Текст книги "Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга"

– Пётр Павлович? Это ведь ты?

Фигура вышла в полоску лунного света. Это был тот же мальчик, что являлся к Николя во сне, но с потухшим взглядом, в потрёпанной одежде, в рваных резиновых сапожках болотного цвета. На вид ему, ни то призраку, ни видению, самое время идти в первый класс. Но что-то было в нём, этом ни то в реальном мальчике, ни то в плоде воображения Николя, живое, трепещущие.

– Я сирота, – прошептал он. – Но я был царём, ты же помнишь? У меня отняли корону, меня выбросили на улицу, к обычным моим братьям и сёстрам. Мне дали другое имя, другую семью, мы стали петь совсем другие песни. У меня отняли красивую одежду, обрядили в бесформенный костюм, разве что для рабочего пригодный. Я голодал, я еле выжил. Прошло столько лет, но я всё помню. С каждым днём становится все холоднее. Это не типично для меня – так мёрзнуть, – чуть не плакал он. – меня забирают на чужие земли, там сплошь и рядом люди разных языков и культур. Это даже не нация. Граждане да и только. Они сделали свой выбор, а я нет! – кричал навзрыд Питер.

Николя открыл было рот, но вместо слов, он залился кашлем.

В комнате резко похолодало. Морозный воздух начал кусать Николя за щёки, руки, шею. Мальчик начал закашливаться, из горла вырвалось хрипение. Николя ощутил на коже холодный ветер. Он поднял голову и увидел стоящего посреди комнаты Томрума. Даже в лунном свете, едва отойдя ото сна, он узнал силуэт, что не предвещал своим появлением ничего хорошего.

Томрум схватил Питэра в охапку и скрылся в поднявшейся вокруг него воронке из мороси, дождя и пыли, что тут же заполонили всю комнату и заставили Николя провалиться в бессознательное состояние до утра.

Гром-камень

– Ты наказан, ты не забыл? – раздался голос Ирины Фёдоровны в трубке мобильного телефона.

– Я только вышел. Иду домой, – доложил он.

– Ты явно задерживаешься. Если надеешься опоздать и думаешь, будто я не замечу…

На плечо Николя села птица.

– Я скоро, мам! – быстро ответил он и отключил телефон.

– Мне снилось… – начал было Николя.

– Это был не сон, Вашество!

– С чего ты взял?

– Оглянитесь!

Николя огляделся вокруг себя. Земля за ночь покрылась толстым слоем снега. Крыши домов, деревья, детские качели – всё вокруг обрядилось в единое и бесконечное снежное покрывало.

– У нас бывает и в июне снег выпадет, – пожал плечами Николя, уставившись на детскую площадку перед школой.

– Ваш сон не сон вовсе! Разве вы не помните! Пётр Павлович – он ведь приходил к вам!

Николя напряг свою память. Из неё как по мановению волшебной палочки вылетели все семь уроков, что ему пришлось отсидеть в школе до этого момента. Но сон, который по всем канонам сновидений должен был выветриться сразу после пробуждения, вспыхнул перед глазами мальчика будто сном тот никогда не был.

– Тот мальчик… – задумчиво произнёс Николя.

– Он не человек, вы ведь догадывались об этом. Я сам не раз упоминал его имя, и вы спрашивали меня…

– Пӣтер. Пётр Павлович. Сестра Венеция, на которую он должен был быть похож. Мать – шведка, отец – русский. – как зачарованный проговорил мальчик.

– Думается мне, вы всё для себя разумели.

Николя сорвался с места и ушёл быстрым шагом.

– Куда вы? – только и успел прочирикать сорвавшийся с плеча мальчика Семён. Он нагнал Николя и плюхнулся ему прямо в капюшон.

– Куда вы! – чуть ни покаркал пернатый в ухо мальчику.

– Этот город часто чудит в плане прогноза погоды. Но не в этот раз. Томрум забрал его. Это всё из-за него. Ну конечно!

Николя прибавил шагу. Он свернул с дороги домой в сторону метро.

– Петра Павловича, – поправил его Семён.

– Да ему всего… лет 10 на вид!

– По сравнению с тем же Римом, Венецией, Лондоном, Санкт-Петербург – просто малыш. Даже рядом с подмосковным Клином, наш город – просто пупсик. Уж поверьте мне, я видал и Рим и старушку Венецию. Больше чем за Пӣтер я только за нашего американского коллегу волнуюсь – больно капризный! – заявила птица.

– У этого парня ещё есть друзья? – хмыкнул Николя.

– Нет, вы только посмотрите! Вы всё к политике сводите, а надо смотреть глубже! История городов не ограничивается тем, что творят его жители. В конце концов, город – это живое сознание.

– В нашем случае – это просто ребёнок.

– И это не воодушевляет. Скажите уже, куда мы так несёмся!

– Это я у тебя спросить должен! Томрум забрал душу этого города. Бог знает, что он с ним собирается сделать. Он должен был где-то его спрятать. Я почти уверен, он где-то в центре.

Николя прошёл мимо двух уставившихся в экран телефона девушек. Упади рядом с ними метеорит и уничтожь он собой все живое не то что в этом городе – на этой планете – они бы так ничего и не заметили бы. Так и остались бы зависать среди смешных гифок3434
  Формат графических изображений с анимацией.


[Закрыть] и картинок с котами.

– Он говорил что-то про нацию, которая не нация вовсе, а только граждане своей страны. Что-то про выбор, который они сделали, а он нет.

Семён подпрыгнул.

– И вы молчали всё это время!

– Да только сейчас вспомнил! – обиделся мальчик.

– Отставить! – будто отдал приказ чиж. – Страна без нации, но с гражданами, – объявила птица.

– С населением что ли? Просто с населением?

– Это не политкорректно. Эти люди такие же граждане своей страны, как и вы. К слову, будь я гражданином этой страны, я бы обязательно подал на вас в суд. Как только придумал бы разумные доводы. Там это дело любят.

– Придумывать доводы?

– Судиться. Разве вы всё ещё не поняли, о ком мы говорим?

Николя замотал головой.

– Речь идет о соединённых штатах Америки. Той самой, чьей столице каких-то 227 лет. Очень, очень молодой город!

– Но причем здесь Пӣтер?

– Один из символов США по совместительству является символом этого города. Тот самый орёл на Доме Книги! Он появился там в одно время с заселением на первый этаж американского консульства. И он гражданин своей страны, но не американец по национальному происхождению. Такого национального происхождения, как американец, не существует.

– Они сделали выбор, чтобы стать ими, – продолжил за Семёна Николя.

– Так точно!

Николя рванул в сторону метро. Семён по обыкновению укрылся в кармане его пуховика.

– Нет, нет, нет, – пролепетал чиж. – Только не туда. Пожалуйста, только не туда!

Мальчик не слышал лепета маленькой птички, присевшей ему на плечо. Навстречу Николя дул холодный северо-восточный ветер, мороз кусал щёки, в ушах поселился гул стихии. Тоненький птичий голосок быстро потерялся в непогоде с промозглым ветром и не по сезону сильными осадками.

Они вбежали в раскрытые двери ленинградского метрополитена. Если Ирина Фёдоровна и пыталась дозвониться до сына, то ничего кроме гудков ей слышать не приходилось.

Семён обхватил своё пернатое тело крыльями, но и это не помогло. Его холодила сама мысль, что над ним, маленьким чижом, вместо свободных небесных просторов, нависают тонны холодной промозглой земли в перемешку с глиной, что ни разу не прогревало солнце, а о чистом, не запятнанном городскими отходами ручейке, тут и говорить нечего. Птичья природа в Семёне победила чувство долга перед городом и его жителями – даже перед мальчиком.

Поезд резко остановился. Через окно на стене тоннеля виднелась надпись «Василеостровская». Машинист что-то пробубнил в микрофон. Николя понял, что произошло только когда перестал ощущать тёплый комочек перьев, греющийся у его шеи.

– Семён! – закричал мальчик.

Проталкивая путь к выходу локтями, нарвавшись на пару нелестных отзывов, Николя вышел к эскалатору.

– Семён! – громко повторил он и вбежал вверх по эскалатору.

– Не бегать по эскалатору! – взревели громкоговорители.

– Ему здесь не выжить, надо было брать маршрутку! – прошептал Николя.

Николя налёг на дверь метрополитена и шагнул наружу. Поразмыслив, он рванул на остановку и тут же остановился. Бок пронзила острая боль. Будто что-то ущипнуло его изнутри.

– Ай!

Из кармана вынырнула голова Семёна. Пожилой мужчина с перекинутой через плечо спортивной сумкой обернулся на крик Николя, но быстро потерял к тому интерес. Людская толпа шагнула ко входу в метро.

– Как ты… – только и успел спросить мальчик.

– Нам не нужен наземный транспорт! – запротестовал чиж. – У нас есть свой!

Николя хотел было ответить, но Семён вновь выпорхнул из кармана его куртки и улетел вперед.

– Во имя всех поребриков Петербурга – куда ты? – Николя топнул ногой и на этот раз на него уставился целый рад из женщин и мужчин, чей рабочий день оканчивался одновременно с началом часа пик на Василеостровской.

Мальчик театрально помахал толпе ручкой и двинул за птицей. Семён летел над меховыми шапками, шапочками. Тысячи людей шли по Среднему проспекту, смотря не перед собой, не вдаль, но себе под ноги. Никто из них не увидел летящего над ними чижика. Не будь тот сильно занят, чьей-то шапке визита в стиральную машинку было бы не миновать. Семёна поглотила миссия: во что бы то ни стало найти удобную площадку под приземление одного из главных символов Петербурга и друга чижика.

Николя щурился в поисках маленькой точки над головами идущих прямо на него прохожих. Он то терял его из виду, то вновь замечал этот комок перьев в воздухе. Мальчик позвал птицу по имени – громко, будто Семён не птица вовсе, а школьный приятель. А что такого странного и таинственного во встрече двух приятелей на Среднем проспекте? Будь один из этих приятелей птицей, а не человеком – вот это действительно необычно. Что до самой птицы, то она на крики мальчика даже не притормозила. Николя перешёл на бег. В противном случае он рисковал потерять из виду и без того крошечную точку на горизонте.

Семён пролетел Средний проспект и присел на верхушку светофора на перекрёстке – принялся высматривать Николя. Семён был готов к тому, что Николя не поспеет за ним. На то у него, Семёна, крылья, когда у мальчика – всего-то пара ног. А ноги, по птичьему суждению, вещь устаревшая с точки зрения той же эволюции. Кто станет использовать эти два отростка, если ему предложить крылья?

Запыхавшийся Николя оперся руками о колени. Придя в себя, он поднял голову и увидел изучающего его Семёна. Тот удобно устроился на светофоре, пока мальчик всеми силами уговаривал свое сердце не покидать его грудную клетку. Оно не сразу, но послушалось.

Семён взлетел и всем своим видом показывал, как тяжело ему дожидаться капушу-Николя. Мальчик тяжело выдохнул и последовал за птицей. Они свернули направо и вышли к набережной. Николя поёжился в своём тёплом пуховике и застегнул две верхние пуговицы, о которых помнят обычно разве что прабабушки, и вместе с Семёном направился вдоль Невы. С её стороны дул холодный промозглый ветер. Что до чижа, то он упорно летел вперёд. Его не смущали ни ветер, ни внезапно начинающийся и также внезапно заканчивающийся снегопад. Единственное, что заставило эту птицу сбавить ход – Ростральная колонна. Завидев ее, Семён активнее прежнего замахал крыльями. Он обернулся и увидел отстающего Николя. Мальчик устало помахал птице. Чижик только фыркнул и полетел дальше.

У Ростральной колонны Николя всматривался в крыши палаток с сувенирами, кофейни, изучил парочку мотоциклов, огляделся вокруг – ничего. Никаких признаков присутствия по близости Семёна. Мальчик вышел в открытый сквер, откуда за рядом голых деревьев проглядывался Зимний Дворец и Дворцовый мост.

Николя повернул голову в сторону Биржи и увидел обустроившегося на одной из местных достопримечательностей чижика. Птица с важным видом расправила крылья, когда у Якоря времён Петра I, на котором она уселась, образовался знакомый мальчик.

– Ты издеваешься? – пропыхтел Николя.

– Ноги – это так непрактично!

– Зачем мы здесь? – прохрипел мальчик. – Нам просто нужно было дождаться маршрутки!

– И потратить драгоценное время на стояние в пробках? Вот уж нет! Самое время тряхнуть стариной. Вы слишком мало пожили, даже представления не имеете, на что только может быть способен этот город!

– Что ты хочешь этим сказать? У нас нет времени на загадки! Питер вот-вот утонет в снегу, когда дело даже до первого числа декабря еще не дошло!

Семён резко взлетел вверх и запел. Николя ни разу не задавал поисковику запрос «как поёт чиж». Хотя бы потому что его это не сильно интересовало и формулировка была схожа в детским вопрос в духе «Как делает барашек?». Если что-то и могло скрасить обморожение кончика носа, боль в горле и стекающий по щекам талый снег – это пение Семёна.

В пришедшей на месяц раньше срока зиме город встал в 12-балльные (из 10) пробки, коммунальщики били тревогу, потоки людей устремились в больницы и поликлиники с травмами головы из-за падающих «сосуль»3535
  Слово получило популярность после приказа Валентины Матвиенко (губернатор Санкт-Петербурга, 2003 – 2011 гг) службам ЖКХ «срубать сосули лазером» зимой 2009—2010 годов. Тогдашняя зима выдалась чрезвычайно холодной и страшно снежной, что вызвало коллапс работы ЖКХ и на что тогдашний губернатор дал свой совет. С тех пор слово «сосули» крепко засело в лексиконе петербуржцев.


[Закрыть] и со всяческими ушибами из-за скользких дорог. Сотни автомобилей терялись во дворах под толстым слоем снега. Столы участковых грозились разломиться под башнями поданных заявлений об угоне. Местные депутаты успели посоветовать населению не покидать домов из-за сложившейся ситуации. Студенты старших кусов оказались единственными, кто воспринял этот совет всерьёз.

Семён мелодично пел песню, слова которой были известны лишь ему одному. На фоне парализовавшей город зимы, с поднявшимися метелью, морозом, сугробами, звонкий голос чижика возвещал о том, что никакая зима не может длиться вечно:

Вот он я – звук весны, приходящего лета, голубого неба, запаха свежескошенной травы.

Николя в лицо ударил поток ледяного ветра настолько мощного, что мальчик чуть не задохнулся. Он запрокинул голову к поющему Семёну и обомлел: вокруг него, будто воронка, кружился снег. Мальчик огляделся по сторонам и понял, что он стоит в самом сердце снежного урагана.

Николя прокричал:

– Спускайся!

Морозный ветер подхватил мальчишеский голос и разбил его на миллиарды снежинок, что вскоре стали частичками все той же воронки, что начинала сужаться, но что вовсе не пугало чижа.

Николя подпрыгнул на месте, замахал руками в воздухе, будто потерпевший крушение. Бестолку. Чижик – жёлтая точка в сердце самой бури – не умолкал. Он пел только громче. Мальчик уже отчаялся привлечь внимание птицы, как наверху, выше чирикающего Семёна, появилась тёмная точка в светящемся ореоле. Мгновение – и это уже не точка вовсе.

У пятна в небе нарисовались длинные светящиеся солнечным светом крылья, длинный, будто львиный, хвост и шарик света над головой.

Николя протер глаза кулаками, не в силах поверить в увиденное. Зверь, происхождение которого мальчик мог подвести разве что из мифов древней Греции, с грохотом приземлился подле Якоря времён Петра I3636
  Речь идет о якоре эпохи Петра I, что лежит на Биржевой площади с 2003 года. Установлен к 300-летию города.


[Закрыть]. Существо отряхнулось и из её пасти вырвался предупреждающий рык. Как бы он ни пытался, мальчик был не в силах оторвать взгляд от сверкающих, будто на солнце, крыльев неведомого зверя, мощные мускулистые лапы которого заканчивались заточенными в предыдущих боях за Петербург когтями. На длинной изящной шее красовалась мощная львиная морда, над которой парил шар света. Приглядевшись, внутри него можно было увидеть пробирающихся сквозь выпавший снег пешеходов, вызволяющих свои машины из-под снежного плена автомобилистов с лопатами и бесконечный снегопад, что навис над Петербургом со вчерашнего дня.

Зверь присел на задние лапы и мальчик невольно задумался, где он мог видеть нечто похожее? Из ноздрей твари валил пар – животное дышало глубоко и громко. Складывалось ощущение, что на месте лёгких у него засела пара-другая паровых поездов внутри.

– Да не шуми ты так! Услышат ещё! – ворчал приземлившийся на плечо Николя Семён. – Вашество, это наш воздушный транспорт. Обещался доставить до Невского без хлопот!

Николя ошалело посмотрел на Семёна.

– Неужто не узнали! Это ведь один из грифонов с Банковского моста, не более. О свидетелях не беспокойтесь. Эта воронка призвана уберечь нас от взоров непосвящённых.

Николя ничего ответил. Он наблюдал за вечерними омовениями не просто громадной – сказочно гигантской – кошки с золотыми крыльями и шаром прогноза погоды над головой. Воронка из снега со льдом взвыла: сверху на мальчика посыпались куски льда – один угодил прямо ему под ноги.

– Он не оставит нас в покое! – закричал Семён. – Очередной приспешник Томрума!

– Ветер? Ты хочешь сказать, что всё это время меня нокаутировал ветер?

– Северо-восточный ветер! – поправил его чиж. – Это он приносит холод в эти земли, он пробирает вас до самых костей, когда вы прогуливаетесь по набережной. Из-за него всё так и сжимается внутри! Разве вы не понимаете? Томрум настроил против нас все четыре ветра Петербурга. Эти ребята хороши в своём деле, но переходить им дорогу не стоит. Тот, что пытается нас…

– Убить? – пропищал Николя.

– Заморозить, – поправила птица. – В своё время именно он спасал Петербург он нашествия холеры. Не будь его, вся столица вымерла бы. Именно он прогонял с улиц заразу одним своим присутствием. От юго-восточного ждать помощи в то время не приходилось – с его приходом госпитали наводняли больные Cholera Morbus!

Семён по обыкновению ударился в историю, когда завывания северо-восточного ветра усилились и Николя ощутил на себе посторонний взгляд. Мальчик огляделся вокруг – ничего. Он запрокинул голову к небу и увидел его. Сверху вниз, в отверстие воронки из льда и снега, на них смотрел крепко сбитый мужичок в меховой шапке и с покрытой инеем бороде, которая в петровскую эпоху грозила обязала бы его выплате Налога на бороду. Гигантская фигура нависла над горловиной их спасительной воронки, что рискует вот-вот сомкнуться и оставить от Николя разве что аккаунт в социальной сети.

Ничто из этого не мешало кошкоптице совершать вечернее омовение

лапок. Делала она это так буднично и просто, будто моющийся грифон в центре заснеженного Петербурга – явление серое, обыденное, никакого интереса для окружающего мира не представляющее.

– Нет времени объяснять – залезайте!

Николя приблизился к грифону. Тот вывалил на мальчика тёплый пар из ноздрей и прилёг, дабы Николя мог взобраться на него.

– Как ты планируешь объяснить это властям города? – спросил Николя чижа.

– Мы всё ещё в воронке, разве не видите?

Действительно: их по-прежнему окружала воронка из льда со снегом.

– Когда мы поднимемся, она спадёт, а до тех пор петербужцы и гости города встретят на своём пути сильный северо-восточный ветер! – прокричал чижик.

– Это ещё что? – с плохо скрываемым страхом спросил Николя, видя как грифон начал размахивать крыльями.

– Я думал вы знаете, что грифоны летают, – поразился чиж.

– Но нам нельзя лететь наверх! – Николя указал пальцем в небо. – Нас всех превратят в сосули! – хныкнул он.

Взмахами крыльев грифон поднял вокруг себя весь снег, что их до этого окружал.

– Другого выхода у нас нет! Всё это время эта воронка спасала нам жизни, но она может стать нашей могилой.

– Да там мужик какой-то! – просипел Николя.

– Не мужик вовсе. Cтихия. Та самая, что мы с вами называем северо-восточным ветром. Это просто ветер! Если мы хотим выбраться отсюда и спасти Петербург от прозябания в братском сугробе, нам самое время вылететь!

Мощные когтистые лапы грифона оттолкнулись от земли, захватив с собой снег вперемешку с грязью и песком. Николя ухватился за его шкуру до побелевших костяшек. Его пугали несколько вещей: во-первых он никогда не путешествовал верхом на грифоне, во-вторых, они, на этом же самом грифоне, летели сейчас к выходу, что преградил собой закалённый в боях за Петербург мужичок, обученный левитации задолго до появления на этих землях первых человекообразных. Николя зажмурился и принялся считать до десяти. Знай он хоть какую-нибудь мало-мальски подходящую для таких случаев молитву, о которых ему все время талдычил Семён, он бы обязательно молился. 70 лет воинствующего атеизма стёрли из памяти потомков подданных Российской империи не только слова молитв, но и традиции – говение, христование и всё то, что знал и понимал ребёнок эпохи того же Александра III.

Крылья грифона издавали звук, схожий с тем, с каким гуляет ветер по вывешенным сушиться на улице простыням. Николя открыл глаза. Грозный мужик в покрытых инеем меховых одеждах выкинул перед собой ладонь. Его толстые пальцы оканчивались посиневшими кончиками.

Потоки пробирающего до костей ветра обратились стеной против них с Николя. Как бы сильно грифон не махал крыльями, какие бы звуки не исходили из его пасти, – северо-восточный ветер оказался в разы сильнее.

– Что нам теперь делать? – проскулил мальчик сидевшему у него в кармане чижу.

– Этот мужичок – самая суть того, из-за чего в Петербург не переезжают так активно как в Москву.

– В Москву едут по работе! Этих людей можно понять!

– А ещё потому что там нет этого господина, – чиж прикрыл фуражку крыльями, дабы та не улетела, – он появился в этих землях задолго до приезда сюда Петра I. Петербург такой, какой он есть, благодаря ему.

– И что это значит? Что мне-то с этим всем делать? – прокричал Николя так громко, чтобы ветер не унёс звук его голоса.

– Это значит, что в этих краях нет ничего более естественного, чем этот господин, который…

– … который пытается нас убить!

– Вовсе нет! Он… он… он просто делает свою работу! – сказал чиж, сам не веря в свои слова.

Грифон издал предупреждающий рык и активнее замахал своими гигантскими крыльями.

– Я жить хочу! – взмолил мальчик.

– Нам… нам нужно что-то такое, что пробудит в памяти этого природного явления хоть какое-то к нам уважение! – без особой уверенности произнёс Семён.

Шар света над головой грифона разразился солнечным лучом прямиком в темнеющую фигуру впереди. Из пасти животного вырвался отчаянный вопль. Мужичок в длинной шубе и меховой шапке на голове открыл рот и моментально поглотил поток солнечного света в себя. Над головами друзей раздался грохот грома.

– Он смеётся над нами, – прошептал мальчик.

Ветер усилился. У Николя онемело лицо – такое знакомо любому, кто имел смелость отправиться на прогулку по набережной Петербурга в позднюю осень. Мальчик хотел что-то сказать, но вместо этого выдал коровье мычание

– Я потратил слишком много энергии на то, чтобы вызвать нашего пернатого друга из-за пересечения реальной истории и вымысла! Стойте! Гром-камень! – Ваш медальон из гром-камня! – прокричал из последних сил чиж.

Несгибающимися пальцами Николя расстегнул – почти сорвал – верхние пуговицы пуховика. Парализованные морозным холодом пальцы начало покалывать. Будь его, Николя, воля, он бы так и оставил греться свою руку внутри пуховика.

Скрюченные, покрасневшие, будто высушенные, пальцы вытащили из-под одежды медальон из гром-камня. Нагревшийся от тепла тела, он тут же обжог ладонь мальчика. Тот только стиснул зубы покрепче и вытянул медальон наружу.

– Ну конечно! – пропел Семён.

Ветер не стихал. Он проник под тёплую куртку и продувал мальчика с такой силой, будто Николя посчастливилось встать на перекрёстке всех ветров мира.

Мальчик вытянул над головой руку с сомкнутыми на медальоне пальцами.

Мужичок разразился леденящим душу хохотом.

Усилием нечеловеческой воли Николя разомкнул непослушные пальцы. В трясущейся на морозе руке появился медальон из Гром-камня. Лицо не неотёсанного мужика, но стихии, явления естественного и, как принято считать обычного, искривилось в гримасе ужаса.

Ударная волна заставила ветряного гиганта раствориться в воздухе, а затем прокатилась по всему городу. Кунсткамера с Зимним Дворцом и прочие достопримечательности города рискнут остаться без оконных стёкол. Глава гидрометцентра Москвы так и не сможет дать вразумительный ответ касаемо произошедшего, а Петербург ещё долго будут посещать толпы уфологов с разных уголков планеты.

– Он исчез! – громко прощебетал Семён. – У нас мало времени.

– Фо ы сял? – лицо Николя превратилось в ледышку, рот больше не слушался. Открыв глаза, он первым делом посмотрел на свои посиневшие пальцы рук. Они его больше не слушались.

– С чего я взял? Северо-восточный ветер появился здесь не вчера, эта стихия воистину очень древняя и могущественная. Но она вынуждена мириться с тем, что помимо нее эти земли занимает город. Пётр Алексеевич воздвиг его не только вопреки силам и терпению простолюдин или царским традициям. Сама природа тогда была против того, чтобы здесь вырос город. Каким глухим болотом эти места ни были для человека, здешняя природа всегда жила по своим правилам. Усмирить её оказалось по силам только Петру Великому. Ей пришлось покориться дорогам, домам и людям, что привёл за собой Пётр I. Если и есть в этом мире что-то, что способно дать отпор местной стихии – это дух Петра Алексеевича. Дух стойкий и несломленный.

Ветер пошел на спад. Грифон издал громкий, пробирающий до мурашек крик, и рванул прочь из леденящей душу воронки, подальше от воспоминаний об ожившей стихии, готовой заморозить всё на своём пути. Николя посмотрел вниз: под ними стояли в пробках автомобили, перебирались через сугробы пешеходы, некоторые в качестве переправы предпочли замёрзшую поверхность Невы. Кусочек города, что простирался под лапами грифона, был осыпан маленькими и никуда особо не спешащими точками.

Они набирали высоту. Внизу показалась Дворцовая площадь, Зимний дворец, Невский проспект. Главная магистраль города тянулась ровной линией, искривляясь далеко впереди – у Лиговского проспекта. Не превратись руки мальчика в ледышки, он бы обязательно достал телефон и заснял протекающий под ними Петербург.

Тяжёлые грифоновы лапы коснулись стеклянного глобуса, что венчал собой Дом Зингера. Лапы его начали соскальзывать, cущество активно замахало крыльями, когда Семён прочирикал Николя на ухо:

– Прыгай!

– К-к-куда?

– Прыгай! – не унимался чиж.

Николя мысленно попрощался с жизнью и спрыгнул на одну из фигур, что обнимали стеклянный купол дома. Крылья грифона заработали с невиданной силой – мальчик поёжился от поднявшегося ветра. Кошкоптица взмыла вверх так скоро и элегантно, как ни одному человеку не дано ходить по земле.

– Что теперь, умник? – прокричал мальчик.

– Слышите? Вы слышите это?

Николя прислушался. Где-то под ними раздавался глухой звук. Будто кто-то бил руками о стекло.

Семён полетел на звук и скоро Николя услышал его радостное чириканье. Мальчик повис на одной из скульптур. Он посмотрел вниз и моментально вспомнил, что последнее, что можно и нужно делать, если ты застрял на высотном (по меркам века эдак XIX) здании, это смотреть вниз. Под ногами протекал всё тот же Невский проспект, по которому Николя ходил и сам и с бабушкой. На этот раз, правда, главная магистраль города выглядела куда более зловеще. Одно неверное движение и Николя рухнет прямо под ноги прогуливающемуся туристу, что, конечно, не лучшим образом скажется на имидже города. Но, что еще хуже, миссия по спасению этого самого города окажется на грани провала. Схватившись за ногу одной из скульптур, мальчик вытянулся во весь рост. Кончиками ботинок он нащупал выступы, которые, естественно, никакими выступами не были. Николя прекрасно понимал: всё то, что он использует в ходе своего выживания, предназначено вовсе не для экстремального спорта. На Николя накатила волна стыда, за ним – отчаяния. Ещё этим утром вандализм с последующим руферством не входили в его планы.

Николя отпустил пяточку женской скульптуры и оказался за спиной американского орла, о котором говорил Пӣтер перед тем как его похитил Томрум.

Прямо перед носом мальчика возникла маленькая пёстрая птичья фигурка. Семён кивнул на стеклянный купол и Николя увидел. Там, под куполом, стоял, прижавшись ладошками к стеклу, Пётр Павлович.

Николя хотел вскрикнуть, как налетел ветер, за ним пришёл туман. В миг всё вокруг заволокло непроглядной дымкой. Плотная, непрозрачная, она отделила мальчика от Семёна. Она же заставила исчезнуть Невский проспект, купол Зингера, казалось, её слушалось само небо. Николя остался стоять за спиной американского орла. Вокруг гробовая тишина. Справа, слева, над головой – туман настолько плотный и непрозрачный, что ему мог позавидовать тот же Лондон – большой знаток подобных явлений в городе.

– Где ты? – вырвалось у Николя. – Мне некуда бежать. Покажись уже! Ты что, боишься?

– А чего мне бояться? – раздалось отовсюду и одновременно ниоткуда.

– Меня.

– Тебя? С чего вдруг? – знакомый голос звучал со всех сторон, но владелец его оставался невидим человеческому глазу.

– Ты даже показаться боишься! – прокричал Николя. – Очнись, я, обычный человек, стою здесь, хотя в любой момент могу упасть, а ты только и можешь, что беседы вести? Ты трус!

– Я? – спросил голос и расхохотался.

– Томрум. Так ведь тебя зовут.

Николя схватили за рукав и потянули вниз. Мальчик рухнул на колени, но успел ухватиться за орлиное крыло. Он вскричал от боли. Ворот его собственного пуховика впился ему в шею. Мальчика с новой силой потянуло вниз. Из груди Николя вырвался вопль. Кончики пальцев защекотало. Мальчик поднял голову. Его побелевшая рука все еще держалась за орлиную статую. Николя её уже не чувствовал вовсе – место руки с кистью и пальцами заняла тупая боль. Мальчик принялся стряхивать с плеч потяжелевший пуховик, когда глубоко из тумана послышалось птичье чириканье. В то время как мальчик балансировал меж жизнью и смертью, где-то в тумане заливался песнями Семён.

– Сюда! Здесь! Я здесь – прохрипел Николя и только теперь понял, с чего вдруг чиж подал голос. – Ты в ловушке. Не видишь ничего, – вслух осознал мальчик. – Он тебя ослепил. Сюда! – закричал Николя. – Сюда! Сюда!

Казалось, сама гравитация перешла на сторону Томрума. Невидимый противник тянул мальчика вниз. И если Семён обладал волшебным пением, то для Николя может наступить момент, когда его вполне человеческие, лишённые каких-либо магических способностей руки устанут и он упадёт с высоты восьмого этажа прямиком под ноги какому-нибудь туристу из Азии.

– Я здесь! Лети на голос! Я здесь! – принялся кричать мальчик, не обращая внимания на боль и полностью онемевшую руку, готовую вот-вот разомкнуть пальцы и отправить Николя в его последнюю прогулку по Невскому проспекту.

Рука соскользнула вниз. Еще чуть-чуть.

– Отпускай! – пропищал кто-то вдалеке.

Мальчик обернулся. Перед ним в воздухе завис Семён. Его маленькие крылышки двигались как в замедленной съёмке. Его клювик застыл в пронзительном птичьем крике. До слуха Николя дошёл разве что далекий звук.

– Отпускай! – повторила птица.

Он посмотрел вниз и увидел свои трепыхающиеся на ветру ноги. Затем он поднял глаза на Семёна и отпустил орлиное крыло. Он наконец почувствовал все свои пять пальцев, их подушечки, кисть, руку, предплечье. Он летел вниз, сквозь туман, и уже ни о чем не думал.

Чьи-то сильные руки обвили туловище мальчика. Его измученное тело безвольно повисло. В нос ударил запах дыма. Он поднял голову вверх и увидел женское лицо. На голове у нее была военная каска – наверняка древняя, – не в таких сегодня армия выступает на парадах. Только теперь Николя увидел расположившийся недалеко от его лица угрожающе поблескивающий кончик копья.