Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

Я отказывался понимать ее слова. Аня была девушкой положительной. Хорошо училась, была приветлива и дружелюбна, не курила, не пила спиртное и не употребляла наркотики, много читала и любила театр. Всегда прекрасно выглядела. И почему ее должно куда-то там рвануть! Аня человек увлекающийся, и если уж что-то или кто-то был ей по душе, то увлекалась страстно, а как иначе? Правда, также быстро и перегорала. Но я не видел в этом ничего дурного. Я был в ней уверен, иначе зачем бы я столько времени поддерживал нашу дружбу. Мне она нравилась именно такой. Конечно же, у нее имелись слабости, она вовсе этого не скрывала. Но при этом она была целеустремленной, трудолюбивой и исполнительной. Если ставила какие-то цели, достигала их. Мне это нравилось. И именно она в один из вечеров притащила меня в Братство, а не в какой-нибудь ночной клуб, например. Я ценил нашу с ней дружбу и то доверие, которое существовало между нами. Мы с ней были схожи в главном, а все остальное не имело никакого значения. За своих друзей я стоял горой. Кто мог сказать обо мне больше, чем я сам, если не мои друзья. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, – эту мудрость я усвоил со школьной скамьи. Дружба всегда была для меня чем-то важным и незыблемым.

Заявляя о чистоте своего чувства к Валерии Викторовне, я вступил в игру, и теперь должен был всеми силами отстаивать свое заявление, так как проигрывать, тем более женщине, было не в моих правилах. А она тем временем все наступала. Я уже был не рад своему упрямству. Конечно же, я хотел секса с ней, но как только представлялся случай проявить свою мужскую волю, я отступал. На самом деле я боялся ее как огня. Но, оставаясь наедине с собой, я был необыкновенно горд, потому что, как мне казалось, это была победа над инстинктами. Свою неуверенность я выдавал за силу. Я был уверен, что у меня все еще впереди, я по-прежнему хотел ей что-то доказать, бездействовал и сходил с ума от желания. Табу действовало как наркотик. Не знаю, что доставило бы мне большее удовольствие, эта борьба или сам секс. Но точно знаю, что весь былой опыт с девушками-ровесницами не мог идти ни в какое сравнение с переживаемым мною сейчас.

Так как мы часто виделись с Валерией Викторовной, к ней на лекции я ходил все реже. Как-то я приехал в университет и отправился в аудиторию. Сегодня мы должны были заняться книгой Захера Мазоха «Венера в мехах». К такой теме я был совершенно не готов морально и, как оказалось, еле смог выдержать ее физически. Рассуждения на тему садизма и мазохизма из уст этой властной и независимой женщины горячили кровь. Еще в самом начале обсуждения румянец появился на щеках у всех. Не каждый день в стенах учебного заведения можно было услышать такое. Я был крайне смущен и боялся поднять глаза, как когда-то на первом курсе. Волевым усилием сдерживаемые чувства вспыхнули во мне снова, и я уже готов был уступить, проиграть, признать свое поражение. Все принципы забылись.

– Извечное противостояние мужчины и женщины, о котором шла речь у Ницше, многое объясняло. Мужчины больше всего любят игры и опасность, поэтому им так нравятся женщины – самые опасные игрушки на свете, – читала лекцию Валерия Викторовна.

Когда Валерия Викторовна это говорила, я думал о ней. Было ясно, что я затеял игру, в которой заведомо проиграю. На примере произведения «Венера в мехах» она предложила каждому выбрать себе роль – тиран либо раб. Студенты задумались, задумался и я. Женщин я превозносил, со всей страстью я готов был им подчиняться. Но анализ произведения привел к неожиданному заключению – герой романа оказался вовсе не рабом/мазохистом, а тираном/садистом. Он так яро настаивал на своем унижении, что и не заметил, как вынудил героиню вместо любви, которую она к нему испытывала, проявить жестокость, которой она не хотела.

После слов Валерии Викторовны о том, что и садизм и мазохизм наличествуют в каждом из нас в той или иной степени, я вдруг вспомнил, что она рассказывала о своем бывшем муже. И если еще секунду назад я видел ее властной женщиной, то теперь все изменилось. Перед моим взором был Евгений – взрослый и авторитарный, самоуверенный и насмешливый, опытный и высокомерный – и Валерия Викторовна – девчонка младшего курса, ни в чем не уверенная, не сформировавшаяся, которая ищет мужское плечо, терпит от него все, включая оскорбления, и все равно приходит в его прокуренную комнату в общежитии.

Когда я повстречал ее, она уже была свободна и независима. Это мне в ней и нравилось. Выходит, я видел в ней только то, что хотел видеть. Мои представления о ней не соответствовали действительности.

К концу лекции лица студентов раскраснелись. Да уж, такие темы никогда не поднимались в Братстве. Там и слов-то таких никогда не произносили. Вообще, лекции Валерии Викторовны и Марины Мирославовны пробуждали во мне совершенно противоположные мысли и эмоции. Отличие заключалось в том, что после лекций Валерии Викторовны меня посещали слишком откровенные мысли и желания, мне не хотелось их впускать. После лекций в Братстве мои желания и помыслы были чисты, благородны, красивы. Таким я себе нравился больше.

При личных встречах с Валерией Викторовной, как и прежде, накал страстей не утихал. Она все прекрасно видела, понимала, и специально меня провоцировала. И если я всячески старался отогнать или хотя бы облагородить свои желания, то она пыталась вывести меня на чистую воду. Дошло до того, что все наши встречи превратились в игру «ее провокация – мой отпор», между нами всегда присутствовал флирт и велись разговоры о желании. Зачем она играла со мной в эти игры, тем более что я не привлекал ее как мужчина, мне было непонятно. Вокруг нее было полно студентов, которые охотно согласились бы быть ее поклонниками и аспирантами. Зачем ей был нужен именно я и моя творческая сублимация? Я этого не знал и по-прежнему проявлял недюжинную выдержку, за что не мог себя не уважать. Но должен заметить, она рисковала. Ведь я мог и не выдержать. И что было бы тогда? Она делала ставку на то, что я не нарушу границ, но она же не могла быть в этом полностью уверена… А она и не была, просто, если бы я нарушил границы, она отчитала бы меня. Я интересовал ее лишь до тех пор, пока хотел, но не делал этого. К ее провокациям я привык, но стал зависим от них, как наркоман. Мне нужна была эта игра, эти эмоции, адреналин, и с каждым разом требовалась все большая доза. При отношениях, далеких от тех, какие бывают между преподавателем и учеником, В.В. продолжала пользоваться своим статусом, что придавало им некоторый шарм. Я не противился, хотя официально она уже давно не была моим преподавателем. С недавнего времени она начала называть себя моим учителем. Когда это произошло впервые, я подумал, что это дежавю, и теперь у меня. Касательно учителей – мне хватало и Братства. Так что В.В. получила довольно неожиданный для нее отпор с той степенью агрессии, которую у меня вызывала эта тема. Я возражал с пеной у рта и в результате обидел ее. Но и при каждой следующей попытке ее «учительствования», я приходил в ярость. Она знала, как меня наказать, и увеличивала дистанцию между нами. Я стал вспыльчив и раздражителен.

ХIII

Валерия Викторовна в наших беседах довольно часто упоминала о селе, родом из которого была. Я слушал ее с интересом. Когда она рассказывала о родителях и своем детстве, с ней происходили перемены. Я уже не раз замечал, что при подобных воспоминаниях она превращалась в того самого ребенка, которым была когда-то и который теперь стоял перед ее внутренним взором. У нее в глазах появлялся огонек, губы расплывались в улыбке, в голосе и интонациях появлялась юношеская энергия, а выражение лица становилось совершенно беззаботным, если не сказать блаженным. Затем она как будто вспоминала, что не одна, и лицо тут же принимало прежнее выражение. Она всегда была эмоционально сдержана со мной. Все время она старалась сохранять образ гордой, неприступной, независимой женщины, всего достигшей самостоятельно, что, в общем-то, было правдой. Поэтому, когда в ней проскальзывало что-то выходящее за рамки этого образа, меня охватывало беспокойство, я терялся и не знал, как себя вести. К счастью, это длилось совсем недолго, и та Валерия Викторовна, к которой я привык, возвращалась.

Я же как столичный житель был влюблен в городскую жизнь. Я любил наш шумный, многолюдный город со всеми его недостатками. Село для меня являло собой совершенную скуку и мысли, и быта. Проезжая мимо сел и поселков, я с грустью смотрел на беленые хатки и старые избы, обветшалые, накренившиеся ограды и на старушек в платочках, одиноко сидящих на лавочках перед домом после не по возрасту тяжелого трудового дня. В душе я был рад, что живу иначе. Уже через каких-нибудь полчаса я несся по трассе, с удовольствием вдыхая выхлопные газы, провожал взглядом обгоняющие меня иномарки, читал замысловатые названия пригородных кафе, рассматривал строящиеся особняки и представлял, какими они будут и кто в них поселится.

Мы с Валерией Викторовной были совершенно разными. Взять хотя бы детство. Она рассказывала мне о нем не раз, но я пропускал все мимо ушей и не мог понять, что именно она хочет этим сказать. Ведь сама она давно уже жила в городе, с тех самых пор, как уехала в столицу учиться. Свыклась и теперь очень ценила условия большого города, которые давали ей возможность работать, преподавать и публиковаться. Мегаполис успел пленить ее бурлящей, разнообразной жизнью. А ее пристрастие дождливыми осенними или холодными зимними вечерами пить ароматный, дымящийся кофе в одном из уютных кафе указывало на натуру гурмана. Поэтому, когда я слушал ее красочные воспоминания, я считал, что она по-писательски искусно романтизирует сельскую жизнь, которая в ее детские годы виделась ей именно такой – красочной.

Главным персонажем в рассказах В.В. о детстве была ее бабушка. Человек, умудренный жизненным опытом, теплый, уютный и чуть ли ни мистический. Именно у бабушки она находила покой, умиротворение, ответы на все свои вопросы и защиту от всех детских бед и горестей. Я знал историю о том, как Валерия Викторовна, будучи своенравной и непослушной девчонкой, убегала к цыганам, которых все боялись и которыми пугали детей во всей округе. Вместо того чтобы помогать родителям по хозяйству, она подолгу проводила время в поле, а когда видела бродячий табор, безо всякого страха бежала туда и просила научить ее цыганским танцам. И они ее учили. И она танцевала. Я не знал, верить ли ей. Скорее нет, чем да. Мне казалось, что все, о чем она рассказывает, не более чем писательский вымысел. Я наслаждался сюжетом, красноречием и ее богатым воображением. В то же время, наученный ею же анализировать абсолютно все, я заключил, что в их семье было далеко не все гладко, от чего ребенок и укрывался у бабушки, которая отдавала внучке все свое тепло, внимание и заботу. У кого, как не у бабушек, есть время на внуков. Наверное, уже тогда, в детстве, в маленькой девочке проявилась и заявила о себе натура художника. Мечты и воображение уносили ее далеко от действительности, тогда как ее сестры вполне соответствовали прозаической сельской жизни. Они не любили читать, не мечтали уехать в город учиться и вместо того, чтобы убегать к цыганам, были преданы возложенным на них обязанностям по дому. В.В. была другая.

Имея, как и все преподаватели, длительный отпуск летом, она каждый год на целый месяц уезжала к себе домой, на лоно природы, восстановить силы после тяжелого учебного года. Теперь же был только май, я сидел у нее дома, мы пили чай, как вдруг неожиданно она заговорила о поездке на родину. Начала Валерия Викторовна с того, что ее лаборантка Люся давно просит отвезти ее к знахарке. Предусмотрев мою реакцию, она не дала мне перейти в наступление и, перебив меня, спокойно сообщила, что на следующие выходные они с Евгением везут Люсю к ней, в село, так как в тех краях обитает знахарка, которая издавна славится уникальным родовым знанием. В недоумении я уставился на В.В., и тогда она все так же спокойно предложила мне к ним присоединиться. Я отказался сразу же и наотрез. Моему возмущению не было предела. Я не верил своим ушам! И это мне говорил человек, занимающийся психоанализом, которым, кстати, я увлекся с ее же подачи! Наблюдая бурлящие во мне страсти, она только улыбалась. Выдержав паузу, Валерия Викторовна то ли в шутку, то ли всерьез приравняла этот вид шарлатанства к психоанализу и сказала, что когда-нибудь она объединит эти два знания в одно, построит в селе школу и наберет учеников.

Домой я ехал сам не свой. Конечно же, это она рассказала Люсе о чудодейственной знахарке в ее краях, иначе откуда бы та об этом вообще узнала? Да, видать, еще настолько красочно рассказала, что Люся готова была ехать за тридевять земель. Одно дело считать свою бабушку источником мудрости, которая действительно могла помочь многим, и совсем другое – втягивать не сформировавшуюся душу, как называла Валерия Викторовна студентов, в авантюру! К таким методам у меня было категорически отрицательное отношение. Но не могла же этого не понимать сама В.В.! Здесь должно быть что-то еще, какая-то причина, какое-то объяснение… Когда я вспомнил, какую проблему Люся собиралась решить таким способом, я только пренебрежительно фыркнул. Она хотела обрести молодого человека, и не простого, а перспективного, такого, с которым можно было бы построить долгосрочные, официальные отношения, то есть замужество. Перспективный ухажер, в понимании Люси, – это состоятельный и щедрый человек, который дарит дорогие подарки. Когда-то я это услышал от нее самой. В тот же момент Люся для меня превратилась в существо с одной извилиной в голове и приоритетной функцией – потреблять. К счастью, проблема ее была из разряда разрешимых, не требующая срочного и серьезного вмешательства специалиста. С физическим здоровьем у нее был полный порядок. Но почему тогда Валерия Викторовна сама ею не займется? В ум Люси я не верил, поэтому для меня не было ничего удивительного в том, что она могла согласиться на подобное.

Я отлично помнил, как Валерия Викторовна однажды сказала мне: «Психоанализ для умных и смелых людей, которые способны и желают себя познать. Для таких, как я и ты, кто может дышать только полной грудью. И в этом мы с тобой похожи – мы оба страстно влюблены в жизнь». Услышанное произвело впечатление, пролилось как бальзам на душу. Впервые тогда она сказала о нашем сходстве, до этого говорила только о различиях. На любые мои уверения в любви я только и слышал в ответ: «Ты ошибаешься, Саша, мы с тобой из разных миров». И каждый раз я обижался и подолгу дулся. Если психоанализ только для интеллектуалов, значит точно не для Люси. На предлагаемый В.В. психоанализ в отношении себя я не соглашался. При этом я охотно рассказывал ей свои сны, конечно же, не все, только те, где, на мой взгляд, не было ничего такого, чем она могла бы воспользоваться. Зная, что в анализе упор делается на детстве и родителях, я упорно избегал этих тем. Хотя как можно их избежать при тесном общении и дружбе… Я рассказывал, но только то, что казалось мне совершенно бесполезным для психоанализа. Я не учел главного – для психоанализа важно абсолютно все, о чем заговаривает сам человек. Но у меня действительно не было ничего такого, чем я хотел бы поделиться, излить душу. Не было ничего, что мучило бы меня, ело изнутри и желало прорваться наружу. У меня было прекрасное безоблачное детство и прекрасные, любимые родители. Они безумно любят меня, а я безумно люблю их. Вот и все, что я мог рассказать. Люся же постоянно и охотно ругала своих родителей на чем свет стоит. Она давно уже жила отдельно от них и, как я понял, не поддерживала с ними даже формального общения. Как-то после праздника, на который мы явились в гости к Валерии Викторовне, пока я надевал ботинки, она и Люся, ожидая меня, стояли рядом, и между ними завязался такой разговор:

– Вот вы, Валерия Викторовна, такая классная, я просто не могу! С вами обо всем можно поговорить, вы все понимаете! Так хочется вас обнять! – и уже в объятиях Валерии Викторовны Люся продолжила: – вот бы мне такую маму! А давайте вы меня удочерите, а?

– Так вы и так все мои дети, а как же, и ты, и Саша.

Когда я поднялся и был готов уходить, увидел два устремленных на меня взгляда. Валерия Викторовна продолжала обнимать Люсю.

– Спасибо, но я хочу, чтобы моей мамой была только моя мама, и никакой другой мне не нужно! – ни секунды не раздумывая, произнес я и сам открыл входную дверь.

Я ответил резко. По дороге домой я молчал и думал о том, что искренность вырвавшихся у меня слов не делает их менее обидными. Нужно быть мягче. Ведь я не хотел обидеть Люсю, наоборот, я очень сочувствовал ей, мне действительно было жаль, что у нее такая ситуация в семье. И тем более я не собирался обижать Валерию Викторовну. В ответ на мои слова она очень внимательно посмотрела на меня, в ее глазах я увидел и одобрение и обиду одновременно. Ее взгляд был подобен взгляду шекспировского героя из какой-нибудь драмы, принявшего вызов.

Когда я заявил, что не еду в село, я, как обычно, сделал хуже только себе. Конечно же, я хотел быть рядом с ней, да еще и в доме ее детства, о котором столько слышал, да еще и с ночевкой! Правда, вот Люся, да еще и с Евгением… Но все равно хотел! Теперь я и сам не мог понять, как мог отказаться. Я не появлялся у нее целую неделю. Все эти дни я не находил себе места. Гордость не позволяла мне отступить назад, но желание оказалось сильнее.

Мне было известно точное время отъезда, они должны были выехать в час дня. Из дому я вышел с намерением помириться с Валерией Викторовной, а заодно и проводить их в дорогу. Не успел я выйти на улицу, как передумал и уже через минуту вновь оказался в квартире в поисках рюкзака. Собрав все необходимое, я отправился в супермаркет. В спешке я сметал в корзину оливки и маслины, рулеты из рыбы, суши, икру и маринованные грибы, имбирь, свежие и консервированные фрукты, бисквиты, грузинское вино, сыр с плесенью. Пакет получился довольно внушительного размера и веса. Когда все было куплено, я помчался к маршрутке. Я боялся опоздать.

Я поспел как раз вовремя. К дому только подъехал Евгений. Он, как всегда, радушно со мной поздоровался. Ничего не объясняя, я попросил кинуть мои вещи в багажник. Он сделал это, ни о чем меня не спросив. Мы вместе поднялись на второй этаж и вместе толклись перед дверью, ожидая, когда нам откроют. Валерия Викторовна при виде нас двоих не сумела скрыть своего удивления. К счастью, Люси еще не было. Это означало, что у меня есть время. Мы с Евгением прошли на кухню, а Валерия Викторовна зажгла свечу в подставке под глиняным чайником и расставила стеклянные чашки. Я подарил их ей, как только она в одном из кафе сказала, что очень важно видеть истинный цвет напитка. В тот же день вечером чайный комплект был у нее. И правда, когда она разливала чай, его насыщенный яркий цвет придавал сил одним своим видом.

Евгений косился на эти диковинные атрибуты чаепития, а я тихо радовался, что ее окружают предметы, подаренные мной, она ими пользуется, прикасается к ним. На окне по-прежнему красовался мой цветок. Мне нравилось дарить ей подарки. Она всегда реагировала очень эмоционально, будь то букет цветов, неожиданная встреча или просто комплимент. В такие минуты менялся весь ее облик, снежная королева оттаивала. Как-то Валерия Викторовна открыла мне свою тайну – все дело в макияже, который она наносит особым образом, чтобы, несмотря на дружелюбие, держать со студентами дистанцию. Нужно признать это действовало. Несмотря на нашу давнишнюю с ней дружбу, я частенько ее побаивался, вот и сейчас. Только я собрался с духом, чтобы просить ее взять меня с собой, как в дверь позвонили.

За то, что Люся заставила себя ждать, ей было отказано в чае. Мне это было только на руку. Раз В. В. злится на Люсю, значит, я у нее буду в чести. Евгений напомнил, что неплохо бы уже выезжать. Когда все вещи были уложены в багажник, Евгений велел мне садиться впереди и завел машину. Вот тут-то и наступил момент, которого я и ждал, и боялся. Но все обошлось, Валерия Викторовна хоть и опешила, но была довольна, я это видел. Я ехал с ними в машине и был очень этому рад. Я принял мудрое решение, иначе не находил бы себе места до самого ее возвращения. Теперь же вместо терзаний я был с ней рядом и собирался насладиться этой близостью сполна.

Приехали мы в сумерках. Фары автомобиля осветили ворота одного из малочисленных на хуторе дворов. Навстречу нам выбежала маленькая худенькая женщина в платке и черном кожухе. Евгений, не заглушив мотор, выскочил из машины ей навстречу, и они тепло обнялись. Через какое-то мгновение мать горячо обнимала свою дочку, после чего радушно поздоровалась со мной и Люсей, не отпустив без поцелуя. Когда Валерия Викторовна представила меня своей маме, Галина Семеновна, не скрывая своего интереса, сказала, что слышала обо мне и от дочери, и от внука, а вот теперь наконец-то увидела сама. Пока Евгений заезжал во двор, Валерия Викторовна повела нас в дом. Она отворила первую же дверь по коридору, объявив, что это ее комната, и включила свет. Перед нами были неровные выбеленные стены, на той, возле которой стояла пружинная кровать, висел ковер, напротив, под окном, стоял обычный письменный стол и такой же обычный коричневый деревянный стул. Шкаф находился у самой двери. На полу было постелено что-то вроде дорожки. Комната небольшая, но чистая. Валерия Викторовна сообщила, что предоставляет свою комнату в наше с Люсей полное распоряжение. Сама же она будет ночевать с Женей и мамой во второй комнате. Говоря это, она пыталась скрыть улыбку. А затем посмотрела на меня тем своим взглядом, от которого по коже у меня пробегали мурашки и начинала кружиться голова. Но в комнате была всего одна кровать, мы с Люсей невольно переглянулись. Не успел я и рта раскрыть, как Валерия Викторовна отрезала:

– Других вариантов нет. Сейчас будем ужинать, – и вышла из комнаты.

Я все еще надеялся на раскладушку. Кровать пружинная, к тому же узкая, и если спать в ней с кем-то, то только в тесном контакте, к чему я был совершенно не готов. О чем думала Люся и радовала ли ее такая перспектива, меня совершенно не интересовало. Бросив свой рюкзак у двери, я пошел искать Валерию Викторовну. В гостиной был накрыт стол, во главе его уже сидел Евгений. Мне ничего не оставалось, как тоже сесть. Галина Семеновна носила из кухни то стаканы, то хлеб, то сковороду с шипящим на ней мясом. Евгений порывался помочь, но она запротестовала, сказав, что гости дорогие и должны отдыхать с дороги и что все уже готово. Пришла Валерия Викторовна. В этой простой обстановке, при свете всего одной тусклой желтой лампочки, в короткой черной юбке она была необычайно притягательна. Не стесняясь, я глядел на нее. Чуть ли не впервые она смутилась, так как за всем происходящим внимательно наблюдали Евгений и ее мама. Она лишь улыбнулась и, не глядя на меня, села. Но я знал, что эта улыбка предназначалась мне. За столом отсутствовала только Люся. Галина Семеновна уже хотела бежать за гостьей, как дочь усадила маму обратно за стол. Люся появилась спустя минуту, после того как ее кликнули. Теперь все были в сборе. Галина Семеновна спешила положить Евгению мясо, а затем поставила перед ним бутыль с мутной жидкостью.

– О, вот это я понимаю, – взбодрился немного приунывший Евгений и начал разливать самогон по стаканам.

От Валерии Викторовны я часто слышал о душистом самогоне на абрикосах, который умеет делать только ее мама. Рассказывала она действительно вкусно, но я решил не пить вообще, а тем более самогон! К тому же запах был такой, что у меня почти пропал аппетит. Это был не принцип, не поза, я действительно не хотел это пить и не знал, что делать. На помощь мне пришла Валерия Викторовна, отодвинув два еще пустых стакана в сторону. Евгений и Галина Семеновна собирались возразить, но она посмотрела так, что они не решились этого сделать. Я вздохнул с облегчением. Люся тоже не собиралась пить этот горячительный напиток домашнего производства и сидела с каким-то отстраненным, ничего не выражающим видом. А Евгений с Галиной Семеновной и Валерией Викторовной с удовольствием выпили, после чего с аппетитом закусили.

– Не смотри на меня так, Саша, а то я сейчас подавлюсь! Я же здесь дома как-никак!

– А что такое, Лера?

– Ничего, мама, это наше. Просто Саша увидел, как я пью самогон и ем мясо. Да, Саша?

– Да нет, я ничего…

– Так, а что ж такого-то? Ешь, доця, на здоровье. И вы все ешьте. Еще есть, добавка!

– Видишь, не пугай мою маму, она не поймет твоих вегетарианских привычек. Ничего не поделаешь, надо есть, Саша! Но я тебя понимаю. Я тоже не люблю мясо, ты же знаешь. А к своим студентам я выхожу только на голодный желудок, это правило.

– Да что ты, Лера, а что, у вас там перекусить негде или времени не хватает?

– Да нет, мама, дело не в этом.

– А она студентами, Галина Семеновна, питается, ест их. Что за народ пошел! Эх, сплошные фокусы! – констатировал Евгений, наливая по второй.

В этот вечер за столом Валерия Викторовна была такой соблазнительной и трогательно-заботливой одновременно, что я смело протянул свою тарелку Галине Семеновне, заявив, что с огромным удовольствием съем все, что мне положит уважаемая хозяйка дома. Галина Семеновна обрадовалась, а Лера Викторовна явно осталась мной довольна.

Я думал о том, что уже очень скоро мне предстоит разлука с ней, я должен буду спать с этой Люсей, и это в самый разгар моей страсти. Как я вообще переживу эту ночь, зная, что Валерия Викторовна рядом, спит со своим, хоть и бывшим, но мужем. Успокаивало одно – с ними в комнате будет и Галина Семеновна. Это означало, что они просто будут лежать рядом. И все равно, он будет рядом с ней, будет ее касаться, будет слушать ее дыхание и вдыхать ее аромат. Мои уши горели и нутро пылало, хоть я и не пил самогон. Валерия Викторовна даже спросила, хорошо ли я себя чувствую. Я уверил ее, что все в полном порядке, а сам, не обращая внимания ни на Женю, ни на Галину Семеновну, весь вечер не сводил с нее глаз. Я ловил ее взгляд и наслаждался каждым мгновением этого вечера, в то время как Люся сидела насупленная и по-прежнему была чем-то недовольна. Да, Валерия Викторовна очень меня взволновала, я боялся, что это заметят все остальные, но еще больше я боялся того, что она свяжет мое волнение с предстоящей ночью в кровати с ее лаборанткой. Но о Люсе я и не думал! А может, она занимается сводничеством и специально все это подстроила?.. Ведь она меня приглашала сюда заранее, я отказался, а потом только передумал. Но она же знает, что Люся мне совершенно не нравится. Неужели она таким способом решила проверить мои к ней чувства?.. Невероятно! И тут я вспомнил о своем продовольственном пакете. Евгений кинул мне ключи от машины, и я пошел открывать багажник.

Валерия Викторовна с интересом разглядывала содержимое кулька, так как я вручил его прямо ей. Там должно было быть все, что она любит. Не скрывая своего удовольствия от увиденного, она подняла на меня полные нежности глаза. Мне казалось, что я не выдержу и припаду к ее губам прямо на виду у всех присутствующих. Она снова улыбалась.

– Саша, как всегда, накупил всяких вкусностей, но попробуем это мы уже завтра. Мама, потом положишь все это в холодильник, ладно?

– Боже мой, зачем же это? Да еще и столько! Что ж я вас не накормила бы, что ли!

– А я не знаю, мама, я ему уже сто раз говорила, он же меня никогда не слушает!

– А давайте-ка выпьем еще!

– Нет, мне уже достаточно, – закрыла от Жени рукой свою рюмку Галина Семеновна.

– Я на перекур, – впервые за долгое время в этих стенах прорезался голос нашей мрачной спутницы.

– Хочу напомнить, что нам завтра вставать в четыре утра, Женя, Люся… Так что предлагаю расходиться по комнатам. Мама, Сашу мы с собой не берем, пусть спит, ты его не буди, ладно? И не пугайся, он у нас любит спать очень долго.

– Да разве же я,.. спи, сынок, сколько хочешь, хоть до самого вечера. А хочешь, так и вообще оставайся у меня жить.

– Ну вот, снова выпить не с кем, – опрокинул в одиночестве стакан Женя.

Лера Викторовна поднялась со своего места, я встал вслед за ней. Как же мне хотелось остаться с ней наедине, ну хоть на минуту! Больше всего хочется того, чего нельзя. Она пожелала всем спокойной ночи и удалилась к себе вместе с Галиной Семеновной. Они давно не виделись и им, наверное, было о чем поговорить. Женя оставался сидеть за столом. Люся кокетливо попросила разрешения посидеть в его машине, чтобы покурить, слушая музыку. Евгений пошел открывать машину, а я отправился к месту ночлега.

В комнате было довольно холодно, к тому же меня била дрожь желания. Я стянул с себя джинсы, бросил их на стул и быстро юркнул в кровать под одеяло. Еще некоторое время я подскакивал на пружинах вверх-вниз, по инерции. За стенкой слышались приглушенные женские голоса, я различал голос Валерии Викторовны и невольно всем телом прижался вплотную к стене. К моему счастью, Люся не возвращалась еще долго, а я и не заметил, как начал засыпать. Меня разбудило чье-то холодное тело рядом, от которого кровать снова запрыгала. Теперь я слышал за стенкой и мужской голос. Спина Люси плотно прижалась к моей, я вжался в штукатурку еще сильнее. Я предложил ей поменяться местами, но она отказалась. Я не настаивал.

Проснулся я оттого, что солнечные лучи светили мне прямо в лицо. Я подскочил на кровати, но, вспомнив, что Валерии Викторовны нет дома, упал обратно на подушку. Я лежал и думал о том, сколько же раз она просыпалась в этой комнате, так же как меня сейчас, ее будили солнечные лучи, так же как я, она лежала с открытыми глазами и думала о предстоящем дне. В этой самой кровати она засыпала и просыпалась влюбленная и счастливая, мечтала о ком-то так же, как я в эту минуту мечтал о ней.

В прихожей периодически раздавались быстрые шаги Галины Семеновны. Валерия Викторовна рассказывала мне, что ее мама с самого раннего утра как заведенная, к полудню она успевает переделать столько дел, что нам, городским, не справиться и за неделю. Поэтому, когда она приезжала и пыталась писать, первые дни у нее ничего не выходило. И понятно почему. Она ощущала себя лодырем. То же самое сейчас чувствовал и я, и решил быстренько встать, чтобы помочь Галине Семеновне, чем бы она там ни занималась.

Несмотря на погожий денек, в доме было холодно. Как только я вылез из-под теплого одеяла, тело обдало прохладой. Странно, но я выспался, был бодр и силен как бык. Чтобы немного согреться и разогнать кровь, я решил сделать несколько упражнений. Затем я оделся и вышел в коридор. Галина Семеновна как раз несла с улицы какую-то огромную, обернутую в полотенце кастрюлю. При виде меня она удивилась и сказала, чтобы я шел еще отдыхать. Но я решительно вознамерился ей помогать. Умываться пришлось ледяной колодезной водой, от чего я взбодрился еще больше. Мы с Галиной Семеновной накрывали на стол, так как вот-вот должны были прийти соседи. Был поминальный день. Я очень быстро согрелся, так как все приходилось носить в дом из кухни, которая находилась во дворе.