Текст книги "Пятеро детей и оно"

Глава 8
Больше пекарского мальчика

– Внимание, – с торжественным видом проговорил Сирил. – У меня возникла идея.

– Что, очень болит? – усмехнулся Роберт.

– Не прикидывайся большим идиотом, чем ты есть, – осадил его старший брат.

– Замолчи, Бобс, – поддержала его Антея.

И Сирил, балансируя на краю железной бочки с водой, которая находилась на заднем дворе, где сейчас находились и они сами, с торжественным видом начал:

– Друзья! Соотечественники! Мужчины и женщины! Мы обнаружили Саммиада и высказываем ему желания. У нас были крылья. Мы были прекрасны, как ясный день. – Сирил скорчил такую рожу, будто его тошнит. – И все это обернулось для нас достаточно мерзко. У нас были богатство и замок. Мы попали в дикую и глупейшую передрягу с цыганами и Ягненочком. Ни одно из наших желаний нам пока ничего не прибавило. Мы просто топчемся на месте.

– Зато с нами произошло много всякого-разного, – возразил Роберт. – По-моему, тоже некисло.

– Просто всякого-разного мало, – продолжил Сирил. – Надо, чтобы происходило правильное и хорошее. Я вот тут подумал…

– Глядите-ка, он и думать, оказывается, умеет, – прошептал Роберт.

– В тишине, как это называется, какой-то там ночи, – то ли не расслышал, то ли не удостоил внимания его реплику Сирил. – Ну, в общем, я в тишине этой самой ночи подумал, и меня осенило. Вот, например, у вас вдруг спрашивают на уроке истории какую-то дату. Вы ее вроде прекрасно знаете, но в этот момент вдруг забыли. То же самое, леди и джентльмены, происходит у нас с желаниями. Пока мы живем здесь, как все обычные люди, у нас в головах постоянно возникает множество очень хороших вещей, которые можно бы пожелать.

– Да-а, да-а, – скептически покачал головой Роберт.

– Сколь бы глупым не был желающий, – смерил его выразительным взглядом Сирил. – Вот даже наш Роберт вполне способен придумать хорошее, настоящее и полезное желание, если только не начнет специально напрягать свои бедные маленькие мозги и силиться прямо в один момент что-то такое изобрести. Замолчи, Бобс, – увидал он, что брат изготовился для ответа. – Иначе собьешь меня с мысли.

Бой, немедленно развернувшийся на бортике бочки, полной воды, бесспорно, занятие увлекательное, но очень мокрое. Когда он наконец завершился и братьев частично высушили, Антея сказала:

– Ты, Бобс, это первый начал и свою честь отстоял. Можно теперь, чтобы Сирил договорил? Иначе у нас все утро пропадет зря.

– Если Бобс согласен на мир, то я тоже согласен, – решил первым проявить благородство Сирил, выжимавший воду из пиджака.

– Тогда мир, – буркнул Роберт. – Только у меня теперь шишка под глазом размером с крикетный мяч.

Антея с заботливым видом протянула ему серый носовой платок, и он тут же принялся смачивать им боевые раны.

– Ну же, Сирил, – поторопила старшего брата она.

– В общем, я предлагаю нам сейчас просто во что-то сыграть. В разбойников, крепость, солдат. В любую из наших прежних игр. Потому что как только мы отвлечемся и перестанем ломать головы над правильным и полезным желанием, оно придумается само.

Идея была поддержана. Играть решили в разбойников.

– Не хуже, чем все другое, – без особой радости проговорила Джейн.

Роберта тоже сперва роль разбойника увлекла серединка-наполовинку. Но потом Антея одолжила у Марты платок в красный горошек, в котором егерь принес ей утром грибы, и по-разбойничьи повязала им голову младшего брата, после чего тот себя ощутил настоящим героем, раненным при спасении жизни главаря, и заметно приободрился.

Все, разумеется, вооружились. Луки и стрелы висели у них за спинами и выглядели превосходно. Зонтики и крикетные молотки, заткнутые за пояса, тоже весьма впечатлили. Любой мог сразу понять, что с такой грозной шайкой шутить не следует. Шляпы из белого хлопка, которые в этот летний сезон носили мужчины, тоже приобрели вполне разбойничий вид после того, как в них было воткнуто несколько индюшачьих перьев. Тележку Ягненочка с надписью «Почта» покрыли скатертью в красно-синюю клетку, и она превратилась в замечательную повозку для добычи, чему совершенно не помешал мирно заснувший в ней сам Ягненочек.

Экипированная столь основательным образом, наша грозная шайка вышла на большую дорогу, которая в данном случае вела к гравийному карьеру.

– Нам следует находиться поблизости от Саммиада, – объяснил всем выбор маршрута Сирил. – Как только кому-то из нас придет в голову что-нибудь путное, сразу же сможем и пожелать.

Разумеется, это прекрасно – выбрать игру в разбойников, или в шахтеров, или в пинг-понг, или во что-то еще такое же увлекательное. Только вот очень трудно увлечься ей всей душой, если вас за ближайшим углом ожидает волшебное исполнение, чего только ни пожелаете, а вам совершенно не удается придумать, что пожелать.

Игра в разбойников развивалась ужасно вяло. Каждый из членов шайки вдруг начал подозревать, что остальные как бы не с ним. И все по этому поводу высказали свое крайне нелицеприятное мнение. Трудно сказать, чем в результате бы кончился этот обмен любезностями, не появись в этот самый момент на дороге мальчик-посыльный из лавки пекаря, несший в руках корзинку со свежими батонами хлеба.

Такой потрясающий шанс разбойничья шайка, конечно же, упустить не могла.

– Стой и сдавайся! – крикнул мальчику Сирил.

– Кошелек или жизнь, – мигом подхватил Роберт.

Они встали по обе стороны от пекарского мальчика, но он, к сожалению, в силу каких-то неясных причин духом игры не проникся. Тут стоит еще заметить, что этот пекарский мальчик был весьма крупных размеров.

– Эй вы, отвалите, – презрительно бросил он им в ответ и самым неуважительным образом расшвырял разбойников в разные стороны.

Роберт набросил на него лассо, сооруженное из прыгалок Джейн, которое почему-то вместо того, чтобы обвить противнику плечи, опутало ему ноги. Пекарский мальчик рухнул на землю. Корзинка его опрокинулась. Свежий прекрасный хлеб рассыпался из нее наружу и запрыгал по присыпанной меловой пылью дороге.

Девочки принялись собирать его, а Роберт и пекарский мальчик сошлись лицом к лицу в настоящем мужском поединке, Сирил со всей внимательностью отслеживал, чтобы противники вели себя честно, а прыгалки с таким упорством обвивались вокруг ног дуэлянтов, словно решили выступить в роли миротворцев. Увы, она удалась им плохо. Деревянные ручки, взлетая вверх, лупили лодыжки и икры противников совсем не по-миротворчески.

Может быть, мне и не стоило описывать целых две драки в одной и той же главе, но что поделаешь. Такой уж выдался день. Сами ведь знаете: случаются дни, когда конфликты возникают словно сами собой, совершенно противореча вашим мирным намерениям. Будь я автором приключенческих повестей, наподобие тех, что в юные мои годы публиковал журнал «Мальчики Англии», вы бы, наверное, получили красочное и детальное описание этой битвы. Но лично я описать ее не могу, ибо просто не вижу, что происходит в подобных случаях. Даже если дерутся собаки. И, конечно же, будь я одним из авторов «Мальчиков Англии», Роберт бы непременно выиграл эту схватку. Но у меня, как у Джорджа Вашингтона, который, изрезав в детстве ножом вишневое дерево, честно признался отцу в содеянном, язык не поворачивается сказать неправду. Тем более речь-то идет не о дереве, а о схватке. Поэтому говорю вам со всей откровенностью: Роберта сильно побили. Второй раз за день.

Пекарский мальчик поставил ему фингал под вторым глазом и, не имея даже малейшего представления о законах честного поединка и истинно джентльменских манерах, выдрал ему клок волос, а в довершение ко всему пнул еще и в колено. Роберт потом много раз повторял, что если бы девочки не мешали, этот мясник от него бы живым не ушел. Только я в этом не слишком уверена. Словом, случилось то, что случилось. Исход, разумеется, крайне болезненный для каждого уважающего себя мальчика.

Сирил уже снимал пиджачок, собираясь ринуться на защиту брата, когда Джейн обвила его ноги руками и с громким рыданием возопила:

– Не надо! Не надо. Иначе он тебя тоже побьет!

Вы, конечно, легко себе представляете, насколько польстило Роберту ее «тоже». Но даже это было совершеннейшей ерундой в сравнении с теми чувствами, которые охватили его, когда Антея бросилась между ним и пекарским мальчиком, обхватила сего нечестного и морально низкого драчуна за пояс и начала его уговаривать со слезами:

– О, пожалуйста, не бей больше моего брата! Он ведь не хотел ничего плохого. Это была лишь игра. Уверена, что ему сейчас очень стыдно.

Понимаете, как это было нечестно и несправедливо по отношению к Роберту. Ведь если бы пекарский мальчик имел хоть какое-то представление о благородстве и чести и внял униженной просьбе Антеи и ее извинениям, Роберт, как человек чести, лишился бы права свести с ним в будущем счеты. Впрочем, испытывай он и впрямь подобные опасения, они бы тут же развеялись в прах. Сердце пекарского мальчика было чуждо малейшего благородства. Бесцеремонно пихнув Антею, он пинками под зад погнал Роберта по дороге, сопровождая грубые свои действия столь же грубыми выражениями. В таком вот режиме оба достигли гравийного карьера, где этот циничный противник приземлил Роберта на груду песка со словами:

– Я научу тебя правильной жизни, паразит ты такой!

На этом он, видимо, счел свою миссию выполненной и отправился собирать батоны в корзину.

Ноги Сирила все это время по-прежнему пребывали в цепких объятиях Джейн, и он не мог даже сдвинуться с места без риска причинить ей боль. Пекарский мальчик удалялся от них. Лицо его было наглым, вспотевшим и красным, а уста извергали грубые оскорбления, в которых никто бы не обнаружил даже намека на изящество речи. Обозвав напоследок нашу компанию «пачкой глупых идиотов», он исчез за углом.

Джейн ослабила хватку. Сирил с молчаливым достоинством двинулся к Роберту. Девочки, громко рыдая, последовали за ним. Все плюхнулись на песок рядом с поверженным дуэлянтом, и никто сейчас не был счастлив. Роберт всхлипывал. В основном от ярости. Конечно, я знаю, что истинно героическим мальчикам полагается выходить из схватки с сухими глазами. Но ведь они всегда побеждают, а с Робертом этого не случилось.

Сирил злился на Джейн. Роберта привел в ярость поступок Антеи. Девочки были убеждены в своей правоте и расстраивались из-за того, что мальчики на них злятся. Объединяло нашу компанию в этот момент лишь одно: никто из них не был доволен пекарским мальчиком. В карьере повисла, как любят выражаться французские писатели, «тишина, насыщенная эмоциями».

Роберт зарылся ботинками и руками в песок, словно бы заземляя ярость, и свирепо проговорил:

– Пусть только дождется, когда я вырасту. Зверь. Трусливое млекопитающее. Ненавижу. Делов-то всего, что он пока больше меня. Ну уж я ему отплачу.

– Вообще-то ты первый начал, – имела бестактность заметить Джейн.

– Сам знаю, – огрызнулся он. – Но я притворялся, а он меня пнул. Полюбуйся.

Роберт опустил вниз гольф, обнажив лилово-красный синяк на лодыжке.

– Мне бы только хотелось стать больше, чем он. Вот и все.

Он вновь зарыл пальцы в песок и тут же подпрыгнул, потому что пальцы его коснулись чего-то пушистого, и это, конечно же, был Саммиад.

– Ожидавший очередной возможности выставить нас глупцами, – как позже отметил Сирил.

И, разумеется, желание, которое с такой страстью высказал Роберт, немедленно воплотилось. Он стал гораздо больше, чем пекарский мальчик. Но не просто гораздо больше, а намного-намного больше.

Он сделался даже больше огромного полицейского, стоявшего раньше на их перекрестке. Того самого, который всегда так по-доброму помогал старым леди перейти улицу. А ведь это был самый большой человек, которого я когда-либо видела. Большой человек с большим сердцем, называют часто таких. Но и он показался бы вам совершенным малявкой в сравнении с тем, во что превратился Роберт.

Ни у кого из детей в карманах не оказалось линейки, и точно измерить его они не могли. Но даже и на глазок можно было с полной уверенностью сказать, что он стал гораздо выше их папы, если бы тот взобрался на голову их маме, хотя, совершенно убеждена, этот достойный джентльмен никогда бы себе не позволил такого. Ростом Роберт достиг не меньше трех метров и в ширину раздался вполне соответственно человеку такой длины. К счастью, его костюмчик подрос вместе с ним, и огромный приспущенный гольф обнажал гигантский синяк на его лодыжке, а щеки его увлажняли еще не успевшие высохнуть огромные слезы ярости.

Он выглядел столь изумленным, а костюмчик с короткими брючками и школьный воротничок смотрелись теперь на нем до того нелепо, что остальные невольно прыснули.

– Саммиад снова нас сделал, – констатировал Сирил.

– Не нас, а меня, – внес уточнение Роберт. – И если бы у тебя была хоть чуточка совести, ты бы постарался, чтобы он и с тобой то же самое сотворил. Тогда бы, наверное, тебе стало ясно, как я по-дурацки сейчас себя чувствую.

– Мне, чтобы это понять, совершенно не надо таким, как ты, становиться, – ответил брат. – И без этого все прекрасно вижу.

– Ой, прекрати! – вмешалась Антея. – Прямо не знаю, мальчики, что с вами сегодня случилось. Неужели ты, Сирил, не чувствуешь, как нашему бедному старине Бобсу паршиво быть в одиночестве на такой вышине? Вот и давайте играть по-честному. Попросим у Саммиада исполнить еще желание. И, если он согласится, станем все одинакового размера. Так, по-моему, будет вполне справедливо.

Сирил и Джейн без восторга, но согласились. А вот Саммиад, когда они откопали его, уперся.

– Ни за что! – потирая лицо ногами, сердито отрезал он. – Роберт до возмущения агрессивен и груб. Считаю, ему на пользу побыть до заката неправильного размера. Он выкопал меня мокрыми руками. Непростительная беспардонность! Я едва не намок от его мокрых пальцев. Дикарь неотесанный. Да у мальчиков каменного века и то головы лучше работали.

У Роберта в тот момент действительно были мокрые руки… От слез.

– Прочь, и оставьте меня в покое, – продолжал рассерженный Саммиад. – Не пойму, отчего вы не можете пожелать хоть что-то разумное. Еду, например, или вкусные напитки, или хорошие манеры и характеры. Не желаю сегодня вас больше видеть.

Он все это чуть ли не прорычал, яростно потрясая усиками. А затем повернулся к ним оскорбленной мохнатой спиной. После этого даже Антее, самой оптимистичной из всей компании, стало ясно: дальнейшие уговоры бессмысленны.

Саммиад зарылся в песок. Сирил и девочки повернулись к огромному Роберту.

– Ну, что теперь будем делать? – хором осведомились они.

– Сперва хочу разобраться с этим пекарским мальчиком, – ответил им Роберт. – Думаю, мне удастся поймать его в конце дороги.

– Не очень-то хорошо бить тех, кто меньше тебя, старина, – назидательно произнес Сирил.

– С чего ты решил, что я его бить собираюсь? – удивленно глянул на него Роберт. – То есть вообще-то мне следовало бы его убить, но я просто намерен его заставить кое о чем задуматься. Чтобы помнил потом всю жизнь. Только сперва мне нужно подтянуть гольф.

Он подтянул до колена гольф толщиной и длиной с чехол на диванном валике и двинулся вперед по дороге. Шаги у него теперь были такие огромные, что ему ничего не стоило одолеть расстояние до подножья холма, по которому как раз в тот момент спускался с пустой корзиной в руке пекарский мальчик. Он должен был встретиться здесь с хозяином, развозившим в повозке хлеб по придорожным коттеджам, чтобы с ним вместе доехать до пекарни.

Роберт, присев за стогом во дворе фермы, терпеливо ждал приближения недруга. Тот, залихватски посвистывая, двигался прямо к нему. Роберт выскочил из укрытия и вцепился гигантской рукой в его воротник.

– А теперь, – начал он, и голос его звучал вчетверо громче обычного, так же как сил прибавилось вчетверо, – я буду тебя отучать расправляться с теми, кто меньше тебя.

И, подняв пекарского мальчика, он усадил его на вершину стога, возвышавшегося над землей не меньше чем метров на пять, сам же уселся на крышу коровника, откуда прямо и откровенно высказал все, что думал о его умственных и моральных качествах, а некоторые выражения даже повторил дважды.

– Спускать отсюда тебя не буду, сам это делай, как хочешь, – в заключение произнес он и ушел.

Как уж там этот пекарский мальчик спускался, не знаю, но факт тот, что повозку хозяина он пропустил, когда же с большим опозданием добрался все-таки до пекарни, ему устроили изрядную выволочку. С одной стороны, я, конечно, ему сочувствую, но с другой – понимаю, что его было просто необходимо каким-то образом проучить. Английским мальчикам ведь и впрямь не пристало драться ногами. Они должны это делать только на кулаках.

Пекарский мальчик пытался себе в оправдание рассказать историю про «одного там на улице», которого сначала побил, а потом он превратился в гиганта, ростом не меньше чем с церковь, но хозяин, конечно, ему не поверил и только сильней разозлился. День спустя многие в это поверили, но для пекарского мальчика поезд уже ушел.

Вернувшись домой, Роберт встретился с остальными в саду. Антея очень предусмотрительно попросила у Марты разрешения сегодня им там пообедать. Столовая-то у них была достаточно маленькая, и Роберту с его нынешними параметрами пришлось бы в ней туго.

Ягненочек, мирно проспавший все утро в своей тележке, дома проснулся и начал чихать. Марта тут же заявила, что у него начинается насморк, и забрала его в дом.

– И, я полагаю, для нас это очень правильное решение, – отметил Сирил. – Если бы он тебя, Бобс, увидел в таком размере, то разорался бы на весь дом.

Роберт, как мог бы выразиться какой-нибудь продавец тканей, сейчас был решительно вне мальчиковых размеров. Ему даже не потребовалось открывать железную калитку, ведущую в сад перед домом. Он просто спокойно через нее перешагнул.

Марта, естественно, никаких изменений в нем не заметила, и когда принесла обед, состоящий из холодного мяса, печеной картошки и пудинга со сливовой подливой, положила ему на тарелки столько же, сколько обычно. Но он-то теперь был в несколько раз больше себя обычного, и, конечно же, порции показались ему просто крохотными.

Роберт мигом все это проглотил и с голодным стоном потребовал хлеба. Но Марта осталась глуха к его просьбе. Ей было некогда. К ней по пути на ярмарку в Бененхерсте собирался заехать егерь, и она торопилась как следует приодеться к моменту его прибытия.

– Как я хотел бы тоже пойти на ярмарку, – сказал Роберт.

– Нельзя тебе никуда ходить в таком диком размере, – решительно запротестовал Сирил.

– Почему? – удивился Роберт. – На ярмарках, между прочим, всегда показывают великанов, и они даже больше меня.

– Нет, и хватит об этом, – принялся было вновь за свое Сирил, но Антея вдруг выкрикнула такое громкое и неожиданное «ой!», что братья принялись дружно ее колотить по спине, решив, что она подавилась сливовой косточкой.

– Нет, – ответила она им, едва дыша от стучания по спине. – Это не сливовая косточка, а идея. Давайте действительно отведем Бобса на ярмарку и будем там брать за его показ деньги. Хоть какая-то польза от Саммиада.

– Отведем Бобса на ярмарку, – передразнил ее тот с высоты своего гигантского роста. – Скорее уж это я вас туда отведу.

Идея всем, кроме Роберта, очень понравилась, сестры и брат начали дружно его убеждать, и, когда ему предложили двойную долю от всего, что удастся выручить, он согласился. В каретном сарае стояла старая маленькая коляска, под названием экипаж для гувернантки. И так как детям хотелось как можно скорее добраться до ярмарки, они решили, что она будет им очень кстати.

Роберт впрягся в нее, остальные уселись внутрь, и он гигантскими шагами повлек их к цели. Ему это было теперь не труднее, чем утром катить Ягненочка в тележке с надписью «Почта». Ну, а Ягненочек со своим разыгравшимся насморком, конечно, остался дома.

Когда вас в экипаже для гувернантки везет не пони, а человек-гигант – это поистине странное и захватывающее ощущение. Поездка всем очень пришлась по душе, кроме Роберта и еще нескольких человек, которые встретились им на пути. Они, по достаточно точным словам Антеи, «прямо как шли, так и остолбенели», что, впрочем, ни в коей мере не помешало детям благополучно добраться до Бененхерста. Роберт укрылся в каком-то пустом сарае, а остальные направились на территорию ярмарки.

Там были качели, гудящая веселые мелодии и сверкающая огнями карусель, тир и павильон, где сбивают кокосовые орехи на выигрыш. Сирилу очень хотелось заполучить такой или хоть побороться за это, но он превозмог себя и проследовал вместе с сестрами к женщине, заряжающей маленькие ружья возле мишени из ряда бутылок, подвешенных на веревках перед холстом.

– Ну, маленький джентльмен, – улыбнулась она. – Коли желаете, пенни за выстрел.

– Нет, спасибо, – с важным видом покачал головой Сирил. – Мы здесь по делу, а не развлекаться. Кто у вас здесь хозяин?

– Че-его? – вытаращилась женщина.

– Хозяин. Начальник. Босс этого шоу, – пояснил Сирил.

– Тогда вон тама, – указала она на мужчину в грязном льняном пиджаке, дрыхнувшего на солнцепеке. – Токмо я вам не особо рекомендую его будить. Характер-то у него сложный. Особо в такие вот жаркие дни. Лучше б вам погодить в ожидании, пока он сам глаза продерет.

– У меня очень важное дело, – принялся объяснять Сирил. – И очень для него выгодное. Уверен, ему станет жалко, если мы с этим уйдем к кому-то другому.

– Ну, если это касается денег и вы не шутите, – проявила гораздо больше внимания женщина. – Об чем у вас речь-то?

– О великане, – коротко бросил Сирил.

– Ну, точно шутите, – погас мелькнувший было огонь в глазах женщины.

– Пойдемте, и сами увидите, – вмешалась Антея.

Женщина с сомнением повела головой, затем окликнула ободранную девчонку в полосатых чулках и коричневом платье, из-под подола которого выглядывала очень грязная нижняя юбка, и, велев ей приглядеть за тиром, сказала:

– Ну, ладно. Только по-скорому. Но коли шутки решили шутить, лучше уж сразу признайтесь. Я-то, может, и мягкая, как молоко, а вот у Билла-то моего характер…

Антея первой пошла к сараю. Джейн, Сирил и женщина последовали за ней.

– Сейчас вы увидите настоящего великана, – объявила она. – Это гигантский мальчик из Норфолка, где живем мы с сестрой и наш брат, – указала она на Сирила. – Мы сразу не повели его прямо на ярмарку, потому что все на него начинают тут же таращиться и впадать в столбняк. Зато вы можете его показывать им за деньги. Если заплатите нам, мы согласны. Но только придется вам заплатить нам достаточно много, потому что мы обещали ему двойную долю от всего заработанного.

Женщина что-то тихо и быстро забормотала. Дети расслышали «чокнутая», «мозги набекрень» и «крыша у некоторых-иных едет так, что только держись», хотя и не очень-то поняли, какой смысл она во все это вкладывала. Но когда она цепко схватила Антею за руку, та невольно задумалась, что если Роберт успел куда-то уйти или вернуться к прежним своим размерам, их явно ждут крупные неприятности. Правда, она почти тут же и успокоилась. Ведь дары песчаного эльфа, даже самые каверзные, ни разу еще не исчезли прежде заката. А Роберт бы в своем нынешнем виде нипочем не решился куда-то уйти один.

Открыв дверь сарая, Сирил позвал:

– Эй, Роберт!

Сено заворошилось. Роберт принялся выбираться наружу. Сперва на поверхности появилась ладонь, затем вся рука, затем ступня в гигантском ботинке, затем нога целиком.

Увидев руку, женщина вскрикнула:

– Ой!

Ногу встретила восклицанием:

– Ну ничего себе!

Когда же, неспешно и тяжело, на поверхности показалось его огромное тело, она шумно втянула воздух и принялась говорить много таких удивительных разностей, в сравнении с которыми «чтоб меня», «чокнутая», «мозги набекрень» и «крыша у некоторых-иных едет так, что только держись» показались детям простыми, милыми, ласковыми и понятными словами.

– Ну, и сколько ж вы за него хотите? – наконец перешла она на нормальный язык. – Даю что угодно в пределах разумного. Мы ему сконстролим специальный фургон. Да я даже знаю, где такой есть. Так что лучше подержанный купим. В нем прежде слоненка возили, да он уже помер. Так что этому вашему ровненько подойдет. Ну, называйте цену. Он ведь у вас, видать, добрый, да? Они, великаны-то эти, обычно спокойные. Правда, столь крупного не видала еще. Ну, чего там дальше тянуть. Называйте цену. Мы ему и кровать, как у герцога, обеспечим, и еду, и одежду. Он ведь башкой-то у вас точно тронутый, иначе нужны бы вы ему были его водить. Ну, сколько денег, вас спрашиваю?

– Вам бы об этом лучше спросить не их, а меня, – вмешался в беседу Роберт. – И башкой я не больше тронутый, чем вы сами. А представление вам сегодня могу устроить за… – Он умолк, набираясь решимости назвать сумму, которая представлялась ему огромной, и выпалил: – Пятнадцать шиллингов.

– Пойдет, – с такой скоростью согласилась женщина, что Роберту стало ясно: продешевил, мог бы запросто попросить как минимум тридцать.

– Пошли-ка теперича к моему Биллу, – заторопила женщина. – Условишься с ним о цене за сезон. До двух фунтов в неделю начнешь заколачивать, парень. Только ты, знаешь, покамест-то как-нибудь съежься, чтоб задарма народу в глаза не бросаться.

Но как он ни пригибался, за ним все равно немедленно собралась толпа, во главе которой он и ступил на затоптанный луг, где раскинулась ярмарка, и прошествовал по пожухшей пыльной траве к самому крупному павильону.

Роберт, с трудом протиснувшись в дверь, скрылся внутри, а женщина побежала за своим Биллом, который и оказался мужчиной, самозабвенно храпевшим на солнцепеке. Когда его разбудили, он совершенно не выказал радости. Сирил, подглядывавший сквозь дырку в брезентовой стене павильона, видел его перекосившееся от злобы лицо. Резко сев на траве, Билл потряс всклокоченной головой и занес над женщиной увесисто-агрессивный кулак. Она что-то быстро проговорила ему. До Сирила донеслись слова «чистая правда» и «коль прямо сейчас подойдешь, так счастливый билет свой вытащишь», после чего он, так же как Роберт, понял: с пятнадцатью шиллингами они явно продешевили.

Билл на неверных ногах прошаркал к палатке. Оказавшись внутри и увидев немыслимые параметры Роберта, он сипло воскликнул:

– Ежик малиновый! – после чего произнес еще много разнообразных слов, а затем извлек из кармана своего белого, но изрядно запачканного пиджака пятнадцать шиллингов медными монетами и шестипенсовиками и протянул их Роберту. – Вот сегодня закончится представление, и условимся, сколько в дальнейшем получать будешь, – с сиплой радушностью перешел к делу он. – Как говорится, утка к обеду есть, хозяин доволен. Бьюсь об заклад, у тебя с нами будет такая счастливая жизнь, что никуда уйти не захочется. Петь-то умеешь? Или сплясать там что?

– Не сегодня, – ответил Роберт, мысленно отвергая возникшую было идею спеть любимую мамину песню «Однажды майским вечером».

– Кликни-ка Леви, – повернулся к женщине Билл. – Пусть снимет его для афиши. И в шатре приберись. Занавес сооруди хоть какой-нибудь. Жаль, у нас нет трико ему по размеру. Ну, к концу-то недели сделаем. Молодой человек, – опять повернулся он к Роберту. – Твое блестящее будущее в наших надежных руках. Правильно, что ко мне обратился, а не к таким, о ком я много чего могу тебе рассказать. Знакомы мне личности, которые бьют своих великанов и впроголодь держат. Так что уж прямо скажу: повезло тебе, парень, неслыханно. Я же тихий, как агнец. Пальцем тебя не трону.

– Ну, этого я не боюсь, – глянул на агнца Роберт.

Распрямиться в этом шатре он не мог и сидел на корточках, но даже в таком положении был много выше всех остальных.

– Вот только я что-то проголодался, – продолжил он. – Мне обязательно нужно поесть перед представлением.

– Эй, Бекка, – немедленно просипел агнец Билл. – Собери-ка ему на стол самое наилучшее.

Мужчина и женщина чуть пошептались, но до того тихо, что дети услышали только: «Вечером и бегом» и «Завтра же первым делом». А потом Бекка отправилась за едой.

«Самым наилучшим» оказались всего лишь хлеб и сыр, но огромный оголодавший Роберт, которого ни в малейшей степени не насытили скудные Мартины порции за обедом, обрадовался и этому. Пока он ел, хозяин выставил часовых вокруг павильона, которым было строжайше указано немедленно поднимать тревогу, если Роберту вдруг взбредет на ум по-тихому смыться с пятнадцатью шиллингами в кармане.

– Как будто мы нечестные, – возмутилась Антея, едва до нее дошло, зачем выставлен этот пост.

И началась весьма странная, но весьма замечательная часть дня.

Билл был совершенно не агнцем, но дело свое знал крепко. Вскоре из павильона вынесли стереоскопы, в глазки которых можно было, купив билет, полюбоваться вполне натуральными видами природы. Освобожденное пространство для публики отгородили от великана занавесом из красно-черного ковра. А Билл, встав на помост возле входа, произнес речь.

Это была отличная речь. Начал оратор с того, что ему выпала высочайшая честь представить почтенной публике человека, который приходится старшим сыном императору Сан-Франциско, но был вынужден из-за несчастной любви к герцогине островов Фиджи покинуть родные края и найти убежище в Англии – стране свободы, где свобода – право каждого человека вне зависимости от его размера.

Покончив с речью, мистер Билл уведомил почтеннейшую публику, что первые двадцать человек, подошедшие к павильону, смогут увидеть принца-великана всего за три пенса с каждого.

– После этого, – продолжил он, – цена будет повышена. На сколько, пока не знаю. Так что желающим получить выгоду рекомендую поторопиться.

Молодой человек, решивший развлечь возлюбленную, у которой как раз сегодня был выходной, первым вышел вперед. Сегодня он мелочиться не станет и поведет себя как наследный принц. Деньги? Да не проблема, если его девушка хочет посмотреть на великана. Пусть даже за это придется отдать три пенса, когда остальные развлечения здесь обходятся всего в один.

Кусок брезента, закрывающий вход в палатку, был поднят. Парочку пропустили внутрь. Девушка исторгла оглушительный вопль. Билл с сияющим видом хлопнул себя по колену.

– Считай, она нам рекламу сделала, – шепнул он Бекке.

И он не преувеличивал. Едва девушка появилась на улице с землисто-бледным лицом и дрожа всем телом, вокруг немедленно начала собираться толпа.

– Ну, и как это было? – поинтересовался судебный пристав.

– Ох, до того ужасно, что вы даже и не поверите, – отвечала она. – Размером с сарай и весь прям такой яростный! У меня аж кровь застыла во всех костях. Ни за что нельзя пропустить такого хорошего впечатления!

За ярость наивная девушка приняла конвульсии Роберта, который корчился от душившего его хохота. Впрочем, вскоре ему уже стало совсем не весело, и ближе к заходу солнца он уже чуть не плакал от страшной усталости и желания спать. А люди все шли и шли – по одному, по двое, по трое, и ему приходилось одним отвечать на рукопожатия, а от других и вовсе сносить тычки, щипки и толчки, с помощью которых они убеждались, что великан настоящий.