Текст книги "Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга"

Ночь в музее

Вооружившись картой Михайловского замка из интернета, Николя с Гришей спрятались в одном из подсобных помещений. Пусть сегодня мальчикам пришлось ютиться меж запылённой мебели и груды не выходивших «в свет» десятки лет картин, когда-то на месте их укрытия располагалась комната прислуги. Эти маленькие помещения выстроились в ряд на первом этаже. К ним вела служебная лестница, что отделана в разы проще парадной. В эпоху Павла I по последней поднимались и спускались монаршие особы и их августейшие гости. По ступеням служебной перемещалась вся их прислуга.

Николя и Гриша нашли это своё пристанище, спустившись вниз по служебной лестнице. Оказавшись в длинном коридоре, мальчики открыли несколько ведущих в никуда дверей. Найдя полупустую неосвещённую комнату, они юркнули в узкую дверную щель и тихо закрыли за собой дверь. В комнате от их появления поднялись клубни пыли. Николя успел закрыть рот Гриши своей ладонью и немедля об этом пожалеть, прежде чем тот привлёк своим чихом внимание музейных бабушек. За дверью послышался шаркающий звук. Злосчастный «чих» Гриши донёсся до ушей Матильды. Не одиножды он прошла мимо их убежища.

Мальчики просидели в бывшей комнате прислуги, ныне кладовке, несколько часов. Они не смели и носов своих на относительно свежий воздух коридора высунуть, пока голоса и топот ног окончательно не стихли.

Дверь в коридоре открылась. Из неё высунулась русая голова Гриши, затем его плечи, он перешагнул порог и вышел в коридор. Он осмотрелся по сторонам. Замок утопал во мраке – свет выключили в конце рабочего дня. Мальчик достал свой телефон, включил фонарик и поманил за собой Николя. Тот тихо вышел из комнаты и легонько закрыл за собой дверь. Он осмотрелся и на секунду даже пожалел, что не сможет рассказать об этом своем приключении родителям. Хотя бы папе. Мама может и не понять. Пусть она по молодости и гуляла по метро с друзьями – сегодня она просто его мама, а не сталкерша. Она даже не подросток уже вовсе!

– Куда теперь? – шепотом спросил Николя друга.

– Не знаю. Есть идеи? – также шёпотом спросил Гриша.

– Тут должно быть кое-что интересное. Я в интернете видел.

– Давай туда, где убили Петра I!

– Павла I, ты хотел сказать. Здесь умер Павел I, а не Пётр I. Они даже знакомы не были! – прошептал Николя.

– Ай, ладно! – махнул рукой Гриша, – не каждый день мы такое проворачиваем. Какая разница, куда мы сейчас пойдём?

– В смысле?

– Мы же не на экскурсию пришли. Где хотим – там и ходим!

Гриша двинул прочь. Николя осторожной поступью его нагнал. Мальчики подошли ко высоким дверям, Гриша потянулся было к ручке, но Николя одёрнул его.

– Охрана, – одними губами объяснил он другу.

Николя взял его за локоть и повёл в другую сторону – к лестнице, через которую они сюда пришли. Поднимаясь наверх, Николя то и дело и прислушивался к посторонним звукам. Он прекрасно помнил склонность своего деда – Павла I – к мистицизму. Мальчик был убеждён, что этот замок – единственный в Петербурге замок – хранит тайн не меньше, как того хотелось бы его хозяину и отцу – Павлу Петровичу. Этот дом, в коем его собственный хозяин прожил чуть более месяца, обладает собственной волей. На то он и Михайловский замок, а не усадебка какая-то. Рыцарский дух, столь почитаемый его создателем, проглядывался во внешнем фасаде здания, в его интерьерах. Казалось, атмосферой долга и воистину рыцарскими манерами здесь пропитан сам воздух. Если что-то в стенах этого замка и происходит, то исключительно по уставу – иначе не принято.

Мальчики поднялись на второй этаж и свернули налево, к галерее. Они миновали парадные покои Марии Фёдоровны, столовый зал и вышли в пустое помещение. Николя направил луч света от своего смартфона на неприметную дверцу прямо в стене. Они подошли к стенке и надавили на неё. Раздался скрип. Николя схватился за край дверцы, сердце его готовилось выпрыгнуть из груди. На него в ужасе смотрел Гриша. Даже в кромешной темноте, воцарившейся меж светом от их двух телефонных фонариков, Николя отчетливо представлял себе перепуганного – с глазами навыкате Гришу.

– Тихо! – шикнул на него мальчик и ушел вперед.

Николя последовал за другом и очутился в узком коридоре. В нём от силы могли поместиться пара человек. В лучшем случае эти двое могли протиснуть сюда поднос для царского обеда.

– Что это за место? – спросил Гриша.

– Думаю, служебный коридор.

– Мы же его уже видели.

– А ты думаешь, он тут один? Это ведь бывший царский дворец. По-твоему императоры доставку суши ели? Да для них тут всё плясало.

– Ну да, – задумчиво покачал головой Гриша.

Коридорчик свернул в сторону. Половое покрытие сменилось с выцветшего линолеума на старый паркет. Николя даже почудились отпечатки следов от мужских сапог. Коридор поворачивал то влево, то направо. Он вился из одной стороны в другую нескончаемое количество раз, пока не закончился у ещё одной двери в стене. Гриша вопросительно уставился на Николя.

– А если там охрана?

– Она на первом этаже сидит. Открывай.

Гриша послушался и надавил на стенку.

Мальчики вышли в небольшую по сравнению с остальными помещениями замка комнату. Николя огляделся и увидел стоящую у одной из стен часовню. По центру комнаты расположились деревянные скамейки. Он вспомнил слова Павла Петровича о том, во что превратились его покои после прихода к власти Александра II.

– Что это за место?

– Покои Павла I. Сюда только с экскурсией попасть можно. Часовня, короче.

– Значит, не зря я все это задумал, – хихикнул Гриша и сделал снимок.

Николя не успел одёрнуть его руку.

– Эй! Ты чего! – шикнул мальчик.

Гриша уставился на него с глупым выражением лица.

– Увидят же! – он указал на выходящие на Спас на Крови окна.

Гриша уже открыл рот, чтобы возразить, как из-за дверей послышался шорох. Николя и Гриша одновременно погасили фонарики на телефонах. Николя сделал шаг назад, к двери из которой они вышли и половица под его ногой заскрипела. Николя сглотнул. Сердце его учащённо забилось.

Гриша схватил руку Николя и потянул его за собой.

Раздался треск половиц. Потом ещё и ещё раз.

Николя провёл рукой по стене и остолбенел. Стена оказалась идеально ровной, без малейшего на намёка на встроенный в ней проход.

Гриша плечом оттолкнул Николя и принялся сам ощупывать стену в поисках двери.

Ничего.

Дрожащими руками Николя достал свой мобильный телефон. Ладони взмокли и мобильный телефон выскользнул. Покои Павла I задрожали от звука падающего смартфона на пол.

Гриша с остервенением искал на плоской стене дверные рамки, выемки вместо дверных ручек, хоть какие-то доказательства того, что они с Николя не сошли с ума.

Шорох из-за высоких деревянных дверей повторился. К ним подошел Николя и нажал на дверную ручку.

– Что ты делаешь? – прошипел Гриша.

– Идём, – позвал его с собой мальчик.

– Ты с ума сошёл? – спросил друг, но тот его уже не слышал.

Николя отворил дверь и растворился во тьме.

Гриша хорошенько выругался и последовал за одноклассником. Из покоев Павла I он вышел в залу поменьше. Глаза Гриши начали привыкать к полумраку. Шаг его стал твёрже. Дверь, ведущая прочь из этой части замка, была открыта. Гриша мысленно поблагодарил Николя за его опрометчивость и приблизился к дверям. Его ждал Николя. Он жестом поманил за собой друга.

Они спускались вниз по лестнице, когда пол нижнего этажа залился светом от фонарика. Круг света скользнул с пола на стены и успел коснуться пары-другой ступеней лестницы, на которой, не веря собственным глазам, стояли непрошеные гости.

Николя и Гриша поднялись вверх по ступеням, вернулись в императорские покои и превратились во слух.

– Что теперь? – как мог тихо спросил Гриша.

Николя не ответил.

Луч света заплясал на дверях, что вели в спальню Павла I.

– Он всё ближе. Куда нам теперь? – запаниковал Гриша.

Дверь издала пронизывающий до самых костей звук. Круг света замер, затем скользнул к дверной щёлке.

– Ты не закрыл за собой?

Гриша не ответил. Он уже представил, как мама отдаёт последние свои украшения, чтобы вытащить сына из тюрьмы.

В щели меж дверей забрезжил свет. Николя схватил Гришу за руку.

Свет становился все ярче и исходил он точно не от фонарика.

Некто тем временем медленно поднимался наверх. От ребят его отделяла пара ступеней. Он остановился.

Дверь издала характерный для всех старых дверей звук. Из мрака комнаты, что за ними, вышел тёмный силуэт. Голова его была повёрнута неестественным образом. Свет свечи на пару мгновений осветил его кривую улыбку. Было в ней что-то нездоровое, даже безумное. Перед собой, будто в воздухе, он держал зажжённую свечу.

Звук шагов с лестницы давно стих. Мальчики успели забыть, как пару минут назад они стояли перед угрозой быть замеченными охранной замка.

Тёмный силуэт поднял в воздухе руку или то, что у него было вместо нее. Затем медленно, со скрипом, повернулся к мальчикам и щёлкнул пальцами. Стена за их спинами исчезла и они оба упали на спину посреди галереи царских портретов.

Первым вскочил Гриша. Он что-то говорил про призраков Михайловского замка и человека со свечой. Николя поспешил подняться и закрыл его рот своей рукой. Гриша и на этот раз вырвался и вскрикнул:

– Пора сваливать!

– Ты куда! – поспешил вслед за другом Николя.

– На выход!

Николя резко остановился и прошептал:

– Там ведь охрана!

Гриша рванул к ведущим прочь из залы с имперскими портретами дверям. С громким звуком они захлопнулись прямо перед его носом. За ними, по очереди, с грохотом, закрылись оставшиеся выходы.

Гриша попытался открыть дверь. Та не поддалась. Мальчики добежали до противоположной стороны галереи и подёргали дверные ручки.

Впустую.

Николя вспомнил о ещё одном выходе из галереи – днём, когда они с Гришей были здесь с остальными посетителями, эти двери были закрыты.

Николя отпустил неподдающиеся ручки и добежал до высоких богато отделанных дверей. Бесполезно.

– Нас заперли!? – кричал Гриша

– Да, – рухнул на пол Николя, – они все разом захлопнулись.

– Что нам теперь делать? Нас ведь найдут! – запаниковал было мальчик и тут же успокоился. – Да! Нас найдут! – торжествовал он.

– Я один видел то, что видел? Там, на лестнице?

– Не знаю, что ты там видел. Я видел как два охранника узнали, что они здесь не одни, и устроили спектакль в назидание таким же как мы упырям.

– Хочешь сказать, все это было подстроено?

– То, что случилось на лестнице – просто постановка. А вот двери я объяснить не могу. Или…

– Или что?

– Или тут реально призраки водятся.

– Поверь, последнее, чего нам стоит опасаться, это местных призраков.

– Я серьёзно, – напомнил Гриша.

– И я не шучу, – согласился Николя.

С другого конца комнаты донёсся скрип поворачивающейся замочной скважины. Подобные звуки оповещают оставшихся дома одних детей о приходе с работы родителей. Только в этот раз Николя был не дома. Окружающая его обстановка если и была домом, то много лет тому назад, когда женщины одевались только с чьей-то помощью, а у мужчин был свой камердинер2828
  Комнатный слуга при господине из богатого дома. Такой человек помогал дворянину одеваться к обеду, брил его, проще говоря – делал за него всю рутину.


[Закрыть]. И хозяйничал здесь не абы кто, а император Российской Империи.

Двери с грохотом распахнулись. В комнату влетели потоки холодного ветра. В воздухе появилась морось. Та, что представляет само понятие петербургского климата. Та, что угнетает не только морально, но физически.

Николя схватился руками за горло. Он посмотрел туда, где до этого стоял Гриша. Его друг сидел на полу, опершись спиной о стену. Его ноги лежали на полу будто тряпичные. Гриша с ужасом наблюдал за приближающейся к ним фигуре.

Как и Николя, появившаяся в воздухе морось не давала ему вздохнуть полной грудью.

Мальчики с ужасом глядели на высокого незнакомца в длинном чёрном пальто и высоким воротом, скрывающем его лицо. Так, как этот некто появился в галерее, обычные люди не входят в помещения. Двери старого замка распахнулись с ужасной силой, того глядишь – слетят с петель.

Незнакомец взмахнул рукой в воздухе и Николя вновь обрёл способность дышать. Он подполз к Грише и принялся трясти его.

– Не бойся его, – прохрипел мальчик.

– Меня? – отозвался незнакомец.

Голос его был ровный, низкий.

– Ты один из здешних призраков, так ведь?

Он расхохотался. Стены замка, казалось, вот-вот пойдут трещинами.

– Это форменное оскорбление! – прогромахал он.

Николя вспомнил окно кухни прошлой ночью.

– Это вы гуляли в парке в прошлый вечер?

– Гулял, – отозвался эхом незнакомец. – Так ты это называешь? По-твоему, эти проклятые земли извергнули меня во имя прогулки в парке? Нет, Коля, я следил за тобой. Мне нужен был ты тогда, мне нужен ты сейчас. В столь поздний час я не застал тебя дома. Мне сказали, ты будешь тут.

– Кто сказал?

– Птичка на хвосте принесла, – он зло посмеялся. – По правде говоря, я выследил одну из них. И нашел тебя. Здорово, правда?

– Кто ты такой? – спросил Николя, осознав наконец, что не все призраки Михайловского замка к нему дружелюбны.

– Разве тебе не рассказывали? Я истинный результат деяний твоего предка, – он указал на портрет Петра I, – о котором почему-то не принято говорить. Я как незаконнорождённый сын своего отца. Я есть, я существую, но в семейном кругу обо мне вспоминать как-то не принято, – он заиграл пальцами в воздухе. – Всё ещё не узнаёшь меня?

В голове мальчика зазвучал голос Семёна. Он говорил что-то про Северную войну Петра I со шведами, про легенду о мельнице Сампо, про реки крови, осквернившие святые земли.

– Я вижу, ты начинаешь понимать.

Стоило ему вскинуть руки вверх, как ноги мальчика оторвались от пола и он повис в воздухе. Гриша в это время переводил обезумевший взгляд с друга на пришельца и наоборот.

– Подобные тебе окропили святые земли кровью невинных. И построили на их останках, что и по сей день молят о пощаде, этот город. Твой город. Как Пётр задушил святость этих земель, так и я тебе воздух перекрою.

Незнакомец сжал ладонью воздух. Тот час воздух пропитался сыростью вперемешку с болотной вонью.

Она перекрыла дыхательные пути Николя, проникла в лёгкие, всосалась в саму его кровь. Он начал тяжелеть, кожа приобрела неестественный болотный оттенок, руки безвольно повисли вдоль тела.

Николя с грохотом упал на пол. Сквозь шум от собственного кашля он не слышал как в галерею вошел еще один человек. По крайней мере он им, в отличие от человека в тёмном пальто, когда-то был.

К Николя подполз Гриша, помог ему подняться и тогда уже оба они увидели спину закрывшего их от неприятеля Павла Петровича. Он встал лицом к незваному гостю.

– Это не какой-нибудь летний дворец взбалмошной императрицы. Это Михайловский замок! – кричал Павел Петрович.

Маленький и некрасивый мужчина воззвал ко всему тому, что делало его Российским Императором, а не тем Павлом I, о котором с таким снисхождением обычно рассказывают историки. Его красивые глаза – единственное, что было приятного во внешности этого человека, – горели холодным пламенем.

– Посмотри на себя! – приказал хозяин замка незнакомцу. – Твои одежды блекнут, кожа твоя вот-вот иссохнет. Ты рискуешь испариться в любую минуту.

Человек в тёмном пальто посмотрел на свои руки. Все отчётливее проглядывались кости.

– Что ты удумал!?

– Я? – усмехнулся Павел так, как это удавалось только ему. – Не я это с тобой делаю, – отвечал он. – Замок. Это он не рад тебя видеть. Царь умер, да здравствует царь! – вскрикнул он и расхохотался. – Я всего лишь призрак без вины убиённого здесь императора. Это был очень, очень несчастный человек. Он мало кого любил по-настоящему. Ненавидел собственную мать, а отца вовсе не знал. Ходили слухи, будто он и не Романов вовсе! Ха! Он научился не доверять никому, кроме как стенам этого замка. Он превратил свой дом в настоящую крепость и в единственного своего друга задолго до своей насильственной смерти. Он не покидал стен этого здания, правил сёлами и городами из-за стен этого каменного рыцаря. И когда он всё-таки умер, дух его не пошёл на свет в конце туннель. Он не доверял тому, что ему рассказывали о Царствие Божием. Он так и не покинул это место. Этот замок единственный, кто остался верен своего хозяину даже после его смерти. Ты не можешь просто взять и раскидать моих подданных по углам. Это было бы ужасно неблагородно. Да и силы ваши неравны.

– Чего ты хочешь? – оскалился неизвестный.

Одежды его блекли, теряли цвет, становились прозрачными.

– Ты ведь пришел не за мальчишкой, но за потомком того, кто осквернил эти земли? За потомком царей и императоров Государства Российского, со всеми его победами и проигрышами в войнах, народными волнениями, революциями?…

– К чему ты клонишь!? – проорал он на всю галерею.

Голос его эхом прокатился по залу.

– Этот мальчик потомок не просто царей, но политиков, дипломатов, полководцев. А потому воевать с ним тебе придётся, исходя из правил ведения боя на высшем уровне.

– Я готов.

– Отлично, – только и пожал плечами Павел Петрович, – Николя! – позвал он мальчика.

На трясущихся ногах мальчик подошел к Павлу.

– На этих стенах висят портреты всех Романовых, кому выпала честь править этой богатой и могущественной страной. Сам ты сражаться не можешь – ты ведь не простолюдин какой, – он зоркнул на стоящего с открытым ртом Гришу. – Ты выберешь того, кто будет сражаться с этим господином за тебя. Так и только так ведутся войны из глубины веков по настоящий день.

Незнакомец расхохотался:

– Так всегда было, есть и будет.

Павел схватил Николя за плечи, наклонился к нему и прошептал:

– Я не в силах вышвырнуть его отсюда, хоть и сам желаю этого. Замок не позволит мне этот неравный бой. Его лучше иметь в союзниках, чем во врагах. Делай, как я скажу, и у тебя с другом появится шанс выжить. Ты должен сразиться с ним, согласно правилам. Но прежде позаботься о своём друге. Ты по крови Романов, я это вижу. Но друг твой может сгинуть здесь на веки веков.

Николя обернулся к Грише:

– Иди туда, где молятся.

– Что? Зачем? – не понял мальчик.

Николя подошел к другу и заглянул ему прямо в глаза:

– Там умер Павел I. Сегодня там часовня. Это священное место, как кладбище. Туда он не сунется, – прошептал мальчик. – Просто не сможет.

Гриша рванул с места и скрылся за дверью. Перед этим он все-таки успел обернуться. Взгляд его выражал немой вопрос о будущем Николя, пока он, Гриша, будет отсиживаться в убежище.

– Зачем ты… – начал было Павел.

– Он простолюдин, ты сам сказал. Такие воюют на настоящей войне. Ему здесь не место. Я сам должен это решить. Я знаю, кто мне поможет.

– Дай Бог, чтобы ты оказался прав! – сетовал Павел.

Человек в тёмном пальто ухмыльнулся.

– Вы только посмотрите на это благородство духа и плоти. Знаешь, теперь даже мне интересно, что ты вытворишь, – сказал он и вскинул руки вверх.

Оконные стёкла разбились. Все, до единого, распались на тысячи кусочков и звонко упали на пол.

– Уходите отсюда, – обратился мальчик к императору.

Тот немедля растворился в воздухе.

Незнакомец возник у одного из разбитых окон. Он опустил высокий ворот пальто. На Николя смотрела пара темных, будто без белков вовсе, глаз. В лунном свете кожа незнакомца казалось мертвецки бледной.

– Знаешь ли ты, сколько ветров встречает на своём пути Петербург? От сезона в сезон? От случая к случаю? Каждый день? О, я обо всём тебе расскажу, – он хищно улыбнулся. – Но есть пара моментов, – делано напомнил он.

– Каких же? – спросил дрожащий от холода Николя.

– Ты должен выбрать того, кто будет представлять твои интересы на поле боя. Того, кто будет сражаться за тебя. Вместо того бедняги, которому на роду написано пасть во имя своего государя и ничего за это не получить. Разве что портрет на семейную память. Но разве ж это кого успокоит?

– Что… Что я должен сделать?

Человек в тёмном пальто хлопнул в ладоши. До слуха мальчика донеслось завывание ветра. В стенах старого замка сошлись в немом поединке все ветра этого города. Тёплые потоки чередовались с теми, что пробирают до самых костей. Ветер усиливался. Казалось, он вот-вот обретёт плоть. Николя закрыл глаза и прислушался. Он услышал хлопки – не все портреты Романовых обладали характером своих прототипов. Парочка императоров упала лицом в пол Михайловского замка. Одним из них был сам Пётр I.

– Выбирай! – взвыл Томрум.

Николя мысленно прошёлся вдоль ряда портретов царей, императоров и императриц. Женщины, мужчины, цари, императрицы, немцы, русские, монахи, солдаты, ремесленники, сумасшедшие. Освободители, Миротворцы, Благославенные, Великие.

«Нужен тот, кто не посмотрит на то, что он царь – осознал Николя. – Тот, кто просто выполнит, что должен. Кто-то очень храбрый и дисциплинированный. Не царь, а уполномоченный какой-нибудь» – рассуждал мальчик. – «Но где достать среди царей обычного человека, без всей этой средневековой чепухи в голове насчет помазанника Божьего?» – сам себе задал он вопрос.

Николя набрал полную грудь воздуха и прокричал в сторону незнакомца:

– Царь – Солдат!

Поток ветра швырнул в мальчика злой смех с другого конца зала.

Николя упал на спину. Чьи-то крепкие руки приподняли его. Он обернулся. Холодные глаза, развитый подбородок, вытянутое лицо. Лицо, что он видел в школьном учебнике по истории, на музейных картинах, в интернете в конце концов. Эти глаза смотрели в самую суть трясущегося на всех четырёх ветрах Петербурга мальчика.

– Какова моя задача? – скороговоркой спросил он, одетый в унифому гвардейского сапёра. В этом виде портретов Николая I мальчик не видел вовсе.

Говорил он отрывисто, быстро, будто солдат перед старшим по званию на передовой.

– Он, – Николя указал на мужчину в тёмном пальто.

Николай Павлович твёрдой походкой ушёл вперед. Туда, где собрались сейчас все ветра города и некто, не только способный управлять стихией, но и имеющий особенное влияние на человеческую жизнь.

С пояса Императора свисал тесак в ножнах, в правой руке он держал мушкет со штыком на конце. Гранаты, которые, как и мушкет с тесаком, полагались каждому сапёру первой половины XIX века, сейчас мирно укрывала сапёрская униформа.

– Отличный ход. Ты, я смотрю, пустил свою царскую волю на благое дело. Позвал того, кто не боится испачкаться. Но есть одно но. Николай I обыкновенный солдафон. Роешь там, где решил, без всякого уважения к истории! Ты даже имени моего не знаешь.

– Ты к себе не располагаешь, тебе не кажется? – прокричал мальчик.

– Этим я обязан тебе, – проговорил он сквозь зубы. – Меня зовут Томрум, хоть тебе это ни о чем не говорит. Ты больше поймёшь, если я познакомлю тебя со своими друзьями. Четыре ветра, что каждодневно гуляют по набережной Петербурга и которые так редко замечают его жители. Почём зря!

Томрум хлопнул в ладоши.

Николя оказался в воде по щиколотку.

– Северо-западный ветер. Он приносит в этот город наводнения, – объявил на весь зал Томрум.

Ещё хлопок.

Залившая пол вода загустела, превратилась в слякоть.

– Юго-западный ветер, – улыбнулся Томрум. – Весной он превращает в слякоть весь тот снег, что падает на земли этого города зимой.

Изо рта мальчика вышел пар. На него обрушился поток холодного ветра. Он тут же продрог до самых костей.

Снова хлопок.

– Северо-восточный ветер! Тот самый, что заставляет пожалеть, что живёшь в Петербурге. Это он пробирает до костей, когда ни о чем не подозревающие туристы гуляют по набережным и каналам этого города – рыкнул он.

Ветер стих, Николя ощутил на лице прикосновение солнечных лучей. Его волосы теребил легкий ветерок.

Вновь хлопок.

– Юго-восточный ветер, – с сожалением в голосе произнёс Томрум. – Он тут почти всегда. Но его заглушают остальные его братья, часто ему и слова не дают вставить в прогноз погоды. Он буквально задыхается в столь коротком промежутке времени, что ему отводят для прогулок по этому городу его братья.

Томрум щёлкнул пальцами и рядом с ним, буквально из-под земли, выросли четыре фигуры. Полупрозрачные, эфемерные, они пропускали сквозь свои тела блеклый – совсем питерский – солнечный свет. Первым на Николя поднял глаза тучный мужчина с оспинами на лице. В нем, облачённом в меховую шапку и припорошенную снегом длинную шубу, мальчик узнал северо-восточный ветер. За ним появилась старуха со змеящимися по всему её туловищу волосами болотного цвета. С её костлявых плеч на пол свисало пришедшее в негодность пару веков назад платье – традиционное одеяние юго-западного ветра, что каждую весну превращает вполне цивилизованный град Петра Великого в непроходимое болото бытия. В такие периоды тоска охватывает даже коренных петербуржцев. Они перестают оглядываться по сторонам, в поисках вдохновения местной архитектурой, и просто идут, уставившись в землю. С тем же отрешённым взглядом рядом с Томрумом возник – как обычно из неоткуда – северо-западный ветер. Юноша приветственно поднял со лба треуголку и окинул своим отсутствующим взглядом Николя. Поодаль от всех возникла девушка в светлых одеждах. Она не в пример остальным обладала здоровым румянцем и, встретив её на улице при других обстоятельствах, у Николя и мысли не возникло бы о её сверхъестественном происхождении и той силе, коей она, юго-восточный ветер, обладает с самого своего возникновения в природе.

– У тебя в помощниках не император, ты ведь понимаешь это? Он просто сапёр, – как бы напомнил Томрум. – Мои друзья суть эфемерные создания. Без плоти, без крови, лишь порыв ветра. Потому что они сами – ветер!

Томрум не говорил – он кричал. И так громко, что Николя начало казаться, будто стены старого замка вот-вот рухнут.

Николай Павлович встал перед Николя.

– Знаешь, в чём проклятие этого города? – продолжал Томрум, – Не в холере2929
  Холера (острая кишечная инфекция) сопровождала Петербург и его жителей с первой половины XIX века по начало XX века. Это был настоящий бич эпохи со всеми вытекающими: паникой, бунтами (известный Холерный бунт на Сенной площади, который подавил Николай I). Борьба с этим недугом стала вехой в истории становления русской медицины.


[Закрыть] даже. Вода! Её всегда здесь было слишком много. Наводнения в этой местности – дело привычное… – прошипел Томрум.

Николя сбил с ног новый поток холодного, судя по появившемуся во рту солёному привкусу, морского воздуха. Мальчик поднял голову и увидел стоявшего как ни в чем ни бывало Николая Павловича, выставившего перед собой мушкет.

К нему подплыл прозрачный силуэт. Они стояли друг против друга подобно каменным изваяниям, не шевелясь.

Дух петербургской стихии приобрел очертания. Как по мановению кисти художника, будто на холсте, на прозрачном силуэте появились черты лица, шея, высвободились из-под призрачного одеяния тонкие руки.

На Николая Павловича с нескрываемым равнодушием уставился юноша в промокших штанах, рубахе и с треуголкой на голове.

До Николя дошёл звук. Будто где-то бил ключом водопад. Крупный. На лицо мальчика попали брызги. Он вытер ладонью щеку и увидел, что никакой это не водопад. В разбитые окна хлынули потоки воды. Юноша даже не сдвинулся с места, когда Николай Павлович обернулся к мальчику и сказал:

– Я всего лишь старый гвардейский сапёр, но здесь и этого хватит! – еле перекричал он шум приближающегося наводнения.

Николя не нашёлся с ответом, поэтому просто кивнул.

– Держись за дверные ручки, чтобы не унесло! – выкрикнул Николай Павлович ушёл вперёд.

Николя послушался. Он схватился за дверную ручку, дабы объявившееся в старом замке течение не подхватило и его. Вода прибывала. Она снесла бюст Алексея Николаевича, подхватила до этого рухнувший на пол портрет Петра I и грозилась вынести его за пределы галереи Михайловского замка.

– Нет! – завопил мальчик, глядя как течение уносит картину в сторону окна.

Николай Павлович замахнулся на ливитирующего над полом юношу. Ствол прошёл сквозь него. Глаза северо-западного ветра посмеялись над бывшим Императором, будто и не было времени, когда ему принадлежали местные земля, ветер и воздух – просто потому что он Помазанник Божий.

Рука Николя соскользнула с дверной ручки. Течением его унесло вглубь зала. Туда, где поднятый с того света дух Императора сошёлся в битве с петербургской напастью, что древнее всего рода Романовых, могущественнее самых почитаемых правителей прошлого.

Николя вынырнул на поверхность и доплыл до дрейфующего портрета Петра I. Он попытался дотянутся носками кроссовок до дна, что некогда было полом музейного помещения, а того раньше и имперским замком.

Напрасно.

– Я не бью женщин и детей, но ты ж ведь и не тварь Божья вовсе! – вскричал Николай Павлович и вынул из ножен тесак.

Голосом, подобным журчанию ручья, юноша ответил:

– Я просто ветер, что гоняет воду, – сказал он и исчез.

В миг Николая Павловича захлестнула вода. Николя рисковал захлебнуться и утонуть, не окажись у него под рукой неутопающего лика Петра Алексеевича.

Мальчик обнял плавающий по залу портрет Петра I. Творение какого-нибудь известного художника или хотя бы её копия, рисковала испортиться от хлынувших в галерею Михайловского замка тонн морской воды. Николя искал глазами Николая Павловича. Он кричал его по имени, но шум ветра и взбунтовавшихся вод разрывали его клич на мелкие кусочки, не успевал мальчик докричать имя своего светлейшего предка.

Николя вцепился в картину и не планировал выпускать её из рук до тех пор пока воды, что его окружали, не вернутся туда, откуда они явились. В Финский ли залив, в Неву – куда угодно. Он готов ждать столько, сколько оно того затребует.

Из воды поднялась рука. Следом за ней появился Николай Павлович. Так и не отдышавшись, он доложил:

– Это не призрак даже. Это сама стихия. Северо-западный ветер, что затопил Санкт-Петербург в 1777 и 1824 годах. Мое оружие его не берёт. Ни тесак, ни мушкет. Гранаты его тоже не возьмут.

– А кто тогда вы?

– Я призрак того, кого когда-то называли Николаем I. А этот мальчуган – стихия. Его создала сама природа. Я здесь потому что ты вызвал меня.

– А вы вообще часто являетесь вот так к живым-то людям?

– Этот замок буквально начинён сверхъестественной силой. Это портал. Вызови ты меня где-нибудь в другом месте – я бы и не услышал вовсе!

– Вы призрак, – осенило мальчика.

– Так точно, – без энтузиазма отвечал Император.

– Но и он не человек.

– Стихия. Её придумали не люди. Её создала сама природа. Это не народный фольклор, как этот замок. Она нечто куда более настоящее, древнее, исконное.

– Но ты говоришь этот замок сам по себе генератор сверхъестественного.

– Так точно. Что теперь?

– А то, что самые простые вещи становятся сверхъестественными благодаря самым обычным людям, которые делают необычные вещи.

– Пусть так. Что я могу сделать?

– Вы ведь инженер. Совсем нет идей?

– Предлагаешь построить дамбу?

– Предлагаю пустить всю эту воду по другому руслу.

Николай Павлович вскинул брови вверх как если бы ему посоветовали успокоиться в тот самый момент, когда он готов рвать и метать.

– Греби подальше отсюда, парень! – крикнул он и скрылся в воде.

– Будто у меня есть выбор! – канючил мальчик в ответ и поплыл, толкая лавирующую картину перед собой.

Ступни Николая Павловича встали на дно. Над его головой ударялись о стены замка волны. Перед ним, буквально из-под пола, вырос он – тот, кто гоняет воду всего Петербурга с самых ранних его ногтей. Тот, кто долгое время держал в страхе весь Петербург, пока набережные его не обрядили в гранит и до тех пор пока местная природа не приняла окончательно своего нового соседа и его обитателей.