Текст книги "Истина"

Борис Кондрашов по кличке Капитан

После паспортного контроля Борис спросил Лобанова:

– Где груз?

– Обижаешь, – тот засмеялся, – все уже в Праге.

Этот разговор было последнее, что вспомнил перед взлетом самолета Кондрашов. Сработала годами выработанная привычка. Он сразу же заснул. Спал он чутко, по-волчьи. Сосед случайно толкнул его локтем, и Борис сразу же напрягся для броска.

– Извините, – закивал очкарик из туристской группы, читавший журнал «Мы».

– Ничего, ничего, – ответил Кондрашов и вновь закрыл глаза.

Проснулся он окончательно, когда самолет начал заходить на посадку.

Машина прорвалась сквозь облака, и Борис увидел горсть огней под крылом. Самолет снижался, и огни расползались по земле, их становилось все больше и больше.

Наконец шасси ударилось о бетон, рев двигателей сменился свистом турбин.

– Прага, – радостно сказал сосед.

После московской жары в Праге было неожиданно прохладно, и это обрадовало Кондрашова. Он много лет провоевал в жаркой Анголе, душном Мозамбике, знойном Таджикистане, климат этот чудовищный переносил нормально, но всегда любил свежесть средней полосы.

В автобусе рядом с ним оказался веселый элегантный человек. Он посмотрел в окно и сказал элегически:

– Вот теперь и побалуемся пивком.

– По-моему, в Москве пиво есть любое, – сказал Борис.

– Да что вы! Чешское пиво надо пить только на его родине. Вкус другой.

Пока они ехали до здания аэропорта, продолжали весело болтать о пиве.

Потом был формальный паспортный контроль, такие же таможенные формальности.

Когда они миновали таможенников, попутчик выронил из кармана ключи и кошелек.

– Подержите мой кейс, – попросил он Бориса.

– Вон, видишь, кому передали кейс, – сказал Тарасов, не поворачиваясь к Авиле, назначенному Китайцем в Праге смотрящим.

– Вижу.

– Начинайте. И помните, мне нужны только деньги и документы. Времени у него мало, нужно, чтобы он пошел на криминал.

– Сделаем.

Борис протянул кейс своему попутчику, и тот немедленно исчез, растворился среди встречающих, зевак и пассажиров. Ушел он стремительно и бесследно, и это заставило Кондрашова насторожиться. Слишком долго в своей жизни он мотался по африканским аэропортам, в которых жила неосознанная опасность. Спокойно. Надо выбираться из толпы. Но внезапно его сжали со всех сторон какие-то люди, явно не похожие на пассажиров и встречающих. И он почувствовал чью-то руку, ползущую под куртку к внутреннему карману.

Он схватил эту руку, вывернул. Увидел черноволосую цыганистую рожу и ударил локтем в подбородок карманника.

Тот охнул и осел. Второго, справа, Борис подсек ногой, и здоровенный парень в замшевой куртке рухнул на пол.

Борис перешагнул через него и повернулся. Трое каких-то хмырей, похожих на цыган, медленно отступали к кассе обмена валюты.

– Харэ, ромалы, – сказал Борис и не оглядываясь пошел к выходу.

– Вот сука, – одобрительно покачал головой Авила. – Классный парень, Алексей Владимирович.

– Да, молодец, и по-цыгански говорит. Ну просто герой.

– Вводим в действие вариант два, – засмеялся Авила. – Только теперь людей надо заменить. Парень этот слишком матерый.

А двести долларов у него все-таки украли.

«Вот артисты, – подивился Борис, – кошелек из заднего кармана уперли». В нем было двести баксов, может, чуть больше, мелкими купюрами, на непредвиденные расходы. Конечно, Прага славится своими карманниками-цыганами, но… Вот именно – но. Сначала ему передали кейс, потом попутчик исчез, потом его взяли «на плечо».

Значит, кто-то пасет его специально. Именно его, и цыгане эти хотели украсть у него документы, ну и бабки, конечно. Но главное – документы. Они хотели остановить его бескровно. Значит, надо ожидать гостей в гостинице.

В автобусе он сел рядом с Лобановым.

– Меня в «коробочку» берут, полковник.

– Видел. Неужели утечка?

– Возможно. Надо срочно шефу сообщить, и номер еще нужен отдельный.

– Думаешь?

– Чувствую.

– Ладно.

Гостиница «Луна», бывшее общежитие советских специалистов, находилась в новом районе на окраине Праги. Завяжи человеку глаза и сними повязку на безликих улицах нового района, он подумает, что попал не в Прагу, а в Дегунино или Матвеевское. Социалистический архитектурный стиль, как метастазы, расползся по Восточной Европе. Безликость его угнетала. Но было в нем и одно большое преимущество. Новые районы строили быстро и недорого.

Но пока люди не вспоминали об этом. Забыли, как переселялись из старых клоповников с печным отоплением в квартиры со всеми удобствами. Сейчас они осуждали все то, что делалось при социализме. Одинаково не воспринимая ни хорошее, ни плохое. Пройдут годы, и люди поймут, что в их прошлом было что-то и хорошее. Но для этого нужно время.

Борис Кондрашов стоял у входа в гостиницу «Луна», и ему тоже казалось, что он в Дегунине или Матвеевском. Прага угадывалась вдали, в мареве огней, и они были недоступны, как звезды над головой.

Москва. Борис Китаин по прозвищу Китаец

Телефонный звонок Тарасова застал его в офисе. Китаин внимательно выслушал доклад своего советника.

Ну что ж. Он ожидал этого. Новожилов не такой фраер, чтобы послать по такому делу лопуха. Конечно, поехал человек подготовленный, и взять его «на плечо» в аэропорту не удалось.

Ничего, до Амстердама дорога длинная. Успеют его ребята.

– В гостинице, Алексей, его не тревожьте, а вот на границе попробуйте. Я сделаю, чтобы немцы устроили им выборочную проверку. Понял?

– Понял. – Тарасов засмеялся.

– Как тебе в Европе?

– Неплохо.

– А как Авилов?

– Классный парень.

– Вот и хорошо, что вы сошлись. Вам теперь предстоит работать вместе.

– Не понял.

– Частенько придется приезжать тебе, Леша, в Прагу. Туда за сладкой жизнью потянулись наши сраные политики. Нужно будет с ними поработать. Усвоил?

– Конечно.

– Жду звонка. – Китаин повесил трубку.

Вот все и сложилось, карты перетасованы, играть надо. Вовремя он поддержал Лешу Тарасова. Светлая голова. Мастер интриги. Жаль, что его нет сегодня, неплохое мероприятие намечается.

Борис Васильевич посмотрел на часы. Время детское. Вполне можно съездить в баньку с Деятелем. Под этой кличкой у него проходил один из самых шустрых молодых демократов-реформаторов. Паренек вороватый и жадный до денег.

Как быстро эти пацаны, внесенные во власть на гребне нынешней мутной волны, вошли во вкус денег. Ведь еще несколько лет назад, в Ленинграде, этот да и подобные ему ребята покупку кожаной куртки считали событием. А сейчас их многотысячными подношениями не удивишь.

Ну что ж, какое время, такие и песни. Лично Китаину это время нравилось. Власть в нем нуждалась. Он оказывал ей неоценимые услуги. Особенно в девяносто третьем, когда его ребята вместе с охранниками банков гоняли у Белого дома сторонников Верховного Совета.

Кстати, тогда арендованный им самолет прогревал моторы на подмосковном аэродроме, чтобы в случае неудачи вывезти отцов демократии к другу Шушкевичу. Ну а там…

Одно не нравилось ему: почему нынешняя власть из-за какой-то поганой трубы заигрывает с чеченцами. Не любил он «лиц кавказской национальности». Не любил, и все.

Как-то ночью он проснулся, закурил и вдруг почувствовал неосознанное беспокойство. Нет, он не боялся, что карающий меч закона опустится на его лысую голову. Но телепередача, в которой показывали голодных солдат и нищих офицеров, внесла в его душу смятение.

Он был сильным в слабом государстве. Но слабое государство было между тем угрозой его силе. Китаин представил себе, как в Москву въезжают тысячи БМП, наполненные шустрыми, как тараканы, китайцами, и ему стало не по себе.

Своими тревогами он за ужином поделился с сановными друзьями, но они только посмеялись над ним.

И тогда бывший вор Боря Китаец, а ныне писатель и бизнесмен Борис Васильевич Китаин понял, что этим молодым людям и их хозяину просто наплевать на судьбу государства, которым они по случайному стечению обстоятельств стали руководить.

После этого разговора он начал презирать их точно так же, как бывших своих подельников – авторитетных воров.

Пока они были нужны ему, потому что сами не могли заниматься криминальным бизнесом, а являлись его оплаченными покровителями.

Все отношения с ними регулировал Леша Тарасов – он был великий мастер по сбору компромата.

Тихо запел мобильный телефон.

– Борис Васильевич, все готово, – доложил бывший кинорежиссер, а ныне менеджер клуба «Успех» Слава Тимохин.

– Приехал?

– А куда он денется?

Китаин помолчал. Ему не нравилась несколько фривольная манера говорить бывшей звезды «Мосфильма».

– Ты все подготовил?

– Все как учили, и массовка уже в бане. Вы приедете?

Ехать не хотелось. Откровенно говоря, Китаин терпеть не мог все эти сауны и парные. И девки, которые там будут тусоваться, его не возбуждали. Ему хотелось поехать к милой Марине, в ее уютную квартиру на Бронной. Поговорить о театре, о новых книгах. Выпить чаю с домашним пирогом и остаться с ней до утра.

– Приеду, – со вздохом сказал Китаин.

Стоянка у клуба была забита машинами. Как всегда, посетителей было много. Заведение пользовалось устойчивой репутацией. Здесь вечерами гуляли звезды шоу-бизнеса, банкиры, крупные чиновники, примы телеэкрана. Ну и, конечно, популярные артисты – их приглашали для антуража. Политики, утомленные радением за народное благо, частенько наведывались сюда. Конечно, просачивались бандюганы, но вели они себя тихо и прилично. Сама обстановка в клубе обязывала.

Китаин подошел к своему входу, ведущему на другую половину. Там были баня, кабинеты и маленький ресторанный зал для избранных.

Тимохин, в смокинге и пестром галстуке-бабочке, встретил его.

– Заждались.

– Где клиент? – Китаин пожал руку некогда известного кинорежиссера, получавшего пальмовые ветви, золотых львов и серебряных медведей в Каннах, Венеции, Берлине, а теперь главного постановщика ночных шоу клуба «Успех».

– Клиент готов, – ответил Тимохин фразой из популярного кинофильма.

Значит, нужно раздеваться и идти в эту проклятущую баню. Сидеть там, пить, поддакивать, смеяться плоским шуткам нового вождя.

В далеком коммунистическом прошлом людей такого уровня Китаин видел лишь по телевизору и на страницах газет. Жили они обособленно и скрытно. Правда, кое-что об их делах ему узнать удавалось. Особенно в те дивные годы, когда, «откинувшись от хозяина», вышел на волю и стал писателем.

Скандальная известность и магический писательский билет открыли ему двери в московский свет. Это был странный конгломерат, похожий на миску тюремной баланды, в которую бросали бог знает что. В тех, прошлых компаниях крутились работники ЦК, вездесущие чекисты, журналисты, получившие известность за разоблачение империалистов, дети первых, вторых, третьих лиц государства, популярные писатели, известные артисты и веселые щедрые люди, причастные к торговле и снабжению.

Именно в банях и ресторанах получал Китаин сведения о взятках, теневых операциях, торговле валютой, камнями и антиквариатом. На дачах в Барвихе и Архангельском, за шашлыками и выпивкой находил нужных людей. Но то, что было тогда, казалось нынче мелкими шалостями. Зачем новому министру баловаться камушками, напрягать посредников из Столешникова, – сейчас он продавал всю годовую выработку алмазов и деньги спокойно переводил на счет в банк за бугор.

Тимохин с удивлением смотрел на шефа. Китаин молча стоял посредине комнаты, сосредоточенно разглядывая деревянные панели, которыми были обиты стены.

– Вы чем-то недовольны, шеф?

– Нет, Слава, нет. Ты все правильно сделал. Но тебе придется на время с этой работы уйти.

– Вы мною недовольны? – жестко спросил Тимохин. Он ничем не показал свою настороженность, только на скулах вздулись желваки.

– Нет, Слава, я тобой очень доволен, только хочу поручить тебе новое дело, правда, не знаю, справишься ты или нет, – усмехнулся Китаин.

Тимохин молчал.

– Сколько тебе надо времени, чтобы снять пятисерийный телевизионный фильм?

В глазах Тимохина вспыхнула радость.

– Художественный?

– Да.

– Съемки в Москве?

– Как сценарий сделаешь.

– Месяцев восемь.

– Годится. Завтра в десять – у меня.

– О чем фильм?

– Политическое расследование о торговле оружием.

– Спасибо, – сказал Тимохин, и его голос задрожал.

– Слушай, Слава, – усмехнулся Китаин, – ты здесь ведь много зарабатываешь, штук десять зеленых в месяц, не меньше. А если бы тебе пятьсот в месяц дали, ты кино снимать согласился бы? Тимохин молча кивнул.

– Значит, не в деньгах счастье? Значит, правильно люди говорят?

Тимохин закурил, помолчал и тихо сказал:

– Неужели, Борис Васильевич, вы думаете, что за деньги все купить можно? Пятьсот долларов в месяц – это твердый прожиточный минимум. Мне с больной матерью этого вполне хватило бы.

– Подожди, Слава, ты же известный московский плейбой, гуляка…

– Я им был, – жестко ответил Тимохин, – когда в режиссерах ходил. А сейчас я в вашем кабаке шестерка.

– Ну что ж, – Китаин посмотрел на Тимохина со злым прищуром, – значит, быть по сему. С завтрашнего дня становишься опять кинорежиссером. Разработку сценария я подготовил. Писать будешь сам. Я соавтор. Деньги все твои.

– Я могу идти?

– Иди и завтра набирай съемочную группу. Тимохин повернулся и вышел.

Китаин смотрел ему в спину и думал о том, что не все, видимо, можно купить за деньги. Вот ушел Слава. Ушел от больших денег ради того, чтобы снимать свое кино. Нервничать, мучиться, но делать любимую работу. Значит, не все еще погибло в этой прогнившей стране, если есть в ней такие, как Слава Тимохин.

Он прошел в соседнюю комнату, разделся, накинул махровый халат, включил систему, и на телеэкране возникла комната, два голых мужика в окружении хохочущих девиц.

Китаин усмехнулся криво и недобро и выключил съемочную камеру в предбаннике. Не хотел он попадать в кадр. Посидит с этой мразью минут десять и уйдет. Вот тогда и начнется «жизнь моя – кинематограф, черно-белое кино»…

Агент угрозыска Медведев, он же Стас Пономарев

Ему повезло вчера, по дешевке купил мечту своей бурной молодости – золотые часы «Омега». Нет, не новомодные с наворотами, а старые, пятидесятых годов, в меру крупные, с перламутровым циферблатом, тоненькой секундной стрелкой, весело бежавшей по кругу.

Продал их его сосед, спившийся отставной подполковник, проживающий наследство недавно умершего папеньки-генерала.

Часы были новые, с родным потрясающим ремешком. По утреннему времени опохмела Стас прикупил их всего за триста долларов. Уж больно трясло подполковника после вчерашнего. Стас пожалел его. Налил стакан водки, и сосед, выпив, ушел, довольный сделкой.

Вот и сейчас, играя на аккордеоне, Стас думал о часах. Вот же такое случилось, ему скоро шестьдесят, а он вроде бы только жить начал. Нравилось ему новое время. Не припрется утром участковый и не потребует у него справку с места работы. Не прихватит опер за фарцовку.

Воля.

Стас неплохо пристроился в новых условиях. Антиквариат давал приличный приварок. И в ресторане он зарабатывал неплохо.

Оделся, квартиру обставил, купил смешную машину «Ока». Конечно, это не «ягуар», но возит и в глаза не бросается.

Стас в ресторане этом не только играл, но и пел. Голос у него был не сильный, но приятный.

– Камерный голос, – как говорил Никольский, – тебе хорошо в камере петь.

В кабаке песни Стаса пользовались сногсшибательным успехом. Он пел довоенные и послевоенные шлягеры, Визбора и Окуджаву. Но никогда не опускался до уголовных песен, всей этой пошлой стилизации под блатнягу.

Успех у него был оглушительный, и хозяин ресторана Гриша Матвеев держался за него обеими руками.

Стас закончил петь «Наш уголок…», поклонился, поставил аккордеон на стул и взглянул на часы.

Ого! Первый час уже.

– Перерыв, друзья. Музыкантам надо покурить. Стас опытным, командирским оком оглядел столики.

Неплохо.

Хорошие клиенты занимали половину зала, значит, начнутся заказы. Тем более что народ уже прилично разогрелся.

К эстраде подошел малый лет двадцати в красном пиджаке, зеленых мешковатых брюках и двухцветных ботинках. От него за версту веяло милой провинцией. Правда, на могучей шее теснились золотые цепи, определяя положение паренька в уголовной иерархии не забытого Богом райцентра.

– Папаша, – улыбнулся парень, сверкнув металлическими зубами, – подойди к нашему столу, базар есть.

– Что за дела? – усмехнулся Стас.

– Есть базар, отец, не понимаешь?

– Ладно.

Стас спрыгнул с эстрады и подошел к столику, за которым сидели еще два мордатых пацана в немыслимо ярких пиджаках.

– Садитесь. – Пацаны начали сдвигаться.

Стас сел, закурил, с интересом посмотрел на молодняк.

– Выпейте с нами, Станислав Алексеевич, – сказал приглашавший его парень.

– Может, познакомимся?

Парня в красном пиджаке звали Коля, его друзей Миша и Алик.

– На работе не пью, ребята, – усмехнулся Стас.

– Одну рюмку за знакомство.

– Нет. В моем возрасте чем меньше рюмок, тем дольше жизнь.

– Понятно. Ну тогда икорки.

– Не откажусь. – Стас налил в фужер пива, густо намазал икрой кусок хлеба. – Ну что же вам сыграть? – спросил он, запив пивом.

– Другое дело у нас.

– Какое?

– Мы из Вышнего Волочка.

– Залетные, значит, – хитро прищурился Стас.

– Вроде того. Нам ваш адресок Лева Шахов дал.

– Шах, блондин такой маленький? Откуда вы его знаете?

– По жизни. Только он высокий и лысый, вы нас уж не ловите.

– Значит, живете по понятиям?

– Вроде того.

– Ну и что пропел мой друг Шах?

– Есть товар.

– Я, Коля, о таких делах говорю с глазу на глаз.

– Где можно поговорить?

– Пошли. – Стас встал.

Они прошли через служебный ход на улицу.

– Ну, говори. – Стас поежился, вечер показался ему прохладным.

– Шах сказал, что вам доверять можно. – Коля закурил.

– Смотря в чем.

– Есть товар по вашей части.

– Что именно?

– Доски.

– Запаленные?

– Да как сказать, получаем должок с одного фраера, ну и прихватили кое-что.

– Что именно?

– По вашей части, Станислав Алексеевич, пять досок и две картинки.

– Доска доске рознь.

– Я понимаю, но один еврей ушлый сказал, что дали восемнадцатый век.

– А картинки?

– Он без понятия.

– Мне глянуть надо.

– Конечно. Хотите, сейчас принесу.

– А они где?

– В машине.

– Нет. Иди к воротам, повернешь налево, там вход в ресторан. Найдешь?

– Попробую.

Стас зашел в подсобку. После душного зала чувствовалась вечерняя прохлада.

Любопытный паренек этот Коля. Очень любопытный. Если так пойдет, то с него можно большую выгоду поиметь. Двойную. Если он предложит туфту, то нужно будет его Васильевичу сдать.

Стас курил и прикидывал собственную выгоду. Колю этого с подельниками он все равно заложит. Раньше или позже, какая разница.

Через несколько минут появился Коля со здоровой черной сумкой.

– Вот, смотрите.

Стас расстегнул молнию. Начал вытаскивать «доски». Иконы были хороши. Явно не украденные из храма. Такие обычно держали дома. На некоторых осталась еще копоть от лампады.

Три были в серебряных окладах, две чистые. Хороший товар. Он их сможет отдать по штуке зеленых.

– Иконы неплохие. Отдать их можно. Я человек небогатый, долларов двести на них наживу.

– Это ваши подробности. – Коля пожал плечами. – Сколько?

– Те, что в окладах, могу взять по пятьсот, а эти две – по триста.

– Годится, – даже как-то облегченно ответил Коля. – Посмотрите картинки, Станислав Алексеевич.

Стас Пономарев не был ни искусствоведом, ни опытным собирателем живописи, но даже его познаний хватило, чтобы узнать в двух небольших этюдах руку Сомова. Одного из самых любимых Стасом художников начала века. Ну как он мог не узнать маскарадно-фривольную манеру мастера, лукаво-ернические лица его героев.

Опытный был Стас фарцовщик, битый. Ни лицом, ни голосом не показал приезжему Коле свою нечаянную радость.

– Картинка-то так… Ничего не стоящая.

– Я знаю, – вздохнул Коля, – мы ее на Арбате хотели толкнуть, так художник один сказал, что это просто фуфель.

Да. Много у нас нынче художников. Институты посещали. Только своей мазней интересовались, вот и очутились на арбатском ветерке со своими намазанными на картоне церквушками. А мог бы этот арбатский художник разбогатеть в одну секунду.

– Ладно, – Стас махнул рукой, – гулять так гулять. По полсотне баксов за каждую.

– Спасибо. Как рассчитываться будем?

– Наличными, конечно. Иди к столу, я подойду сейчас. У Стаса при себе было тысяча двести долларов. Остальные, до утра, он перехватил у ресторатора Гриши.

Уже светало, когда Стас Пономарев с тяжелой сумкой возвращался домой. Ребята сказали, что у них бывает много неожиданных и интересных вещей. Обещали привозить их Стасу. Работали они якобы грузчиками в мебельном магазине у одного чекиста-расстриги в Вышнем Волочке.

У самого дома Стас наткнулся на здоровенный плакат, с которого на него снисходительно смотрел композитор Игорь Крутой.

– Ну что, мужик, – улыбнулся ему Стас, – сегодня и я в порядке. Понял?

Он достал фломастер и подрисовал автору хитов маленькие усики. Посмотрел на свою работу и засмеялся. В окружении звезд эстрады композитор сразу стал похож на сутенера.