Текст книги "Дьявольская сила"

14

Вошел Мел Корнстейн, одетый в костюм от Армани, который вовсе не походил на костюм, сшитый на заказ, да к тому же еще плохо скрывал его полноту. Серебристый галстук Мел украсил блестящей желтой заколкой в виде полумесяца, казавшейся яйцом.

– Где этот олух? – с ходу вопросил он, протягивая мне пухлую руку и оглядывая кругом комнату.

– Фрэнк О'Лири придет сюда минут через пятнадцать. Пригласил вас пораньше, чтобы кое-что предварительно обсудить.

Фрэнк О'Лири был изобретателем «Спейс-Тайм», той самой компьютерной игры, которая являлась явной компиляцией удивительной игры «Спейстрон» Мела Корнстейна. Он и его адвокат Брюс Кантор согласились явиться на переговоры и выработать первоначальный вариант соглашения. Обычно такой шаг означал, что ответчики по иску поняли, что им лучше мирно все уладить, ибо если дело дойдет до суда, то они потеряют больше. Сутяжное дело, любят повторять юристы, – нечто вроде машины, в которую входишь как свинья, а выходишь в виде сосисок. Но они, конечно, могли явиться и просто из вежливости, хотя адвокаты к таким любезностям и не склонны. Вполне возможно также, что О'Лири и его адвокат захотели продемонстрировать свои бойцовские качества и уверенность и попугать нас немного.

Я же в тот день, как нарочно, чувствовал себя неважно. По сути дела – хоть боль в голове почти прошла, – я едва мог нормально соображать, и даже Мел Корнстейн подметил мое угнетенное состояние.

– Вы слышите меня, адвокат, или нет? – спросил он раздраженно, когда я потерял нить его рассуждений.

– Конечно же, слушаю, Мел, – ответил я, пытаясь сосредоточиться, а сам сделал из этого еще один вывод: если мне не нужно узнавать мысли другого человека, я могу их и не слышать. Это я обнаружил, сидя подле Корнстейна: меня совсем не одолевал голос его мыслей во время нашей беседы, которая носила весьма бурный характер. Я мог услышать его, как обычно, но если «хотел» услышать, что он думает, я легко мог это сделать, настроившись на его мысли и проникнув в них.

Точно описать, как это у меня получалось, я не могу, но этот процесс похож на то, как мать выделяет голос своего ребенка, плачущего среди дюжины других голосящих детей. Его можно сравнить также с гулом голосов во время приема, когда при желании можно различать отдельные голоса. Или еще понятнее сравнить этот процесс с разговором по радиотелефону, когда слышны отголоски переговоров других людей, накладывающиеея на ваши разговоры, и если вы станете внимательно прислушиваться, то все ясно услышите и поймете.

Вот и я стал прислушиваться к голосу мыслей Корнстейна, то усиливающемуся от обиды, то пропадающему от отчаяния, пока, наконец, не понял, что могу по своему желанию слышать лишь его речь.

Когда появились О'Лири и Кантор, источая любезность, я выбрал нужную дистанцию, постаравшись сесть поближе к ним.

О'Лири – высокий, рыжеволосый, очкастый мужчина лет тридцати – и Кантор – маленький, плотный, агрессивный юрист в возрасте около пятидесяти – расположились у меня в офисе, как у себя дома, и бесцеремонно плюхнулись в мягкие кресла, будто мы были старинными закадычными друзьями.

– Бен, – бросил фамильярно Кантор вместо приветствия.

– Рад видеть тебя, Брюс, – добродушно откликнулся я, как обычно говорят при встрече старые друзья.

На подобных встречах полагается говорить только адвокатам. Если при этом все же присутствуют их клиенты, то они могут лишь выдавать своим адвокатам нужные справки и не выступать со своими рассуждениями и предложениями по делу. Но Мел Корнстейн, просто кипя от злости, отказался поздороваться с пришедшими и не удержался от оскорблений:

– Максимум через полгода ты, О'Лири, будешь мыть посуду в «Макдоналдсе». Надеюсь, тебе понравится нюхать там вонь от французского жареного жира.

О'Лири лишь спокойно ухмыльнулся и взглянул на Кантора, как бы прося его: «Ну дай по мозгам этому психу». Кантор переадресовал его взгляд мне, и я сказал:

– Мел, позвольте уж улаживать дело мне и Брюсу.

Мел скрестил руки и замолк, с трудом удерживая кипящую злость.

На нашей встрече мы должны были прояснить довольно простой вопрос: видел ли Фрэнк О'Лири прототип «Спейстрона», когда «разрабатывал» свой «Спейстайм»? Схожесть этих игр даже не вызывала сомнений. Но если бы удалось доказать без малейших сомнений, что О'Лири видел «Спейстрон» на любой стадии разработки до того, как игру запустили в продажу, то мы выиграли бы тяжбу. Тогда это стало бы так просто, как дважды два – четыре.

О'Лири, разумеется, придерживался версии, что впервые увидел «Спейстрон» в магазине, где продаются записанные на дискетках программы к компьютерам. Корнстейн же был уверен, что О'Лири как-то исхитрился заполучить прототип игры от какого-то его инженера-программиста, но доказать свои подозрения не мог. Я же стремился всячески уклониться от стычки со склочным, задиристым «петухом», почтенным эсквайром Брюсом Кантором.

Битых полчаса Кантор разглагольствовал по поводу ограничений торговли и нечестной практики. Мне было трудно уловить его аргументы, но я достаточно хорошо понимал, что он просто старается запугать нас и выбить из колеи. Ни он, ни его клиент не собирались уступать своих позиций ни на дюйм.

В третий раз я задал один и тот же вопрос:

– Можете ли вы со всей уверенностью утверждать, что ни ваш клиент и никто из его персонала ни разу не присутствовали во время пробных разработок игры, проводившихся в компании мистера Корнстейна?

Фрэнк О'Лири по-прежнему безучастно сидел, скрестив на груди руки и делая вид, что ему все надоело, а выкручивается, как может, пусть его адвокат. Кантор же, наклонившись вперед, со слащавой улыбочкой на лице между тем продолжал:

– По-моему, вы и так уже выскребли всю бочку до дна, Бен. Если у вас нет ничего…

И тут я услышал, как раздался писклявый неясный голосок мыслей О'Лири, думающего о чем-то. Различить четко его голос я еще не мог, но, сделав вид, будто справляюсь в своих записях, для чего наклонился вперед, я сконцентрировал свое внимание на мысли О'Лири и перестал слушать болтовню Кантора.

«Айра Хованиан, – напряженно думал О'Лири. – Черт возьми, если Хованиан начнет болтать…»

– Да, Брюс, – будто между прочим заметил я. – Может, ваш клиент поведает нам кое-что об Аире Хованиане.

Кантор нахмурился, выказывая недовольство, и буркнул:

– Не знаю, что вы там…

Но тут О'Лири вдруг схватил его за руку и горячо зашептал ему в ухо. Кантор недоуменно взглянул на меня, резко повернулся к своему клиенту и что-то прошептал ему в ответ.

Я опять сделал вид, будто мне нужно кое о чем справиться с записями, вытянул шею и начал внимательно прислушиваться, но в этот момент Корнстейн легонько похлопал меня по плечу и тихонько зашептал:

– А какое отношение имеет Айра Хованиан ко всему этому делу? Да каким образом вы вообще прознали про него?

– А кто это такой? – быстро спросил я.

– Вы не знаете?..

– Скажите мне сейчас же.

– Да это один парень, он уволился из моей компании месяца за два до запуска «Спейстрона» в производство. Отъявленный скандалист.

– Как это?

– Мне жаль этого дубину. Он утратил остатки совести и стал вымогать черт-те что. Догадываюсь, что подыскал себе где-то работенку получше, ну а если остался бы, то сейчас бы разбогател.

– Он что, продавал секреты производства?

– Кто? Айра? Да он нуль без палочки.

– Послушайте, – терпеливо объяснял я. – О'Лири знает его преотлично. Он что-то значит для него.

– Вы раньше ничего не говорили…

– Мне о нем стало известно лишь на днях, – пояснил я. – Ну хорошо, дайте мне подумать минутку.

И с этими словами я отодвинулся от Корнстейна и прикинулся, будто глубоко изучаю записи в желтом блокноте. А в нескольких футах от меня сидели и о чем-то оживленно перешептывались наши ответчики.

«…Украл работающий прототип из сейфа. Он вызнал шифр замка. Продал мне за двадцать пять тысяч баксов сразу и сотню тысяч потом, когда начнем получать прибыли».

Я быстро схватил блокнот и продолжал внимательно прислушиваться, но голос мыслей затих. О'Лири сидел, улыбаясь, притворяясь беззаботным, и мысли его теперь текли спокойно, а стало быть, не выдавали ни звука.

Я уж собрался было опять повернуться к Корнстейну и спросить его о чем-то, как вдруг «услышал» другую волну мыслей.

«…Гори он синим пламенем. Какого черта он собирается что-то доказывать? Сам же совершил преступление, верно ведь? Итак, к кому он намерен обратиться теперь?»

Теперь уже Кантор повернулся ко мне и предложил:

– Давайте встретимся снова денька через два. Мы и так сегодня засиделись.

Несколько секунд я раздумывал, а затем ответил:

– Если вы вместе с клиентом предпочитаете закончить сегодня, ну что ж – очень хорошо. Нам ведь тоже понадобится время, чтобы запросить у мистера Хованиана кое-какие подробности. Он и так уже представил нам довольно любопытную информацию касательно рабочей модели «Спейстрона» и сейфа в помещении компании.

Кантор, по всему было видно, был вполне удовлетворен предложением. Он опустил ногу с колена, затем опять закинул ее на колено и нервно затеребил свой подбородок.

– Видите ли, – сказал он несколько повышенным тоном, – вы блефуете. Но давайте лучше не отнимать друг у друга драгоценное время. Если вы намерены добиться хотя бы справедливых условий, то в интересах моего клиента я предлагаю оставить у него все программы, мы тем временем подготовимся к…

– Четыре с половиной миллиона, – перебил я Кантора.

– Что-что? – открыл он от изумления рот.

Я встал и протянул, как бы на прощание, руку:

– Ну, что ж, джентльмены, у меня есть кое-какие свидетельские показания. Поскольку вы оба знаете о тяжком преступлении и умышленно скрываете его от прокурорского надзора, то, думаю, из всего этого затеется интересный судебный процесс. Благодарю вас за то, что любезно согласились прийти сюда.

– Подождите секундочку, – тяжело выдохнул Кантор. – Мы можем прийти к согласию…

– Четыре с половиной миллиона, – повторил я.

– Да вы с ума спятили!

– Джентльмены, – укоризненно увещевал я.

Оба клиента, О'Лири и Корнстейн, в изумлении молча вытаращили на меня глаза, как будто я свихнулся, снял с себя штаны и лихо заплясал на письменном столе.

– Господи! – только и смог вымолвить Корнстейн.

– Давайте… ну давайте потолкуем, – сдался Кантор.

– Хорошо, – согласился я и присел. – Давайте потолкуем.

Переговоры наши длились сорок пять минут. Фрэнк О'Лири согласился выплатить четыре миллиона двести пятьдесят тысяч долларов единовременно в течение трех месяцев при условии, что дискетки с компьютерными программами «Спейстайм» отныне больше не будут поступать в продажу.

Незадолго до перерыва на ленч О'Лири и Кантор в расстройстве покинули мой офис. Мел Корнстейн же, прослезившись, крепко обнял меня, щедро отблагодарил и ушел, впервые за последние месяцы сияя, как надраенный металлический доллар.

Оставшись один в своем кабинете, я сидел, не обращая внимания на телефонные звонки и совершая великолепные броски в электронное кольцо, после которых раздавался металлический голос судьи: «Очко!», сопровождаемый неистовым восторженным ревом бостонских болельщиков. А я, как последний идиот, глупо улыбался самому себе и задавался вопросом, сколько еще мне будет так везти. Как оказалось впоследствии, безмятежное везение длилось всего один день.

15

Как оказалось, я совершил элементарнейшую ошибку, присущую начинающим разведчикам, – не принял мер против возможной слежки.

Проблема заключалась в том, что я утратил выдержку. Мир для меня перевернулся вверх ногами. Общепринятые закономерности моей степенной, размеренной жизни адвоката больше никак к нему не подходили. Мы идем по жизни бездумно, механически, работаем и выполняем свои обязанности, будто с шорами на глазах. А теперь шоры с меня в одно мгновение слетели, разве я мог в таком состоянии сохранить прежнюю бдительность?

Я ушел с работы пораньше, чтобы заскочить кое-куда, а потом уже пойти домой. Подошел пустой лифт – было еще рано для часа пик, – я вошел. Мне мучительно хотелось поговорить с кем-нибудь, но с кем я могу пообщаться? С Молли? Да она сразу же вообразит, что я уже дошел до ручки. Как все врачи, мыслила она слишком рационально. Конечно же, я расскажу ей все в свое время – но когда?

А что, если поговорить с другом Айком? Что ж, это можно, но опять-таки пока рисковать не стоит и рассказывать ему не время.

Опустившись на два этажа, лифт остановился – вошла молодая женщина, высокая, рыжеволосая, с наведенными тенями вокруг глаз, несколько полноватая, но фигуристая, шелковая блузка на ней красиво облегала высокую грудь. Мы стояли и молчали, как обычно молчат в лифте незнакомые люди, очутившиеся в металлической коробке вблизи друг от друга. Она казалась чем-то встревоженной. Оба мы внимательно смотрели, как на табло меняются цифры, у меня к тому времени, слава Богу, боль в висках совсем прошла.

Я задумался было о Молли, как вдруг «услышал» голос мыслей едущей со мной в лифте женщины: «А какой же, интересно, он в постели?»

Инстинктивно я посмотрел на нее, дабы убедиться, а не говорит ли она вслух? На какое-то мгновение мой взгляд встретился с ее, но она тут же отвела глаза и снова стала следить за мелькающими цифрами на табло над дверью.

Я еще более напрягся и разобрал: «Недурной остолоп. Наверное, довольно крепкий малый. Похож на адвоката – значит, крайне строгий и нудный тип, но от одной почки кто же удержится».

Я опять посмотрел на нее – и на этот раз встретил ее мимолетный взгляд, но на секундочку подольше.

Если уж женщина что-то задумает, то она непременно добьется своего. Я почувствовал внезапный приступ собственной вины. Ведь я незаметно проник в ее затаенные мысли, интимные вожделения, грезы, наконец. А это уже грубейшее нарушение общечеловеческой морали, попирающее все правила приличий, принятых во флирте, этом танце реплик, намеков и предположений, который срабатывает довольно успешно, ибо ничего не говорится напрямик, ничего не утверждается безапелляционно.

Я понял, что эта женщина с готовностью отправится со мной в постель. Как правило, язык телодвижений ничего наверняка не передаст, некоторым женщинам флирт нравится, но они никогда не переступают грань, а лишь хотят убедиться, не утратили ли свою способность кружить мужчинам голову. Дойдя до грани, они идут на попятную, сразу вспоминают все условности и приличия, прикидываются, что им ничего не нужно, а требуется только, чтобы за ними поухаживали. Такие любовные игры сбивают с толку не только мужчин, но и женщин, поскольку все мы привыкли верить чувствам партнера (а более вероятно, еще до игры), полагаясь на собственную неспособность узнать, что точно на уме у нее или у него. Из этого незнания и исходит наша неуверенность.

Но я-то ведь знал. Я знал абсолютно точно, о чем думала эта женщина. И по некоторым причинам глубоко опечалился, так как стал как бы нарушителем общепринятых норм поведения человека.

В то же время знаю наверняка, что другой мужчина на моем месте не преминул бы воспользоваться подвернувшимся случаем. А почему бы и не воспользоваться? Я же знал, что она этого хочет, к тому же находил ее довольно соблазнительной. Если бы даже она и не проявила интереса ко мне, я бы понял (или «услышал» ее мысли) это и знал бы, что и как ответить. Чары ее действовали притягательно.

Ну что тут сказать – я ведь целомудрен не более других мужчин. И даже несмотря на то, что Молли я искренне любил. И тут до меня дошло, что мои отношения с Молли больше никогда не будут прежними.

* * *

В начале вечера в Бостонской публичной библиотеке читателей было не так уж много, и я получил подборку заказанных книг уже через двадцать минут. Литературы об экстрасенсах и их способностях издано немало. Ряд книг имеет (по понятным причинам) скромные названия вроде таких, как «Психологические опыты за „железным занавесом“» или «Научные основы телепатии». Другие же книги, наоборот, носят крикливые тенденциозные заголовки, например, «Как развить свои умственные способности» или же «Экстрасенсами могут стать все». Эти книги я бегло пролистал и отложил сразу в сторону. Несколько серьезных с виду книг после краткого чтения первых страниц оказались вовсе не серьезными – там приводилось множество всяких рассуждений и домыслов и слишком мало было убедительных фактов, страницы изобиловали всякого рода статистическими таблицами и ссылками на другие труды. В конце концов я все же наткнулся на три подходящих тома «Псих» (это слово оказалось жаргонным сокращением «психологии»), «Последние открытия в явлении парапсихологии» и «Границы разума».

Я чувствовал себя странно, поскольку, несмотря на то, что материал в них излагался наукообразным языком, создавалось впечатление, что над ними сосредоточенно сидел человек, страдающий мигренью, и читал рассуждения и предположения о том, что такое явление, как головная боль, по-видимому, может существовать на самом деле. Мне даже захотелось встать и закричать на весь затихший библиотечный зал: «Какие тут к черту теоретические предположения! У меня это явление наяву!»

Но я не встал и не закричал, а тщательно «пропахал» эти три сборника, где среди статей разных шарлатанов и полоумных всезнаек оказался ряд работ толковых ученых, заслуживающих доверия. Они писали, что некоторые индивиды обладают способностью тем или иным путем читать мысли других людей. Среди этих ученых было несколько лауреатов Нобелевской премии и выдающихся исследователей из университетов Дьюка, Принстона, Стэпфорда, Оксфорда, Лос-Анджелеса и немецкого Фрайбурга. В своих статьях они рассматривали такие разделы психиатрии, как «психометрия» и «психокинез». И все же большинство этих ученых достигли признанных успехов в традиционных исследованиях, а работам в области парапсихологии либо уделяли мало внимания, либо относились к ним несерьезно. Тем не менее, одна серьезная статья на эту тему была опубликована в солидном научном английском журнале «Нейчер».

Суть ее заключалась в следующем: возможно, четверть всего человечества когда-либо испытала на себе в той или иной форме проявление телепатии. И тем не менее, большинство из нас не позволяет себе признаться в этом. Я прочел целый ряд свидетельств, которые показались мне вполне правдоподобными и внушающими доверие. Вот один из примеров: некая женщина обедает с друзьями в Нью-Йорке и внезапно с уверенностью чувствует, что ее отец умер. Она бросается к телефону – оказывается, ее отец и в самом деле умер в больнице от сердечной недостаточности в тот самый момент, когда она это почувствовала. Другой пример: студент одного колледжа ощутил внезапное необъяснимое желание срочно позвонить домой, а позвонив, узнал, что его младший брат попал в страшную автомобильную катастрофу. Я вычитал, что гораздо чаще люди получают «сигналы» или «предчувствия» во сне, так как в это время им меньше всего мешает скептицизм.

Но ни один из описанных случаев не походил на то, что случилось со мной. Я ведь не получал «сигналов», ничего не «предчувствовал» и не воспринимал настоятельных «призывов». Я «слышал» – другого слова не подберу – мысли других людей, хотя и только вблизи. По сути дела, на расстоянии нескольких футов я уже ничего не «слышал». Это значило, что я улавливал какие-то излучения человеческого мозга. А вот об этом-то ни в одном сборнике как раз ничего не говорилось.

Наконец, в сборнике «Границы разума» я нашел одну заинтриговавшую меня статью. В ней автор рассказывал о применении методов воздействия на психику человека различными полицейскими подразделениями во многих штатах США и Пентагоном в операциях военной разведки во время войны во Вьетнаме. Упоминалось также, что эти методы использовались Пентагоном в январе 1982 года при поисках генерала Дозвера, похищенного «красными бригадами» в Италии.

Далее я нашел ссылку на служебный журнал американской армии «Милитари ревью» за 1980 год, в котором упоминалось о «новой битве умов». В одной из статей журнала рассматривалась проблема «значительного потенциала» «использования телепатического гипноза» в войне – психологической войне. Там упоминалось о советском «психотропном» оружии – с помощью парапсихологии было потоплено несколько американских ядерных подводных лодок, а также об использовании психических методов для расшифровки кодов в ЦРУ.

Кроме того, в сборнике говорилось о слухах относительно работ по созданию «психологических оперативных сил», проводившихся в цокольном помещении Пентагона в обстановке строжайшей секретности под руководством помощника начальника штаба по разведке.

А на следующей странице я нашел упоминание о строго засекреченном плане ЦРУ относительно возможного использования экстрасенсов в разведывательных целях.

Работы по этому плану, говорилось в статье, были отменены в 1977 году директором Центрального разведуправления адмиралом Стэнсфилдом Тернером. По крайней мере, предполагал автор статьи, они были отменены официально. Об этих работах мало что известно, знают только, писал автор, фамилию человека, руководившего ими, от одного перебежчика – бывшего сотрудника ЦРУ.

Звали руководителя Чарльз Росси.

* * *

Окончательно запутавшись во всей этой галиматье и сильно встревожившись, я почувствовал, что мне нужно «разрядиться», занявшись физическими упражнениями, прочистить мозги и начать трезво мыслить.

Вот уже пару лет я являюсь членом спортивного клуба на Бойлстоун-стрит, который мне весьма подходил из-за того, что находился вблизи от работы и дома. В его состав входила самая разношерстная публика: юристы и бизнесмены, продавцы и управляющие среднего звена, спортсмены-профессионалы и прочие; гимнастическое оборудование клуба было на самом высоком уровне. Я никак не мог уговорить Молли ходить туда заниматься вместе. Она придерживалась мнения, что у каждого выработался свой биоритм и ей незачем терять время на всякие там мудреные тренажеры, она, дескать, и без того следит за здоровьем.

Я переоделся в тренировочный костюм и минут двадцать занимался на гребном тренажере, все время думая о том, что узнал в библиотеке, и в конце концов пришел к выводу, что, строго говоря, я не читаю мысли других людей. Я способен воспринимать низкочастотные излучения мозга, порождаемые в его отдельной части – речевом центре коры. Другими словами, я слышу слова и фразы, трансформировавшиеся из мыслей и готовые вот-вот сорваться вслух с уст. По всей видимости, если моя догадка верна, некоторые мысли излучают биоволны такой силы, чтобы можно было их уловить, только при эмоциональном возбуждении, когда мы проговариваем их в уме, как бы намереваясь сформулировать, хотя вслух и не произносим. И вот в этот-то момент некоторые из них улавливаются… Ну… хотя бы мною.

Если бы мне побольше узнать, как функционирует человеческий мозг! Но я не мог подвергать себя опасности и идти консультироваться к невропатологам и психиатрам: в данный момент доверяться мне никому еще нельзя и нужно держать свои способности в тайне.

Эти мысли роились у меня в голове, когда я тренировался на тренажере для гребли, пока не потемнела от пота майка и я не перешел на другой тренажер. На нем нужно было изо всех сил давить на педали вверх и вниз, вцепившись руками в руль и оставаясь все время в вертикальном положении, в то время как на ярко-красном экране компьютера высвечивались показатели ваших мучений.

Рядом на таком же тренажере восседал тучный мужчина лет пятидесяти, одетый в рубашку с распахнутым воротом и белые шорты и смахивавший на металлическую рамку тренажера пот, обильно катившийся с ушей, носа и подбородка. Его очки в оправе даже затуманились от пота. Мне как-то довелось немного поговорить с ним в клубе, не помню о чем, – и я припомнил, что его зовут не то Элан, не то Элвин, то ли еще как-то вроде этого и что он вице-президент бедствующего бостонского банка «Бикон гаранти траст». Из-за нерадивости руководства и неурядиц в экономике страны банк медленно, но неуклонно приближался к краху. Элан или Элвин – как его там? – помнится, вечно находился в угнетенном состоянии, но кто осмелился бы осуждать его?

Увлеченно работая педалями на тренажере, Эл не замечал меня. Невидящими глазами уставился он в пространство, приоткрыл рот и тяжело дышал, отдуваясь.

Мне тоже хотелось остаться наедине со своими раздумьями, но совершенно непроизвольно я не смог удержаться и подслушал его мысли.

«Может, дядюшка Кэтрин? – думал он. – Нет. Комиссия по контролю за ценными бумагами сразу доберется до него. Эти ублюдки своего не упустят. Это же незаконно, как и продажа моих акций. Должен же быть выход».

Всего, о чем он думал, разобрать я не смог. Мысли его то возникали, то пропадали, слышались то громче, то тише, то отчетливо, то невнятно, как в радиоприемнике на коротких волнах, когда ловишь далекую заморскую радиостанцию.

Но теперь я всерьез заинтересовался этими делишками насчет противозаконности и Комиссии по контролю за ценными бумагами. Поэтому я слегка повернул голову по направлению к тяжело работающему, истекающему потом Элу и навострил уши.

«Курс акций опять, черт бы его побрал, взмывает вверх. Почему так устроено, что мне не позволительно приобретать акции моей же компании? Это же неправильно. Интересно, а еще кто-нибудь из членов совета директоров думает так же, как и я? Да конечно же, думает. Все они только и прикидывают, как бы на этом деле потуже набить свою мошну».

Монолог становился все более интересным, и я все внимательнее прислушивался к нему, не обращая внимания, что мою заинтересованность могут заметить со стороны. Эл же, забывшись в своих алчных помыслах, похоже, совсем не обращал на меня внимания.

«Ну что ж, посмотрим, – продолжал он размышлять. – Завтра в два часа ночи объявят. Все финансовые обозреватели в стране, сотни тысяч держателей акций узнают, что бедный, весь в долгах, старый „Бикон траст“ теперь приобретен надежной и богатой Саксонской банковской корпорацией, и служащие их материнской компании скупят за бесценок акции „Бикона“. Наши акции поднимутся с одиннадцати с половиной пунктов до пятидесяти или даже шестидесяти пунктов всего за два дня. Черт возьми! А я должен сидеть сложа руки… Есть же выход. Может, у Кэтрин найдется богатенькая подружка. Может, ее дядюшка сможет предпринять что-нибудь такое, что поставит меня вне всяких подозрений – купит завтра с утра пораньше акции на чье-нибудь имя…»

Сердце у меня забилось учащенно. Мне стало известно нечто такое, что можно назвать внутренней информацией.

Итак, акции «Бикон траста» намерена приобрести Саксонская банковская корпорация. О сделке будет объявлено завтра. Элан или Элвин является одним из небольшой группки посвященных менеджеров и адвокатов. Курс акций «Бикона» наверняка резко подскочит, и всякий, кто сумеет заранее узнать об этом, может здорово разбогатеть. Эл строит планы, как бы самому обогатиться, но таким путем, чтобы ничего не разнюхали ищейки Комиссии по контролю за ценными бумагами. Сомневаюсь, чтобы он смог найти такие пути.

Но а я вот смогу.

Завтра же я смогу в течение нескольких часов сорвать огромный куш с акций «Бикон траста», по сравнению с которым мое утраченное гнездышко с золотыми яйцами в размере полумиллиона долларов покажется жалкими крохами. Но я никого не знаю на всем белом свете, кто бы свел меня с «Бикон-траст». Моя компания никогда не имела с ним каких-либо дел (мы ее попросту игнорировали). Мне нужно держаться так, чтобы не перекинуться с Элом ни малейшим словечком, даже не сказать ему «хэлло». Так будет лучше для нас обоих.

Ну и что же сможет со мной поделать эта Комиссия по контролю за ценными бумагами? Подать на меня в суд и представить перед жюри из моих же коллег, обвинив меня в том, что я подслушал чужие мысли с целью незаконного обогащения? Да в таком случае председателя этой комиссии сочтут идиотом и в момент упекут в комнату со стенами, обитыми резиной, еще задолго до того, как в Комиссии начнут собирать против меня бумаги.

Я слез с тренажера изрядно вспотевший. Целых сорок пять минут я усиленно занимался тяжелыми физическими упражнениями и даже не почувствовал этого – настолько углубился в свои мысли.