Текст книги "Истина"

– Послушайте, Росс, – заместитель директора закрыл папку, – тут материала на целый роман в духе Ирвина Уоллеса. Потрясающая история. Этот человек нам достался от абвера.

– Вернее, от службы генерала Гелена.

– Но как вы его нашли?

– Нашел его наш консультант Рискевич, он его и вербовал когда-то.

– Каким образом нашел?

– Консультант сидит на изучении русской прессы. Случайно в журнале наткнулся на его фотографию.

– Но в заключении «Зондерштаба-Р» написано, что этот человек погиб при бомбежке леса!

– Как видите, чудом остался жив.

– Действительно чудо. Там, в Москве, это серьезно?

– Очень.

– Готовьте его переброску, Росс. Во-первых, он много знает. Во-вторых, нам необходим солидный консультант по экономике Варшавского пакта. В-третьих, это идеологическая атака. Известный русский ученый видит, предсказывает крах новой экономической программы красных. Вы можете его вывезти?

– Да. Через несколько дней он едет на совещание в Софию. Там мы передаем ему документы на имя коммерсанта из Западной Германии, и он на машине уходит в Грецию.

– Прекрасно, Росс. Помните, этот человек нам очень нужен.

Ночные звонки телефона всегда неприятны. Они звучат как предвестники несчастья и кажутся длинными и резкими. Особенно если в квартире ты один.

Казаринову казалось, что телефон дребезжит на одной длинной и неприятной ноте. И пока, шлепая босыми ногами по паркету, он бежал к нему, сон окончательно пропал.

– Да! – крикнул он в трубку.

– Подполковник Казаринов?

– Да.

Голос на том конце трубки был служебно сух, а это значит, звонили с работы, ничего не случилось с детьми и мама здорова, а служба, она и есть служба.

– Дежурный по управлению Столяров беспокоит.

– Слушаю вас.

– Машина вышла, спускайтесь.

– Понял.

Казаринов положил трубку, посмотрел на часы – 2.44.

Значит, что-то произошло. Не так уж часто офицеров контрразведки поднимают ночными звонками.

Прямо напротив окна квартиры висела огромная луна, похожая на кусок сыра. Свет ее заливал комнаты, и поэтому полиэтиленовые чехлы, которыми жена накрыла мягкую мебель, горели отраженной желтизной. И было в этом нечто таинственное, загадочное, страшноватое. Светящиеся стулья в ночной комнате. Прекрасный сюжет для старика Хичкока, с его фильмами ужасов.

Казаринов зажег свет, и ощущение нереальности исчезло. Была обыкновенная комната – со стульями, диваном и даже столом, покрытыми полиэтиленовыми накидками. Жена и мать придерживались твердых правил: перед отъездом на дачу снимать ковры, плотно укрывать мебель.

Казаринов пошел в ванную, побрился, принял душ. Одеваясь и укладывая бритвенные принадлежности в портфель – все остальное он уложил вчера, – он восстанавливал в памяти минувший день.

…В 14.20 его вызвали к генералу. Это не было для него неожиданностью, потому что два дня назад его отделение закончило дело по розыску некоего Тимофеева, бывшего карателя. Его нашли в небольшом таежном поселке под Благовещенском. Тимофеев вышел на пенсию и собирался дожить свой век в тиши, пользуясь всеми преимуществами ветерана труда.

Фамилия у него, вполне естественно, была другая, биография вполне подходящая. Как он понял, что за ним пришли, неясно до сих пор. Видимо, всю жизнь ждал этого и боялся. Молоденький участковый совершил ошибку, и Тимофеев два часа отстреливался из охотничьей трехстволки. Казаринову пришлось прыгать в окно дома под противный визг картечи над головой и возиться с Тимофеевым, который был хоть и немолод, но крепок.

Теперь, направляясь к знакомому кабинету, он думал о том, что генерал, дочитав дело, обязательно укажет на эту стрельбу как на серьезное упущение. А оно действительно было. Позволили этой сволочи стрелять в поселке средь бела дня. Хорошо, что обошлось без жертв.

Что случилось бы тогда, Казаринов даже думать не хотел, прекрасно понимая последствия. Он работал в контрразведке семнадцать лет. Принимал участие в самых различных операциях и искренне считал, что его работа обязана проходить незаметно для окружающих. Не должна нарушать привычного ритма жизни людей.

Генерал сидел на диване, просматривая книгу. Он встал, протянул руку:

– Как здоровье, Евгений Николаевич?

Казаринов сразу же почувствовал некий подтекст в вопросе начальника.

– Пока не жалуюсь, Александр Дмитриевич. Взглянув на подчиненного, генерал усмехнулся:

– Судя по слухам, которые доходили до меня из таежных районов, у вас нет основания обижаться на здоровье.

– Товарищ генерал…

– Об этом потом, Евгений Николаевич. Сейчас о главном. Садитесь. Вы, кажется, курить бросили, поэтому не предлагаю.

Казаринов сел. Генерал возглавил их подразделение около года назад. Ему только-только исполнилось пятьдесят лет, но до этого Некрасов долго работал на весьма сложных и даже опасных участках.

Генеральские погоны Александр Дмитриевич получил недавно. Казаринову импонировало, что Некрасов в общем-то прошел тот же путь, что и он сам. Служба на границе, потом высшее училище, работа в контрразведке. Кроме того, Александр Дмитриевич заочно окончил исторический факультет МГУ и был человеком весьма образованным, разносторонним.

Однажды, зайдя в кабинет Казаринова, генерал застал там молодого сотрудника – старшего лейтенанта Волкова и, закончив с делами, словно случайно, завел разговор о новинках литературных журналов. Смутившись, Волков сказал, что редко читает прозу.

– Напрасно, – улыбнулся Некрасов, – наша работа предполагает психологическое изучение личности. Она немыслима без знания современной науки, литературы, политики. Надо быть образованным всесторонне.

Все это импонировало Казаринову, и ему было работать с Некрасовым, может быть, и не всегда легко, но интересно.

– Евгений Николаевич, – генерал открыл сейф, достал толстую папку, – вам что-нибудь говорит имя Игорь Бурмин?

– Безусловно. Я читал его книги и статьи, видел автора в какой-то телепередаче, смотрел два его документальных фильма. Несколько дней назад с сожалением прочел некролог о его смерти.

– Его застрелили. Шесть дней назад. Из японского пистолета «намбу». Судя по техническим характеристикам, оружие то же самое, что используют некоторые спецслужбы. Но пока это предположение: похожими пистолетами вооружены душманы.

– Вы считаете, Александр Дмитриевич, что убийцей мог быть человек, связанный со спецслужбами НАТО?

– Пока только предполагаю. Знаете, порой бывает столько совпадений, что выводы можно делать, лишь отработав все возможные версии. Но вот что любопытно. Коллеги из уголовного розыска весьма грамотно провели оперативную разработку. Они за три дня проверили все и отвергли сопутствующие версии. И как только майор Наумов вышел на реальную версию, на него было совершено покушение.

– Когда?

– Вчера в 23.56. Его сбила машина. Парень оказался тренированным, с прекрасной реакцией и сделал все возможное в этой ситуации – прыгнул на капот.

– Пострадал сильно?

– Нет, начальная скорость движения машины была невелика, его отбросило, водитель начал разворачивать автомобиль, собираясь добить Наумова, но он, теряя сознание, трижды выстрелил, причем две пули попали в скат. Машину развернуло, и это спасло Наумова.

– С ним можно поговорить?

– Пока нет. Он без сознания. Но это, Евгений Николаевич, преамбула. Основное заключается в следующем. Убийца, застреливший Бурмина, взял на даче только материалы его архива. И, как выяснили сотрудники уголовного розыска, похищено было все, связанное с последней работой писателя. Вот.

Генерал положил на стол папку. Казаринов взял ее, раскрыл, прочитал на первой странице зачеркнутый заголовок – «Место встречи Гродно».

– Бурмин вновь вернулся к военной теме, – продолжал генерал. – На этот раз он писал о гибели нашей разведгруппы в Гродно. И, думаю, нашел человека, который выдал их фашистам. Вот вкратце суть дела. Займитесь им немедленно. По городу ходит опасный враг. Он вооружен, смел, умен. Не исключена его связь со спецслужбами НАТО. Сейчас 15.20, в девятнадцать жду с предложениями.

Когда Казаринов вышел из кабинета, в приемной к нему подошел порученец генерала.

– Евгений Николаевич, Александр Дмитриевич распорядился заказать архивные дела по гродненской разведгруппе. Я это сделал. Обещали завтра представить вам.

– Спасибо.

Генерал, как всегда, работал четко, считая каждую потерянную минуту ошибкой.

Два часа Казаринов изучал дело. Действительно, майор Наумов был настоящим профессионалом. И Евгению Николаевичу захотелось немедленно увидеть этого человека. Просто увидеть, чтобы до конца понять, на кого покушался враг.

Подполковник вызвал к себе капитана Зайцева и старшего лейтенанта Головкова. Точно и коротко изложив им суть дела, сказал:

– Машина, сбившая Наумова, принадлежит инженеру-испытателю лаборатории двигателей Академии наук Калинину Льву Семеновичу, который три дня назад уехал в командировку в Саратов. Его непричастность к преступлению установлена полностью. Вас, капитан Зайцев, попрошу связаться с саратовскими коллегами, надо выяснить круг знакомых Калинина. Особое внимание обратите на тех, кто знал о его поездке. Вы, товарищ старший лейтенант, весь вчерашний день Наумова должны проследить. Где был, с кем виделся, о чем разговаривал. Докладывайте мне постоянно, в любое время.

Когда офицеры вышли, Казаринов еще раз пролистал дело. Он уже знал, что ему необходимо лететь в Петропавловск, пройти путь, на который ступил неизвестный ему майор Наумов. И обязательно увидеть этого парня, обязательно.

Казаринов вызвал машину и поехал в госпиталь МВД.

Дежурная сестра, посмотрев удостоверение, подняла трубку и позвонила врачу. Тот появился минут через десять в белом халате, майке под горло, но в форменных брюках с малиновым кантом.

Казаринов снова достал удостоверение. Врач взглянул на него, сказал:

– Он без сознания.

– Я только хотел увидеть его.

– Вы его друг?

– Нет. Я в некотором роде его преемник.

– Ну, что же, – врач задумался, – идите в палату.

– Он в очень плохом состоянии?

– Вообще, да. Но мы надеемся, что временно. У него шок. Все время бредит.

– А что он говорит?

– Имя девушки называет, потом фамилию какую-то странную, не то Хват, не то Хинтов, все время говорит об истине.

В палате был полумрак от задернутых штор, но Казаринов рассмотрел лицо человека, лежавшего на кровати, обострившееся, с рельефными скулами и запекшимися губами.

Так вот он какой, Олег Наумов!

– Все будет в порядке, – сказал врач, – дня через два.

– С ним удастся поговорить?

– Думаю, да… Он скоро придет в сознание. Опасности для жизни нет.

* * *

В этот приезд инженеру Калинину повезло. Во-первых, он устроился в гостинице «Волга» на главной улице. Во-вторых, номер был отдельным. И день складывался удачно. После обеда он был свободен, решил переодеться и отправиться на берег Волги. Есть там одно чудное место. В будний день тихое и пустынное. А езды всего ничего, на речном трамвае полчаса.

Калинин поднялся к себе на этаж, попросил ключ. Рядом с дежурной сидел молодой человек в светлой куртке.

– Вы Калинин Лев Семенович? – спросил он.

– Да.

– Я из городского управления внутренних дел. Вам надо проехать со мной. – Молодой человек достал удостоверение, раскрыл, показал Калинину.

– А что случилось? – удивился Калинин.

– Маленькая формальность.

Лев Семенович с недоумением пожал плечами.

В отделении милиции Калинину сообщили, что его машину угнали и что угонщик совершил на ней преступление.

Калинин молчал. Слова «совершил преступление» не слишком взволновали его. Главное, что машина найдена. А ремонт – это чепуха. Получит деньги по страховке, починит.

– Вы меня слушаете, Лев Семенович? – спросил подполковник.

– Да, конечно, – рассеянно ответил Калинин. В разговор вмешался человек в штатском:

– Вы, видимо, не совсем понимаете сложившуюся ситуацию. На вашей машине совершено тяжкое преступление…

– Ну, это меня не касается. Если бы милиция лучше охраняла собственность граждан, не было бы и преступлений.

– Не могу не согласиться с вами. – Человек в штатском встал, подвинул свой стул поближе к Калинину. – Но пока, как вам известно, гармоничного общества не существует, поэтому наша задача сделать все, чтобы как можно быстрее его приблизить.

Калинин молчал, он никак не мог понять, куда клонит этот человек.

– Ваше молчание я расцениваю как полное согласие. Не так ли?

– А что вам, собственно, надо? – зло спросил Калинин.

– Надо, чтобы вы перечислили всех, кто знал о вашем отъезде.

– Мой начальник отдела, секретарь, бухгалтер, директор института, его зам, мои товарищи по лаборатории, инженер Антишин и техник Самойлов.

– А соседи по дому? Калинин задумался…

После двухчасовой работы был составлен список из двадцати человек, который и отправили в Москву.

В 18.30 Казаринов был у генерала Некрасова.

– Чем порадуете, Евгений Николаевич? – Некрасов встал из-за стола, зашагал по кабинету. – Засиделся, – засмеялся он, – не могу долго, все болеть начинает. Вы, Евгений Николаевич, в теннис не играете?

– Нет, Александр Дмитриевич.

– А напрасно – прекрасная зарядка.

– Вы играете каждый день? – удивился Казаринов.

– Да. С семи до восьми. И вам советую. Ну, ладно об этом. Расскажите, как Наумов.

– Врачи говорят, дня через два придет в сознание.

– Прекрасно. Какие сведения вам удалось получить?

– Помощник Наумова капитан Прохоров рассказал, что в тот день, когда Наумова сбила машина, он практически весь день был на людях. В 20.15 у Центрального телеграфа сел в машину Химкинского райотдела.

– Почему у телеграфа, а не возле управления?

– Из управления Наумов вышел в 18.55.

– Значит, из вчерашнего дня выпал час двадцать минут. А если у Наумова было свидание с девушкой?

– Его девушка должна через два дня прилететь из Таллина.

– У неженатого молодого человека может быть еще одна девушка.

– На Наумова это не похоже.

– Так. Наумов сам попросил прислать машину к телеграфу?

– Да. Это подтвердили мне в Химкинском РОВД.

– Значит, они позвонили ему в управление…

– Он сказал им, – перебил генерала Казаринов, – что должен на некоторое время уйти по делу, и попросил прислать машину к телеграфу.

– Вероятно, он решал свои вопросы где-то совсем рядом с управлением и телеграфом.

– Мы проверяли всех свидетелей, проходящих по делу. В районе телеграфа никто не живет. Но капитан Прохоров из группы Наумова подсказал нам, что по адресу: проезд Художественного Театра, 2, квартира 7, проживает некто Брозуль Сергей Петрович, бывший партизанский резидент в Гродно. К нему Наумов собирался обратиться за консультацией. Однако поговорить с ним пока не удалось. Сергея Петровича дома не оказалось.

– Вы непременно должны встретиться с ним.

– Слушаюсь. Хочу утренним рейсом лететь в Петропавловск.

– Не возражаю. Думаю, что этот, – генерал приподнял бумагу, – Сичкарь сможет рассказать много интересного. Готовьтесь к командировке. А почему вы ничего не говорите о допросе инженера Калинина?

– Копия протокола у вас на столе.

– Сказал он что-нибудь дельное?

– Я пока не хотел заострять на этом внимание…

– Что значит – пока?

– Есть некоторые совпадения, которые необходимо тщательно проверить, товарищ генерал.

– Ничего, Евгений Николаевич, ум хорошо, а два лучше, давайте подумаем вместе.

– Тогда прочтите протокол.

«Шилов. На вашей машине есть охранная сигнализация?

Калинин. Да, и очень сложная.

Шилов. Где вы ее покупали?

Калинин. Я ее сделал сам.

Шилов. У ваших знакомых есть похожие системы на автомобилях?

Калинин. Да. У нескольких человек.

Шилов. Как они попали к ним?

Калинин. Я их делаю и…

Шилов. Не смущайтесь. Продаете?

Калинин. Да.

Шилов. В нашем списке есть люди, которым вы установили подобные системы?

Калинин. Да.

Шилов. Кто именно?

Калинин. Но все это весьма приличные люди. Они на такое не пойдут.

Шилов. Это нам решать. Назовите фамилии.

Калинин. Плахов – народный артист, полковник в отставке Субботин, Сергеев – журналист и Лунев – мой сосед».

Генерал прочел протокол, отложил.

– Что же вас настораживает?

– Дело в том, товарищ генерал, что Лунев, Субботин и Брозуль – трое непосредственных участников гродненской операции.

– Из них двое в списке Калинина. – Некрасов помолчал. – Да, любопытно, – продолжал, он, – что о них известно?

– Установочные данные у вас на столе.

– Где эти люди?

– Брозуль утром уехал в Загорск, будет завтра. Субботина нет дома, соседи сказали, что ушел рано утром на рассвете и пока не возвращался. Лунев на даче, у него три дня отгула.

– Будем действовать так. Утром первым же рейсом вылетайте в Петропавловск. Я распоряжусь, вас встретят. Допросите Сичкаря, я думаю, он выведет нас на след, а пока ваши сотрудники пусть поработают по этим трем…

Генерал взял красный карандаш и жирно подчеркнул три фамилии: Брозуль, Субботин, Лунев.

– Кстати, – Некрасов стукнул карандашом по столу, – во сколько завтра ваш самолет?

– В 10.40.

– Разница во времени?

– Плюс три.

– Значит, вы прилетите туда практически в 16 часов с минутами?

– Так точно.

– Что же, доброго пути…

* * *

Все это Казаринов восстановил в памяти, сбегая по полутемной лестнице. Он никогда не спускался на лифте, считая, что подобная пробежка с восьмого этажа весьма полезна для здоровья. Правда, уже лет десять подряд он собирался подниматься пешком наверх и даже раза два пробовал, но бросил, находя удобные поводы.

Когда-то, в годы незабвенного лейтенантства, ему очень нравились ночные тревожные вызовы. Он бежал по этой лестнице, минуя с детства знакомые двери, полный чувства некой особенности своего положения. За дверями мирно спали люди. А он, лейтенант Женя Казаринов, спешил вниз, к машине. Позже, когда он стал старше и приходилось уже отвечать не только за себя, но и за подчиненных, ночные вызовы казались ему недоработкой и поэтому тревожили. А потом он просто привык. И стали они неотъемлемой частью работы, такой же, как дежурство по управлению.

Машина стояла у подъезда. Шофер курил, и запах табака ощущался особенно сильно в ночном, чуть влажноватом воздухе.

Казаринов поздоровался и сел на заднее сиденье. Машина тронулась. Он опустил стекло, влажный воздух приятно захолодил лицо. Теперь можно было подумать об экстренном вызове. Что могло случиться? Неужели появилась еще одна жертва? Он вспомнил, что вчера ни Лунева, ни Субботина, ни Брозуля не было дома. От мыслей этих Казаринову стало совсем худо.

Прапорщик у входа в здание проверил удостоверение и, прочитав фамилию, сказал:

– Товарищ подполковник, вас просил немедленно зайти дежурный.

– Спасибо.

Дежурного он встретил в коридоре. Казаринов плохо знал этого немолодого полковника, недавно переведенного в центральный аппарат из области.

– Подполковник Казаринов? – спросил дежурный.

– Да.

– Пойдемте, для вас сообщение.

– Откуда?

– Из Петропавловска, североказахстанского.

В дежурной комнате он взял протянутую бумагу.

«Москва, КГБ СССР

Некрасову, Казаринову

24 августа в 21.40 по местному времени Сичкарь Викентий Брониславович был обнаружен мертвым во дворе своего дома, по адресу: Элеваторная, дом 6. Причина смерти – огнестрельные ранения.

Проведенная баллистами экспертиза показала, что оружие идентично оружию, находящемуся в розыске по делу об убийстве Бурмина И.А.

Ведет розыск УУР ГУВД Мособлисполкома. Совместно с милицией проводятся оперативно-разыскные действия.

Нач. УКГБ Северо-Казахстанской области Лизин».

– Генералу Некрасову сообщили? – спросил Казаринов.

– Да. Он скоро будет.

– Я у себя.

– Хорошо. – Дежурный взял трубку зазвонившего телефона.

После яркого света дежурной комнаты коридор управления показался бесконечным и темным. Ориентируясь по памяти, он шел, пока из-за поворота не забрезжила размытая желтизна лампы на лестничной площадке. Казаринов на ощупь вставил ключ, открыл дверь кабинета, зажег лампу, еще раз перечитал сообщение. Вот тебе и допрос Сичкаря. Еще несколько часов назад все казалось необычайно простым. Полет в Петропавловск, беседы с Сичкарем и след четкий, проработанный.

Видимо, не один он понимал, что Сичкарь выведет на след. Интересная складывается ситуация. Писатель Бурмин через сорок три года находит след предателя и гибнет. Некто, застрелив его, забирает документы, связанные с его работой над книгой. Майор милиции Наумов из множества версий выбирает одну, на первый взгляд невероятную, и начинает отрабатывать ее. А почему, собственно, версия эта невероятна? Видимо, из-за специфики работы майора.

Попади дело сразу в контрразведку, там бы начали отрабатывать гродненскую линию, а остальные как вспомогательные. А уголовный розыск ищет несколько иные причины убийства. Но как только Наумов находит подлинную причину, его пытаются ликвидировать.

Так чем же мы располагаем на сегодняшний день? Ясно, что есть человек, выдавший в сорок третьем году группу. Он, безусловно, жив, вооружен и опасен. Если бы он стрелял из вальтера, или парабеллума, или ТТ, или из любого оружия, оставшегося после войны, Казаринов никогда не выстроил бы еще одну версию – связь с западными спецслужбами. Именно там ему дали пистолет «намбу» с глушителем. Именно там.

Впрочем, до сегодняшнего сообщения из Петропавловска была у него мысль о совпадении. В практике случаются самые невероятные вещи.

Казаринов достал из сейфа дело об убийстве Бурмина. Начал вновь проглядывать его.

Дверь без стука открылась, в комнату вошел Некрасов.

Казаринов встал, сдернул со спинки стула пиджак, быстро надел его.

– Здравствуйте, Евгений Николаевич.

– Здравия желаю, товарищ генерал.

– Ну что, – Некрасов сел, зло шлепнул ладонью по столу, – садитесь. Ожидали вы этого?

– Честно говоря, нет.

– И я не ожидал. Не думал, что он так мобилен и оперативен. Судя по всему, мы опять в темноте?

– Ночью кто-то пытается убить Наумова, утром вылетает в Петропавловск, убирает Сичкаря.

– Мне думается, Александр Дмитриевич, что о Сичкаре убийца узнал перед самым нападением на Наумова. Вернее, так: Наумов узнал о Сичкаре, а это стало известно убийце.

– Значит, противник, давайте будем называть его так, узнает, что Наумов собрался к Сичкарю, и нападает на него. Следовательно, Евгений Николаевич, противник имеет отношение к следствию.

– Вы думаете…

– А здесь, дорогой Евгений Николаевич, и думать нечего. Наши действия таковы. Вы летите в Петропавловск, а Головко занимается Брозулем, Субботиным, Луневым.

– Согласно полученным данным, они вполне достойные люди, а Субботин – полковник госбезопасности в отставке.

– Прекрасно. Надеюсь, вы не думаете, что я приехал ночью обсуждать с вами прописные истины?

– Не думаю, – усмехнулся Казаринов.

– И правильно. Не буду держать вас в неведении. Вы летите через полтора часа.

– Но…

– Спецрейсом. Я договорился с кем следует, ради нас пилот чуть изменит курс.

– Место посадки далеко от города, Александр Дмитриевич?

– Вы сядете в аэропорту, там вас встретят. С вами полетит майор Катаев.

– Слушаюсь.

– Собирайтесь.

– У меня все готово.

– Тогда в машину.

Трапа комфортабельного, широкого, на мягких колесах не было. На землю спускалась узенькая, весьма неустойчивая лесенка.

– Давай, Женя, – сказал за спиной Катаев. Подошли встречающие.

– Заместитель начальника управления Тарасов, – представился высокий, худощавый человек. – Вы, кажется, подполковник Казаринов?

– Да.

– Евгений Николаевич, а я Глеб Васильевич.

– Вот и прекрасно. – Казаринов крепко пожал протянутую руку.

– Сразу на место поедем? – спросил Тарасов, когда они подошли к машине.

– Да, – сказал Казаринов.

И больше ничего. При встрече возникла какая-то странная неловкость, натянутость некая. Казаринов понял это, только вот причину ее не мог определить.

Ехали молча. Город надвинулся сразу. Аэропорт лежал совсем неподалеку. Пробежали безликие пятиэтажки, закрытые заборами дома. Машина ехала по уютным зеленым улицам. Что-то необыкновенно милое было в этих одноэтажных домах, палисадниках, заросших цветами, скамеечках у ворот.

Дома эти гордо смотрели на улицу. Они простояли здесь почти что век, остались самобытно красивыми и выглядели моложе своих панельных собратьев, построенных несколько лет назад.

Казаринов поймал себя на мысли, что новое в градостроительстве не всегда прогрессивно. Он вспомнил малоэтажные московские улицы в районе Тишинского рынка. Вспомнил, сколько зелени было там. Мальчишкой он жил в пятиэтажке на Грузинском Валу. Они запускали змеев с крыши, и под ними лежали маленькие дома, утонувшие в зелени палисадников. Конечно, спору нет, дома эти надо было сносить. Но вместе с ними лихие градостроители уничтожили зеленый оазис. Вырубили деревья, кусты, цветочные клумбы, так необходимые в городском чаду и бензиновой гари.

Особенно это было заметно в небольшом Петропавловске. В городе, строившемся веками. Старые дома хотя и не представляли особой исторической ценности, но тем не менее это были дома, построенные в начале нынешнего столетия, и они сами стали неотъемлемой частью прошлого, так милого нам.

Глядя на эти славные бастионы прошлого, Казаринов думал об истоках ностальгического чувства. Почему новое, кажущееся таким современным, не волновало его? А эти домики с узорной кирпичной кладкой или затейливой резьбой вызывали неосознанно нежное чувство? Видимо, конструктивизм и пришедший ему на смену модернизм чужды национальной русской архитектуре. Архитекторы должны искать подлинно традиционное, а не слепо копировать западные образцы.

– Подъезжаем, – сказал Тарасов.

Машина въехала на улицу, зажатую заборами. Они были плотны и высоки и напоминали крепостные стены. В них не хватало только бойниц.

Машина остановилась.

– Здесь, – сказал Тарасов.

Казаринов вылез из машины, огляделся. Ослепительно жаркое солнце висело над городом. Слабый ветерок надувал под ногами барханчики пыли.

– Н-да, – сказал Казаринов, – мрачновато здесь.

– Такой уж район, – пояснил Тарасов, – дома в основном собственные, да и народ в них живет своеобразный.

От калитки дома к ним шли капитан КГБ и майор милиции. Они подошли, бросив руку к козырьку.

– Товарищ подполковник… – обращаясь к Тарасову, начал капитан.

– Потом, Есымбаев, потом. Пойдемте.

Они вошли во двор, аккуратно выложенный битым кирпичом. Дом был собран на века – из просмоленных бревен, наличники на окнах аккуратно подкрашены, стекла пристроенной к дому террасы расписаны разноцветными петушками.

Эта дощатая пристройка выглядела нелепо и странно рядом с основательно сработанным домом. Вообще в этом дворе было много нелепого.

От ворот до калитки землю замостили битым кирпичом, а по бокам, рядом с деревьями, чернели ямы с брустверами засохшей земли.

Когда Казаринов оглядывал участок, то ловил себя на мысли о том, как много дел начинал и бросал хозяин этого дома. Вон недостроенная летняя кухня. Доски почернели от дождя, кирпичи печки потрескались и облупились. Рядом голубятня, тоже недостроенная, и валяется на земле поржавевшая клетка для птиц.

На всем на этом отпечаток характера хозяина, и Казаринов подумал, что, видимо, покойный Сичкарь был истеричен и вздорен.

На лавочке, тоже недоделанной, видимо, хозяин хотел придать ей форму садовой скамейки, сидела женщина. Она была относительно молода и миловидна. Только лицо у нее было какое-то странное, безвольное и мягкое.

– Это Баранова Серафима Алексеевна, гражданская жена Сичкаря.

– Жена, она всегда жена, а штамп в паспорте – формальность, – ответил Казаринов.

– Это у вас, Евгений Николаевич, взгляд широкий, столичный, а у нас в провинции иначе оценивают…

– Глеб Васильевич, – Казаринов вспомнил имя Тарасова, – никакой штамп в паспорте не может стать гарантией нормальной жизни. А как складывались отношения у Сичкаря и Барановой?

– Странно. Она в основном жила дома. Приходила к нему только убираться и готовить обед. Ночевала здесь два раза в неделю.

– А как вообще характеризовался Сичкарь?

– Ну, о прошлом его вы знаете?

– В общих чертах, мы занялись этим делом только вчера.

– В управлении уже все документы подготовили. Что я могу о нем сказать? Отбыл срок, осел в нашем городе. Начал работать в такси. На работе характеризуется как скрытный, злой человек. Занимались им однажды. Много лет писал анонимки, позорил честных людей, участников войны. Писал, что они предатели Родины. Нас тогда заинтересовало знание некоторых деталей. Знаете, своеобразная специфика изменника. Вышли на него. Товарищеский суд был. Сичкарь вину признал, просил простить.

– Ну и что?

– Мы же гуманисты, все прощаем, ждем, когда нас по башке ударят. Еще одна деталь. Каждое Девятое мая брал отгул и на два дня улетал из города.

– Куда?

– Да в разные места. В Таллин, Тамбов, Саратов. Потом нам стало известно, что он купил у кого-то военные награды и носит их в этих городах.

– В День Победы? – удивился Казаринов.

Он видел лишь одну фотографию убитого. На ней Сичкарь был снят в темной форме полицая. Ему стало мерзко и жутковато.

– Что это вы, Евгений Николаевич? – Тарасов заметил, как изменилось лицо Казаринова.

– Представил себе эту сволочь с нашими наградами. Вообще-то странный психологический феномен. Некая душевная аномалия. Полная потеря самоуважения.

– Пытался, наверное, самоутвердиться, вернуть себе уважение, – сказал Тарасов, – убили его здесь. Одна пуля вошла в горло. Это и вызвало смерть. Четыре другие были выпущены уже в мертвого.

– Видимо, сильно убийца ненавидел этого Сичкаря, – сказал Казаринов.

– Или был очень возбужден.

– Значит, он первым выстрелом попал в горло.

– Стрелял с близкого расстояния, с шагов трех-четырех, – возразил Тарасов.

– Нет, он хорошо стреляет. В Бурмина он стрелял с двадцати семи метров и точно попал в висок. Кто-нибудь слышал выстрелы?

– Нет. Соседи ничего не слышали и никого не видели. Собака взяла след, но потеряла его на автобусной остановке. Водители автобусов, которые работали в интересующее нас время, опрошены. Ничего подозрительного они не заметили.

– Что дал обыск?

– Ничего. Есть две странные бумаги, не то письмо, не то куски дневника, я доложу.

– Пойду поговорю с женой. – Казаринов еще раз оглядел двор, дом. – Здравствуйте, Серафима Алексеевна.

– День добрый.

– Я подполковник КГБ Казаринов.

– Так чего вам нужно-то от меня? Убили человека, а теперь виновных ищете? По вашей милости он и в тюрьме столько лет отсидел…

– А вам известно, – голос Казаринова стал жестким, – что «безвинный» Викентий Сичкарь помогал немцам? Что он изменял Родине?

– Никому он не изменял, просто работал при немцах.

– Полицаем.

– Ну и что?

– Скажите, у Сичкаря были враги?

– Нет.

– Получал ли он письма с угрозами?

– Тоже нет.

– Приезжал ли к вам кто-нибудь, с кем Сичкарь был связан в Гродно при немцах?

– Землячка его Граджина Явич.

– Где она живет?

– В Целинограде.

– Когда вы ее видели последний раз?

– Она приезжала месяц тому назад.

– Катаев, – повернулся он к майору, – возьми людей и срочно в аэропорт. Поднимите полетные ведомости. Выясните, кто прилетал в Петропавловск московским, да и всеми остальными рейсами. Приблизительное время убийства известно, поэтому исходите из этой цифры.