Текст книги "Дьявольская сила"

Часть пятая
Цюрих

Le Mond

«Монд»

Результаты всеобщих выборов нового германского канцлера успокоили мир

В столицах многих стран мира вздохнули с облегчением, когда стало ясно, что клокочущая Германия избрала новым канцлером страны центриста Вильгельма Фогеля и отвергла тем самым неонацизм.

ОТ НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА В БОННЕ ЖАНА ПЬЕРА РЕЙНАРА

Европе можно больше не опасаться возвращения нацизма, ибо избиратели в экономически поверженной Германии подавляющим большинством проголосовали за…

40

Кругом белым-бело, мягкий белый цвет. Именно цвет, а не бесцветность, густой белый цвет повсюду, который успокаивал и привносил умиротворенность своей неподвижностью и белизной. И еще до меня отчетливо донеслось откуда-то издалека непонятное бормотание.

Мне казалось, будто плыву в облаке, ныряю вниз, загребаю вправо, но где низ, где верх – не знаю, да и мне все как-то безразлично.

Еще раз послышалось какое-то бормотание.

Я только что с трудом открыл глаза, которые, казалось, слиплись и закрылись на веки вечные, и попытался приглядеться, откуда исходит приглушенное бормотание.

– Он приходит в себя, – расслышал я. – Глаза открылись.

Мало-помалу окружающая обстановка приняла более четкие очертания.

Я лежал в комнате, где все было белым: покрыт я белыми накрахмаленными муслиновыми простынями, руки перевязаны белыми бинтами. Другие части своего тела разглядеть не удалось.

Лежал я в простенькой комнате, стены ее сложены из белого известняка. Похоже на крестьянский дом или что-то вроде этого. Где я? К левой моей руке подключена трубка для внутривенного вливания, но, похоже, это не больница.

Затем я услышал, как ко мне обратились по-английски с каким-то акцентом:

– Мистер Эллисон?

Я попытался что-либо связно сказать, но ничего не получилось.

– Мистер Эллисон?

Я еще раз попробовал произнести что-нибудь, и опять ничего не вышло, но, может, я ошибся? Должно быть, я все же что-то хмыкнул или промычал, потому что опять услышал, как сказали:

– Ну вот и хорошо.

Теперь я смог разглядеть и того, кто говорил. Им оказался невысокий узколицый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и добрыми карими глазами. Одет он был в толстый вязаный свитер из грубой серой шерсти, шерстяные серые широкие брюки, на ногах поношенные кожаные ботинки. Лет ему примерно сорок пять – пятьдесят. Он протянул мне пухлую мягкую ладонь, и мы поздоровались.

– Меня зовут Больдони, – представился он. – Массимо Больдони.

С большим трудом я начал было:

– А где…

– Я врач, мистер Эллисон, хотя и знаю, что не похож на врача. – Говорил он по-английски с благозвучным итальянским акцентом. – На мне, правда, нет медицинского халата, потому что по воскресеньям я обычно не работаю. Ну а отвечая на ваш вопрос, скажу, что вы находитесь у меня дома. К сожалению, у нас в доме несколько комнат пустуют. – Должно быть, он заметил недоумение на моем лице, потому что пояснил далее: – Это подере – старый крестьянский дом. Моя жена устроила в нем нечто вроде пансионата.

– Не… – пытался вымолвить я. – Как я…

– Хорошо, что вы пытаетесь вспомнить, что с вами случилось.

Я посмотрел на свои перевязанные руки, а потом опять перевел взгляд на доктора.

– Вам дьявольски повезло, – рассказывал он. – Вы, по-видимому, немного оглохли, ну, еще у вас обожжены руки, а остальное все в порядке – так что вскоре поправитесь. Ожоги несерьезные, пострадали отдельные участки кожи – потом увидите сами. Вы счастливый человек. Одежда ваша загорелась, но вас нашли прежде, чем огонь добрался до тела.

– А крысы? – спросил я.

– Они у нас не страдают бешенством или какими-то опасными заболеваниями, – успокоил он. – Вас тщательно осмотрели. Наши тосканские крысы на редкость здоровые. А отдельные укусы мы смазали чем надо, они быстро заживут. Может, и останутся малозаметные рубчики, но и они со временем рассосутся. Вот, собственно, и все. Я ввел вам морфий, чтобы облегчить боль, поэтому-то вы, возможно, и чувствуете временами, будто плывете. Так ведь?

Я согласно кивнул. Мне и в самом деле было легко и приятно, никакой боли не ощущалось. Я захотел узнать поточнее, кто такой этот доктор и как я очутился здесь, но не мог говорить связно, во всем теле чувствовались слабость и вялость.

– Постепенно я буду уменьшать дозы. Ну а сейчас с вами хотели бы поговорить ваши знакомые.

Он повернулся и постучал слегка несколько раз в небольшую округлую деревянную дверь. Она открылась, и доктор пригласил кого-то войти.

Я почувствовал, как у меня перехватило дыхание.

В инвалидном кресле вкатился Тоби Томпсон, такой усталый и съежившийся. А рядом с ним шла Молли.

– Ой, Боже мой, Бен, – только и вымолвила она и кинулась ко мне.

Никогда еще не казалась она мне такой прекрасной. На ней были коричневая твидовая юбка, белая шелковая блузка, нитка жемчуга, которую я купил в «Шреве», и золотой медальон с камеей, подаренный на счастье отцом.

Мы поцеловались и долго не могли оторваться друг от друга.

Она окинула меня внимательным взглядом, глаза ее помутнели от слез.

– Я… мы… так беспокоились за тебя. Боже мой, Бен.

Она взяла обе мои руки в свои.

– Как это вы оба… попали сюда? – умудрился я выдавить.

Тут я услышал скрип колес каталки – это Тоби подъехал поближе.

– Боюсь, мы примчались сюда немного поздновато, – сказала Молли, слегка сжав мне руки. От боли я чуть вздрогнул, и она моментально отпустила их. – Боже мой, прости, пожалуйста.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Тоби.

На нем был синий костюм и сверкающая лаком черная ортопедическая обувь. Седые волосы тщательно причесаны.

– Да, полагаю, со мной все в порядке. Вот увидите, когда меня перестанут пичкать всякими болеутоляющими лекарствами. Где это я нахожусь?

– В селении Греве в горах Кьянти.

– А доктор?..

– На Массимо можно полагаться целиком и полностью, – улыбнулся Тоби. – Он у нас пользуется особым доверием и при необходимости оказывает медицинскую помощь. Изредка мы используем его пансионат под конспиративное убежище.

Молли погладила меня по щекам, как бы желая удостовериться, что я и впрямь лежу здесь, перед ней. Теперь, когда я более внимательно вгляделся, я увидел, какой у нее измотанный вид, под покрасневшими глазами обозначились круги, которые она тщетно пыталась скрыть кремом и пудрой. Но несмотря на все, выглядела она прекрасно. Она нарочно надушилась моими любимыми духами. Я находил ее, как и всегда, просто неотразимой.

– Боже мой, как же я скучала без тебя, – промолвила Молли.

– Я тоже, детка.

– Ты никогда прежде не называл меня «деткой», – изумилась она.

– Никогда не поздно, – пробормотал я, – придумать новое обращение к любимой.

– Ты никогда не перестанешь удивлять меня, – вмешался в наш разговор Тоби. – Никак не пойму, как ты исхитрился проделать это?

– Что проделать?

– Как ты умудрился пробить такую дыру в стене каменного сарая. Если бы ты не пробил ее, то теперь был бы уже покойником. Эти крутые ребята всерьез настроились держать тебя в нем, пока не сожрут крысы или не отдашь концы с перепугу. Или придумают еще что-нибудь похуже. Ну и, конечно же, наши люди никогда не узнали бы, где искать тебя, если бы не этот взрыв.

– Я не понимаю, – сказал я, – как вы узнали, что я здесь?

– Мало-помалу поймешь, – заверил Джеймс. – Мы сумели засечь твой звонок из Сиены за восемь секунд.

– За восемь секунд? А я-то думал…

– Техника телесвязи у нас значительно усовершенствовалась с тех пор, как ты ушел из разведки. У тебя есть прекрасная возможность убедиться, что я говорю сущую правду, Бен. Если не возражаешь, я подвину это чертово кресло поближе.

Пока же мне вполне хватало и его устного заверения, так или иначе в голове у меня стоял полный сумбур и сосредоточиться я никак не мог.

– Как только мы засекли по линии, откуда ты говоришь, сразу же отправились сюда.

– И слава Богу, что засекли, – заметила Молли. Она по-прежнему держала меня за руки, будто боялась, что я исчезну, если она их выпустит.

– Я дал команду немедленно обеспечить Молли охрану, и мы вместе вылетели в Милан в сопровождении нескольких ребят из службы безопасности. Ну и подоспели, я бы сказал, как раз вовремя. – Он шлепнул ладонями по подлокотникам кресла-каталки. – Добраться сюда оказалось не так-то просто. В Италии немного дорог с такими препятствиями и крутыми поворотами, как эта. Ну ладно, так или иначе, теперь у меня под рукой всегда есть снадобье против болей. А помнишь, я говорил тебе, что если капнуть одну-единственную капельку воды у входа в муравейник…

Я лишь тяжко вздохнул и взмолился:

– Пожалей меня, Тоби. Не надо про муравьев. У меня и так нет сил.

Но Тоби уже завелся и не слушал мои увещевания:

– …как рабочие муравьи мигом помчатся по муравейнику, поднимая тревогу, предупреждая о надвигающемся наводнении и даже указывая, где находятся запасные выходы. И менее чем за полминуты все муравьиное семейство готово к эвакуации.

– Великолепно, – с иронией заключил я.

– Прости меня, Бен. Я лучше предоставлю слово Молли. Во всяком случае, она внимательно присмотрит за доктором Больдони и сделает все, чтобы тебя получше лечили.

Я повернулся к жене:

– Скажи правду, Мол. У меня что, серьезные травмы?

Она лишь печально, но не безнадежно улыбнулась. На ее глазах все еще не высохли слезы.

– С тобой, Бен, будет все в норме. Правда, правда – ты поправишься. Не хочу тревожить тебя.

– Давай говори, я послушаю.

– У тебя на руках ожоги первой и второй степени, – объяснила она. – Будет больно, но серьезного ничего нет. Обожжено не более пятнадцати процентов кожи на теле.

– Ну а если нет ничего серьезного, то почему же меня привязали к этим всяким причиндалам? – Тут я впервые обратил внимание, что к концу указательного пальца у меня прикреплена какая-то трубка с чем-то красноватым и блестящим внутри, похожая на те, которые прикрепляют к астронавтам. Я поднял палец с трубкой: – А это еще что за чертовщина?

– Измеритель кислорода в крови. Красноватое свечение – это лазерный луч. Прибор измеряет насыщенность крови кислородом, нормальная величина которой девяносто семь процентов. У тебя же эта цифра намного выше, около сотни процентов, что, вообще, и следует ожидать. Бен, при взрыве тебя слегка контузило. Доктор Больдони опасался, что огонь обжег тебе и верхние дыхательные пути, что могло бы привести к тяжелому исходу – тогда у тебя оказалась бы пораженной трахея, а это уже смертельная опасность, если при осмотре не заметить ожога. Ты еще выплевывал при кашле какие-то кусочки, вот доктор и испугался – не обгоревшие ли это частички легочной ткани. Но я внимательно пригляделась и разобралась, что это, слава Богу, всего-навсего сажа. Тут мы поняли, что ожога дыхательных путей нет, в них попали только сажа и копоть.

– Ну а как меня лечили-то, а, доктор?

– Мы вливали вам витамин «Ай» в жидком виде, ну и потом витамин «Д5» пополам с обыкновенным солевым раствором. И давали по двадцать капель «К» в двухсотпроцентном растворе.

– Не понимаю. А по-английски это что?

– Извините. Это обычный бромистый калий. Я должен быть уверен, что организм у вас не обезвожен, поэтому давал побольше жидкости. Вам нужно ежедневно делать перевязки. Вот то белое вещество под повязками на руках – это «мазь Сильвидена».

– Тебе хорошо – у тебя под рукой всегда будет личный врач, – с улыбкой сказал Тоби.

– Плюс к тому же у тебя будет масса времени, чтобы отдохнуть в кровати, – вынесла свой вердикт Молли. – Вот для этого я принесла кое-что почитать.

Она положила рядом кипу газет и журналов. Сверху лежал журнал «Тайм», на обложке которого красовался большой портрет Алекса Траслоу. Выглядел он неплохо: бодрым и энергичным, хотя фотограф, похоже, выбрал такую точку съемки, чтобы получше оттенить мешки у него под глазами. «ЦРУ в кризисе» – гласила надпись под портретом, а пониже написано буквами помельче: «Наступит ли новая эпоха?»

– Алекс выглядит здесь, будто он ни разу не высыпался за последние десять лет, – заметил я.

– На другой фотографии он больше похож на самого себя, – заметил Тоби и оказался прав. На обложке еженедельника «Нью-Йорк таймс мэгэзин» Алекс Траслоу горделиво снят с аккуратно расчесанными на пробор седыми волосами. «Спасет ли он ЦРУ?» – вопрошал заголовок.

Я и сам гордо просиял и, сложив из журналов шалашик, спросил:

– А когда его будет утверждать сенат?

– Да уже утвердил, – сказал Джеймс. – На следующий же день после назначения. На сенатский комитет по разведке надавил сам президент, указав, что ему нужен как можно скорее не исполняющий обязанности директора ЦРУ, а полновесный директор. Затянувшаяся процедура утверждения вызвала бы только хаос и неразбериху. Его утвердили подавляющим большинством, против же голосовали, помнится, всего двое.

* * *

– Потрясающе, – заметил я. – Спорю, что угадаю, кто голосовал против.

И я назвал самых крикливых крайне правых сенаторов, оба они были из южных штатов.

– Да, именно они, – подтвердил Тоби. – Но эти шуты гороховые ничто по сравнению с реальными противниками.

– Очевидно, внутри ЦРУ? – догадался я. Он согласно кивнул. – Ну а тогда скажите мне, кто были те головорезы, которые замаскировались под итальянских полицейских?

– Пока мы не знаем. Знаем только, что они американцы. Предполагаю, что профессиональные наемники.

– Из разведуправления?

– Ты имеешь в виду, не из штата ли ЦРУ они? Нет, никаких сведений о них не обнаружено. Они… их убили. Была… очень жаркая перестрелка. Погибли двое наших славных парней. Мы сняли отпечатки пальцев, сделали фото и теперь проверяем все на компьютерах, может, что-то и прояснится.

Тоби посмотрел на часы:

– А вот сейчас…

И в этот момент зазвонил телефон, установленный на столике рядом.

– Это, должно быть, тебя, – сказал Тоби.

41

Звонил Алекс Траслоу. Слышимость была прекрасной: его голос звучал очень отчетливо, он, должно быть, усиливался электронными устройствами, а это говорило о том, что линия защищена от прослушивания.

– Слава Богу, что с вами все в порядке, – начал он.

– Благодаря Богу и вашим ребятам, – ответил я. – А вы, Алекс, выглядите несколько растерянным на обложке «Тайм».

– А Маргарет говорит, что я там вроде как законсервированный. Кто их поймет, может, они решили поместить такой нелестный портрет, чтобы подчеркнуть вопрос: «Наступит ли новая эпоха?» – и сами же отвечают: «Ни в коем случае. Этот старик с задачей не справится». Ты же меня знаешь – я ведь такой консервативный, а люди всегда хотят, чтобы вливалась свежая кровь.

– Ну и что из этого? Они тоже ошибаются. Во всяком случае, примите мои поздравления со вступлением в должность.

– Президенту пришлось и впрямь выкручивать кое-кому руки, чтобы добиться своего. Но это так, между прочим. Важнее другое, Бен. Нужно, чтобы ты вернулся обратно.

– Как так?

– После всего того, что с тобой случилось…

– Да, Алекс, вообще-то, я, конечно, пока не в форме, – признался я. – Вы мне говорили тогда насчет пропавших огромных ценностей, что их нужно разыскать и все такое прочее, верно ведь?

– Разумеется, нужно.

– Ладно. Вы говорили о пропавших ценностях, а у меня не было даже представления об их размерах, а также о происхождении.

– Хотите просветить меня?

– Прямо сейчас? – Я вопросительно посмотрел на Тоби, а он повернулся к Молли и спросил:

– Будете ли вы категорически возражать, если я попрошу вас оставить нас на пару минут одних – нам позарез нужно переговорить наедине?

Глаза у Молли покраснели и опухли, по щекам поползли слезы. Она глянула на него и отрезала:

– Буду категорически возражать.

Алекс переспросил по телефону:

– Бен, что там за задержка?

Тоби продолжал с виноватым видом объяснять Молли:

– Нам… нужно обсудить кое-какие важные технические вопросы…

– Извините меня, – холодно ответила она. – Я никуда не уйду. Мы с Беном партнеры, и я не желаю, чтобы мною пренебрегали.

Несколько секунд мы раздумывали, а затем Тоби сдался:

– Ну ладно, будь по-вашему. Но я полагаюсь на ваше здравомыслие…

– Можете положиться.

И я пересказал по телефону Алексу, а заодно и присутствующим здесь Тоби и Молли, суть того, что Орлов рассказал мне. На лицах Тоби и Молли во время рассказа явно читалось неподдельное изумление.

– Боже милостивый! – только и смог прошептать Алекс. – Ну, теперь в этом деле проглянул смысл. Но как, черт побери, приятно слышать! Стало быть, Хэл Синклер ни в чем предосудительном не замешан. Он пытался лишь спасти Россию. Конечно же. Ну а теперь… пожалуйста, возвращайтесь домой.

– Как это так?

– Ради Бога, Бен. Эти люди, которые подвергли вас таким дьявольским пыткам, наверняка наняты кликой.

– «Чародеями»?

– Может быть. Другим смысла нет. Хэл, должно быть, сообщил все кому-то еще. Кому-то такому, на которого он рассчитывал, что тот поможет ему осуществить продуманные меры с золотом. Ну а тот, по-видимому, вел двойную игру. А как еще они могли узнать про золото?

– Может, были какие-то дела в Бостоне?

– Может, и были. Хотя нет, я бы тогда сказал «вероятно».

– Но такое объяснение не подходит ко всему, что произошло в Риме, – возразил я.

– Убийство ван Эвера? Да. И ты спросил еще, почему я настаиваю, чтобы ты вернулся домой.

– Кто же стоит за тем убийством?

– Не представляю даже. Не вижу очевидной связи между убийством и деятельностью «Чародеев», хотя и такой вероятности исключать нельзя. Однако наверняка тот, кто убил его, знал о твоей предстоящей встрече с ним. Может, они перехватили шифровку из Вашингтона в Рим? А может, произошла утечка? Кому, черт побери, стало известно о встрече?

– Здесь утечка?

– А что такого? Всадили «жучка» в телефон ван Эвера, а может, подслушали на телефонном узле в Риме. Ты же сам знаешь, мы ведь говорили о прежних товарищах Орлова – вот тебе и зацепка. Но до правды тут не докопаться. Знаешь ли, все это так странно.

* * *

– А ты сумел прочитать мысли Орлова? – спросил меня Тоби, когда закончился разговор с Алексом.

Я кивнул головой и пояснил:

– Прочитать-то прочитал, да толку что? Орлов ведь родился на Украине.

– Но он же разговаривает по-русски? – возразил Тоби.

– Русский – его второй язык. Когда до меня дошло, что он думает на украинском языке, я упал духом. Дело приняло совершенно иной оборот. А потом я вспомнил, что тот психиатр из ЦРУ, доктор Мехта, предполагал, что я улавливаю мысли не непосредственно, а сверхнизкие частотные радиоволны, излучаемые речевым участком мозга. Таким образом, я слышу слова так, как они прокручиваются в мозгу перед тем, как их произнести вслух, или даже не произнести, а только подготовить к речи. Поэтому я намеренно вел с Орловым беседу и на английском, и на русском языках, поскольку он говорит на обоих. Такой маневр помог мне понять некоторые его мысли, поскольку в уме он переводил английские слова на родной украинский.

– Неплохо придумано, – сказал Тоби, одобрительно кивнув головой.

– Да, неплохо. Я задал ему несколько вопросов, зная заранее, что, прежде чем ответить, он продумает мысленно ответы и составит фразы в уме.

– Неплохо, неплохо, – согласился Тоби.

– А иногда, – продолжал я, – он твердо намеревался не давать ответа, но все равно мысленно прокручивал по-английски те фразы, которые не собирался произносить вслух.

Болеутоляющее средство снова начало проявлять свое действие, и мне стало трудно сосредоточиться на разговоре. Теперь мне хотелось только закрыть глаза и провалиться в сон на несколько дней.

Тоби пошевелился в своем кресле и подъехал ко мне поближе, качнув рычаг. Раздался тихий скрип колес.

– Бен, – сказал он. – Несколько недель назад один бывший полковник из секуритате – это румынская тайная полиция при убитом диктаторе Николае Чаушеску – невзначай вышел на нашего тайного осведомителя и рассказал ему кое-что, ну а тот потом все передал нам.

И Тоби рассказал, что румынский полковник имел связь с одним ловкачом, который фабрикует поддельные документы и удостоверения личности для всяких наемников, работающих за плату по разовым поручениям.

Мы помолчали минуту-другую, и Тоби продолжал:

– Мы схватили этого румына. Во время интенсивного допроса выяснилось, что ему кое-что известно о заговоре с целью убийства некоторых высокопоставленных американских сотрудников из разведслужбы.

– А кто его организовал?

– Пока не знаем.

– А кого намечено устранить?

– Тоже не знаем.

– Ну и что вы думаете – тут есть какая-то связь с пропавшим золотом?

– Вполне возможно, что есть. А теперь скажи мне вот что: говорил ли Орлов, где упрятаны те десять миллиардов?

– Нет, не говорил.

– А как ты думаешь, он знал – где, но не хотел сказать?

– Нет, не знал.

– И он не сообщил тебе ни тайного кода, ничего такого прочего?

Тоби, казалось, искренне расстроился.

– Так что же, выходит Синклер все-таки провернул грандиозную аферу? Ты же понимаешь, что, скажи он Орлову, что собирается проделать, когда золото на десять миллиардов будет найдено, и тогда…

– Ну и что тогда? – не выдержав, встряла в разговор Молли и пристально уставилась на него со свирепым видом. На щеках ее проступили красные пятнышки, и я понял, что слушать дальше у нее не хватало сил. И она тихо произнесла, почти шепотом: – Мой отец был прекрасный и добрый человек. Он был прямой и честный, какие редко встречаются. Ради всех святых, самое худшее, что вы только можете сказать про него, это то, что он был слишком прямолинеен.

– Молли… – начал было Тоби.

– Как-то в Вашингтоне я ехала с ним в такси, он нашел на заднем сиденье двадцатидолларовую купюру и, не задумываясь, передал ее шоферу. При этом он сказал, что тот, кто потерял деньги, может вспомнить – где и обратиться в компанию, откуда такси, ну а я и сказала: «Пап, а шофер ведь наверняка прикарманит эти денежки…»

– Молли, – умоляюще попросил Тоби с тоскливым взглядом во взоре. – Мы ведь должны обсудить все варианты, какими бы невероятными они ни казались.

Я невольно стал настраиваться на ее мысли, но она сидела далековато и уловить ее мысли я не сумел. По правде говоря, я даже не знал в тот момент, сохранилась ли во мне эта дьявольская способность. Может, от всего пережитого там, в крысином сарае, я лишился этого дара так же внезапно, как и обрел его. Я еще подумал, что, если способность исчезла, черт с ней, тужить не стоит.

Одно было ясно: если она о чем-то и думала, то с большим волнением. Так или иначе я прекрасно представлял себе, какая сумятица сейчас у нее в голове. Мне так хотелось выпрыгнуть из постели, обнять ее и успокоить – слишком тяжело было видеть ее в таком смятенном состоянии. А я был вынужден лежать в этой проклятой постели с забинтованными руками и ощущать, как то и дело кружится голова.

– Тоби, – заметил я как бы размышляя, – а ведь Молли права: то, о чем мы говорим, никак не подходит к складу Хэла.

– Но нам тогда придется танцевать от того же места, откуда и начали, – возразил Тоби.

– Нет, – ответил я. – Орлов все же оставил мне след.

– Какой?

– «Проследи путь золота, – сказал он. – Разыщи золото». И думал при этом о городе, где оно спрятано.

– О Цюрихе?

– Нет, не о нем, о Брюсселе. В этом есть свой резон, Тоби. Поскольку Бельгия, как известно, не входит в число главных рынков золота, то не трудно будет вычислить, где может быть спрятано в Брюсселе золото на сумму в десять миллиардов долларов.

– Я сейчас же позабочусь о твоем немедленном вылете туда, – предложил Тоби.

– Нет, не надо! – воскликнула Молли. – Никуда он не поедет. Ему нужно лежать в постели неделю, не меньше.

Я медленно покачал головой и ответил:

– Нет, Мол. Если мы не разыщем его, следующим прикончат Алекса Траслоу. А потом и нас. Нет ничего проще, чем подстроить «несчастный случай».

– Но если я позволю тебе встать с постели, то, как врач, нарушу клятву Гиппократа…

– Да забудь ты про эту клятву Гиппократа, – настаивал я. – Наша жизнь под угрозой. На карту поставлено безмерное богатство, а если мы не найдем его, то тогда… тебе не доведется жить в согласии с этой чертовой клятвой.

Тоби придвинулся ко мне совсем вплотную и тихо-тихо прошептал:

– Я с вами.

И с тонким жужжанием электромотора своего кресла-каталки он медленно поехал прочь.

* * *

В комнате стало тихо. Живя в городе, мы привыкаем к городскому шуму и не замечаем его. Но здесь, на севере Италии, с городской улицы шум вообще не доносился. Из окна в тусклом предвечернем свете Тосканы виднелись высокие, созревшие подсолнухи, их высохшие коричневые стебли смиренно склонились ровными рядами.

Тоби выехал, оставив нас с Молли поговорить наедине. Она присела около меня на кровати и машинально поглаживала мои ноги через одеяло.

– Прости меня, пожалуйста, – сказал я.

– За что прости?

– Не знаю за что. Просто говорю: виноват я очень.

– Ладно, принимаю твои извинения.

– Надеюсь, что все это враки насчет твоего отца.

– Но в глубине сердца…

– А в глубине своего сердца я не верю, чтобы он поступил когда-то плохо. Но мы обязаны все выяснить до конца.

Молли оглядела кругом комнату, а потом, увидев в окне живописный вид тосканских холмов, сказала:

– А ты знаешь, мне здесь нравится, я бы осталась тут жить.

– И я бы тоже остался.

– Правда? Думаешь, мы здесь прижились бы?

– А тебе понравилось бы, если бы я открыл здесь тосканский филиал компании «Патнэм энд Стирнс»? Ну что ж, давай начнем.

– Нет, мы будем зарабатывать деньги с помощью твоего дара… – скривила она в улыбке губы. – Мы могли бы переехать сюда. Ты бросишь свою адвокатскую практику, и мы заживем счастливо…

Помолчав немного, она сказала:

– Я хочу поехать вместе с тобой. В Брюссель.

– Молли, это же так опасно.

– Я могу оказаться полезной. Ты сам знаешь. Но так или иначе, никуда ты не поедешь без сопровождения врача. Во всяком случае, при твоем нынешнем состоянии здоровья.

– А почему ты вообще не против моих поездок куда-либо? – спросил я.

– А потому, что я знаю, что все это враки про папу. И хочу, чтобы ты докопался до правды.

– А ты принимаешь в расчет такую возможность, хотя и весьма отдаленную, что, если я и докопаюсь до сути, то может оказаться, что отец твой не такой уж паинька?

– Послушай, Бен. Отец мой погиб. Самое худшее уже позади. Ничего хуже этого быть не может.

– Ладно, – сказал я. – Согласен с тобой. – Веки мои начали смыкаться, у меня не хватало сил бороться со сном. – А теперь дай мне заснуть.

– Ну, так я позвоню в Брюссель и забронирую номер в гостинице, – услышал я ее голос, доносившийся издали, будто за миллион миль отсюда.

– Алекс Траслоу предупреждал меня насчет змей в саду, – тихо шепнул я. – И… и я начинаю думать, а не из этого ли клубка Тоби?

– Бен, у меня кое-что есть. Такое, что может пригодиться нам там.

Молли говорила еще что-то, но я уже не воспринимал ее слова, а потом ее голос, казалось, зазвучал тише и наконец совсем замолк.

Чуть позже – может, через несколько минут, а может, и секунд – я услышал, как Молли тихонько выскользнула из комнаты. Откуда-то издалека донеслось до меня блеяние барашка, и я быстро уснул.