Текст книги "Серебряная рука"

Эти приступы психического расстройства находят на него внезапно, и люди, которые в этот момент оказываются рядом с ним, считают, что он одержим бесами. Поэтому священники и врачи из свиты императора, тщетно испробовав на маркизе молитвы, успокоительные средства и кровопускания, советуют ему лечь в больницу. Теперь Комарес находится в монастыре под присмотром лекаря и экзорциста: они дежурят возле него днем и ночью в ожидании, когда его здоровье поправится.

5

Большую часть дня во дворце ничего не происходит, так что Амин, прежде чем заняться парфюмерией, часто жаловался и говорил:

– И это центр мироздания? Да тут нечего делать. Мне скучно.

– Это вовсе не центр мироздания, сынок, – объясняет ему Осман Якуб терпеливо. – Просто так кажется нам, потому что это резиденция наших государей, но есть и другие дворцы, другие господа, другие центры мироздания. Одни, словно пуп на брюхе огромного дьявола, суетного и шумного, другие – как пещера, в которой таятся сокровища. Есть гнезда, в которых из-за постоянных склок и возни разбиваются яйца будущих птенцов. А еще бывают водовороты, откуда берет начало сама жизнь, и бездны, в которые низвергаются самые тихие реки. Но главное, я хочу сказать тебе, что в этих центрах мироздания все происходит как попало, непредсказуемо. И кроме того, изменения не возвещают о себе звуками труб, так что их почти никто и не замечает. А ты должен быть внимательным, уметь слушать и всегда держать ушки на макушке.

Амин, уже уставший держать ушки на макушке, давно понял, что его не интересуют эти тайные или явные перемены, имеющие для человечества да и для него самого лишь очень относительное значение. И он с радостью берется за перегонные кубы и реторты, вещи гораздо более простые, ясные и конкретные, к которым почувствовал истинную страсть.

Осман Якуб счастлив выбором Амина, так как в результате, кроме слуги, получил еще и ученика. Что же касается самого Османа, то при его любви к парфюмерному делу, впрочем, как и к другим ремеслам, он испытывает интерес ко всему, что творится в его центре мироздания, то есть в алжирском дворце. Может быть, потому, что капризная и взбалмошная судьба насильно забросила его в этот дворец и в этот мир, а он не хотел разочаровывать свою судьбу.

Уже несколько дней вопреки тому, что утверждал Амин, во дворце происходит очень много событий под аккомпанемент барабанов, тромбонов и колоколов.

На этот раз нахальный колокольчик визжит так назойливо, что мешает Осману поворачивать в нужной последовательности сосуды с настоем.

Этот колокольчик был установлен в коридоре по распоряжению самого управляющего. Поэтому, едва заслышав его, Осман обретает удивительную способность исчезать или становиться невидимым для дворцовых властей, разумеется, за исключением раисов.

Кажется, сегодня страже нечего больше делать, как только звать Османа, трезвоня в этот проклятый колокольчик, который отвлекает его от дел. Сначала его зовут, чтобы сообщить, что раисы будут обедать на верфи, куда они снова принялись ездить, изучая различные модификации килей новых галиотов. Второй раз его зовут, так как женщины в гареме просят почитать им сказки. И наконец, колокольчик звонит, как сумасшедший, потому что внизу стоят носилки и носильщики утверждают, что им приказано ждать Османа Якуба именно здесь, перед самым входом во дворец, что строго-настрого запрещено.

– Я не просил никаких носилок, – говорит Осман, почти оскорбленный, – я еще прекрасно держусь на ногах и буду сам сопровождать тех, кто понесет трапезу на стройку, если решу пойти с ними.

Но Осману объясняют, что в носилках сидит очень элегантная дама в вуали, которая спрашивает о нем, называя «сиятельным господином Османом».

– Кто бы это мог быть?

Вряд ли это какая-нибудь женщина из гарема, которая, выйдя тайком, теперь не может вернуться, потому что на перекличке были все. Это не может быть и одна из тех бедных женщин, которым Осман помогает в городе, потому что ей не удалось бы пройти сюда.

– Спуститесь, если хотите узнать, кто это! – говорит ему управляющий, потерявший терпение оттого, что ему пришлось разрешить остановку незнакомых носилок перед входом в царский дворец.

Поборов изначальную лень, Осман летит вниз в своих блестящих и легких туфлях, полученных в подарок от Анны де Браес, и останавливается перед воротами, где стражники зорко охраняют таинственные носилки.

– Дорогая моя, – важно произносит Осман Якуб, как только дама раздвигает множество занавесок, – бесценный друг, достаточно было послать за пропуском.

Это знакомая дама, с которой Осман часто встречался, когда посещал вместе с Хасаном Жан-Пьера де Лаплюма. Госпожа Койра Таксения, богатая вдова армянского купца, хозяйка Жан-Пьера, утешавшая его, когда он находился в Алжире.

– Я не хотела, чтобы меня видели, – шепчет дама, не снимая вуали и не выходя из носилок. – Я сознаю всю важность доверенной мне миссии. У меня послание из Франции, и, полагаю, секретное. А кроме того, мне нравится таинственность. Единственное развлечение, которое у меня осталось.

С этими словами дама передает Осману Якубу маленький, аккуратно перевязанный свиток, на котором вместо печати, а заодно украшения и сувенира прикреплено лакомство из кокоса, фиников, специй и яичного белка. Послав Осману воздушный поцелуй, дама дергает за шнурок с бубенчиками, давая тем самым понять, что носилки могут отправляться в обратный путь.

6

Решив сам передать секретное послание, Осман Якуб отправляется вместе со слугами на верфь и наблюдает за тем, чтобы обед был приготовлен и сервирован должным образом. Ему не нравится, что в мирное время без всякой на то причины его господа обедают не во дворце. Нет необходимых удобств для омовений, нет подходящего места для отдыха и послеобеденного пищеварения – словом, нет ничего, что подобает царям. Осман Якуб считает недостойным государей есть на глазах у всех. Действительно, если нет двора с его этикетом и строго установленными правилами, государь вообще может затеряться среди своих подданных, а это приведет к хаосу.

Осман Якуб следит за тем, чтобы жаркое было горячим, питье хорошо охлажденным, сиденья чистыми, скатерти без складок и морщин, чтобы ароматы, поднимающиеся над жаровнями соответствовали вкусу еды, а опахала не теряли перья. Он так поглощен своими занятиями, что даже не слышит, когда Хайраддин обращается к нему. Однако, поняв в чем дело, чуть не подпрыгивает от радости.

– Неужели это правда, что мы будем сажать новые деревья взамен тех, что пошли на строительство судов? Давно пора! Посмотрите на холмы вокруг: они выглядят так, словно им сбрили макушки.

Слава Аллаху, этот день, казалось бы, весь сотканный из мелких неприятностей, заканчивается очень хорошо. И Осман чувствовал бы себя совершенно счастливым, если бы не содержание послания, привезенного Койрой Таксенией.

Король Франции, тот самый Франциск, о котором ему рассказывал Хасан, хочет установить с ними новые соглашения: это написано в письме, доставленном Койрой Таксенией от господина де Лаплюма, не только подданного, но и друга короля Франции.

Хайраддин не может отправиться с визитом к королю Франциску, так как обещал Великому Султану приехать в Истанбул. Значит, на эту встречу поедет Хасан.

– Итак, мечты о будущих путешествиях отбили у вас аппетит? Повара тоже имеют право на уважение и должны получать удовлетворение от своей работы.

Кроме обычных блюд, Осман заказал кунжутные лепешки, которые так любят оба раиса, и жаркое из дичи с острыми маринованными сливами и кориандром. Чтобы обед не пропал, Осман приказывает раздать его рабочим, недовольно ворча, так как рабочим, не привыкшим к царской пище, еда все равно не понравится.

– Если мои господа не будут как следует питаться, в каком виде они приедут к пригласившим их государям?

– А ты? – спрашивает Амин, который должен следить за каждым его шагом и заботиться о нем. – Ты тоже ничего не ешь. Я ни разу не видел, чтобы ты ел. Или ты питаешься воздухом?

– Я сам из воздуха, – отвечает Осман.

И в порыве внезапного веселья поднимает свои маленькие острые плечи, гордясь тем, что он такой легкий. Он чувствует, как сквозь его старую и изношенную кожу проходит воздух, проникая в кровь, проветривая мозги.

– Готов биться об заклад, что когда-нибудь ты от нас улетишь!

О! Амин даже не знает, какую радость доставило Осману его случайное замечание. Осману Якубу очень хотелось бы летать, иногда ему даже снится, что он летает, но он не решается просить об этом в своих молитвах, раз Господь не создал его птицей и до сих пор в птицу не превратил.

– Амин, ты умеешь хранить тайны? Когда-нибудь, как ты говоришь, я действительно улечу. Но пока время еще не пришло. Слишком много нитей связывает меня с землей. Например, Амин, я очень любопытный старик, и, может быть, именно грех любопытства тянет меня к земле, мешая взлететь. Нет, я еще не могу летать. Подождем немного.

XXIII

1

– А не замерзнут они на ветру в такой легкой одежде? – спрашивает, понизив голос и закутываясь в расшитую стеганую мантию Элеонора, королева Франции, у Маргариты, королевы Наваррской, сидящей по правую руку от нее.

– День такой погожий и солнечный, что даже не похож на декабрьский, – спокойно, как всегда в разговоре с ней, отвечает Маргарита и, чтобы лучше рассмотреть приближающуюся процессию, наклоняется вперед, облокотившись о перила, так что из-под накинутой на плечи рысьей шубы выглядывают новые желтые бархатные накладные рукава, на которые обращают внимание все присутствующие.

– Вы боитесь, что они замерзнут? – язвительно спрашивает мадам Д'Этамп, сидящая по левую руку от Элеоноры, только чуть ниже. – Они же пираты!

Мадам Д'Этамп, официальная фаворитка Франциска Валуа Ангулемского, его величества короля Франции, терпеть не может, когда ее игнорируют. Ни в чем ни на волосок не собирается она уступать Маргарите, а тем более позволить, чтобы ее затмили какие-то желтые рукава. Поэтому как бы случайно она сбрасывает с плеч темно-серую парчовую накидку, чтобы продемонстрировать свое пурпурное шелковое платье, и тоже наклоняется над перилами, размахивая кружевным платком и приветствуя чужестранцев.

Матросы-берберы, направляясь к помосту, где восседает король Франции, проходят мимо ложи первых дам королевства. Моряки одеты в белые льняные штаны и рубахи, перехваченные широкими поясами – красными, черными, бирюзовыми или разноцветными, – и в короткие грубошерстные плащи свободного покроя.

– Эти господа из Алжира играют по-крупному, – добавляет Анна д'Этамп, – или нам тоже следует говорить, будто они восточные купцы, как это вдалбливают простонародью?

Элеонора и Маргарита, две королевы, невестка и золовка, делают вид, что не слышат ее замечаний, повернувшись к другим дамам будто бы для того, чтобы обменяться впечатлениями об этом красочном шествии.

Гости-берберы несут на вытянутых руках подносы, корзины, подушки, на которых выложены их дары: амфоры, кубки, сабли, кинжалы, золотые и серебряные браслеты и серьги, резные ларцы из ароматических пород деревьев, фигурки из нефрита и других пород твердого камня и целые горы парчи, Дамаска, муслина, экзотических вуалей и накидок, специально разложенных таким образом, чтобы были видны огромные фантастические цветы невиданных форм и расцветок.

Дамы – теперь почти все они перегнулись через перила балкона – вскрикивают от радости и восхищения, пока следующее явление этого удивительного шествия не повергает их в изумленное молчание.

Медленные, величаво-ленивые, приближаются тигр и лев, удивительно смирные, грозные лишь настолько, насколько Грозен их вид от природы, безобидные, могучие и нежные одновременно. Даже издали заметно, каким ярким блеском горят их прищуренные глаза.

– Из-за этих прищуренных глаз у них такой вид, будто они сейчас засмеются, – говорит молодая рыжеволосая дама с тоненькой шеей, испуганная и вместе с тем радостно-возбужденная.

Но оба зверя вовсе не смеются. Это уронило бы их достоинство и достоинство короля, к которому они направляются в сопровождении дрессировщика, такие послушные и миролюбивые, что мощные цепи кажутся совершенно излишними и свободно волочатся по земле. Дойдя до королевского балкона, они подгибают передние лапы, будто раскланиваясь.

– О! – раздается восторженный хор присутствующих.

– Какое чудо! – громко вскрикивает мадам д'Этамп, дотрагиваясь до руки королевы, как бы подбадривая ее, ведь их Франциск подвергается смертельной опасности, находясь от зверей на расстоянии одного шага. – А эти две зверюги не бросятся на него?

– Тише! – приказывает Маргарита Наваррская, сестра короля, еще более взволнованная, чем супруга и официальная любовница, – или именно вы хотите стать причиной их ярости?

Закончив трюк, которому они обучены, лев и тигр уходят вслед за дрессировщиком.

– А куда их ведут? – спрашивает Анна д'Этамп.

– Сегодня ночью за яблоневым садом возвели зверинец, – сообщает Маргарита, которая всегда знает все секреты.

Строительство зверинца держалось в тайне, чтобы не испортить сюрприз королевскому двору, который отправился из Парижа в Лион, чтобы встретить гостя.

Зрители еще не успели перевести дух, а из арки во двор замка уже въезжает запряженная четвериком чудесная маленькая карета, сделанная из дерева, с инкрустациями из слоновой кости, на крыше которой стоит курящийся треножник. Чаша внушительных размеров распространяет сильный и приятный аромат. Но самый неожиданный сюрприз – снова звери: упряжка из четырех взрослых пантер в сверкающих золотых попонах с крапинками из оникса, с горящими, словно изумруды или сапфиры, огромными глазами.

Эта живая картина столь совершенна, что некоторые зрители принимают ее за механическую игрушку.

Нубийцы, охраняющие карету, отстегивают упряжку перед помостом, на котором восседает король, оставляют дымящуюся курительницу и уводят животных. Освободившись от своего груза, пантеры вновь обретают мягкую и коварную кошачью грацию, прежде чем исчезнуть с глаз восхищенных и вместе с тем немного испуганных кавалеров и дам.

Дамы уже заметили, что и мужчины испытали страх, но готовы простить их: ведь не каждый день приходится встречаться с дикарями и их животными.

– Однако, – снова вступает в разговор Анна д'Этамп, – они действительно отважны, эти бедуины и пираты.

– Они очень отважны, – подтверждает все так же вполголоса Элеонора, думая при этом, каким образом берберы вынуждают и королевский двор быть храбрым. А может быть, вообще делают все ради того, чтобы напугать и ошеломить. Возможно, с этой же целью щеголяют своей щедростью и богатством.

Ее брат Карл Габсбургский никогда бы этого не допустил, но ее муж Франциск любит диковинные вещи, так же как сам любит удивлять. Она смотрит на него с привычным восхищением. Да, он кажется ей спокойным и умиротворенным. Дай Бог, чтобы ему не принесла вреда выставляемая напоказ дружба с этими людьми, приплывшими из-за моря. «Странную жизнь уготовила ей судьба», – думает Элеонора: она сидит тут, чтобы принимать с королевскими почестями сына и наследника этих Краснобородых, с которыми всегда воевала и продолжает воевать ее семья.

Принц Хасан завершает шествие верхом на арабском скакуне без сбруи, без седла и даже без уздечки.

Въехав на площадь, Хасан спешивается и направляется к королю.

Полы его просторного кафтана из белого шелка в блестящую полоску распахиваются на ходу, открывая белые льняные штаны, такие же как у его матросов. Длинные вьющиеся волосы свободно развеваются на ветру, придерживаемые лишь узкой серебряной лентой. Охватывая лоб, она закрепляется у левого виска рубиновой брошью с султаном.

– Никаких прорезей, никаких буфов, – разочарованно отмечает мадам д'Этамп, – словно монашеская ряса.

– Никогда не видела монаха с такой саблей на боку, – замечает Маргарита, – или с такой цепью.

Хасан опускается на колено и, склонив голову перед Франциском, оставляет собственную саблю на подушке у ног короля, сопровождая этот жест краткой приветственной фразой от своего имени и от имени Хайраддина, правителя Алжира и кормчего Великого Султана Истанбула.

Ответная речь Франциска столь же короткая. Следуя установленному ритуалу, он поднимает саблю и вновь отдает ее принцу Хасану, предварительно встав, чтобы приветствовать его. Хасан снимает с себя огромную цепь, усыпанную драгоценными камнями, и надевает на отвороты королевской мантии, подбитой куньим мехом, рубин в центре ослепительно сияет.

– И все-таки я уверена, что он фальшивый, – говорит мадам д'Этамп, тогда как остальные дамы не могут оторвать глаз от этого камня, – я просто не могу поверить, что он настоящий.

– А я, напротив, совершенно уверена, что это самые настоящие камни и самой высокой пробы, – возражает Маргарита, оскорбленная предположением о возможности столь непочтительного отношения к ее брату. – Неужели вы думаете, что этот бербер приехал сюда, чтобы подарить королю Франции фальшивый рубин?!

Мадам д'Этамп с очаровательной улыбкой уточняет, что имела в виду вовсе не драгоценности. Может быть, до королевы Наваррской не доходили слухи об этом привлекательном юноше, которого они сейчас видят перед собой? Неужели Маргарита столь глубоко погружена в свои занятия поэзией, наукой и практической деятельностью, что не слышала того, что говорят о приемном сыне Краснобородых?

– Очень жаль, дорогие мои, но боюсь, что ни одна из нас не может питать никаких иллюзий, если правда то, что о нем говорят.

И с этими словами делает недвусмысленный жест, который обе королевы, судя по их лицам, считают вульгарным. Побледневшая Элеонора даже обретает голос, чтобы одернуть ее.

– Мадам!

– А что тут такого? Уж и пошутить нельзя? Ведь вы замужние дамы! Все женщины любопытны, и вы тоже. Ваша тетушка Шарлотта-Бартоломеа могла бы многое порассказать, вместо того чтобы напускать на себя таинственность! – И разражается таким веселым и заразительным хохотом, что другие дамы тоже не могут удержаться от едва заметных улыбок.

Шарлотта-Бартоломеа де Комарес – она гостит у своей кузины Элеоноры – сидит во втором ряду, и это ее нисколько не беспокоит. Ее рост позволяет все прекрасно видеть с любого места, даже если бы она сидела в последнем ряду за такими же высокими людьми, как она сама, и такими же мощными, как противоосадные орудия. Ничто не может умалить ее достоинства, так как она приходится родной теткой королям и принцам крови во всем мире. Ей не хватает только Папы – вот Папе она никогда не приходилась родственницей.

Зато она связана родственными узами со всеми королевскими домами во Франции, Испании, Германии, Англии, Бургундии, Австрии, Венгрии и теперь – почему бы нет, – в Алжире. Она чувствует себя приемной теткой принца Хасана, может быть, из-за любви, которую испытала к его отцу Аруджу, или из-за чувств маленькой Анны и Хасана.

По мнению Шарлотты, оно было обоюдным, даже если Хасан не догадывался или не хотел догадываться о нем. Часто она спрашивала себя – почему? Неужели из-за того, на что теперь намекает Анна д'Этамп: говорят, в детстве он был кастрирован. «Какие пустяки», – думает Шарлотта-Бартоломеа, глубоко уверенная в том, что любовь может родиться и жить, побеждая любые сложности, даже вопреки самой смерти. Но сердце мужчины – тайна за семью печатями; это давно известная истина, однако всякий раз она оказывается неожиданностью. А может быть, не так уж и плохо, что сердце одного человека – тайна для другого. Может быть, тайна и есть наша внутренняя сущность и суть мироздания в целом.

– Ах да, – говорит Шарлотта, сообразив, что в качестве гостьи должна ответить на реплику первой дамы королевства, точнее той, которая мнит себя первой в сердце короля, – тайны меня интересуют, мадам д'Этамп, а сплетни нет. В них нет никакого смысла: сегодня говорят красное, завтра – черное.

Ветер становится все более холодным и сильным, так что почти срывает шелковые оборки, которыми украшен балкончик дам.

«Не лучше ли, уважаемые дамы, выйти из этого сарая, сколоченного на скорую руку, прежде чем мы рухнем вместе с ним на землю. Это не самый удачный способ быть представленными принцу Хасану».

2

Вечером дам представляют обоим государям, и принц Хасан поражает их еще больше, чем привезенные дары. Шарлотта радуется так, словно это она его вырастила. Ей нравится, что все так и кружатся вокруг него, что Маргарита сочла его прекрасно образованным, Элеонора нашла изысканными его манеры, а Анна д'Этамп вообще не сводит с него глаз, рискуя вызвать ревность Его Величества.

«Сегодня же ночью напишу Осману Якубу, – обещает себе Шарлотта в разгар празднества, – чтобы он тоже порадовался и рассказал Краснобородому о большом успехе сына».

Говоря об успехе, Шарлотта имеет в виду прежде всего поведение и слова короля.

Франциск любит поговорить, а у Хасана истинная тяга к знаниям, он хочет знать все: как здесь обучают молодых людей и как устроен парламент, как и где строят больницы, как выращивают зерно и виноград, как обрабатывают землю и рубят лес. Он хочет самолично испытать сельскохозяйственные орудия, жаждет увидеть новый серп необычной, как ему сказали, формы. Он желает посетить мастерские и рынки, дома, где живут простые люди; конюшни, винодельни, где готовят сидр и вино, мельницы и пекарни, кузницы, печатные дворы и витражные мастерские.

– Знаете, – говорит ему однажды Франциск во время посещения монетного двора, – у нас нет золота, но мой шурин Карл поставляет его нам в избытке. – И со смехом объясняет, какая прекрасная, звонкая монета поступает из Испании. – В настоящее время, – продолжает он, – испанцы нашли в Новых Индиях больше золота, чем французы, но французы вполне законно увозят домой значительную его часть, продавая в Испании полотно и саржу, обучая испанцев обрабатывать землю и собирать урожай.

Франциск узнал от Жан-Пьера де Лаплюма, что Хасан интересуется кузницами, и показывает ему разные типы кузниц: их множество во Франции с тех пор, как французы стали использовать огромное количество различных металлических орудий, что несколько лет тому назад даже невозможно себе было представить. Кузницы перегружены работой и их не хватает. Когда королю нужны пушки, ядра, клинки, доспехи, словом, все необходимое для войны, ему не только приходится тратить кучу денег, но еще и дожидаться своей очереди.

3

В последующие дни Франциск показывает гостю достопримечательности королевства. Многочисленные кавалькады переезжают из города в город, и всюду им предшествуют слухи, что у короля гостит восточный принц – высокий, стройный, с огромными, глубокими, словно синие озера, глазами. Говорят, что он образован и умен, прекрасный моряк и воин, только вот вероотступник и пират. А может быть, и колдун. Специальные курьеры повсюду разъясняют, что он наследник одного из французских владений на Востоке, появившихся еще во времена крестовых походов, а вместе с ним путешествует его свита: слуги, банкиры, купцы, каждый из которых имеет разрешение на занятие своей деятельностью и охранную грамоту. И еще четыре пиратских корабля с потайными пушками, гласит сплетня, а сплетням, как известно, верят больше, чем официальным сообщениям, особенно если сплетни злостные.

И все же люди настроены миролюбиво, разве только обеспокоены тем странным и недостойным фактом, что какой-то бербер, араб или турок скачет бок-о-бок с наихристианнейшим королем Франции. Когда они проезжают мимо, все жители – дворяне, народ и духовенство – выглядывают из окон своих домов, облокачиваясь на самые лучшие, парадные ковры, которые покрывают подоконники и ниспадают вниз, украшая фасады домов, как во времена религиозных шествий. У кого нет окна или балкона, тот покупает, снимает, берет напрокат: чрезвычайное событие требует особых расходов.

Королевский кортеж проезжает слишком быстро. Крестьяне и городские буржуа не успевают различить в этом море проносящихся мимо пестро одетых всадников людей из королевской свиты. Говорят, что вместе с мужчинами едет и пожилая фламандская дама, большая и толстая, которую нельзя не заметить, однако никто не может похвастаться, что в самом деле видел ее.

– А как выглядит этот мусульманин? Ты его видел?

– Нет, даже короля не успел рассмотреть.

– Они пронеслись, словно дождь стрел.

Дома и на площадях люди часами говорят об этом, и разговоры возобновляются ночью, когда редкие счастливые избранники возвращаются с пиров, представлений, игр.

Иногда августейшие особы трапезничают в каком-нибудь трактире, гостинице или на лесной лужайке во время охоты или прогулок, и тогда расширяется круг тех, кто может их рассмотреть. Люди рассказывают об увиденном с удивлением и гордостью.

Король Франции с явным удовольствием проводит эти мирные дни с юным принцем из Берберии, хотя и готовится к войне за герцогство Миланское. Герцогство, которое, как он говорит, принадлежит ему и которое вот уже многие годы он тщетно пытается завоевать. Сейчас Милан – его самый тяжелый крест.

Поездки с заморским гостем напоминают Франциску те счастливые времена, когда он из месяца в месяц возил королевский двор по всей Франции.

– Народ должен видеть своего государя.

Франциск прав, и Хасан понимает, как это важно, более того, необходимо, чтобы в таком большом королевстве, как Франция, не только народ, но и дворяне, аристократия, настоятели монастырей и аббатств видели, что король существует, что он правит страной и что его надо слушаться, почитать и платить налоги в королевскую казну.

Когда король Франции проезжает со своим несметным двором, с вооруженной охраной, слугами и повозками, способными заполонить множество дорог, в окружении придворных дам и высшего дворянства, когда все они гостят в местных замках и раскидывают на лугах разноцветные палатки, каждый видит собственными глазами, как богат и могущественен король, и никому уже не придет в голову шальная мысль соперничать с ним.

Однако подобный способ утверждать все время «я – король» стоит дорого. А деньги еще надо найти.

Вот их постоянно и собирают. Даже во время этого увеселительного путешествия Хасан наблюдает, как король Франции дает аудиенции, подписывает помилования, разрешает мелкие ссоры, присутствует на местных праздниках, крестинах, бракосочетаниях, заседает в городских учреждениях, и за все это получает натурой или деньгами.

В Алжире все по-другому. Правителю гораздо проще появляться на людях, и стоит это дешевле, да и профиты возвращаются быстрее, потому что Алжир – маленькое государство, и к тому же особенное. Но сейчас мы во Франции, и надо изучать Францию, не отвлекаясь воспоминаниями об Алжире. Внимательное наблюдение за всем происходящим может помочь понять истинные намерения короля, который прислал им приглашение. Франциск очень радушный хозяин, но не более того. Он представляет Хасана как своего друга, скрывая от большинства, кто он на самом деле, во всяком случае, хотел бы это скрыть.

4

– Золотые эскудо и лиры прекрасной чеканки, – гордо объясняет банкир, приехавший специально, чтобы обсудить с королем вопрос о ссуде. – Мы даем их в обмен на другие монеты. Но вы это, разумеется, знаете, – добавляет он, обращаясь к Хасану с почтением, хотя и не без лукавства.

– Это знает и наш кузен Карл Габсбургский, – шепчет Шарлотта-Бартоломеа де Комарес на ухо Хасану, – семь тысяч золотых монет он потребовал от Франциска за возвращение королевских детей, которых держал в заложниках, и за то, чтобы отдать ему в супруги свою сестру Элеонору! Вся жизнь состоит из сделок. Выкупают даже трупы павших в сражении воинов.

Зима начинается мягко, затем дует сильный северный ветер с гор, идет снег, который редко бывает в этой части Франции, и появляется новый повод для праздников и развлечений.

Жизнь двора течет размеренно и монотонно в том смысле, что дела идут, интриги не прекращаются, судебные разбирательства продолжаются. Словом, обычная, скучная повседневность. Король рассылает и принимает курьеров, продолжает править королевством, готовиться к войне и дает, наконец, понять Хасану, чего он хочет от Алжира. Кажется, он ждет поддержки с моря против Генуи и Дориа. Уже почти восемь лет прошло с тех пор, как Андреа Дориа оставил его и перешел на службу к императору, а Франциск еще не простил обиды. Он знает, что Краснобородые тоже не благоволят к Дориа, и спрашивает, не согласятся ли правители Алжира помочь ему в этом сражении? Хасан не дает прямого ответа, и Франциск понимает, что Краснобородый велел ему потянуть время. То ли у него иное на уме, то ли он собирается что-то предпринять. Предложение повисает в воздухе. Франциск тоже себе на уме. Он стремится к длительному союзу с берберами и турками и не хочет, чтобы он распался вместе с этим отказом.

По-настоящему напряженный момент наступает, когда Франциск сердится. Но не на Хасана, а на совет города, который неправильно принял гостя, устроив в его честь огромный костер из живых кошек. Королю не понравилось это чудовищное зрелище, когда несчастные животные орут, корчась от боли, а смрад от горелой шерсти и мяса окончательно поверг его в ужас и смятение. В гневе он принимается кричать, что позволяет себе крайне редко, отменяет обещанный обед с представителями города и отказывается подписать приказы о помиловании.

– Так нельзя! – страстно протестует юная рыжеволосая дама, которой понравилось шествие берберов с подарками, – ведь тогда, кроме кошек, умрет кто-то еще, кто в этот раз надеялся избежать смерти. Я прошу вас, Ваше Величество, подарите мне жизни этих людей ради создания, которое я ношу под сердцем.

У дамы с рыжими волосами и тонкой шеей большой живот, похожий на бочонок, который кажется нелепым и слишком тяжелым для ее хрупкой, детской фигурки.

– Хорошо, но только ради вас, – соглашается король, оказавшись вдали от зловещего аутодафе в замке юной дамы, – но все они, от первого и до последнего жителя города, заплатят мне двойной выкуп, не считая штрафа.

В конце концов, король тоже понимает, что костер из кошек был своеобразным, хотя и неудачным, выражением радости по случаю приезда королевского кортежа.

Разумеется, взаимопонимание между королем и его подданными далеко не полное. Кто-то под большим секретом поверяет свои опасения самым верным друзьям. Королю Франциску следует остерегаться этих неверных. Ведь среди матросов султана-разбойника встречаются и блондины, причем немало. Ну и что из того, что в его свите есть люди из наших мест или даже более северных?

А то, что те из берберов, в жилах которых течет не арабская и не турецкая кровь, еще опаснее, чем другие, потому что они – ренегаты, вероотступники, хуже, чем принцы-протестанты, чем монахи-реформаторы все прочие христиане, отошедшие от истинного учения матери-церкви.