Текст книги "Измена"

Завернув за угол, Таул оказался на узкой улочке с темными домами. Полная луна, уже взошедшая на небо, скрывалась за трубами и скатами крыш. Позади послышались чьи-то шаги – легкие, как у птицы. Рука Таула бессознательно потянулась к ножу. За ним шли двое. Ветер донес до него их разные запахи, и они вспугивали больше крыс, чем делал бы один человек.

Нож без единого звука вышел наружу. Таул замедлил шаг, позволяя преследователям нагнать его. Он досчитал до дюжины и повернулся им навстречу. Он надеялся, что они хорошо вооружены, – ему хотелось умереть в бою. Он бросился вперед, и тогда один из двоих крикнул ему:

– Эй, Таул, брось! Мы не для того тащились сюда из самого Рорна, чтобы ты убил нас в темном переулке, – верно, Заморыш?

– Верно, Мотылек.

Таул никак не мог прийти в себя. Зачем люди Старика пришли сюда за ним? Миг спустя он нашел ответ: они пришли убить его за то, что он убил Бевлина. Но они как-то не похожи на его будущих убийц.

– Я вижу, ты наконец-то раздобыл себе приличное оружие, – сказал Мотылек, разглядывая его нож. – Но у Заморыша все равно лучше, верно, Заморыш? – Заморыш покивал. – Я вижу, тебя удивило наше появление, друг мой, – продолжал Мотылек. – Мы и сами несколько удивлены, что оказались здесь. Никогда не думали, что увидим неприступные стены Брена, – верно, Заморыш?

– Нет, не думали, Мотылек.

Таул не знал, что сказать. Одной его половине хотелось пожать им руки и повести куда-нибудь выпить. Другая же половина, крайне пристыженная, могла только ждать, что будет дальше. Многое ли известно Старику?

– Трудненько было тебя выследить, друг мой. Если бы не Заморыш, мы бы ввек тебя не нашли.

– Почему, Мотылек? – спросил Заморыш.

– Ну, это же ты предложил прогуляться при полной луне.

– И правда я, Мотылек, – гордо улыбнулся Заморыш.

– Значит, тебе и честь.

– Но заметил-то его ты, Мотылек.

– И то верно, Заморыш. Скажем так: Старик может гордиться нами обоими.

– Но зачем вы здесь? – спросил Таул, чувствуя, что, если дать Мотыльку с Заморышем волю, они будут продолжать в том же духе до утра. – Чтобы доставить меня к Старику?

– Ничего подобного, друг мой. Ты бы тут не стоял, если бы у нас это было на уме, – верно, Заморыш?

Тут Мотылек был прав. В прошлую их встречу Таул даже не слышал, как они подошли.

– У нас для тебя письмо – верно, Заморыш?

У Таула по обе стороны лба начали пульсировать жилы. Запах бойни наполнил ноздри.

– От кого оно?

Мотылек снял шапку и побудил к тому же Заморыша, пихнув его локтем.

– От трагически почившего в недавнем времени Бевлина.

Таул не мог смотреть им в глаза. В горле стоял сухой ком.

– Но почему вы принесли письмо мне?

– Потому что оно тебе адресовано, мой друг. Перед самой своей смертью славный мудрец написал Старику, приложив к посланию вот это, второе, письмо. И дал Старику указание – как бишь он выразился, Заморыш?

– Чтобы в случае его смерти второе письмо передали рыцарю.

– Прекрасно, Заморыш, – ты запомнил все слово в слово.

Таулу стало муторно. Он зашел слишком далеко, он принес клятву, сделав себя проклятым навеки, и только что кое-как примирился со своей новой судьбой. Он не хотел воскрешать прошлое. Слишком много там воспоминаний, тянущих его вниз. Единственный способ избавиться от них – это оставить их в покое.

– Не нужно мне этого письма.

Мотылек немного опешил.

– Но мы обязаны вручить его тебе. Уступаю эту честь тебе, Заморыш.

Заморыш извлек из-за пазухи сложенный пергамент. Печать Бевлина ясно виднелась на темном, цвета крови, воске. Заморыш протянул письмо Таулу.

Рука Таула помимо его воли протянулась вперед. Пальцам не терпелось коснуться гладкого пергамента. Но тут над трубами встала луна. Ее огромный диск, казалось, заполнил все небо, но освещала она только одно: руку Таула. Бинты, прикрывающие кольца, сверкнули белизной в ее свете. Таул безотчетно отдернул руку, убрав ее в тень, но повязка почему-то все равно светилась в ночи. Под ней кольца, а под кольцами человек, недостойный носить их.

Он больше не вальдисский рыцарь, и цели у него нет. Он не имеет права брать это письмо. Он служит герцогу Бренскому, а не памяти Бевлина.

– Я не могу его взять. Простите. Если бы вы нашли меня четырьмя днями раньше... – Закончить мысль, не говоря уж о фразе, было выше его сил.

– Но ведь мы проделали такой долгий путь. Старик будет недоволен, верно, Заморыш?

– Да он просто взбесится, Мотылек.

– Ну вот что: мы с Заморышем сейчас уйдем, а письмо оставим на земле. Когда мы уйдем, можешь его взять, и никто об этом не узнает.

Таул с улыбкой покачал головой.

– Хотел бы я, чтобы все было так просто.

– Нам с Заморышем больно видеть тебя в таком расстройстве, Таул. Может, помочь тебе чем-то – между нами, без передачи Старику?

– Нет, ничего не надо – но все равно спасибо. – Таул поочередно пожал им руки. – Прошу вас, уходите. А с письмом поступайте как знаете.

Мотылек и Заморыш тихо посовещались.

– Вот Заморыш спрашивает, не надо ли тебе денег.

– Нет, спасибо, Заморыш. – Это было уж слишком!

Таул чувствовал, что не заслуживает такой доброты. Те двое снова пошептались.

– Ну что ж, – сказал Мотылек, – тогда мы пойдем. Но письмо мы все равно решили оставить тут – верно, Заморыш? Не можем же мы нести его назад – так не годится.

Заморыш с важностью кивнул и положил письмо к ногам Таула.

– Мы с Заморышем желаем тебе выгодной дороги.

– И процветания твоему очагу, – добавил Заморыш.

– Отлично сказано, Заморыш. – И оба попятились от Таула задом, как если бы он был королем. Так они добрались до конца улицы, махнули ему на прощание и растворились во мраке.

Таул собрался окликнуть их, но промолчал. Ему хотелось прочесть письмо, но он не мог. Он одиноко стоял в лунном свете и ждал. Ветер шевелил письмо, и его уголки соблазнительно приподнимались. Мелькнули какие-то буквы, написанные нетвердой рукой Бевлина. Таул знал, что должен уйти: если он останется тут еще немного, он поддастся искушению и вскроет письмо. Вся его душа стремилась к этому, но долг запрещал, напоминая, что Таул теперь подчиняется герцогу. Довольно и одной нарушенной клятвы.

Таул повернулся и пошел прочь.

XXI

Хват, затаив дыхание, наблюдал за этой сценой из темноты. Всем своим существом он внушал Таулу, чтобы тот взял письмо, но Таул не взял. Рыцарь – для Хвата Таул оставался рыцарем – ушел прочь, даже не оглянувшись. Самая настоящая боль пронзила сердце Хвата, и самая настоящая слеза скатилась по щеке. Слова Скорого эхом отдались в ушах: «Вот что получается, когда суешь нос не в свое дело».

Но как он мог отпустить Таула одного? Рыцарь еще слаб после ранения, и рассудок у него, как видно, помутился: целый мех эля в огонь! За таким глаз да глаз нужен.

Хват следил за Таулом, как только тот встал с постели, и вышел сразу за ним из дворца. Возникли небольшие хлопоты со стражей – они не верили, что Хват тут в гостях у герцога. Хват негодующе фыркнул при этом воспоминании. Ничего, он на славу отчитал их: они даже извинились и предложили разделить с ними ужин. Теперь Хват жалел, что не поймал их на слове: в животе у него образовалась дыра, куда как раз поместился бы пирог со свининой, и она все росла, причем делала это очень громко. Порой Хвату даже казалось, что живот его выдаст, – так он урчал во время беседы двух воров с рыцарем.

Они еще и рта раскрыть не успели, а Хват уже узнал их. Он не раз встречал эту зловещую парочку на улицах Рорна. С ними никто не связывался. Старик всегда посылал их расправляться со строптивыми торговцами. Хват не помнил, как их звать, но забыть эти лица было трудно.

Поначалу он думал, что они порежут Таула на куски. Был один жуткий миг, когда он уже приготовился кинуться на выручку Таулу. В который раз. Обошлось, однако, без этого – те двое вступили с Таулом в разговор. Вполне дружелюбно как будто. Тогда Хват решил, что они задумали похитить рыцаря, – особенно когда большой полез за пазуху. Но тот достал оттуда не нож, а письмо.

Хват подобрался к ним на несколько футов ближе, вжавшись в какие-то трухлявые доски и вступив в кучу... отбросов. Голодные крысы грызли ему ноги, и ветер приносил запах бойни. Все как дома. Он слышал каждое слово. Письмо было от Бевлина, а Таул отказывался взять его. Несмотря на всю непреклонность рыцаря, Хват был уверен, что тот возьмет письмо, как только люди Старика уйдут, – но Таул ушел, оставив нераспечатанное письмо на мостовой.

Так не годится, решил Хват. Он, друг первейших воров и ученик самого Скорого, просто не мог оставить это письмо на улице, где его может подобрать первая попавшаяся молочница или разносчик. Нет уж, это письмо не должно попасть в чужие руки. Если Таул не взял его, то возьмет он, Хват. Глянув вправо-влево и понюхав воздух, Хват вылез из своего закоулка на улицу. Подскочив к письму, он сунул его за пазуху. Странно: Хват никогда не считал себя вором и не видел преступления в том, чтобы лазить по карманам, – но теперь, шагая обратно во дворец с письмом на груди, он впервые почувствовал, что взял чужое. Он поклялся не вскрывать письмо. Оно принадлежит Таулу, и Хват обязуется сохранить письмо для него.

* * *

Как только Ровас высадил его из повозки, Джек понял, что не имеет понятия, как носить бочонки с элем. Бочонок был шире его и на плече не помещался, а у груди его трудно было удержать – он норовил выскользнуть из потных рук. Джек испугался. Говорить было легко, а каково будет осуществлять все это? Он находился на окраине города, а форт, по словам Роваса, стоял в полулиге к югу.

Джек сызнова вскинул бочонок на плечо, пригнув голову. Согнувшись, он мог кое-как удержать свою ношу на спине. Эль на ходу плескался о стенки. Это мешало Джеку, и он ступал медленно, осторожно нащупывая дорогу ногами. Со стороны он, наверное, смахивал на пьяного.

Через пять минут ему захотелось пить. Скрюченную спину ломило, руки отказывались быть так долго заломленными за голову, а пота из Джека вытекло столько, что хватило бы наполнить еще один такой бочонок. Пуще всего, однако, Джека раздражали волосы: взмокшая грива лезла в глаза, и он не видел, куда идет. О том, чтобы сбросить бочонок, не могло быть и речи – Джек не был уверен, что сумеет снова взвалить его на себя, и продолжал тащиться, глядя себе под ноги.

Было прохладно, но не холодно, и полная луна хорошо освещала дорогу. Неподходящая ночь для злоумышленников. Тяжесть, которую он тащил, даже помогала Джеку успокоиться – горло у него так пересохло, что он не мог вымолвить ни слова. Бочонок весил почти как Тарисса, но нести его было куда неудобнее.

Чтобы взбодриться, он начал что-то насвистывать, но тут же пожалел об этом – тихий свист делал ночь еще необъятнее. Джек, однако, решил дотянуть до припева.

Его обогнала повозка с пьяными веселыми седоками, которые смеялись над его ношей. Джек, улыбнувшись, согнулся еще ниже. Форт был уже близок. Джек подходил к нему с севера, с заднего входа. Дорога сделалась грязной, и двое пеших обогнали его, даже не взглянув. В горле у Джека снова пересохло, когда он вступил в тень, которую форт отбрасывал под луной.

Повозка стояла у входа. Двое часовых были вооружены копьями и короткими мечами, как и говорил Ровас. Все смеялись, включая и часовых. С повозки сняли корзину с крышкой и заглянули в нее. До Джека донесся запах жареных цыплят, и его затошнило – желудок свело так, что мысль о еде была невыносима. Порывшись в корзине и выбрав пару курочек для себя, стражи пропустили повозку и занялись Джеком.

– Что там у тебя, парень?

Джек спустил бочонок с плеч и поставил на землю краном вверх. Отвел волосы с лица и указал на свой груз.

– Ты что, язык проглотил? – хмыкнул часовой.

Сердце у Джека колотилось так, что ему казалось, будто часовые слышат его. Он потряс головой и отвесил низкий поклон.

– Да он немой, – сказал второй страж. – И дурачок, видать, к тому же.

– Это верно, – согласился первый. – А уж патлы-то себе отрастил. Я что-то никого не припомню в городе с такими волосами. Ты откуда, парень?

Джек указал в сторону города – что ему еще оставалось?

– Ты от него ничего не добьешься, Везик. Видно же, что у него не все дома. Его, наверно, Оттли взял к себе в таверну – он всегда норовит найти работника подешевле.

Джек закивал – он хотел сначала подкрепить этот жест дурацкой улыбкой, но ограничился кивками.

– А ты слыхал, что стряслось в таверне на той неделе, Гримпли? – спросил Везик. – Купца там убили – перерезали ему глотку. Может, как раз наш волосатик это и сотворил?

– Брось, Везик! Ну какой из него убийца? Мускулы он себе нарастил, таская бочонки, а не трупы.

Джек снова кивнул. Ему уже поднадоело строить из себя дурачка. Дать бы им обоим в морду – Везику первому.

– Ладно, будь по-твоему. Что в бочонке, парень? Если судить по крану, там янтарный исроанский эль? – Джек кивнул. – Ну так не стой столбом, нацеди нам чашечку. – Джек не имел ни малейшего понятия, как обращаться с этим краном. – Давай шевелись.

Джек взялся за кран трясущимися руками, кляня про себя Роваса за то, что тот не обучил его этой премудрости. Медный кран был снабжен затычкой, рычагом и торчащим кверху винтом. Джек покачал рычаг и покрутил винт. Стражи висели у него над душой. Джек сам не знал, как сильно вспотел, пока не провел рукой по лбу – с нее капало. Решив, что ослабил винт достаточно, Джек вынул затычку – и хоть бы что.

– Что это ты тут вытворяешь, парень? – осведомился Везик. Джеку казалось, что сердце у него вот-вот лопнет. В панике он принялся тянуть, крутить и дергать что попало. Везик двинул его сапогом по голове.

– Дурак проклятый!

В черепе вспыхнула боль, и Джек упал на бочонок, ударившись подбородком о кран.

– Да оставь ты его, Везик, – сказал Гримпли, удерживая своего товарища. – Вот, гляди, дамы идут.

Джек, чувствуя вкус крови во рту, увидел трех женщин, идущих к форту пешим ходом.

– Оружие есть у тебя? – спросил Везик, тоже пяля на них глаза.

Джек помотал головой. Гримпли провел концом копья по его камзолу и ногам.

– Нет при нем ничего.

Везик склонился над Джеком и ухватил его за ворот.

– Слушай, парень, – медленно, с угрозой протянул он. – Даю тебе пятнадцать минут. Ежели к тому времени не выйдешь, я сам пойду тебя искать. – Между зубами у него застряло куриное мясо. Он скрутил ворот винтом. – Понял? – Джек кивнул. – Тогда убирайся с глаз долой.

Джек поднялся на ноги, наклонил бочонок и вскинул его на грудь. Груз показался ему вдвое тяжелее прежнего. Кровь капала на дерево. Часовые пропустили его в форт. Везик подождал, пока он пройдет, и напомнил:

– Пятнадцать минут, парень. Потом иду искать.

Джек завернул за первый же угол и бросил бочонок, не заботясь, куда он упадет. Голова шла кругом, руки тряслись, изо рта текла кровь. Пятнадцать минут. Времени нет, надо вскрывать бочонок.

Послышались шаги, сопровождаемые шепотом. Те три женщины прошли мимо Джека так, словно его и не существовало. Оглядевшись, он увидел, что стоит в темном углу двора. В отдалении двое мужчин играли в кости, швыряя их об стену. Это были часовые: их копья лежали в грязи вместе с двумя пустыми мехами из-под эля. Справа виднелось большое, ярко освещенное здание с открытыми ставнями: люди, пировавшие внутри, сдвигали кубки. Там, как видно, помещалась трапезная. К ней притулилось строеньице поменьше – кухня.

Что делать дальше? Джек прочел немало историй о героях, и все они без исключения всегда знали, что и как делать. Он же не имел об этом никакого понятия. Ровас говорил, что он без труда найдет какую-нибудь железку, чтобы вскрыть бочонок, но где ее искать? Копье часового подошло бы в самый раз, но пытаться стащить его было бы безумием. Может, на кухне что-нибудь сыщется? Надо попробовать.

Приняв это решение, Джек, не теряя времени, перекатил бочонок подальше в тень и прокрался вдоль западной стены до самой кухни. Часовые, увлеченные игрой, его не заметили. Обогнув кухонную стену и миновав узкий закоулок, Джек оказался на задворках. Из дверей пахло жареным мясом. В трапезной смеялись и пели, на кухне орали и бранились.

Прижимаясь к стене, Джек оглядел кухонный двор. В углу стояла колода для рубки мяса, и Джек напряг зрение, высматривая, нет ли там топора. Их кухни вышел человек в переднике и направился к той самой стене, у которой притаился Джек. Джек замер, и струйка пота побежала у него по спине. Человек остановился не далее двух лошадиных корпусов от него. Луна в этот самый миг скрылась за тучей, и Джек вознес молчаливое благодарение Борку. Человек задрал передник, развязал внизу камзол и пустил на стену струю, мурлыча себе что-то под нос. Правая нога у Джека затекла, и он боролся с желанием перенести вес на левую. Сейчас ему нельзя было даже пальцем шевельнуть.

Мужчина с гордостью обозрел свой орган и запихнул его обратно. Постоял немного, будто прислушиваясь, и вернулся на кухню. Испустив вздох глубочайшего облегчения, Джек нагнулся растереть затекшие мышцы. Разило мочой.

Времени оставалось совсем мало. Джек стал на четвереньки и пополз через двор к колоде. Топора он там не видел, но могло найтись что-то полезное по ту ее сторону.

Он полз, приволакивая еще не отошедшую ногу. Вид у него, наверное, самый дурацкий, но это не важно: главное – как можно скорее вскрыть бочонок. Во дворе было грязно, хотя дождя не выпадало уже несколько дней. Ничего не видя в темноте, Джек догадывался, что это кровь промочила землю вокруг колоды.

За колодой валялся крюк для мяса. Топор был бы лучше, но и это сойдет. Заткнув крюк за пояс, Джек пополз обратно к кухонной стене.

Теперь начиналось самое опасное: он не мог никому попасться на глаза в измазанной грязью и кровью одежде. Двое часовых закончили игру. Один пил из третьего меха, другой осматривал наконечник копья. Джек, вынырнув из закоулка, подался к стене. Луна вышла из-за туч. Сколько времени он уже здесь? Пять минут? Десять? Кто его знает. Одно верно: нельзя ждать, пока луна опять скроется. Джек крался вдоль стены, прижимаясь к ней спиной. Все шло хорошо, пока он не споткнулся о корень дерева, невесть откуда взявшийся под стеной. Оба часовых посмотрели в его сторону. Джек замер. Часовой с копьем двинулся к стене. Джек молился, чтобы тот не разглядел его. Второй страж крикнул:

– Брось, Борнис, это крысы. Иди глотни, пока я не прикончил весь мех.

Тот, что с копьем, заколебался и вернулся к своему товарищу. Джек заставил себя досчитать до ста, прежде чем двинуться дальше. Время было на исходе.

До бочонка он добрался без дальнейших происшествий. Тот покоился в славном темном углу, но Джек для пущей безопасности перекатил его в нишу за воротами. Тут его никто не увидит – разве что услышат часовые у ворот, если он не будет осторожен. Джек просунул крюк между двумя дощечками. Ну почему руки так трясутся? Джек медленно, осторожно взламывал бочонок, водя крюком туда-сюда. Раздался треск, и крюк заклинило. Джек покрепче взялся за рукоять и рванул. Крак! Бочонок раскололся, и эль хлынул Джеку под ноги. Это был самый прекрасный запах, который он обонял в своей жизни.

Треснувшие дощечки уже нетрудно было протолкнуть внутрь. Железные обручи больше ему не мешали. Поддев крышку, Джек, как и ожидал, увидел нож, замотанный в кусок промасленной кожи. Ровас не соврал. Размотав кожу, Джек вытер клинок о камзол и попробовал на пальце. Лезвие было таким острым, что он даже не почувствовал пореза.

Джек подставил руки ковшом под дыру в бочонке и хлебнул пенистой влаги. Второй пригоршней он умылся. Эль был хорош на вкус. Джека осенило – он поднял бочонок над головой и вылил остатки себе на грудь. Теперь если кто и увидит его, то скажет: вот, еще один налакался.

Осталось меньше пяти минут. Пора приступать к делу. Ровас, помнится, говорил, что офицеры помещаются слева от задних ворот? Прежде чем выйти из тени, Джек подобрал крюк: он мог еще пригодиться.

Часовые у ворот допрашивали очередного пришельца и не видели, как Джек прошмыгнул мимо. Он шел вдоль стены, пока она не повернула на восток, и вспоминал карту, нарисованную Ровасом в муке. Впереди показалась крытая галерея, о которой говорил контрабандист. Подойдя поближе, Джек спрятался за подпорой, пригнулся пониже и заглянул в галерею. Двойные двери и двое часовых. Ждать смены караула не позволяло время. Что же делать? Что бы сделал на его месте герой? Искромсал бы небось обоих на куски?

Устав сгибаться в три погибели, Джек выпрямился. При этом крюк, заткнутый за пояс, зацепился ему за штаны и разодрал их до самого пояса.

– Черт! – тихо выругался Джек. Он вынул крюк и хотел положить его на землю, как вдруг услышал голоса. Поглядев через деревянные столбы галереи, он увидел компанию женщин и офицеров – человек семь или восемь, – идущих через двор в его сторону.

Крюк был у него в руке. Оставался только один выход. Держась в тени столба, Джек высунулся наружу и, размахнувшись, запустил крюк в воздух, целя в офицеров с их дамами.

Крюк пролетел по небу и упал с грохотом, за которым последовал крик боли. Поднялся адский гвалт. Женщины визжали, мужчины звали на помощь. Со всех сторон бежали часовые. Крюк попал в затылок одному из офицеров.

Часовые у дверей, покинув свой пост, бросились к месту происшествия. Джек выскользнул из-за столба и побежал по затененной галерее. Сердце билось так, будто вот-вот разорвется. Двойные двери не были заперты, и он мигом проскочил в них. Как там говорил Ровас? Лестница направо, и первая дверь наверху.

Джек ринулся вверх по ступеням – дверь была всего в нескольких футах от них. Он задержался на пороге, чтобы перевести дух, достал нож из-за пазухи, откинул волосы назад, поднял щеколду и ворвался в комнату.

* * *

Она плавала в облаках так высоко, что уже достигла предела, где небо превращается в небеса. Тонкая голубая черта – а дальше белизна. Боль давно покинула ее, и какая-то сила тянула ее прочь из тела. Не через глаза, не через нос или рот, а через бок. Она уходила в прореху между ребрами.

Внизу мелькали тени, говорящие и делающие что-то непонятное. Еще недавно они суетились как безумные – всякие инструменты и иголки летали, точно собачья шерсть. Теперь все утихло – собака околела.

Масло на лбу, лист тимьяна на языке, кровь капает в таз.

– Она отходит, ваша светлость. Слишком много крови потеряно.

Жесткая мозолистая рука сжала ее руку.

– Мелли! Твоя душа готовится предстать перед Богом. Время отринуть всякую ложь. Небо уготовано лишь тем, кто говорит правду.

Тонкая голубая черта сделалась еще тоньше. Белизна уже касалась щеки. Горячая и холодная, мягкая и твердая, безопасная и грозная.

– Скажи правду, дитя. Скажи нам, кто твои родители. Иначе твое тело сгниет, не дождавшись отца, который схоронил бы его.

Облака несли ее вверх, где была мать. Слова складывались трудно. Тимьян на языке давил, как свинец.

– Скажите отцу, что я раскаиваюсь.

– Мы не сможем сказать ему этого, не зная, кто он.

Голубая черта мерцала и таяла. Мелли знала, что должна все сказать до того, как она исчезнет.

– Мейбор, владетель Восточных Земель, – мой отец. – Белизна окружила ее – она проникала в тело сквозь рану в боку, вытесняя то немногое, что еще осталось.

– Ее нужно спасти любой ценой. Делай что хочешь: колдуй, зови на помощь самого дьявола – только спаси ее!

* * *

В постели мужчина подмял под себя женщину. По ее лицу текли слезы, на щеке ясно виднелся отпечаток руки, рот кровоточил.

– Помогите! – прорыдала она.

Ванли вскочил, одной рукой натягивая штаны, другой нашаривая меч. Джек бросился на него и полоснул ножом по его левой руке. Штаны свалились на пол. Джек мысленно возблагодарил Борка, что рубаха на капитане достаточно длинная, чтобы прикрыть срам, – не хотел бы он сражаться с человеком, у которого все хозяйство наружу. Ванли ногой отбросил штаны в сторону Джека. Тому пришлось увернуться, и Ванли успел схватить меч.

Держа его обеими руками на халькусский манер, капитан ринулся вперед. Джек вскочил на кровать. Женщина завизжала. Меч Ванли рассек простыни. Перебравшись через женщину, Джек спрыгнул на пол с другой стороны. Ванли повернулся ему навстречу, утратив при этом равновесие. Джек воспользовался этим и снова заставил капитана покружиться, угрожая быстрыми выпадами его левой руке. Раздраженный Ванли, не имея возможности размахнуться мечом, не уперевшись как следует ногами, ткнул им вперед, как ножом. Этим он совершил роковую ошибку – клинок был слишком тяжел. Джек увернулся и распорол капитану бок.

Ошеломленный Ванли отступил. Рот под нафабренными усами сжался в тонкую линию.

Джек знал, что наилучшая для него тактика – теснить противника, не давая ему пустить в ход свое оружие. Он атаковал капитана. Тот приподнял меч, и Джеку пришлось отскочить – ему не хотелось быть насаженным на халькусский клинок.

Что-то попалось Джеку под ноги: капитановы штаны. Заметив, что капитан стоит обеими ногами на другой штанине, Джек нагнулся и изо всех сил дернул за свой конец. Ванли, не устояв на ногах, попятился назад и отпустил одну руку, чтобы удержаться. Это решило дело. Одной рукой нельзя было орудовать таким большим мечом. Джек ринулся вперед и вонзил свой нож капитану в сердце. Меч с лязгом упал на пол, и Ванли последовал за ним.

Но у Джека не было времени насладиться победой. С лестницы слышались крики. Он закрыл дверь и повернулся к женщине:

– Помоги мне сдвинуть кровать.

Слишком ошеломленная, чтобы спорить, она вытерла с лица слезы и кровь, и вместе они с легкостью отодвинули дубовую махину.

Под ней обнаружилась приподнятая крышка люка. Джек на радостях сгреб женщину в объятия и поцеловал.

– Прости, я не хотел, – тут же оговорился он, сообразив, что ей сейчас все мужики хуже чумы. Она отвела ему волосы с глаз и сказала, силясь улыбнуться:

– Ничего, на здоровье.

В дверь громко постучали, и кто-то крикнул:

– Капитан! В форт проник злоумышленник. Он уже скосил одного мясным крюком.

Женщина, набрав в грудь воздуха, крикнула в ответ:

– Капитан говорит, что выйдет, как только управится.

За дверью хмыкнули.

– Скажи ему, пусть поторопится. Не время с бабенками прохлаждаться.

Джек с женщиной услышали, как шаги удаляются от двери.

– Давай откроем люк, – сказала она. Вдвоем они с трудом подняли тяжелую крышку. Внизу стояла кромешная тьма.

– Я спущусь первым, – сказал Джек, – а потом поймаю тебя.

– Нет, мне нельзя с тобой.

– Кто знает, что они сделают с тобой, если ты останешься.

– Нет уж – все лучше, чем пускаться в бега. На что я жить-то буду? Я скажу, что ты меня принудил, если тебе все равно. – Она смотрела на него с мольбой.

– Ты подвергаешь себя большому риску. Пойдем лучше со мной. Я позабочусь, чтобы тебе не причинили вреда.

– Нет. Не теряй времени. Солдат вот-вот вернется.

Джек не мог больше спорить. Может, оглушить ее и перекинуть через плечо? Нет, нельзя. Она слишком красива, чтобы бить ее по голове. Он протянул ей руку, и она сжала ее.

– Удачи тебе.

– И тебе тоже.

Ухватившись за края люка, Джек спустил ноги во тьму. Он повис на руках, но земли под ногами не почувствовал. Женщина, имени которой он так и не узнал, улыбнулась ему напоследок. Он улыбнулся в ответ, сосчитал про себя до трех и отпустил руки.

Бряк! Боль прошила ноги, и он повалился на бок. Взглянув наверх, он увидел женщину, закрывающую люк. Это привело его в чувство: теперь они оба могут рассчитывать только на себя. Он встал и ощупал ноги: одну лодыжку он слегка подвернул и, похоже, повредил мышцы обеих голеней. Наверху заскрежетало, потом грохнуло, и он остался в полной темноте. Надо поскорее выбираться отсюда.

Туннель усеивали обломки трухлявого дерева – они трещали под ногами на каждом шагу. Потолок был Джеку по плечо, и идти приходилось согнувшись. Спину, и без того уже намятую пивным бочонком, ломило немилосердно. Вытянув перед собой руки, Джек продвигался быстро, как мог. Он думал только об одном: о Тариссе, которая ждет его у выхода.

Туннель, шедший сначала слегка под уклон, понемногу выровнялся. Никогда еще Джек не бывал в такой непроглядной тьме. Шершавые крепи вдоль стен кололи руки. Остановившись перевести дух, Джек услышал за собой голоса.

Он оглянулся – в отдалении мерцал слабый свет. И тут же до него донесся страшный звук: лаяли собаки. Джек во всю прыть пустился вперед. Погоня приближалась. Дыхание жгло глотку огнем, и в боку кололо. Джек бежал и бежал, уже не вытягивая перед собой руки.

Внезапно он с размаху налетел на что-то твердое – этот удар потряс его до самого основания. Ему показалось, что все костяшки одной из рук треснули разом. Он сильно ушиб колено и подбородок. Осоловев от боли и неожиданности, Джек стал ощупывать преграду. Собачий лай слышался все ближе. Он уже видел огни факелов, колеблющиеся на бегу.

Перед ним была плотная, хорошо утрамбованная земля. Кто-то засыпал туннель. Пути вперед не было. Джек, попавший в западню, зарылся в землю пальцами.

В этот миг собаки настигли его. В панике он загородился рукой. Один пес вцепился в нее, другой – в ногу. Обуреваемые жаждой крови, они оглушительно рычали и выли. Голову Джека начало распирать изнутри. Он узнал это ощущение и порадовался ему. Собака подскочила, примериваясь к его лицу, и он отшвырнул ее кулаком. Давление нарастало, требуя выхода. Острый вкус колдовства обжег язык. Но прежде чем Джек успел выплеснуть поток наружу, что-то врезалось ему в грудь. Боль была так жестока, что он не мог вынести ее. Он посмотрел вниз – из его камзола торчало оперение стрелы. Собаки насели на него, и он лишился сознания.