Текст книги "Вторжение"

28

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

В августе 2013 года на горе Вашингтон я вновь встретился с Фамильным Призраком.

Заново побеленное здание, напоминающее свадебный торт, словно бы совсем не изменилось с тех пор, как я работал тут помощником управляющего. То же великолепие эпохи короля Эдуарда, та же отменная еда, такой же – несмотря на экономический кризис – наплыв клиентов все того же типа: обеспеченных молодых семей, туристов-фанатиков с сибаритскими наклонностями, страдающих ностальгией стариков, привыкших ездить в дорогостоящие туры. Вот еще одна группа прибыла – правда, не дизельным поездом, как в мои времена, а реактивным аэробусом: у всех те же значки на лацканах, и те же молоденькие, хорошенькие гидши, и старые леди так же весело щебечут, тоща как джентльмены сохраняют угрюмое достоинство.

Я приехал в отель по делу – переговорить с неким Джаспером Делакуром, занимавшим теперь мое место. Десять лет назад в отеле состоялся двенадцатый конгресс метапсихологов, и Дени уговорил меня взять на себя организацию.

– Кто справится с этим лучше тебя? – резонно заметил он.

Отель старой Новой Англии очаровал иностранных ученых после унылых университетских аудиторий, в которых проходило большинство конгрессов. Поезд-кукушка стал настоящим «хитом», а наиболее телесно крепкие операнты в свободное время разгуливали по горе Вашингтон, любуясь реликтовой ледниковой флорой и уютными постройками на вершине.

Конгресс этого года (в Дартмуте опасались, что он будет последним) планировалось также провести в отеле, и Дени счел само собой разумеющимся, что я возьму на себя обязанности, с блеском выполненные в 2003 году. Основные организационные моменты я утряс по телефону и по компьютерной связи, но сентябрь был уже не за горами, и я поехал выяснить обстановку на месте.

Джаспер Делакур выскочил из-за письменного стола мне навстречу. Еще бы, администрация отеля безмерно счастлива принять две тысячи восемьсот делегатов во время затишья после Дня Труда.

– Роже, старый сукин сын! Выглядишь отлично! За десять лет ни на день не постарел.

– Да и ты не плошаешь, – солгал я. – Комитет по проведению конгресса очень доволен, что вы сможете нас принять, хотя, разумеется, на более скромных условиях.

Джаспер вздохнул.

– Всем нынче туго. Но мы с тобой поладим, недаром ты столько лет просидел в этом кабинете. Мне придется изрядно попотеть, чтобы урезать туры, конференции, деловые встречи и втиснуть твою ораву. От простых отдыхающих мы, само собой, имели бы большую прибыль.

– До моего ухода в девяностом я всем то же самое говорил.

Он прищурился, производя в уме подсчеты.

– Мать моя, неужто столько воды утекло?! Который же тебе год, черт возьми?

– Через неделю шестьдесят восемь стукнет.

– Ну и ну! Небось пьешь воду из целебного источника, а? Взгляд все тот же, пройдошистый, а мадемуазель Клероль, поди, до сих пор помнит эти серебряные кудри. Шестьдесят восемь! Чтоб я сдох, везет же некоторым!

Я пожал плечами.

– Фамильная черта. Думаю, в семьдесят сразу в прах и рассыплюсь… Ну ладно, у тебя небось дел под завязку. Я хотел только обговорить банкет в субботу вечером, двадцать первого. На сей раз народу будет поменьше, но помнишь, как мы в прошлый раз едва расставили столы и в большом зале, и в холле, и в Папоротниковой гостиной? Везде развесили усилители и телекамеры, чтобы все тосты слышали и видели даже те, кто не обладает ясновидением. Метапсихи, Джаспер, хотят получить полные ощущения, как на сенсорном, так и на экстрасенсорном модуле. Одно дело, когда говорящий обращается прямо к тебе, другое – когда вещает с экрана. Умники не терпят вспомогательной аппаратуры. Надо придумать что-то другое… причем не шведский стол.

– То-то и оно, старина! – заквохтал он. – Тут я тебя обошел!

Сияя, он достал папку из кожзаменителя и раскрыл ее на столе, защепив уголок. Ишь ты! Многокрасочная пластинка тридцать на тридцать, наплывами показывающая виды роскошного горного ресторана: экстерьеры на рассвете, на закате, в дивные снежные ночи; интерьеры великолепных залов, баров, кабаре, уютных гостиных с каминами. Даже фоновая музыка имеется – «Новоанглийские идиллии» Эдуарда Макдоуэлла.

– Шале на вершине! – продекламировал Джаспер. – Лукуллов пир Уайт-Маунтинс. Посещение сказочной пещеры Великого Духа, над которой и поныне летающие тарелки мелькают в кристально чистом воздухе!

– Помню-помню, – кивнул я. – Когда четыре-пять лет назад разрушили старую гостиницу, вы отхватили себе лицензию на постройку шале. Ну и что, окупилось?

– Нет пока, – сознался Джаспер. – Мы слишком много потратили на привязку к местности. Надо ведь, чтоб его не сдуло с горы при скорости ветра триста километров в час. Однако проектировщики все-таки добились своего. Теперь шале даже торнадо выдержит. А какой вид! Твои умники просто ума лишатся!

Я позволил себе выразить сомнения:

– Но ведь вам придется переместить отсюда на вершину почти три тысячи делегатов. За час, не больше. И доставить их назад после банкета.

– Нет проблем. Три рейса автобусами – и все дела.

– А транспортные расходы?

– Входят в оплату обеда-люкс: на первое омар, потом бифштексы с кровью и овощи, на десерт сабайон, марочное шампанское… Включая скидки, девяносто баксов с носа.

Я присвистнул.

– Да ты что, Джаспер! Дартмут сейчас на такой мели, что отделению метапсихологии пришлось опять слиться с факультетом психиатрии! Мой племянник, Нобелевский лауреат, был вынужден сократить две трети своих сотрудников! Субсидии на исследования урезаны до минимума, вспомоществований никаких, и, видимо, это будет последний конгресс, уж и не знаю на сколько лет.

– Тем более надо отметить.

– Да, но как я оправдаю…

– Вот что, Роже, сделай мне личное одолжение. Поднимись и посмотри сам.

На микроавтобусе я проехал полкилометра до местного «аэродрома», спрятанного в густой зелени. Меньше чем за пять минут удобный самолет, сочетающий скорость крылатого летательного аппарата с маневренностью вертолета, доставил меня на вершину. Мы приземлились на восточном склоне. Я вспомнил, как яростно протестовали экологи против расчистки посадочной площадки и против нового ресторана, объявив неуклюжую постройку восьмидесятых годов историческим памятником и требуя, чтобы вершина сохранила «первозданный вид». Однако, поскольку гора Вашингтон еще с двадцатых годов девятнадцатого века подвергалась вторжению цивилизации, доводы радетелей о благе природы были с легкостью опрокинуты.

Сложенное из гранитных, покрытых мхом плит шале потрясающе гармонировало с инеем, посеребрившим самую высокую точку Новой Англии. Витражи из армированного стекла по верхнему этажу обеспечивали великолепный обзор окрестностей. Каменная крыша была увенчана широкой башней с наблюдательной вышкой и открытым балконом, заполненным в этот чудесный летний день туристами. Под рестораном располагались сувенирные лавки и небольшой музей. Крытая галерея вела прямо к станции старой железной дороги, не претерпевшей никаких изменений. После короткого осмотра я вышел на один из балконов, и управляющий рестораном оставил меня одного для принятия решения.

Первобытный локомотив на паровой тяге, натужно пыхтя, пробирался вверх по склону. Горные тропы, восходящие к вершине, были по-прежнему обозначены желтыми камнями-указателями. Трава местами повысохла, но то здесь, то там виднелись пучки свежей альпийской зелени, испещренной крохотными цветочками.

… Мальчик, весь дрожа, стоит рядом со мной и тычет пальцем в сторону первого оперантного ума, не взращенного в его собственной семье.

… Туристы цепочкой поднимаются от железной дороги, и ясновидение маленького Дени показывает мне образ второго чуда – Элен.

Здесь все начиналось. И здесь должно закончиться.

Глаза мои затуманились от крепчайшего западного ветра. Я вновь ощутил эфирные вибрации и чье-то присутствие. Священная гора, погубившая столько людей, слышавшая столько криков наивных мечтателей, что взывали к беззвучным звездам, вскормившая столько легенд о ледяных демонах, Больших Карбункулах и летающих тарелках…

Bonjour, Rogi.

Я вздрогнул.

– Est'ce toi?! note 137Note137
  Это ты?! (франц.)


[Закрыть]

Скажешь Дени, что заключительный банкет будет здесь.

– Ха! А во что это выльется – тоже сказать?

Ты сможешь убедить его, что место идеально подходит. Твое принуждение более действенно, чем ты полагаешь. После того как он согласится и все приготовления будут закончены… так и быть, расскажи ему обо мне.

– Grand dieu, ты серьезно?

Только прояви тактичность. Выбери подходящий момент. Можешь объяснить ему, что всегда считал меня наименьшим злом, безобидной, почти неосознанной проекцией мечты в противовес жалкой рассудочной обреченности.

Давненько тебя здесь не было, mon fantфme. Мы, земляне, все к чертовой матери испортили!

Возможно… И все-таки скажи ему. Он прав, что цепляется за этику непротивления и бескорыстия, но не прав, что хочет стоять особняком. Планетарный Разум должен стремиться к сопричастности, расти и плыть в высшем метаконцерте доброй воли, в отречении от эгоистических помыслов. Только тогда вы сможете принудить Галактическое Содружество к Вторжению.

– Сейчас?! – вскричал я. – Когда все распалось? Ну, знаешь, у тебя зловещее чувство юмора!

Твой племянник Дени испытает твой ум и примет меня как данность… если ты сам веришь…

– Уходи, – прошептал я. – Оставь меня в покое. Я старый дурак, никому не нужен, и нет никакой надежды, что Дени или кто-либо другой воспримет эту сказку всерьез. Такие психологи, как Дени, считают внеземных спасителей старомодным заблуждением. Юнг даже написал по этому поводу книгу. Человеку свойственно уповать на добрую фею-крестную или на бога из машины, который спасет нас от гибельного безумия… Но я не верю! Так что пошел прочь!

Мне показалось, что невидимая сущность тяжело вздохнула.

Я надеялся на лучшее , сказал Призрак, хотя и без оснований.Le bon dieu, il aime a plaisanter! note 138Note138
  Добрый Бог любит пошутить! (франц.)


[Закрыть] Вечный юморист… А сказки мне, Роги, ты сохранил Большой Карбункул?

– Брелок для ключей? – Порывшись в кармане, я вытащил серебряную цепочку, на которой висели мои ключи от лавки и от квартиры. Красный шарик из мраморовидного стекла блеснул на ярком солнце. – Вот этот?

Да, этот… На конгрессе, когда придет подходящий момент, ты заставишь Дени объединить своих коллег – и весь Разум Земли – в молитвенном метаконцерте. В доказательство серьезности твоих намерений предложи ему обследовать Карбункул глубинным ясновидением.

– Так просто! – горько рассмеялся я. – А как я пойму, что великий миг настал.

В умственном голосе Призрака послышались зловещие ноты. Это будет самоочевидно. Действуй без колебаний. А теперь, au'voir, cher Rogi. Быть может, скоро встретимся.

Меня обдало ледяным холодом. Я выдохнул белое облачко и понял, что температура резко упала. Пошатываясь, бросился к стеклянной двери, толкнул ее и ворвался внутрь, как будто ледяные демоны гнались за мной по пятам.

Управляющий ожидал меня.

– А вот и вы, мистер Ремилард. Вы не зашли ко мне в кабинет, и я подумал было, что вы уже отчалили.

– Банкет будет здесь. Я решился. Пойдемте в ваш кабинет и составим договор.

– Прекрасно! – обрадовался он. – Вы не раскаетесь!

– Не я, так другие, – буркнул я и пошлепал за ним вверх по лестнице.

На следующей неделе я поехал в Конкорд, где условился о встрече с известным иммологом. Я положил ему на ладонь Карбункул, сказал, что хочу его оценить, и стал ждать приговора. Но мне, как всегда, не повезло. Он довольно быстро установил, что цепочка не серебряная, а из какого-то платиумно-иридиевого сплава, и что безукоризненно прозрачный камешек – не стекло, а другое вещество с проводимостью десять МО.

– Я бы сказал, что мы имеем дело с алмазом… однако кроваво-красные алмазы обладают сказочной ценностью, и никто в здравом уме не станет придавать ему круглую форму, вместо того чтобы огранить. Скорее всего, это какой-нибудь синтетический материал с такой же теплопроводностью.

Я еле-еле выдавил:

– Да. Скорее всего… Мне подарил его старый друг. Химик. Спорим, говорит, что ты никогда не выяснишь, какой это камень?.. Видимо, просто решил надо мной подшутить.

– Чтобы выяснить, что это за камень, необходимо провести кристаллографический анализ на специальном оборудовании, – заявил мой собеседник. – Но такое исследование влетит в крупную сумму и займет довольно много времени.

– Нет-нет, зачем же! – всполошился я. – Вы просто напишите на бумаге то, что мне сообщили. Разумеется, без денежной оценки.

– Ради Бога. Видите ли, если б это был алмаз, он весил бы более двадцати пяти карат. А из-за редкой окраски его бы, вероятно, оценили миллиона в два, если не больше.

– Милая шутка, вы не находите?.. Так сколько я вам должен?

Он запросил пятьдесят долларов. Я с радостью заплатил, сунул квитанцию в бумажник, а Большой Карбункул в карман штанов. И отправился в Хановер ждать третьей недели сентября, на которую было намечено открытие конгресса метапсихологов.

Я ничего не сказал Дени о Фамильном Призраке и о том, что Карбункул жжет мне карман. Пусть Призрак делает из меня дурака, если сможет, но будь я проклят, если сам буду из себя его делать!

29

Бреттон-Вудс, Нью-Гемпшир, Земля

21 сентября 2013 года

Поспешно – а то, не дай Бог, его засечет какая-нибудь ранняя пташка, разделяющая тревоги Ильи и Кэти, – старый Петр Сахвадзе выскользнул из холла в рассветную тишь. Пересек лужайку, заметив отсутствие росы: не иначе, будет дождь, хотя небо пока ясное, с высокими облаками: Жаль, если они спустятся ниже и испортят весь вид из шале на вершине; впрочем, небольшая гроза малость оживила бы природу.

Там и сям среди клумб с хризантемами и аккуратно подстриженных газонов навалены кучи мусора: поломанные транспаранты, разодранные знамена, смятые листовки, банки из-под пива, обертки от пищи – недобрая память об оперантных толпах, окруживших отель вчера вечером. Каждый день конгресса был отмечен демонстрациями Сыновей Земли перед входом в гостиничный комплекс; вчера их собралось уже несколько сотен и пришлось вызвать полицейские наряды, чтобы очистить окрестности. Внук Петра Илья, обеспокоенный неохотным откликом местных властей, строго-настрого запретил деду покидать отель в последний день конгресса: он, судя по всему, грозит самой серьезной конфронтацией. Но старик не изменил своей многолетней привычке совершать прогулку на рассвете. Едва ли, рассудил он, пикетчики подымутся в такую рань. Они теперь отсыпаются после ночного буйства и набираются сил для нового, еще более решительного выступления…

Груда плакатов перегородила ему дорогу. Петр презрительно отшвырнул их в сторону палкой и с усмешкой прочитал некоторые. МЫ ЛЮДИ – А ВЫ?.. ВЫСШИЕ УМЫ, УБИРАЙТЕСЬ В СВОЕ ВНУТРЕННЕЕ ПРОСТРАНСТВО! ДОЛОЙ УМНЫЕ ГОЛОВЫ! – извечная песня Сыновей Земли, зачастую сокращаемая до простого и зловещего: ГОЛОВЫ ДОЛОЙ! Смысл одного лозунга – ГДЕ КРИПТОНИТ, КОГДА ОН ТАК НАМ НУЖЕН?! – Петр не понял.

Наконец добравшись до взлетно-посадочной площадки, он со вздохом облегчения углубился в густые заросли на берегу небольшой реки, омывающей подступы к отелю.

Здесь уже не было следов демонстраций. Кленовые деревья меняют цвет в своей удивительной североамериканской манере, гораздо более яркой и впечатляющей, нежели в Европе и Азии. Но Петру хотелось отыскать другое дерево – он его приметил еще десять лет назад, во время первого визита в Уайт-Маунтинс. Но оно все не попадалось, и Петр уж было испугался – вдруг его спалило молнией или смыло весенним паводком?.. Нет, вот оно! Одинокий горный ясень, усыпанный пышными алыми гроздьями, – истинное воплощение родной кавказской рябины.

Он любовался красавцем, гордо стоящим на фоне журчащего потока и величавый горы… Все так напоминает дом, что хочется завыть от горечи утраты.

«Ну и дурень же ты, Петр Сергеевич! – сказал он себе и двинулся вперед. – Девяносто девять лет прожил, а все еще сила есть. Живешь не тужишь в Оксфорде, внук с женой пылинки с тебя сдувают, правнучки готовы часами слушать рассказы о твоей богатой событиями жизни… Да ты, можно сказать, счастливчик, вроде патриарха Селиака Ешбы, только не хватает тебе его спокойствия и мудрости».

Тропинка свернула на юг, удаляясь от реки, и потянулась по открытому пространству вдоль великолепных площадок для гольфа. Длинные отроги Президентской гряды все еще прячут солнце, воздух божественно тих, птицы не поют, и никакие звуки цивилизации не нарушают блаженного покоя. Кажется, вся природа затаилась в ожидании.

Петр остановился, взглянул вверх. Много бед обрушилось на его голову, но они приходили и уходили подобно временам года. А впереди новые опасности; сейчас они подстерегают его Тамару и других оперантов, борющихся за власть в Москве. Что бы простодушный Селиак сказал на все это? Выдал бы еще одну доморощенную метафору о покорной Земле как символе надежды?.. Говорят, без надежды жить нельзя, но неужели она никогда не осуществится? Неужели зло всегда будет торжествовать, а добру суждено вечно довольствоваться надеждой?

В задумчивости он подошел к маленькой беседке, где решил немного передохнуть, чувствуя, как нарастает внутреннее напряжение вместе с несильной, но настойчивой пульсацией в центре лба. Вновь остановился, протер глаза, а когда оглянулся на гору, у него дыхание перехватило.

Широкий склон светился зеленым и фиолетовым, а гребень горы, казалось, увенчала золотая аура.

Не может быть! – внутренне воскликнул Петр. Эти горы старые и прочные. Едва ли в Нью-Гемпшире бывают землетрясения.

Он все-таки подождал земной дрожи; ее не было. Но ум его словно балансировал на грани какого-то сверхъестественного открытия. Что ж такое?.. Он прищурился, сосредоточившись на светлеющей полоске неба: гора как бы протягивала к нему руки.

И наконец сверкающий нимб солнца выглянул из-за гряды, на миг ослепив Петра. Он вскрикнул, но зрение вернулось к нему, и световая галлюцинация исчезла вместе с загадочной головной болью.

– Бывает же! – удивился он.

Колени подкашивались, старик едва не рухнул наземь. Тяжело опираясь на палку, дотащился до беседки и не сразу заметил, что она уже занята.

– Вам плохо, доктор Сахвадзе?

Высокий человек, окутанный тенью, поднялся и усадил его на скамью. Петр узнал дядюшку Дени Ремиларда, странного типа, что был связующим звеном между отелем и конгрессом, а метапсихических дел не касался.

Петр вытащил из кармана платок и утер лицо.

– Дурное предзнаменование. Ничего конкретного. Я, видите ли, ощущаю психодинамические потоки в геосфере.

– А-а, – не понимая, отозвался Ремилард и вытащил из внутреннего кармана портативный телефон, – Я позвоню в отель, чтобы за вами прислали микроавтобус.

– Нет! – довольно резко оборвал Петр. – Говорю вам, это преходящее метапсихическое явление. Не надо относиться ко мне как к инвалиду!

– Воля ваша, – пробормотал Ремилард, убирая телефон, – Вам что, не спится, доктор?

– Как и вам, – буркнул Петр и тут же пожалел о своей грубости, – Вот решил немного поразмять кости и прочистить мозги. Сегодня на повестке много важных докладов и дискуссий… а главное – Джеймс Макгрегор будет демонстрировать детектор биоэнергетического поля. Меня, знаете ли, очень интересуют ауры. Ну и потом… банкет – тоже есть чего ждать.

– Да уж, особенно незапланированных развлечений.

Петр покосился на Ремиларда.

– Ожидаете серьезных осложнений?

– Не без того. Но мы делаем все возможное, чтобы они не были серьезными.

– Я думал, в Соединенных Штатах не терпят подобных угроз общественному порядку.

Ремилард коротко рассмеялся.

– У нас любят повторять: «Мы живем в свободной стране». Так оно и есть, доктор Сахвадзе. Иногда это к лучшему, иногда к худшему. Сыновья Земли и другие антиоперанты могут митинговать сколько влезет, покуда не посягают на частную собственность в виде отеля. Прошлой ночью они разошлись чуть больше обычного, и кое-кого из них отправили в кутузку, но толпа неуправляема. Больше всего мы боимся, что в нее может затесаться профессиональный элемент.

– Почему же ваши адепты ВЭ не проведут разведку и не выловят этого… этих…

– Подстрекателей, – подсказал Ремилард, – Я уверен, операнты Нью-Гемпшира все время начеку. Мой племянник лично организовал неофициальную группу ищеек ВЭ. Но поскольку количество соглядатаев ограничено, возникает пресловутый вопрос: куда смотреть?

Старый психиатр со вздохом поднялся.

– Ну что ж, мне пора. А то как бы внуки не хватились. После вчерашнего у них сердце не на месте. Ни в коем случае не велели мне выходить одному.

Ремилард остался сидеть, задумчиво перебрасывая из одной ладони в другую блестящий красный шарик – брелок для ключей.

– Они не напрасно беспокоятся. Был один неприятный момент, когда пикетчики прорвались через внешнее оцепление и заполнили подъездную аллею. Так вы не поверите, я ощутил такие умственные вибрации, что буквально трясся от страха… Толпа устроила что-то вроде первобытного метаконцерта. Ей-Богу, это был массовый менталитет с единой волей! Хорошо, что продержались недолго: полицейские восстановили цепь, и толпа вновь рассыпалась на отдельных индивидуумов. Хотя их было сотни две – не больше, я потом всю ночь глаз не сомкнул.

– Так вот почему вы рано поднялись!

Ремилард кивнул.

– Когда-то давно я работал в отеле. Этот уголок возле площадок для гольфа был излюбленным местом моих раздумий. – Он высоко подбросил ключи, поймал их на лету и сунул в карман. – Но, пожалуй, на сегодня хватит прострации! Пора завтракать, а потом я должен буду обеспечить профессору Макгрегору специальный источник питания для его хренчеговины.

– Тогда пойдемте вместе, – предложил Петр. – Таким образом, я хотя бы отчасти выполню директиву моих внуков и, может, сумею избежать нагоняя.

Ремилард встал, расправил плечи.

– Эти молокогнусы слишком вас опекают. В случае чего, зовите меня, уж я сумею их уконтрапупить.

Петр засмеялся.

– Уконтрапупить! Молокогнусы! Хренчеговина! До чего же занятен английский язык!

– Таких слов в английском языке нет, это типичный янки, вроде меня.

Глаза Петра лукаво блеснули.

– Да-да, помню, ведь вы родом из здешних мест… А скажите, не бывает ли здесь землетрясений?

– Бывают, а что? Редко, но случаются.

– Так я и знал! – возликовал Петр и, увидев озадаченное выражение собеседника, извинился. – Сейчас я вам все объясню. Только… у меня еще один безотлагательный вопрос: что такое криптонит, и почему Сыновьям Земли он так нужен?

Рогатьен Ремилард захохотал.

– На плакате, что ли, прочли? – И, покачав головой, добавил: – Вы что-нибудь слышали о сверхчеловеке?

– Знаменитый Ubermensch Ницше? Ну конечно.

Ремиларду явно стоило немалых усилий сохранять серьезность.

– Да нет, о другом, американском.

– Об американском не слыхал – расскажите! Как я понимаю, оперантов уже сопоставляют с героями фольклора.

– Вот именно!

Бок о бок они направились к отелю, и Роги начал излагать старую легенду, тщательно подбирая слова, с тем чтобы старик понял юмор.

– Гии! – воскликнула Родственная Тенденция. – Ну конечно, гии! Как они раздражают со своими вечными играми!

– В целом ничего страшного, – сказало Бесконечное Приближение. – Спокойствие, друзья мои. Наверняка у землян нет сейсмографа, чтобы зарегистрировать аномалию.

– Но как они это сделали? – Теперь, когда стало ясно, что катастрофы удалось избежать, Душевное Равновесие проявило скорее заинтересованность, чем испуг.

Умственная Гармония пустилась в объяснения:

– Эмоциональный спазм коллективного сознания гии вызван сочувствием старому землянину. Сострадательный импульс передался от ментальных решеток к геофизическим константам, спровоцировав тремор. В природе более распространен обратный феномен. Будем надеяться, что гии впредь не позволят себе подобного завихрения.

– Да, на них понадейся! – проворчала Тенденция. – По-моему, следует исключить их корабли из этого созыва. Учитывая характер приближающейся кульминации, очередной ляп может иметь необратимые последствия.

– Гии близко к сердцу приняли наш выговор, – заметило Приближение. – Клянутся в дальнейшем сдерживать свои эмоции.

– Да уж, пусть постараются, – заявила Тенденция. – Иначе будут смотреть финал с обратной стороны Плутона. Неужели им непонятно, что Координатор сейчас находится на последней стадии контрольного процесса? Когда затягиваешь узлы вероятностных решеток, малейшее отклонение от медианы может обернуться катастрофой.

– О нет! – вскричало Душевное Равновесие. – Только не на пороге Вторжения!

– Теперь дело за земными оперантами, – сообщила Тенденция, – и, возможно, за великим Кашеваром, чьи мотивы по-прежнему остаются для нас загадкой. Всем нам дозволено только смотреть и молиться. Присоединяйтесь ко мне, братья, надо напомнить флотилии об этом чрезвычайно важном моменте.

Четыре ума лилмиков передали мысль на имперантном модуле; ее утвердили все и каждый из невидимых звездных кораблей, повисших над планетой Земля, – суда Конфедераций Крондаку, Полтроя, Симбиари, кающейся Гии, собравшиеся со всех уголков Четырнадцатого Сектора Галактического Содружества в надежде услышать поданный Примиряющим Координатором сигнал Вторжения.

Вместе с огромным живым судном лилмикских контролеров экзотическая флотилия насчитывала двадцать тысяч семьсот тридцать шесть кораблей.

Главный ресторан отеля, можно сказать, ломился, однако обслуживание оставалось на высшем уровне – возможно, благодаря легкому принуждению, оказываемому метапсихологами на выбивающихся из сил официантов. Конечно, ни один из них не чувствовал нажима. Просто умы нормальных находились в той восприимчивой фазе, какая позволит на расстоянии чувствовать потребности клиентов. Вследствие этого никто из персонала не перепутал заказ, не заставил посетителей ждать, не подал холодный кофе, ничего не разбил и не пролил. Даже гомона особого не слышалось, поскольку нормальным было не до того, а делегаты в заключительный день конгресса общались в основном на скрытом телепатическом канале – внешне спокойные и улыбающиеся, внутренне одержимые тревогой и страхом.

Роги, благополучно доведя Петра до лифта, вошел в зал и мотнул головой в ответ на жесты женщины-метрдотеля, приглашающей его за свободный столик.

– Спасибо, Линда, я со своими. (Только пошли мне расторопную малышку, а то сейчас умру с голоду.)

Люсиль, Дени и трое старших сыновей уже закусывали, когда Роги подошел к большому круглому столу и опустился на незанятый стул между Филипом и Севереном. Официантка появилась тотчас же, и Роги заказал oeufs dans le sirop d'йrable note 139Note139
  Яйца под кленовым соусом (франц )


[Закрыть] и горячие лепешки из дрожжевого теста.

Фу! – последовала критическая умственная ремарка от десятилетнего Северена, тогда как остальное семейство приветствовало Роги вслух. Люсиль взглянула на сына, мальчик вздрогнул и выпрямился.

– Прости, дядя Роги. Я не хотел тебя обидеть.

– De rien note 140Note140
  Ничего (франц )


[Закрыть], – улыбнулся старик. – Яйца под кленовым соусом – старинное франкское блюдо. Хотя его нет в меню, но шеф хорошо знает, как их готовить. В детстве тетя Лорен потчевала нас ими по праздникам… или если мы уж очень нуждались в моральной поддержке.

– Тот самый случай, – заметил Дени.

– Вибрации слишком нелицеприятны, – вставил Филип.

– И две машины безмозглых только что подкатили к главным воротам, чтобы устроить пикеты, – добавил Северен.

Севви , телепатически выговорила ему Люсиль, сколько раз я тебя просила не употреблять этого слова, особенно вслух, когда вокруг нормальные, которые могут услышать и обидеться.

Мальчик вздохнул и пробормотал:

– Простите, если я употребил оскорбительное выражение.

Но телепатическая речь, не слишком умело направленная двум братьям, тут же перечеркнула извинение:

А что делать, если они безмозглые и ненавидят нас до посинения, знаете, что они кричат делегатам, прибывающим сейчас из других отелей? УМНИКИ УБЛЮДКИ! УМНИКИ УБЛЮДКИ! И ЗАЧЕМ ВАС МАМА РОДИЛА?! Скажете, не безмозглые? А мы позволяем обливать нас дерьмом! По-моему, уж лучше, как русские, показать, что мы сумеем себя защитить, если всякие засранцы будут к нам лезть…

Северен ! – предупредил Дени.

Фу, черт ! – Северен закусил губу.

Морис и Филип сосредоточенно уставились в тарелки; умственные барьеры на месте.

Мы с мамой надеялись, что ты уже достаточно взрослый, чтобы участвовать в жизни зрелых оперантов на данной критической стадии нашей эволюции , продолжал Дени, обращаясь к Севви. Кое-какие впечатления здесь положительны, кое-какие отрицательны, но все же они должны способствовать росту сознания.

– Да, папа, – ответил Северен. (Но хотелось бы мне, чтоб нормальные перестали нас ненавидеть, может быть, сделать их такими, как мы, для их собственного блага и для нашего тоже.. .)

– Научиться любить, – менторским тоном заявил Филип, – вне зависимости от стихийных проявлений доброй воли, возникающих между совместимыми личностями, – задача, требующая немалых затрат времени и психической энергии. Терпимость особенно тяжело дается нормальным, поскольку они лишены ясновидения, принимаемого нами, оперантами, как должное. Нормальные, как правило, строят свои оценки на поверхностных критериях или предубеждениях.

– К примеру, – подхватил Морис, – нормальный поглядит на Севви и увидит лишь маленького зануду с пятном от яйца на галстуке… Тогда как мы, используя метапсихическое восприятие, можем изучить его душу и понять, что за противной внешностью скрывается настоящий недоумок!

– Ну, погодите, выйдем из-за стола! – погрозил им Северен.

– Мальчики, мальчики! – строго сказала Люсиль.

– Конечно, мальчики, а кто ж еще! – рассмеялся вслух Роги.

Дени бросил взгляд на часы.

– Через пять минут в Золотом салоне начинается семинар профессора Малатесты по психоэкономической векторной теории. Филип и Морис, надеюсь, вы не хотите опоздать?

– Нет, папа.

Все еще переговариваясь в уме, они вежливо попрощались и чинно вышли из ресторана. В шестнадцать и четырнадцать оба уже переросли отца, Филип писал диссертацию по биоэнергетике в Гарварде. Морис, без пяти минут бакалавр гуманитарных наук, перед тем как поступить на медицинский факультет Дартмута, собирался еще получить степень доктора философии.

Роги мысленно обратился к Дени и Люсиль:

В шутливой мальчишеской перепалке есть явный подтекст. По-моему, все трое напуганы до чертиков.

Ты прав , подтвердил Дени.

Ни один из них еще не видел такой концентрированной ненависти, заметила Люсиль. Хановер – святилище оперантности, а у Филипа хотя и были стычки в Гарварде, но там слишком уж цивилизованная атмосфера для возникновения серьезных инцидентов. И естественно, Сыновья Земли во всей красе неприятно поразили детей.

Может, лучше отправить их домой? – предложил Роги.

Служба безопасности держит ситуацию под контролем, возразил Дени. Рано или поздно мальчикам придется сталкиваться с открытой враждебностью. Причем не. всегда рядом будут умственные наставники.