Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

В следующей лекции Эпикур, в противоположность киникам, находивший высшее благо в удовольствиях и наслаждениях, охотно приобщал братьев, друзей и рабов к занятиям философией в своем имении с прекрасным садом. Дом Братства сложно было назвать имением, и все же это был дом с садом.

Друзья Платона собрали деньги, чтобы вернуть долг Анникиреду, который выкупил и отпустил Платона на волю. Анникиред от денег отказался, и на них был куплен сад и открыта философская школа. Пифагорейская школа, с необычными правилами поступления в нее, отличалась высокой нравственностью и строгими обычаями.

В Доме Братства также были свои правила и обычаи, взять хотя бы запрет на право слушателей выбирать для изучения курс лекций по своему усмотрению. Этот запрет не давал мне покоя.

Выходило, что все рассматриваемые античные философские школы и досократовкого, и классического, и эллинистического периодов имели составляющие, которые использовались Братством. Или точнее будет сказать, лектор, говоря о любой из этих философских школ, давал прямое указание на эти составляющие. Идеи Платона, логика Аристотеля, пифагореизм и орфизм, египетская религия и идеи индуистской философии, все это можно было объединить под общим термином «неоплатонизм». Философская система неоплатоника Аммония Саккаса имела своим принципом примирение всех религий. И Братство рассматривало традиционные религии именно по такому принципу – принципу объединения. С философии все начиналось, а затем главенствующее место заняли мистика, эзотерика и теософия. Интерпретация индуизма, например, носила оккультный характер. Называть Братство философской школой стало сложно. Определение философии Братством звучало как любовь к мудрости, что само по себе имело довольно размытые границы, ибо под мудростью каждый мог подразумевать что-то свое. Но в том, что в Братстве присутствовала мистическая духовная традиция, «тайная философия» оккультных практик, сомнений не было. А какова идеология оккультизма? Установить духовное господство над человечеством и претендовать на роль религии! В это сложно было поверить, особенно глядя на Марину Мирославовну. А может, все совсем не так и Братство всего лишь еще одна современная модель синтеза и практического применения философии в жизни? Хотелось бы верить, но это было не так. Иначе как объяснить все остальное? Если бы амбиции были скромнее, то не было бы никакого тайного знания, а были бы простые и понятные всем цели и задачи. И будь Братство культурным, благотворительным центром или философской школой, Марина Мирославовна автоматически превращалась в героя нашего времени. А так… Не могут благие цели скрываться за семью печатями!

На вводном курсе мы не спеша двигались по Востоку, от Греции к Риму, от Рима к Индии, затем к Тибету и далее к Египту. В общих чертах мы коснулись буддизма и тибетского буддизма, священных писаний индуизма, Вед и Упанишад, а на символизм священного текста Бхагавадгиты великого эпоса Махабхарата была отведена целая лекция. Правда, книг с древними текстами я решил не приобретать, а взять почитать у Ани. Я не рассматривал эти книги с точки зрения научности, но в то же время понимал, что они являются если не прямым наследием, то хотя бы отголоском ушедших веков, эпох и даже эр. Можно было придавать им значение или, наоборот, доказывать абсолютную несостоятельность в наше время, считать всего лишь историей или мудростью, просто любопытствовать или сделать это предметом исследования. Несмотря на мою страсть к точным наукам, я все равно любопытствовал.

Пока я углублялся в философию античности, внутренние лекции в Братстве приобрели религиозную и теософскую направленность. Когда я уже совершенно запутался в отличии мистики от религии, эзотерики от теософии, оккультных практик от философии, имя одной весьма неоднозначной, но весомой фигуры эзотерического мира и теософского общества, именуемой не иначе, как Учителем Человечества, все расставило на свои места. Когда я бывал на втором этаже в Доме, я задавался вопросом, что за тучная женщина в платке, с некрасивым, болезненным лицом взирает как будто бесцветными глазами с портрета, висящего над «тайной комнатой»… Теперь я знал, кто это. И, да, в библиотеке Братства имелись все собрания сочинений, автором которых она являлась.

Но я отлично помнил о неоднократных публичных заявлениях учителей, в основном Форта, о том, что Братство – это сообщество исключительно философское и точно не религиозное. Насчет теософского или эзотерического уклона я также ничего не припоминал. Прямых высказываний по этому поводу не было, в то время как лекции на такие темы были. Теперь Братство больше походило на мистико-религиозный культ или, проще говоря, секту, но никак не на философскую школу. Правда, слово «секта», как нам объяснила на одной из лекций г-жа Марина, далеко не всегда имело негативное значение. В древнеримской литературе, например, оно обозначало как раз философскую школу. Сектой именовались школы стоиков, киников, эпикурейцев. По отношению к медицинскому обществу также использовался термин «секта Гиппократа». Слова «братство» и «философская школа» являлись синонимами слову «секта». Так что в этом смысле наше Братство вполне могло именоваться сектой. Хотя ему были присущи и многие из негативных характеристик термина «секта»: иерархия, членство с дальнейшим «обращением», «тайное знание». Закрытая группа, чуждающаяся широкого круга людей, которым были заявлены якобы ложные приоритеты. Деструкция и манипуляция заключались в завуалированных, скрытых мотивах и методах, которые вели к тайной доктрине и теософскому обществу, не заявленных изначально. Скрытый образ мысли и вера в тайную доктрину, учение о сверхчеловеке и о мировом духовном господстве над остальным человечеством – все это не было заявлено в программе обучения. Потеря духовного начала, без которого любое развитие имеет разрушительный характер, может привести к гибели всего человечества. Эти слова я записал за Мариной Мирославовной!

У меня в голове была абсолютная каша. Все мои предположения и аргументы из-за отсутствия фактов имели весьма зыбкую основу. Поэтому уверенность в правильности выводов отсутствовала. В этих вопросах я был совершенно не компетентен. Я не был специалистом ни в области философии, ни тем более в области эзотерики и теософии. Любитель да и только, еще и технарь. Моя оценка материалов, содержащихся в лекциях Братства, была субъективной и не профессиональной. Объективно проверить истинность предлагаемой слушателям информации я не мог, ну и окончательно запутался.

В Братстве я был тише воды ниже травы, ни о каких своих подозрениях не заикался. Я даже начал испытывать нечто, напоминающее страх, но бросать Братство не собирался. Иначе я был бы разбит, опустошен, не знал бы, чем заполнить образовавшуюся пустоту. Так же, как в свое время Аня, я чувствовал внутреннее сопротивление – я был не согласен, меня что-то смущало и волновало, но теперь я, как и она, даже не хотел об этом говорить. Я боялся разрушить все, что связывало меня с Братством, что я окажусь в изоляции, вне игры, вне жизни Братства и, главное, вне близости к Марине Мирославовне. Уже не один год она и Братство заполняли мою жизнь и стали неотъемлемой ее частью. Я не мог лишиться всего и сразу лишь потому, что меня смущает сомнительность учения, ведь еще недавно я был готов на все, чтобы видеть ее, чтобы находиться подле нее, готов был служить ей верой и правдой.

Единственным человеком, кто смог бы помочь мне найти ответы на многие вопросы, была Валерия Викторовна. Но именно с ней я боялся говорить о Братстве больше всего на свете. Я опасался довериться ей, потому что понимал: ее критики Братство не выдержит. Оно превратится в пыль, станет пустым местом, а вместе с Братством будет разоблачена и Марина Мирославовна. В том, что она сама жертва и не понимает, чему служит на самом деле, я верил с трудом. Иначе как объяснить ту скрытую цель, которая стоит за ее лекциями?.. Но я по-прежнему искал этому какое-то объяснение, потому что любил ее. Мое чувство никуда не делось. Как только я вспоминал ее прикосновение, ее близость, ее голос, моя голова шла кругом, а все остальное переставало иметь какое-либо значение. Ну и что, что из обилия материала она вычленяет нужный ей вектор, в конце концов, это не преступление! У каждого есть своя голова на плечах. Допустим, Братство – это тайное общество, орден. Указывать на это с помощью античной философии и лекций – довольно интересный и изысканный ход. А скрытое в них послание разгадывать никто не заставляет. Дело сугубо личное. Можно видеть, а можно и не видеть. На сегодняшний день настоящая тайна – это редкость. И это гораздо интереснее, чем просто жить, просто ходить по улицам и думать, как все, что ничего тайного в этом мире уже не существует.

XI

В моем арсенале имелось целых три выходки вне устава и регламента Братства – записка с признанием на лекции, визит к Марине Мирославовне домой в канун Нового года и приглашение в современный театр, которое она приняла и который посетила вместе с Фортунатэ. Таким образом, посвященных в мои проделки, кроме самой г-жи Марины, было еще двое – Форт и Аня. Аня знала только то, что я ей рассказывал, а о записке и визите под Новый год я умолчал. Форт, соответственно, знал только то, что поведала ему супруга после моего к ним частного визита. Но в любом случае это было то личное, вне Братства, между мной и ею, к чему я так стремился. Это было все, что я успел придумать и осуществить. В сущности, такая малость. А сколько мне понадобилось времени, усилий и энергии!

С Валерией Викторовной все было иначе. На каждое свое движение к ней навстречу, я находил отклик. Она говорила со мной, слушала меня, я мог свободно с ней общаться, мог встретиться или пожаловать в гости. При желании я мог принести ей свои творческие работы, которых у меня, правда, не было. Каждый раз, когда я высказывал ей свои мысли, которых, к счастью, у меня имелось в достатке, она слушала очень внимательно. Я мог прийти к ней не только на лекцию, но и выпить чаю на кафедру, а после проводить домой. Мог пригласить ее на чашку кофе, мог дарить цветы, обмениваться книгами и обсуждать их не только в группе, а лично с ней. Я знал номер ее мобильного телефона и адрес электронной почты. Она всегда отвечала мне. Она была открыта для студентов и для меня. И я понимал, что являюсь для нее уже давно не просто студентом.

Подступиться к Марине Мирославовне было куда сложнее. Первое время мне казалось, что это вообще невозможно. Ей можно было задавать вопросы только на тему лекций, тогда она охотно на них отвечала. Однако любая попытка задать вопрос на отвлеченную тему жестко пресекалась. Она сразу же становилась холодна, тон менялся, а дистанция разрасталась. Подарки она не оставляла себе, а передавала Братству. Любая возможность сближения с нею сводилась к одному: если ты увлечен и восхищен Братством, все в порядке, если же ею, она отстранялась. Удивить ее, расположить к себе, обратить на себя внимание можно было, только пребывая в Братстве и делая что-либо для него. Существовать для нее я мог только в Братстве, вне его меня для нее не существовало. Об этом не говорилось, но именно это она давала мне понять. В тот предновогодний вечер, когда вместо лекции мы отправились в Дом Братства и я оказался в метро на эскалаторе наедине с ней, я попытался заговорить, поинтересовался, что она любит и могу ли я при случае куда-нибудь пригласить ее. Она ответила, что не нуждается в том, чтобы ее развлекали. Я тогда и сам удивился своей смелости, не знаю, как такое вообще вышло. Это было нечто спонтанное, непродуманное. Но я все равно был рад тому, что так поступил. Мне хотелось, чтобы она знала хоть что-нибудь, хоть самую малость обо мне и о моем к ней чувстве. Теперь она знала. Я сделал первый шаг, и это была малая, но победа. А все сложности и переживания – сущие пустяки в сравнении с той радостью, которую мне доставляла каждая секунда рядом с ней.

Но, настаивая на праве быть самостоятельной, свободной от Братства личностью со своим индивидуальным миром, я начал задумываться, а действительно ли этот мой мир настолько хорош, как я привык считать. Ее жизнь была непохожа на жизнь других обитателей королевства, где она была королевой. Это дал ей Форт. А что вместо Братства мог предложить ей я? Только себя, свою молодость, обаяние, страсть и беззаботность. Никогда раньше я не сомневался в себе и в своих силах. И будь у меня в жизни что-нибудь не так, я без оглядки и сомнений окунулся бы с головой в мир Братства и Марины Мирославовны, убежал бы и спрятался там от своих проблем. Но у меня было все хорошо! Мне не от чего было убегать. Мое потаенное чувство к г-же Марине доставляло мне удовольствие. Если я и страдал от безответности, то эта боль была сладкая и избавляться от нее я не хотел. Пожалуй, это было приключением, о котором я мог только мечтать. О таком я читал только в книжках. И на кону стояла моя свобода. Мне предстоял выбор, сделав который, я автоматически окунался в ее тайный мир, получал возможность видеть ее, учиться у нее и служить ей. Для этого мне нужно было позволить себе обрести друзей, единомышленников и стать одной из прочных составляющих тайного общества, посвятив ему всего себя, как сделала в свое время она. Все просто. Но именно этого я и не собирался делать. А после того что я устроил у нее дома, я этого выбора лишился.

Начало было положено, и теперь я с азартом влюбленного стремился к новому проявлению своих чувств, в следующей выходке. Как ребенок стремится к единоличному обладанию своей матерью, так и я желал украсть ее у Братства. Через неделю мне исполнялось двадцать два, уже не ребенок. В этот день мне хотелось сделать для нее что-нибудь особенное. Уже сами раздумья по этому поводу доставляли море удовольствия. Скорая встреча с ней вызывала трепет и волновала душу. Оставалось только придумать, что бы это могло быть.

Сколько себя помню, каждый день рождения проходил с гостями и застольем. Так у нас в семье было заведено. Все хлопоты брали на себя родители, а мне только оставалось бросить клич своей компании. Костяк ее состоял из школьных и дворовых приятелей. Все приготовления велись из расчета до десяти человек, ровно столько, по маминым подсчетам, могло уместиться за столом, который мы раскладывали в гостиной. Каждый раз я обещал пригласить не более десяти человек, но в результате народу приходило в два раза больше. У парней появлялись все новые подружки, поэтому женский состав менялся из года в год. Кроме Ани. Аня оставалась талисманом нашего мужского союза. И каждый раз каким-то необъяснимым образом все гости умещались за столом. Угощений всегда хватало с лихвой. Выпивку покупал отец и всегда с запасом. У нас имелись свои незыблемые традиции, одной из них была «гитара по кругу». Почти все мои приятели играли на гитаре. Это у нас было своего рода хобби. Три аккорда выучили все. Были и свои хиты – песни, любовь к которым со временем не проходила. Имелись даже песни собственного сочинения. Это всегда производило впечатление на барышень, практически беспроигрышный вариант! Таким образом, эта традиция приобрела статус обязательной части любого празднования. Среди новых женских лиц в нашем коллективе порой попадались обладательницы красивых голосов, реже в сочетании со слухом, что тоже случалось. Впрочем, после выпитого на качество исполнения внимания никто не обращал. Главное, чтобы душевно было. Наш бессменный импресарио Аня знала весь наш репертуар, заведовала последовательностью и задавала ритм. Все точно так же должно было быть и в этот раз. Если бы я и захотел что-нибудь изменить, ничего б не вышло. Меня уже никто не спрашивал. Ребята знали дату, а родители заранее готовились. Да и с чего бы мне что-нибудь менять…

В Братстве любые празднества имели свои особенности и традиции. Дни рождения не были исключением. Как-то в Доме шла очередная внутренняя лекция. Все было, как обычно, читала Юля, размеренно и старательно, с присущим ей спокойствием и мечтательностью, пыталась ничего не забыть и не упустить. Из-за мистичности материала и пространности изложения я потерял к лекции всякий интерес и думал о чем-то своем. Когда тема была исчерпана, Юля решила перевести дух. Именно в этот момент в дверь начали заглядывать старшие ученики. Всякий раз при появлении в проеме двери чьей-нибудь головы Юля сбивалась. Чтобы продолжить, ей требовалось заглянуть в разложенные на столе записи, что она и делала. Каждое последующее появление старшего ученика уже вызывало смех в аудитории, и это продолжалось бы и дальше, но с появлением г-жи Марины лекция была прервана окончательно. Как выяснилось, у одной из старших учениц, Лидии, был день рождения, а нарушители порядка просто хотели торжественно поздравить именинницу. Смущенная Лидия уже стояла возле Юли, когда в зал внесли торт и вино. Наша группа охотно разобрала угощение, но традиционного тоста не последовало. Вместо этого старшие ученики выстроились друг за другом, затем по очереди подходили к Лидии и поздравляли ее. Сделать это мог каждый желающий, но только в том порядке, который предлагался. Вроде бы ничего необычного. Отличие заключалось в том, что, помимо подарков, комплиментов и похвал, позволялись любые высказывания, вплоть до замечаний и упреков. Смысл заключался в правде, которую именинник должен был ценить превыше всего. Ее-то – правду – он и получал в подарок. Где и когда еще представится возможность получить полную картину своего положения в коллективе, услышать множество разносторонних мнений и взглядов, замечаний и похвал, советов и рекомендаций, и все честно, и все по заслугам, от совершенно разных людей, близких друзей и просто знакомых, соучеников и учителей. Таким образом, в свой день рождения человек имел возможность получить полное представление, объективную картинку своего членства в Братстве, заслуг, побед, недостатков или поражений. Что касается подарков, то основным условием являлась их смысловая ценность и ни в коем случае не материальная. Пример подали старшие ученики. В руках они держали открытки, книги, мелкие сувениры, вроде чашки, ручки, блокнота, и цветы. Все эти тонкости автоматически перенимались и воспроизводились новичками, становясь и их традицией.

Хоть я и не был в восторге от лекций Юли и вообще от Братства, но никаких негативных чувств именно к ней я не испытывал совершенно точно. Своей скромностью и деликатностью она вызывала только симпатию. Все, чем бы она ни занималась, делала искренне, а главное, сама верила во все, что говорила. В ней было что-то трогательное. Поэтому я с удовольствием решил принять участие в поздравлении ее близкой подруги. Я отправился к книжным стеллажам. К моему счастью, возле дежурной стояла Юля, которую я собирался попросить помочь мне с выбором книги. На ее подругу, Лидию, я обратил внимание уже давно, и на первом вечере в Доме, и на летнем слете. Она чаще остальных оказывалась рядом с Юлией. Как и Юля, Лидия напоминала мне Марину Мирославовну – все тот же стиль в одежде, манерах и поведении. Мне было известно, что и она читает лекции в одной из групп. Как-то на одном из творческих вечеров в Доме она исполнила несколько классических произведений на пианино. Я тогда подумал, какая красивая девушка и как прекрасно играет. Она была и впрямь красива. Правильные черты лица, карие глаза, брови и ресницы восточной красавицы, черные как смоль волосы. И с такой-то внешностью вела она себя крайне скромно, словно и не подозревала, насколько она привлекательна. Ее имя я запомнил сразу же. Из своего курса психологии я знал, почему мы запоминаем имена одних людей и порой никак не можем запомнить имена других. Она мне нравилась.

Юля что-то искала в журнале. Я отошел в сторонку, чтобы не мешать, и сделал вид, что рассматриваю книги. Как только Юля освободилась, я подскочил к ней и попытался объяснить, что мне от нее нужно. Я не ошибся, она охотно согласилась мне помочь с выбором подарка. С серьезным и сосредоточенным выражением лица, немного хмуря брови, она пробегала глазами по полкам. В какой-то момент ее лицо просияло. С верхней полки она достала тоненькую книжицу в мягкой обложке и с улыбкой протянула мне. Это был Эрих Фромм «Искусство любить». Увидев название книги, я пришел в некоторое замешательство. Дарить книгу с таким названием равносильно признанию в любви. А это не входило в мои планы. Но Юля уверенно направилась к столу дежурной, снова достала из ящика журнал, куда тут же вписала название книги и объявила мне сумму.

За то время, пока я отсутствовал, очередь к Лидии нисколько не уменьшилась. Я стал в самый конец, а книгу прижал названием к себе, чтобы никто не видел. Г-жи Марины в зале уже не было. Когда стоявшие передо мной девушки наконец наговорились и насмеялись с именинницей, и подошла моя очередь, я молча протянул книгу. Лидия трогательно ахнула и с удивлением подняла на меня свои черные глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю что? – растерялся я.

– А я все собиралась, а ты вот… Спасибо тебе большое, Саша!

– Да не за что, – только и ответил я, а про себя подумал, что нужно будет и себе купить такую же. Я отметил, что она знает мое имя, что было немного странно, ведь я никогда не заговаривал с ней.

Что я мог придумать, на что отважиться в свой день рождения для Марины Мирославовны? Преподнести ей что-нибудь стоящее, купленное за деньги? Она расценит это как подарок Братству. Оставались только цветы, снова… И прошлые ошибки нужно исправлять! На этот раз я собирался выбрать действительно свежие и красивые цветы. Теперь меня не обмануть! Я собирался потратить на выбор столько времени, сколько понадобится, и без компромиссов. Решено! Это будут самые красивые цветы! Я уже представлял ее взгляд, представлял, как подойду и окажусь рядом с ней. Стремительно учащая удары сердца, в венах пульсировал адреналин, то сжимая, то разжимая мышцы брюшной полости, теплом по всему телу разливался тестостерон. Мысленно я тонул в ее глазах, в ее близости и хотел пребывать в этом поле как можно дольше. Я томился, я предвкушал. Остальные заботы отошли на задний план и нисколько меня не волновали, о предстоящем праздновании я совершенно позабыл.

Несмотря на то что уснул я уже за полночь, спал как младенец. Утром меня разбудила мама, нежно и ласково. Отец ждал меня на кухне. Во время завтрака родители вручили мне подарок. Это был полупрофессиональный фотоаппарат, зеркальная камера со сменной оптикой и крупной матрицей, с высокой скоростью серийной съемки и функцией видеозаписи в хорошем разрешении. Все достоинства камеры папа описывал по ходу, пока я рассматривал ее. Моя «мыльница» поистрепалась да и годилась уже только для групповых фото, не больше. Я давно уже подумывал сменить ее на что-нибудь более стоящее и был очень рад подарку. Когда я допивал кофе, папа с пониманием подкинул мне деньжат на «пропой души». Это было очень кстати. Теперь я мог не ограничивать своих желаний в выборе букета.

На занятиях в университете я сидел как на иголках. Еле дождавшись окончания второй пары, никому ничего не сказав, я отправился в центр города, где был самый большой выбор цветов. Об однокурсниках и нашей традиции я вспомнил уже где-то на полпути, некрасиво получилось… Именинник обычно приносил торт, и после занятий мы пили чай в нашей аудитории, так у нас было заведено. Но я тут же успокоился, решив, что угостить ребят тортом я смогу в любой другой день. Вот только предупредить, конечно же, следовало.

По переходу я перемещался довольно быстро, медленно ползущий поток людей мне удавалось обегать то с одной, то с другой стороны. В метро я не мог дождаться своей станции, каждые пять минут казались мне вечностью. И вот я на месте. Выбор действительно был огромен. Одних только тюльпанов было около двадцати видов. Но мне были нужны розы. Я выбрал белоснежные. На этот раз они были самые настоящие и уж точно не крашенные. Как только я их увидел, сомнений не оставалось, мне нужны были именно они. Я тщательно осматривал и выбирал каждый цветок. Букет вышел красивый. В Братство я звонил еще накануне и выяснил, в котором часу там должна быть Марина Мирославовна. Мой вопрос прозвучал официально и требовательно, и девушка у аппарата поспешила сообщить мне время.

Погода была на удивление теплая и солнечная. Всего еще несколько дней назад морозный воздух пробирал до костей, а сегодня я шел в расстегнутой куртке. Мне не хотелось снова спускаться под землю, и я одолел пешком целый микрорайон. Оставалось сесть на прямую маршрутку. И когда я шагал по улице, и теперь, в транспорте, все глазели на букет. Я это заметил, и мне было приятно. Эти взгляды приободряли. Но все-таки волнение мое с каждой следующей остановкой усиливалось. Я вышел из маршрутного такси и глубоко вдохнул воздух. В преддверии весны его свежесть пьянила, кружилась голова. На всякий случай я огляделся по сторонам. Никого из знакомых поблизости не было. Жизнь в Братстве начиналась только вечером, а в такое время суток все были заняты своими делами, кто учебой, кто работой.

С каждым шагом я все больше робел. Вырвавшись из городской суеты, я очутился на тихой улочке, на окраине. Здесь, в частном секторе, на дорогах было безлюдно, если кто и был дома, то за забором не видать. Перед одним из участков на обочине жгли костер. Дым поднимался вверх и обволакивал крыши соседних домов. Запах костра разбудил во мне аппетит, и я вспомнил о предстоящем застолье дома. Возле машины с затемненными стеклами я остановился и глянул на свое отражение. Все было в полном порядке, белый воротничок рубашки безукоризненно держал форму. Я взъерошил волосы. Только теперь я заметил молодого парня у ворот, он курил и смотрел на меня. Насколько мне было известно, в этом доме обитала огромная цыганская семья. Часто по дороге в Братство я видел детей, играющих перед домом. И теперь один из представителей этого большого семейства в знак мужской солидарности одобрительно кивнул мне. Ответным кивком я поблагодарил его за поддержку и свернул за угол.

Ворота были закрыты, дом выглядел пустым. Я нажал на звонок и стал ждать. Через пару минут мне открыла девушка, я часто видел ее в Доме на дежурстве по четвергам. Не знаю, узнала ли она меня, но смотрела подозрительно. И даже букет, который она не могла не заметить, не расположил ее ко мне.

– Вы к кому?

– Я к г-же Марине. Она здесь?

Услышав это имя, она стала немного приветливее и отступила назад, пропуская меня.

– Да! Она в саду.

Я осторожно ступал по ведущей к дому тропинке, по которой ходил уже тысячи раз. Как только я увидел ее, сердце застучало так сильно, что я за себя испугался. Она стояла у ограды напротив входа в дом. На ней был тот самый темно-зеленый плащ, в котором она ездила весной на базу. Она расчищала место вокруг куста небольшими грабельками, отбрасывая прелую листву в сторону. Рядом сидел смирный пес и, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, внимательно следил за каждым движением своей хозяйки. На меня собака не обратила никакого внимания, и только когда Марина Мирославовна, увидев меня, подняла голову, пес встал и без единого признака воинственности уставился на меня. В саду она была совершенно одна, и я был этому страшно рад. Мне повезло. Я сделал ей навстречу несколько шагов и остановился. Она отложила в сторону свой инструмент, не спеша сняла перчатки и направилась ко мне. Очарованный, я стоял с цветами, не мог пошевелиться и насмотреться на нее. Я успел заметить, что здесь, в саду, при свете дня в ней не было и тени напряжения, она была расслаблена и спокойна. Сейчас она вовсе не походила на ту женщину, которую я привык видеть два раза в неделю в лекционном зале.

– Присядем? – предложила она и подошла к длинному деревянному столу с лавкой. Я последовал за ней и сел с самого края.

– Ты просто пришел или по делу?

Я готов был поклясться, в этот момент она была самая настоящая и искренняя. Никаких масок, я ей верил и не мог оторвать от ее глаз. Когда я понял, что пауза затянулась, спохватился и быстро ответил:

– Просто! То есть нет, по делу!

– Слушаю тебя. Говори. – ее тон был мягким и дружественным.

– Вот! – я протянул ей розы.

– Спасибо! Сергей! – крикнула она в сторону окна, под которым мы сидели. На зов тут же прибежал парень.

– Сережа, возьми цветы и поставь их, пожалуйста, в воду!

Не выражая ни единой эмоции, как официант в ресторане, парень тут же унес букет.

– И?..

– Все!

– Это и было твое дело? – в ее интонации слышались нотки удивления.

– Да!

– И что, ты больше ничего не хочешь мне сказать?

– Нет, ничего! Я уже, наверное, пойду.

– Ну, хорошо… Тогда я тебя провожу, – она дошла со мной до калитки.

Она смотрела мне вслед, я не оборачивался, но чувствовал это.

Я не заметил, как оказался в парке. Он находился недалеко от Братства, а мне хотелось оставаться поближе к ней. Я понимал, что меня заждались родители, но ничего не мог с собой поделать и отправился бродить по лесу. Из близлежащего кафе доносилась музыка. Я свернул на тропинку, что вела к озеру, подальше от суеты. Мне было хорошо в безлюдном месте. Вновь и вновь я проигрывал в уме каждое мгновение недавней встречи с Мариной Мирославовной. Всего каких-то полчаса назад она была совсем близко, я видел, как она работает в саду, я видел ее глаза и слышал ее голос, она говорила со мной. И я подарил ей белые цветы, которые она приняла и которые назвала красивыми. Это воспоминание хотелось сохранить в памяти как можно дольше. Но в голову, нарушая душевный покой, то и дело лезли разные мысли. Например, я думал о выскочившем по ее зову парне по имени Сергей или об открывшей мне калитку девушке. Дом не был пуст, в нем были дежурные, даже днем! И были они у нее в услужении! Я и не думал, что есть ученики, которые находятся там не только по вечерам. Ведь впервые я пришел в Братство среди бела дня. До этого я бывал там только вечером. И если бы не моя затея, я еще долгое время мог не знать о том, что Братство не прекращает своего функционирования ни днем, ни ночью. Об этом далеко не всем известно. Я гнал все эти мысли прочь и старался вновь сосредоточиться на тех минутах, когда она говорила со мной, но все напрасно. Передо мной снова и снова вырастала фигура Сергея, который беспрекословно выполнил указание г-жи Марины.

Обойдя озеро и обогнув холм, я вышел к центральному входу в парк. Был будний день, но кругом было полно народу, и я вдруг необыкновенно обрадовался этому многолюдью. Наблюдая за всем происходящим, я с каким-то особенным удовольствием выпил чашку кофе на свежем воздухе. Все вокруг казалось таким уютным и как будто знакомым. Сколько раз я проносился мимо этого парка и ничего не замечал! В общем-то, в нем и не было ничего примечательного. Таких парков множество, но этот был для меня местом, которое ассоциировалось с ней. Наверное, она часто проходит мимо него, когда едет в город или из города, а по выходным, быть может, прогуливается здесь. Ведь у нее есть пес, а лучшего места для выгула и не придумаешь. Вот почему я не пошел домой, вот почему в упоении бродил по парку – ведь здесь не раз гуляла Марина Мирославовна. Я вновь вспомнил наш недавний и краткий разговор. Я так ничего и не сказал о причине своего визита. И был этому рад. Правда, для нее теперь так и останется загадкой, чего меня вдруг принесло среди бела дня и именно сегодня. К тому же она готова была меня выслушать. Интересно, что она думала?