь тоскливо улыбнулся.

– Да она оборудована. Но лучше не рисковать. Я не очень-то доверяю всякой технике. А ты как, доверяешь?

Но мне не хотелось придавать беседе шутливый тон, я очень устал после тестов доктора Мехты, длившихся свыше часа.

– Если бы мне удалось бежать… – начал я рассказывать.

– То мы не остановились бы ни перед чем, лишь бы изловить тебя снова, Бен. Ты слишком ценен для нас. Видишь ли, по всем твоим психологическим параметрам, имеющимся в нашем распоряжении, выходило, что от тебя можно ожидать попытки побега. Поэтому я особо и не удивился. Ты ведь, Бен, должен помнить, что, уволившись из ЦРУ, ты перестал ощущать запах семьи.

– А что это такое, запах семьи?

– Этот энтомологический термин применяется к муравьям. Ты же помнишь мое увлечение муравьями.

Я вспомнил, что до второй мировой войны Тоби учился на энтомолога, но война круто изменила его судьбу, и он занялся военной разведкой, сначала в Управлении стратегических служб, а потом в ЦРУ. Но он не терял интереса к жизни муравьев, жадно читал всякую научную литературу по этому вопросу и поддерживал контакт со своим старинным другом по Гарварду Е.О.Вильсоном, который стал крупнейшим в мире ученым-энтомологом. Но Тоби мог похвастаться своими знаниями о жизни этих насекомых, разве только изредка используя научные термины.

– Еще как помню, Тоби. Так говоришь – запах семьи?

– Когда муравей встречает другого муравья, он направляет в его сторону свои усы-антенны. Если этот муравей окажется другого вида, на него немедленно нападают. Но если повстречавшийся муравей принадлежит к тому же виду, хоть он и из другого муравейника, с ним доброжелательно общаются, однако ему достается меньше еды, пока он не приживется в семье. Ну а когда приживется, то уже ничем не отличается от других обитателей муравейника.

– Так, значит, я появился из другой семьи? – в нетерпении спросил я.

– Тебе доводилось когда-либо видеть, как муравей предлагает пищу другому муравью? Зрелище довольно трогательное и интимное. Ну а нападение, конечно же, картина не из приятных. Один из бойцов или оба непременно погибают.

Я положил руки на поверхность коричневого, хорошо отполированного стола заседаний, за которым сидел, и забарабанил пальцами.

– Все это хорошо, – сказал я. – Но скажи мне вот что: кто охотился за мной в тот вечер?

– В Бостоне?

– Да, там. Ответ «нам не известно» меня не удовлетворит.

– Но так оно и есть. Мы и впрямь ничего не знаем. Известно только, что произошла утечка…

– Да провались оно все пропадом, Тоби, – взорвался я. – Мы же должны ладить друг с другом.

– Я и стараюсь ладить с тобой, Бен! – почти закричал Тоби, что очень удивило меня. – Как я уже говорил, после того инцидента в Париже я отвечаю за этот проект. Его назвали проект «Оракул» – ты же знаешь, как этим парням из секретного отдела службы безопасности нравится давать планам и проектам всякие мелодраматические кодовые названия. Слово это имеет латинский корень – оракулум, происходящий от слова ораре, то есть «говорить». Говорит мысль, разум, не так ли? – Я неопределенно пожал плечами. – Проект «Оракул» – это своеобразное подобие Манхэттенского проекта, ну того, по созданию атомной бомбы, только этот в области телепатии, но они схожи по расходам, напряженности, чрезвычайной засекреченности и считаются теми, кто знает об их существовании, совершенно безнадежным делом. После того как голландец, о котором ты слышал, стал в результате магнитного облучения экстрасенсом на несколько месяцев – а точнее, на сто тридцать три дня до совершения самоубийства, – мы провели более восьми тысяч опытов с живыми людьми.

– Восьми тысяч? – воскликнул я в удивлении.

– Подавляющее большинство этих людей знало, разумеется, что с ними проводятся медицинские эксперименты, за это им прилично платили. Но только двое из них приобрели в результате слабые признаки экстрасенсов, да и то всего лишь на день-два. С тобой же…

– Да вот, два дня уже прошло, а ничего не рассосалось.

– Великолепно. Все идет великолепно.

– Ну а на какой хрен все это нужно? «Холодная война» канула в прошлое, а проклятое…

– Да ну тебя, – не согласился Тоби. – Все как раз наоборот. Ты прав – мир изменился, но опасность в нем отнюдь не исчезла. По-прежнему существует русская угроза, там зреет еще один путч. Удастся он или приведет к полному краху системы? А там, как знать, может, Россия, чтобы восстановить рухнувшую империю, пойдет по пути веймарской Германии, приведшей к власти Гитлера. Все еще клокочет как бурлящий котел, Ближний Восток. Там свирепствует терроризм – по сути, мы вступаем в эпоху разгула такого терроризма, с каким прежде никогда не сталкивались. Нам нужно прививать людям качество, которое у тебя уже в избытке: не сдаваться и держаться до последнего. Нам требуются агенты, которые в состоянии разгадывать чужие намерения. В мире всегда будут саддамы хусейны или муаммары каддафи и кто-то, черт бы их побрал, еще вроде них.

– Но скажи мне все же вот что: а зачем же устроили пальбу там, в Бостоне? Проект «Оракул» осуществляется уже сколько лет?

– Около семи.

– И тут вдруг по мне начали стрелять. Очевидно, возникла какая-то необходимость. Кое-кому я понадобился очень уж сильно и срочно. Смысла в этом не вижу никакого.

Тоби лишь тяжело вздохнул и дотронулся до стекла, разделявшего нас.

– Советской угрозы более нет, – медленно произнес он. – И слава Богу. Но сейчас мы столкнулись с гораздо более трудной и распространенной угрозой: с сотнями тысяч безработных шпионов из распавшегося Восточного блока: информаторами и матерыми мокрушниками – целый дурно пахнущий букет. Во всяком случае, многие из них в том букете.

– Но это не объяснение, – возразил я. – Они всего лишь рядовые исполнители. На кого же, черт бы их побрал, они работают? И ради чего?

– Да провались все пропадом, – не выдержал и громко закричал Тоби. – Как, по-твоему, кто прикончил Эдмунда Мура?

В изумлении я уставился на него. Глаза у Тоби широко раскрылись, в них четко читались испуг и боль.

– Так ты спрашиваешь, – медленно и спокойно произнес я, – кто убил его?

– Ой, Бен, ради всех святых. По официальной версии он схлопотал пулю из личного револьвера «смит-вессон» образца 1939 года, изготовленного по заказу ЦРУ в 1957 году.

– А на самом деле?

– Такой револьвер образца 1939 года заряжается девятимиллиметровыми пулями от пистолета «парабеллум». Это первая модель калибра девять миллиметров, выпущенная в Америке.

– Куда это ты, черт возьми, клонишь?

– Пуля, разворотившая мозги Эда Мура, вылетела из специального пистолета калибра девять миллиметров, восьмизарядного. Такая обойма у «Макарова». Усек?

– Советского производства, – вспомнил я. – Образца конца 50-х годов. Или…

– …Или восточногерманского производства. Обойма выпускалась для пистолета «М» в Восточной Германии. Не думаю, чтобы Эд Мур использовал в своем личном пистолете, выданном в ЦРУ, пули, изготавливаемые восточногерманской тайной полицией. А как ты считаешь?

– Но ведь эта чертова штази больше не существует, не так ли, Тоби?

– Да, Восточной Германии больше нет. Ее спецслужбы ликвидированы. Но их дело и люди живут. И кто-то пользуется их услугами. Кто-то нанимает их для своих целей. Вот почему ты нужен нам, Бен.

– Ладно, – ответил я, повышая голос. – Мне это ясно. Но что делать-то, черт бы всех побрал.

Молча он приступил к своей привычной процедуре – вынул пачку сигарет «Ротманс», открыл ее, постучал о подлокотник кресла-каталки, пока не вылезла сигарета, закурил и, выпустив клуб дыма, сказал:

– Мы хотим, чтобы ты разыскал последнего шефа КГБ.

– Владимира Орлова?

Он кивнул головой.

– Но вы же наверняка знаете, где он прячется? При возможностях Центрального разведуправления…

– Мы знаем лишь, что он скрывается где-то в Северной Италии. В области Тоскана. И это все.

– Как же, черт возьми, вы докопались до этого?

– Я никогда не разглашаю источники своей информации и методы их получения, – ответил Тоби и скривил губы в улыбке. – В настоящее время Орлов серьезно болен. Его видели у одного кардиолога в Риме. Вот и все, что нам известно. Он лечится у этого врача уже несколько лет, с первого своего визита в Рим в конце 70-х годов. Этот врач периодически лечит многих крупных мировых лидеров. Орлов полностью доверяет ему. Нам также известно, что после консультаций у этого кардиолога его увезли куда-то в неустановленное место в Тоскане. Его шоферы великолепно умеют отрываться от хвостов.

– А делали ли негласный обыск помещений?

– У этого итальянского кардиолога? Мы пошарили в его рабочих помещениях в Риме. Да все без толку: историю болезни Орлова он, должно быть, прячет за семью замками.

– А если я найду Орлова? Что из этого?

– Ты же зять самого Харрисона Синклера, женат на его дочери. Совершенно немыслимо ожидать, что ты вступишь в какую-то сделку с ним. Разумеется, он будет очень осторожен и подозрителен, но и ты не промах. Как только обнаружишь его, так начинай выяснять все, о чем он говорил с Хэлом Синклером. Все-все. Точно ли, что Хэл присвоил огромные деньги? Что обещал ему Орлов? Ты же знаешь русский язык, а с твоим даром…

– Да из него и слова-то не выдавишь.

– Одним махом ты сможешь разыскать пропавшие сокровища и восстановить честное имя Хэла Синклера. Ну а сейчас, Бен, то, что ты узнаешь о Хэле, вполне возможно, не обрадует тебя.

– Быть того не может.

– Да, это так, Бен. Ты ведь нипочем не поверишь, что Харрисон Синклер был проходимцем и вором. Не верит в это и Алекс Траслоу, как и я. Но подготовься к тому, что тебе станет известно, как бы невыносимо и мерзко это ни показалось. Такое задание довольно рисковое.

– От кого задание-то?

Джеймс откинулся на спинку каталки и, помолчав немного, сказал:

– Самые ненадежные люди в разведке – это мы сами. Как ты знаешь, наиболее выдающимся энтомологом в XIX веке был швейцарец Огюст Форель; так вот он однажды сказал, что самыми опасными врагами муравьев являются другие муравьи. Самые опасные враги шпионов – это другие шпионы… – Он сложил ладони вместе, как в молитве, сцепив пальцы, и сказал: – Какую бы сделку Владимир Орлов ни затеял с Хэлом Синклером, уверен, что говорить о ней он не станет.

– Не вешай мне дерьмо на уши, Тоби, – возмутился я. – Да ты и сам не веришь, что Хэл невиновен.

Он тоскливо вздохнул и ответил:

– Да, не верю. Но очень хочу верить. И все же ты, по меньшей мере, можешь и сумеешь выяснить, что затевал Хэл накануне своей смерти. И для чего?

– Что затевал Хэл? – машинально пробормотал я. – Ведь его убили. – Вздрогнув, Джеймс поднял на меня глаза. Он, казалось, испугался либо моей несдержанности, либо чего-то еще, а чего – я и сам не понял. – Кто убил его? – требовательно спросил я. – Кто убил Хэла?

– Убийца, насколько мне известно, был бывшим офицером штази.

– Я имею в виду не конкретного исполнителя-мокрушника. Кто стоял за его спиной? Кто отдал приказ убить его?

– Пока мы ничего не знаем.

– Может, это ренегаты из ЦРУ, из группы «Чародеев», про которых говорил мне Алекс?

– Может, и они. А может – извини, я знаю, что тебе будет неприятно слышать мои слова, но все-таки подумай, – а может, и Синклер был из этой же колоды? Одним из этих «Чародеев». И, может, он выпал из колоды?

– Ну, это только одна версия, – возразил я. – А должны быть и другие.

– Согласен. Может, Синклер и вступил в какую-то сделку с Орловым, стоящую огромных денег. И Орлов – то ли из жадности, то ли из опасений – взял и отдал приказ устранить Синклера. В конце концов, не логично ли предположить, что кто-то из этих бывших восточногерманских или румынских головорезов взялся как наемник выполнить разовое поручение какого-то лица, бывшего его шефа.

– Мне нужно переговорить с Алексом Траслоу.

– До него не дозвониться.

– Нет, – возразил я. – Он сейчас в Кемп-Дэвиде. Дозвониться туда можно.

– Он в пути, Бен. Если тебе очень нужно переговорить – попытайся завтра. Но время нам терять негоже. Перед нами дело первостепенной важности.

– Ты собираешься держать в заложниках Молли, так ведь? Ну и как долго?

– Бен, мы в отчаянном положении. Дела складываются очень и очень плохо. – Он глубоко вздохнул и выдохнул. – Между прочим, что касается Молли, то это не мое предложение. Я вместе с Чарльзом Росси возражал до последнего, пока не посинел.

– Но действовал-то заодно с другими.

– С ней обращаются исключительно корректно. Обещаю, что так и будут обращаться. Она тебе потом сама скажет. Ее стерегут в частной резиденции неподалеку от Бостона. Начальству в больнице сказали, что ей пришлось срочно уехать по неотложным семейным делам. Ну а по сути, она несколько дней отдохнет в спокойной обстановке, в чем очень и очень нуждается.

Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову, и изо всех сил старался оставаться спокойным.

– Тоби, – сказал я ровным голосом. – Помнится, ты как-то заметил, что, когда тревожат муравейник, муравьи не отряжают молодых муравьев на охрану. Они направляют старых муравьев, так, кажется, говорил ты. Потому что, если их убьют, то ничего страшного не произойдет. Такое действие называется альтруизмом – так лучше для всей муравьиной семьи, верно ведь?

– Мы сделаем все возможное, чтобы оберегать тебя.

– Ну ладно, я дам согласие, но на двух предварительных условиях.

– Каких же? Говори.

– Во-первых, это будет единственное поручение, которое я выполню по чужому заданию. Я не собираюсь становиться подопытным кроликом или еще какой-то там «шестеркой». Как? Принимаете?

– Принимаем, – спокойно подтвердил Джеймс. – Хотя и не теряю надежды, что в один прекрасный день мы сумеем убедить тебя изменить настрой.

Не обратив внимания на его оговорку, я продолжал далее:

– Ну и, во-вторых, вы получите информацию только после того, как освободите Молли. Я разработаю точные условия и обязательства. Но это будет моя игра, и играть мы станем по моим правилам.

– Ты ведешь себя по-глупому, – заметил Тоби, повысив голос.

– Может, и по-глупому, но без этого я на сделку не пойду.

– Я не могу принять это условие. Оно противоречит всему установленному порядку.

– Принимай, Тоби.

Тоби сидел и долго раздумывал.

– Черт с тобой, Бен! Согласен, – наконец решился он.

– Ну тогда все в порядке, – подвел я итог. – Сделка заключена.

Тоби положил ладони на стоящий перед ним стол.

– Я отправляю тебя в Рим. Самолет вылетает через несколько часов, – сказал он напоследок. – Нельзя терять ни минуты.