Текст книги "Измена"

XV

Человек с золотыми волосами оказался в самом центре города. Высокие стены сомкнулись вокруг словно зубы хищника – никогда ему оттуда не выбраться.

Джек проснулся в смятении, сбитый с толку. Уголек в очаге внезапно вспыхнул ярким пламенем. Никогда еще Джек не видел столь живых, столь правдивых, столь трагических снов. Горечь потери одолевала его. Он чувствовал себя одиноким, заброшенным в чужой, незнакомый мир. Золотоволосый незнакомец покинул его. Джек знал, что больше никогда не увидит его во сне.

Странно: этот человек являлся ему прежде только однажды, но с ним было связано нечто очень важное. Столь же важное и дорогое, как надежда.

Холод пробирал Джека до костей. Он завернулся в одеяло – но разве могло оно согреть мозг в его костях? Угли угасали, и очаг превратился в темную пещеру с едва тлеющим красным отблеском в середине. Кто знает, который теперь час. Джек с равным успехом мог проспать несколько часов, несколько минут и несколько мгновений. В кухне тихо и темно – только очаг тлеет. Ровас спит в кладовой, а Магра с Тариссой – в комнате за дымовой трубой.

Джек встал и подошел к окну. Он отпер ставню и выглянул в ночь. Небо казалось невероятно огромным. Звезды соперничали с полной луной, но ничто не манило так, как тьма. Теперь Джек стал по-настоящему одинок. Что это значит? Почему человек с золотыми волосами так важен для него? И что будет теперь, когда тот ушел? Джек едва успел оправиться после вчерашнего, когда сны овладели его телом, а теперь вот это. Он искал ответ в небесах, но они равнодушно молчали.

Позади скрипнула половица.

– Джек, что с тобой? – спросил голос Тариссы. Он не обернулся.

– Не знаю. Что-то изменилось, но я не знаю что.

– Снова видение? – Тарисса положила руку ему на плечо.

– Видение или сон – не знаю.

– Сядь. Я раздую огонь.

Она была так близко, что Джек чувствовал затылком ее дыхание. Ее тепло манило его. Он так продрог, и только она могла отогреть его. Он обернулся к ней, ища источник теплого дыхания. Она приоткрыла губы, точно поняла, что ему нужно, и потянулась ему навстречу. Она была словно лекарство от огромности Вселенной, и ее тепло изгоняло холод, как пламя.

Губы встретились, тела соприкоснулись. Стоило потянуть за тесемку, чтобы ночная сорочка Тариссы упала на пол. Ее нагота предстала как дар. Лунный свет ложился на кожу, но язык искал мест, где залегла тень. Он тянулся к восхитительной ямке там, где горло соединялось с ключицами, к тяжелому исподу грудей, к влажным ароматным волосам подмышек. Он ласкал ее и не мог насытиться, стремясь заглушить чувство потери и муки одиночества.

Гонимый ненасытным желанием, он добрался туда, где не существует ничего – только мягкие складки плоти на краю глубины. Тарисса открыла свое тело, принеся себя в жертву великой нужде Джека.

* * *

Как только горничная вышла, Мелли повернулась к зеркалу и стерла румяна с лица. Не позволит она преподносить себя, словно блюдо на пиру. И платье тоже долой. Со времен своего краткого пребывания у тетушки Грил Мелли приобрела стойкую неприязнь к красному цвету. Наплевать ей, понравится она герцогу или нет.

Переодевшись в платье, которое дал ей Фискель, она в сотый раз проверила, на месте ли нож. Твердость металла радовала ее. Герцог обомлеет, если подойдет к ней слишком близко. Впрочем, она не собиралась доводить до этого. Она вгляделась в свое отражение: что бы еще сделать, чтобы показать себя в худшем свете? Тут ее осенило, и следующие десять минут она провела, обкусывая ногти до основания.

Становилось совсем поздно – по ее расчетам, уже давно перевалило за полночь. Быть может, у его светлости отпала потребность в женской ласке? Мелли не видела Бэйлора весь день, но то, что он прислал девушку подготовить ее, говорило о том, что она еще может понадобиться, несмотря на поздний час.

Она даже надеялась, что за ней пришлют. Что толку отрицать – ее будоражила мысль о столкновении с герцогом. Говорят, он самый могущественный правитель Севера. Любопытно посмотреть, что за человек стоит за такой репутацией. Мелли остановила свое слишком бойкое воображение и, чтобы наказать себя, целиком сосредоточилась на неприятной мысли: если он и вправду так жесток, как говорят, что он сделает, когда в его собственных покоях кто-то нападет на него с ножом?

В дверь постучали, а вслед за этим отодвинули засов. Вошел Бэйлор. Он долго смотрел на Мелли, потом сказал:

– Если убрать с лилии позолоту, цветок все равно останется.

Мелли почувствовала, что краснеет. Он раскусил ее попытку сделать себя некрасивой. Не желая сознаваться в этом, она сказала с невинным видом:

– Я решила не надевать красное платье – этот цвет мне не идет.

– И длинные ногти тоже?

– Я сломала один и решила подровнять под него все прочие.

– А румяна?

– Бледность в Королевствах считается верхом красоты.

Бэйлор не сдержал смеха.

– Вот подивится его светлость. Не знаю, что у тебя работает быстрее – язык или ум.

Мелли притворилась негодующей.

– Так я, по-вашему, лгунья, сударь?

– Скромной фиалкой тебя не назовешь, это уж точно. – Бэйлор бросил на нее оценивающий взгляд. – Пойдешь так, как есть. Следуй за мной.

Наконец-то он настал, этот миг. Мелли обнаружила, что нисколько не волнуется – просто ей не по себе. Она позволила Бэйлору вывести себя из комнаты. Они долго шли по галереям, потом спускались по лестнице. Чем ниже они сходили, тем больше беспокоилась Мелли. Ведь не в подвале же находятся покои герцога? Она остановилась.

– Куда вы меня ведете?

– Для внебрачной дочери ты держишься весьма дерзко, – остро глянул на нее Бэйлор. Мелли потупилась. – Не бойся. Герцог любит скромность во всем, особенно в сердечных делах. В часовне для слуг есть потайной ход, который ведет в его покои.

– Как удобно, когда все рядом: и грех, и спасение. – У Мелли отлегло от сердца. В словах Бэйлора она не сомневалась: замок Харвелл кишел потайными ходами – почему же герцогскому дворцу их не иметь? – Как прошел бой? – спросила она, когда они подошли к низкой деревянной дверце. Бэйлор круто обернулся:

– Не вздумай заговорить об этом с его светлостью.

– Почему?

– Он потерял сегодня своего бойца.

– Этот человек убит?

– Хуже – ему мозги вышибли. Еле жив. Лекари делают что могут, но мало надежды, что он переживет эту ночь.

– А что стало с победителем?

– К нему судьба добрее. Герцог назначил его своим новым бойцом. – Бэйлор оглянулся и продолжил: – А что ему оставалось, если там присутствовал весь двор и зарубежные послы? Герцог – гордый человек, и ему огорчительно, что его боец потерпел столь сокрушительное поражение. Так что смотри не заговаривай с ним о бое. – Бэйлор со значением посмотрел на Мелли – и тут дверь, перед которой они стояли, распахнулась.

– То-то мне показалось, будто я слышу голоса. Только для службы уже поздновато. – Мелли сразу распознала выговор Четырех Королевств и безотчетным движением отвернулась от человека, открывшего дверь.

– Ты не из дворцовой стражи, – сказал Бэйлор. – Что ты делаешь в часовне в такой час?

– Мы с приятелем выполняем разные поручения капеллана. Сейчас вот моем полы. – За дверью стояло ведро и валялись тряпки.

– Мой вам совет на будущее: не задерживайтесь так поздно за работой. А теперь пропустите-ка нас.

Входя в часовню, Мелли низко нагнула голову. Сердце у нее бешено билось. Она была почти уверена, что это стражники из замка Харвелл. Они узнают ее сразу, если увидят в лицо.

– Как тебя зовут, любезный? – спросил Бэйлор у того, который открыл дверь.

– Грифт, сударь, а моего приятеля – Боджер.

– Так вот, Грифт, ты знаешь, что язык полезно держать за зубами?

– Можете положиться на нас с Боджером, сударь.

– Отрадно слышать. – Бэйлор взял Мелли за руку. – И сдается мне, что сейчас вам лучше отправиться на покой.

Тот, которого звали Грифт, понимающе кивнул:

– Конечно, сударь, ни слова больше. Мы уже уходим. – И оба стражника направились к выходу.

Бэйлор подождал, пока дверь за ними не закрылась.

– Пьяное дурачье, – буркнул он и повел Мелли к алтарю.

За алтарем висели живописные панно, изображающие преображение Борка из пастуха в героя, а затем в Бога. Бэйлор подошел к среднему панно и нажал на него слева. Доска повернулась на петлях, словно дверь, и пораженная Мелли отскочила. Нервы ее были натянуты: случай со стражниками совсем выбил ее из колеи.

– Иди за мной, – сказал Бэйлор.

Они стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Мелли поняла, что их ждут, потому что лестницу освещали факелы. Они всходили все выше, к самому сердцу дворца. Наконец они оказались у двери. Бэйлор легонько постучал, и им открыл часовой в синем мундире. Кивнув, он пропустил их. Они прошли через маленькую прихожую в большую, но скудно обставленную комнату. Какой-то человек стоял в одиночестве у не закрытого ставнями окна. Бэйлор прочистил горло.

– Ваша светлость, разрешите представить вам Мелли из Темного Леса.

Человек обернулся и взглянул на Мелли. За всю ее жизнь никто еще не смотрел на нее так: холодно и оценивающе. Этот взгляд будто раздевал ее догола и с презрением отметал то, что осталось.

– Уведи ее, – сказал герцог.

– Но, ваша светлость...

– Я сказал: уведи ее.

В Мелли вспыхнул гнев. Никто еще не отсылал ее прочь столь бесцеремонно.

– Делайте, как он велит, Бэйлор. Ведь у него выдался такой печальный вечер – пусть скорбит о своем бойце один. – Она повернулась и пошла обратно.

Герцог догнал ее в тот же миг и закатил ей пощечину. Мелли пошатнулась и с трудом устояла на ногах. Обретя равновесие, она выпрямилась во весь рост, взглянула герцогу в глаза и сказала:

– Жаль, что ваш боец не смог нанести такого удара, – тогда бой мог бы кончиться совсем иначе.

Серые, как кремень, глаза смерили ее заново. Не глядя на Бэйлора, герцог сказал:

– Оставь нас.

Мелли услышала звук удаляющихся шагов. Она решила не отводить глаз первой и стойко выдерживала взгляд герцога. Он шагнул к ней, и она невольно сморгнула.

– Не так смела, как кажется, – сказал герцог, растянув губы в подобии улыбки.

– Вам, я вижу, хочется отыграться на ком-то за недавние события. И я подвернулась как раз вовремя. – Мелли вздернула подбородок. – Но если вы собираетесь побить меня, предупреждаю – я дам сдачи.

– Не сомневаюсь в этом. – Герцог подошел к столу и налил вина в один бокал. – Вот, возьми.

Мелли опешила, но не подала виду.

– Пожалуй, мне лучше отказаться. Вдруг в вино что-нибудь подсыпали – я не намерена облегчать вам победу над собой.

Герцог поднес бокал к губам и отпил глоток. Мелли думала, что он предложит ей остаток, но он поставил бокал обратно на стол.

– Нет такого места – Темный Лес, – сказал он.

– Должно быть, вы плохо знаете Королевства.

– Я знаю их как свои пять пальцев, – просто, без похвальбы сказал он. Эти слова испугали Мелли.

– Зачем же вы изучили их столь досконально?

Ответ последовал быстро, как удар кнута:

– А почему ты лжешь о месте своего рождения?

Мелли обвела взглядом комнату, увидела в углу простой письменный стол и направилась к нему. Ей нужно было выиграть время. Какая голая комната: каменный пол красив, но на нем нет ковров, чтобы погреть ноги или порадовать глаз. На стенах висят одни только мечи. Герцога нелегко будет одурачить. Ум у него острый, и он из тех, кто привык добиваться ответа. Мелли решилась принять вызов.

– Я лгу потому, что это коробит людей меньше, чем правда. Я внебрачная дочь, ублюдок.

– Нрав у тебя и правда как у ублюдка, отдаю тебе должное.

– Вы бьете женщину – значит тоже недалеко ушли.

Герцог расхохотался:

– Неужели у всех жительниц Королевств на языке крапива?

– Это вы мне скажите – вы ведь так хорошо знаете Королевства. – Мелли показалось, что она зашла слишком далеко. Ничего смешного нет в том, что герцог хорошо знает ее страну. На столе у него лежат карты – и королевские леса на них обведены как нечто заветное.

Герцог увидел, куда она смотрит, но даже не подумал убрать карты.

– Это обычное дело – если собираешься заключить союз с каким-то государством, нелишне ознакомиться с его географией.

– И богатствами?

– Ни для кого не секрет, что Брен нуждается в лесе, – пожал плечами герцог. – Что проку заключать союз со страной, если она ничего не может тебе дать?

– А что Брен дает ей взамен?

– Право пользоваться самой могучей армией Обитаемых Земель.

Мелли содрогнулась, и краска отхлынула от ее лица. В ее сознании открылся провал, и она боролась изо всех сил, чтобы не улететь туда: в его глубине таилось пророчество. Как и в тот раз в доме свинарки, когда она поддалась водовороту, он затягивал ее, суля показать все, что ждет ее в будущем. Но она не хотела этого видеть. Будущее, в котором самая могучая армия Обитаемых Земель играет видную роль, ничуть ее не привлекало. Мелли заставила себя вернуться в настоящее, и брешь, в которой виднелось будущее, закрылась.

Она так крепко уцепилась за стол, что костяшки пальцев побелели. Брак Кайлока с Катериной – это гораздо больше, чем венчальный обряд и свадебные пиры.

– Ступай теперь, – сказал герцог. – Часовой проводит тебя обратно в твою комнату.

Мелли, слабая и сбитая с толку, держалась на ногах только благодаря столу. В холодном приказе герцога она не видела никакого смысла. Или он что-то увидел в ее лице? Шли мгновения, и ей казалось, что она только что взбежала на высокий холм и стоит, задыхаясь, на его вершине. Герцог ждал, теряя терпение от того, что она не уходит.

Она рискнула сделать шаг вперед. Ноги не подвели ее. На том конце комнаты была большая дверь с бронзовыми барельефами, и Мелли направилась к ней.

– Нет, не туда, – остановил ее герцог, – в ту же сторону, откуда ты пришла.

Мелли не помнила, откуда она пришла. Скорее бы остаться одной, отдохнуть, поспать – забыться. Герцог направил ее в маленькую боковую дверцу. В передней ждал тот же часовой. Он взял ее под руку, а когда Мелли оглянулась, герцога уже не было.

Обратный путь показался ей бесконечным. Она с трудом нащупывала ногами ступеньки. Когда они добрались до часовни, ее мысли пришли в полное смятение. Испытанное ею потрясение исчерпало ее телесные силы, но ум оправился быстро.

Ночь прошла совсем не так, как ей думалось. Нож оставался при ней, но ей ни разу не пришло в голову пустить его в ход. Самая эта мысль казалась нелепой. Герцог оказался куда более твердой и внушительной натурой, чем ей представлялось, к тому же его покои, видимо, хорошо охраняются. Бежать оттуда явно не удастся. Ей придется пересмотреть свои планы. А все же встреча вышла интересная: самый могущественный человек Севера – отнюдь не дурак, но она сумела-таки его одурачить. Неудивительно, что Джек не любит говорить о своей семье, – но стоит только сказать, что ты незаконный отпрыск, как все расспросы, как правило, прекращаются.

Часовой проводил Мелли до самой комнаты. Как только дверь заперли снаружи, она бросилась на кровать, прижав к себе подушку. Здорово она все-таки вела разговор с самым могущественным человеком Севера.

* * *

Таверна с наступлением ночи опустела – остались только пропойцы да круглые дураки. Дешевые сальные свечи отчаянно дымили, а в камыше на полу кишели черви. Трафф раздавил сапогом крысу, получив удовольствие от смачного хруста. Убитую тварь он отшвырнул пинком на тот конец комнаты – как раз под ноги человеку, которого тоже собирался убить.

Он терпеть не мог хальков. Грязные подонки, собакоеды. На той неделе они напали на него и увели лошадь. А его самого избили и бросили, сочтя мертвым. Пора вернуть им должок. Нынче он съел сытный, обильно приправленный специями ужин, выпил три меха эля и заказал комнату на ночь. Недостает самой малости: денег, чтобы за все это заплатить. Тот жирный халькусский купец, что спьяну клюет носом в углу, как раз и даст ему требуемое.

Трафф встал и подсел к купцу.

– Добрый вечер, приятель. Чашу эля?

Купец смерил его взглядом:

– Нездешний, я вижу?

– Да, я родом из Силбура.

– А здесь по какой надобности?

Траффа так и подмывало двинуть кулаком по этой жирной любопытной роже.

– У вас тут драка намечается – не с Королевствами, так с Бреном.

– Ты больно далеко забрался на восток, чтобы драться с Королевствами, – а о Брене говорить еще рано.

Трафф, еле сдерживая себя, сказал:

– Да, ты раскусил меня, приятель. Я выполняю поручение одного вельможи.

Интерес торговца к Траффу сразу возрос.

– Какого вельможи?

– Не могу сказать – но и тебе может кое-что перепасть, если поможешь мне немного. – Трафф придвинулся поближе. – Я ищу одну женщину.

– А кто она тому вельможе? – спросил купец, дыша на Траффа луком.

– Она ему вконец голову заморочила. – Купец кивнул, и Трафф продолжил: – Кожа у нее белая, волосы темные и выговор как у жительницы Королевств.

– Высокая такая? – заволновался купец. – Красивая?

– Редкая красотка. А ты что, видел ее?

– Была у нас похожая в городе недели три назад. Останавливалась в этой таверне. Я ее своими глазами видел. Тут у нас из-за нее целая заваруха вышла. Человек, с которым она путешествовала, убил солдата, а ее капитан Ванли взял в плен.

Трафф с трудом сдерживал волнение. Он впервые услышал о Мелли с тех пор, как пересек границу Королевств.

– А где она теперь?

– Ванли ее продал, – захлебываясь, сообщил торговец. – Весь город об этом толковал. И сорвал на этом хороший куш, потому как она девственница.

– Кто ее купил?

– Фискель, торговец живым товаром, и, как я слышал, поехал с ней на восток.

– В Брен, что ли?

– Может, он и туда заедет, чтобы набрать побольше девушек, – пожал плечами купец, – но вряд ли задержится там. На Дальнем Юге куда больше можно выручить.

– А что сталось с парнем, который с ней шел?

– Удрал, ищи его свищи. – Купец сощурился. – Ты обещал как будто, что мне кое-что перепадет?

Трафф того и ждал.

– С меня пять золотых, если это и правда она. У меня в повозке есть ее портрет. Пошли посмотрим – тогда и рассчитаемся.

Выходя, Трафф сказал служанке:

– Мы вскорости вернемся.

Ночь была ясная и холодная. От дыхания в воздухе стоял парок. Заворачивая за угол, Трафф достал нож. Купец, не видя никакой повозки, недоуменно обернулся, увидел нож и хотел крикнуть. Но крик не успел сорваться с его губ. Одной рукой Трафф ухватил его за чуб, откинув назад голову, другой перерезал горло. Тело на миг застыло, потом качнулось назад. Трафф подхватил его и опустил на землю.

Потом быстро огляделся. Час поздний, и вокруг никого. Он стал рыться в одежде убитого, но денег найти не мог.

Купец был тяжелый, и ворочать его было трудно. Обозлившись, Трафф искромсал на нем всю одежду и, содрав окровавленный камзол, увидел подвязанный под животом кошелек. Трафф жадно сгреб его. Там было два золотых, пять серебряных монет и большой, красиво ограненный рубин – настоящее сокровище.

Трафф сперва думал спрятать труп и переночевать в гостинице, но теперь это стало казаться опасным, да и волочь куда-то этого толстяка ничуть не хотелось. Трафф еще пару раз пнул мертвеца и пошел прочь из города. Надо идти в Брен – а уж там он нападет на след Мелли.

Трафф шел и насвистывал. Эта ночь принесла ему добрые вести: его невеста жива и все еще девственница. Больше и желать нечего.

XVI

Проснулся Джек от того, что Ровас немилосердно тряс его:

– Чего это ты заспался?

Джека обуяла паника. Где Тарисса? Где ее одежда? В каком виде они оставили кухню? Ставню хотя бы догадались закрыть? Джек поглядел по сторонам. Все на месте: у его лежанки опрятный вид, в кухне чисто, ставня наглухо закрыта. Джек вздохнул с облегчением и только тут спохватился, что Ровас следит за ним.

– Ты что, вставал ночью? – прищурившись, спросил контрабандист.

– С чего ты взял? – Новая ошибка: нельзя отвечать вопросом на вопрос.

– Огонь погас – кто-то разворошил его.

– А, вон что. Да, я ночью озяб. – Джек встал и поплескал водой на лицо. Он стоял спиной к Ровасу, но знал, что тот не сводит с него глаз. Джеку неохота было играть в молчанку. То, что произошло ночью, было слишком дорого ему. – Слушай, – сказал он Ровасу, – если ты хочешь что-то сказать, то говори.

– Да, хочу, – холодно ответил тот. – Держи свои руки, свои гляделки и свои мысли подальше от Тариссы.

– А если я не послушаюсь?

– Тогда я тебя убью.

Тут оба умолкли, потому что открылась боковая дверь и вошла Тарисса с корзиной грязного белья. Мигом поняв, что здесь происходит, она направилась прямо к Джеку и влепила ему пощечину.

– Ты нам с матерью полночи спать не давал – топотал тут взад-вперед. В другой раз, когда тебе не спится, веди себя тихо. – Она была великолепна: глаза пылают, щеки горят, сама вся дрожит от гнева. Джеку захотелось ее поцеловать. Он видел, как Ровас сперва опешил, потом смешался и наконец совсем обалдел. – И нечего тут ухмыляться, Ровас. Обычно это твой храп мешает мне спать.

– Я не храплю, женщина.

– Как же, как же. А еще ты у нас добрый, честный лавочник.

Все трое дружно рассмеялись. Ровас вместо извинения потрепал Джека по плечу. Джеку захотелось отпрянуть, но Тарисса бросила ему предостерегающий взгляд. Не для того она разыгрывала весь этот спектакль, чтобы товарищ по сцене ее подвел. Ради нее он сделал над собой усилие и стерпел панибратство Роваса. В дверях появилась Магра с лицом бесстрастным, как маска.

– Ну, мне пора, – сказал Ровас. – У меня в городе один парень три дня режет из дерева перчинки – думаю, он уже достаточно наковырял, чтобы удвоить вес моего перца и утроить мой доход. – Он заткнул за пояс краюху хлеба и направился к двери. – Я вернусь засветло.

Как только дверь за ним закрылась, Магра сказала Тариссе:

– Ты, я вижу, весьма довольна собой. Повеселилась на славу, выставив Роваса дураком.

– Мама, я...

– Тарисса тут не виновата, – вмешался Джек.

– Знаю. – Магра, сразу как-то устав, села у огня и налила себе чашу горячего сбитня. – Джек, мы обязаны Ровасу больше, чем тебе представляется. Больше двадцати лет назад, будучи совсем молодым, он взял нас к себе: меня, ненавистную чужестранку, и Тариссу, грудного младенца. Никогда нам не расплатиться с ним за это. Никогда.

Тарисса смотрела в пол, пылая виноватым румянцем.

– Прости меня, мама. – Она нашла руку Джека и легонько сжала ее – это был знак молчать. Она не хотела, чтобы он перечил, когда речь идет о Ровасе.

– Да нет, ты правильно поступила, – ответила Магра. – Все к лучшему.

Магра права: так лучше. Не для него – он-то Роваса не боится, – а для них: они вынуждены оставаться с ним. Джеку хотелось бы забрать отсюда их обеих и дать им дом, где они не будут чувствовать себя обязанными. Ровас готов на все, чтобы удержать власть над своей мнимой семьей, – на вымогательство, на убийство, на принуждение. Пора положить конец его двадцатилетней тирании.

Прошлая ночь все изменила. Тарисса отдалась ему. По-другому и не скажешь: она угадала его горе и прекрасным, лишенным всякого себялюбия жестом отдала ему свое тело, чтобы утишить боль.

Вслед за нуждой пришла страсть. Джек не знал, сколько времени они провели так, в камыше и лунном свете, – ему казалось, что целую вечность. А позже, много позже Тарисса несколько часов проспала в его объятиях. И все-таки она успела тихонько встать, собрать свою одежду, оправить лежанку и закрыть обличительную ставню. Этим утром она еще раз спасла его.

Впервые в жизни Джек почувствовал себя в долгу перед кем-то. Фальк делал ему не менее драгоценные подарки, чем Тарисса, но отказывал ему в чести считать себя должником. Тарисса – дело иное. Джек занесся мыслями вперед. Он заберет ее отсюда, будет работать, чтобы дать ей новый дом, хорошую еду и нарядные платья. Ни в какой Брен он не пойдет и никаких приключений искать не будет. Все это теперь утратило смысл.

Прошлой ночью что-то произошло. Он не понимал что – но теперь все изменилось. Много месяцев он чувствовал, будто что-то тянет его вперед – к событиям и местам, которые он не выбирал. А нынче утром это чувство пропало.

Теперь важно совсем другое. Всю жизнь ему хотелось иметь семью – и вот она, семья, перед ним. Почему он не видел этого раньше? Тарисса может принадлежать ему. Как только халькусского капитана не станет, он будет волен идти куда захочет. Он сможет уйти в Аннис или Высокий Град и сделаться там пекарем. Занимаясь этим ремеслом да еще подрабатывая писцом на стороне, он скоро сумеет забрать к себе Тариссу и Магру.

Пока Джек строил свои планы, малая часть его сознания, оставаясь в стороне, напоминала ему, что он всего лишь стремится заполнить пустоту, образовавшуюся прошлой ночью. Так что же, если и так? Судьба освободила его, и то, как он поступит со своей жизнью, никого больше не касается, кроме него самого.

* * *

– Нет, Боджер, если мужик налегает на зелень, это еще не значит, что у него стоит, как у жеребца.

– Но Длинножаб говорит, что чем больше зелени человек ест, тем лучше он способен ублажать баб.

– Тот, кто смахивает на зеленый лук, никого не сможет ублажить больше одного раза. Нет, Боджер, ты уж поверь: истинный признак мужской силы – это волосы в носу.

– Волосы в носу, Грифт?

– Они, Боджер. Чем больше волос торчит у мужика из нюхалки, тем круче он обходится с бабами. Взять мастера Фраллита – у него в одной ноздре волос больше, чем у всей королевской гвардии под мышками, – и нет другого, у кого хлеб всходил бы так быстро после первого замеса.

– Да у тебя там у самого целые заросли, Грифт.

– Спасибо, Боджер. У тебя тоже было бы порядком, кабы ты их не выщипывал.

– Но я никогда не выщипываю волосы из носа, Грифт.

– Ну тогда тебе лучше сосредоточиться на качестве, чем на количестве.

Боджер поспешил скрыть свой недостаток, припав к сосуду с элем.

– Как ты думаешь – не попадем ли мы в беду из-за того, что оказались прошлой ночью в часовне, Грифт?

– Думаю, нет, Боджер. Капеллан поставил нас стеречь дверь – и грех ему жаловаться, если мы приняли малость священного винца.

– Мы ведь еще и полы помыли, Грифт.

– Да, ты надраил их на совесть, Боджер.

– А когда там несет караул дворцовая стража, Грифт?

– Единственные караульщики – это мы с тобой, Боджер. Капеллан говорит, мы можем оставаться там сколько хотим, если никому не проболтаемся, что он каждую ночь перед заутреней напивается вдрызг.

– Но ведь он не велел нам торчать в самой часовне.

– Боджер, если ты думаешь, что я буду каждую ночь дремать на пороге, когда могу храпеть на скамье, то ты глубоко заблуждаешься.

– А как по-твоему – кто такие были эти двое?

– Да уж не ко Всенощной они пришли, будь уверен. Мне сдается, в часовне есть ход, который ведет выше некуда. Та девица слишком хороша, чтобы иметь любовь с тем скользким господином, который ее сопровождал. Он, поди, вел ее к какому-нибудь вельможе.

– А она не показалась тебе знакомой, Грифт?

– Нет вроде, а что?

– Не знаю, как ты, а мне сдается, что она вылитая дочь Мейбора – госпожа Меллиандра.

– Когда-нибудь, Боджер, я расскажу тебе о людях, которым мерещится невесть что. Та девушка совсем на нее не похожа – ты, должно, перебрал капеллановой бражки.

– Наверно, ты прав, Грифт. А что же люди, которым мерещится?

– Такие люди, Боджер, известны тем, что...

* * *

– Хозяин, какая-то дама хочет вас видеть, – сказал Кроп.

Пелена боли размоталась, оставив под собой ободранную, горящую плоть. Каждый вздох был победой, каждая мысль – кинжалом в сердце. Он встретил удар грудью. Точно залп огненных стрел поразил его, спалив кожу, мускулы и драгоценную соединительную ткань. Боль была невыносимой. Даже теперь, притупив ее с помощью своего заветного снадобья, Баралис чувствовал, как она распоряжается его телом.

Но дело того стоило. Повторись все, он опять поступил бы так же. Дама, которая желает его видеть, станет самой выдающейся женщиной в истории, и ее нужно было спасти любой ценой. Если бы Катерина Бренская погибла прошлой ночью, все его планы обратились бы в прах.

Глупая, заносчивая девица – думает, что колдовать столь же легко, как проявлять свою волю. Ребенок, играющий с огнем. Даже и теперь она, вероятно, не понимает, какой опасности подвергалась. Ответный удар был сокрушителен – он даже в сравнение не шел с ее слабеньким выплеском. Он был отточен и направлен прямо в цель, словно острый клинок. Ворожба Катерины была дешевым трюком, щекоткой – но золотоволосый рыцарь изменил ее природу. Его тело, точно призма, собрало чары в тонкий пучок – и послало его назад со смертоносной силой. А мишенью была Катерина Бренская, долженствующая стать королевой Четырех Королевств.

Баралис не сомневался, что Катерину сожгло бы на месте. Только его мгновенное вмешательство спасло ее. Выслав вперед собственную силу, он сумел отклонить луч. И принял удар на себя. Иного пути не было: в долю мгновения ничего умного придумать нельзя. Имея лишь эту долю мгновения, чтобы подготовиться к удару, он сделал, что мог, – наскоро заслонил себя хлипким щитом. И все же он выжил, а Катерина непременно погибла бы. Стремление выжить содержалось не только в его крови, но в каждой частице, каждом нерве, каждом дыхании его тела. Чтобы умертвить его, потребуется нечто большее, чем бывший рыцарь с неуступчивой судьбой.

Боль вкупе с болеутоляющим затуманила его разум. Голова кружилась, а тело восставало против самого малого движения. Под простынями скрывались бинты, а под бинтами – ожоги. Вся грудь превратилась в кусок жареного мяса. Понадобятся недели, даже месяцы, чтобы она зажила. Но можно ускорить выздоровление. Да, он слаб, но его магическая сила уже восстанавливается. Ночью он израсходовал самую малость: пустил отклоняющую струйку, слегка отлил из чаши. Если не делать больших физических усилий, он может еще черпать из источника.

Есть способы, которым он научился на диких просторах Великих Равнин. Способы, позволяющие использовать жизненную силу человека как ступень к выздоровлению. Большого расхода силы для этого не требуется. Основную силу предоставляет жертва. Это необходимо сделать – он не может позволить себе проваляться в постели несколько месяцев. Его груди нужна новая кожа.

– Скажи даме, что я не могу ее принять, Кроп, – тихо сказал Баралис. – Скажи, что я прошу ее простить меня, но я... – Что лучше: утаить свою слабость или, напротив, разыграть мученика? – Но я слишком болен, чтобы кого-либо принимать. – Катерина станет сговорчивей, если потомится в соку своей вины.

– Да ведь это герцогская дочь, хозяин, – сказал Кроп, опасаясь, как видно, отказывать столь высокой гостье.

– Пусть уходит. – Да, пусть посидит и поволнуется немного. Ей страшно, что он расскажет о ночных событиях ее отцу. Ведь есть только одно объяснение ее желанию, чтобы герцогский боец выиграл бой. Прелестная Катерина не столь невинна, как кажется на вид. Баралис даже улыбнуться сумел. Все, возможно, обернулось к лучшему: теперь он получил некоторую власть над герцогской дочерью. И то, что она явилась к нему в такую рань, – верный знак, что как раз этого она и боится.