Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

После одиннадцати лет пребывания в Братстве Поля говорила о Марине Мирославовне вот так. Я молча ел свой кекс. Когда она произнесла имя г-жи Марины пренебрежительным тоном, мне стало неприятно. Я готов был встать и уйти, так и не выяснив интересовавших меня вопросов относительно ее выхода из Братства. И что нового могла она мне сообщить, если сама призналась, что ни в какие тайны Братства ее не посвящали. Ожидать чего-то от человека, который столько лет состоял в Братстве и ничего не замечал вокруг, было неразумно. Но я все же остался. Выходной день все равно уже пропал.

Чтобы дальше не слушать пространных рассказов Поли о жизни, я снова спросил о причине ее выхода из Братства. Ее глаза вновь погрустнели, она тяжело вздохнула и сделала большой глоток чая. Дальше она поведала мне историю о том, как болела ее мать, как она за ней исправно ухаживала и как, отлучившись из дому по каким-то делам Братства, не оказалась с ней в нужный момент, не успела, опоздала.

– Странно, но я даже не могу вспомнить, что именно делала в Братстве в тот день, кажется, перебирала какие-то бумажки, – в глазах у нее стояли слезы.

Я не знал, что сказать, да, наверное, и не надо было. Я жалел Полю, но, в конце концов, Братство здесь ни при чем. Я был разочарован, потому что ожидал услышать что-то о Братстве, а вместо этого услышал такую личную и такую печальную историю. Теперь в ее жизни неотступно будет присутствовать чувство вины, от которого она уже никогда не избавится. И как ни странно, в выходе Поли из Братства я видел только минусы. Жаль, что теперь это будет жизнь обыкновенной пенсионерки, без тайн, без интриг. А могла бы и дальше ничего не замечать, ни на что не претендовать, зато имела бы возможность общаться, ждать каких-нибудь событий и мероприятий, праздников и поездок, ощущать себя нужной и, главное, не быть одинокой. А теперь она осталась с болью в душе, и утешить ее было некому.

Из Братства Поля ушла не потому, что что-то узнала и поняла о них, нет, потому что так сложились обстоятельства. И только тогда ее вера во всемогущество Братства поколебалась. Считая, что Братство защитит ее и разделит с ней все горести, она вдруг увидела, что оно за нее не держится, что все внутри него продолжает жить своей жизнью, и так будет и дальше, с ней или без нее. И даже если бы она нашла в себе силы остаться, то каждый раз чувство вины давало бы о себе знать. Братство стало бы ей напоминанием. И она это понимала, если не умом, то интуитивно. Но я понял и другое, основной причиной ее ухода из Братства была обида на то, что не уговаривали, не удерживали. В основе лежало именно это. Если бы попытались удержать, она осталась бы. На протяжении одиннадцати лет она служила верой и правдой, а теперь ей дали понять, что это было ее личное желание, ее личная потребность, что, в общем-то, вполне соответствовало действительности. Ведь никто никому ничего не обещал. В костяк Братства она не входила все эти годы, и ее это устраивало. И все это время Поля служила не столько самому Братству, сколько окружающим ее людям, например, всем нам на базе, в заповеднике и в Доме. Поля всегда отвечала за кухню. В свое время она сама выбрала такую стезю, за ней этот пост и закрепили. Она в Братстве стала поваром. Люди уходили, менялись, некоторые оставались, и она оставалась. И, прежде всего, это было нужно ей самой.

Домой я возвращался со всеми этими мыслями, и думал о том, что я снова ничего не узнал. Говоря мне, что я прав, Поля и сама не понимала, что имела в виду. Хотя кое-что мне все же удалось узнать, например, то, что люди снимали, обменивали или покупали квартиры в районах, расположенных близко к Братству. И что в Братстве этим занимался специальный человек, который мог помочь в этом деле. Что в этом необычного или странного? Да вроде ничего. Но теперь мне стало известно, что есть люди, которые готовы ради Братства сменить место жительства. Не каждый готов вот так, просто взять и переехать! Я узнал и то, что Полю никто не обманул и жилье у нее никто не отбирал, как в сектах, о которых пишут в газетах и показывают по телевизору. Уже одно это меня успокоило. Правда, я не знал, на каких именно условиях был сделан обмен и чем осталась недовольна дочь Поли. Возможно, она была недовольна тем, что при любых операциях с недвижимостью существует большая доля риска. Полина Николаевна по неопытности могла не обратить внимания на то, что район отдаленный, квартира на окраине, что автоматически снижало ее стоимость, или на метраж, или еще на множество нюансов. Должно быть, ее дочь была более практична в таких вопросах. Имело ли какую-нибудь выгоду от сделки Братство? Возможно, и не имело. Но самое главное, старая квартира Поли была в одном доме с дочерью, что было очень удобно, а теперь они живут в разных районах, да еще и в разных концах города. Раньше, до происшедших событий, Поле казалось, что ее служение Братству не закончится никогда, а уже меньше чем через полгода года все изменилось. Теперь она жила возле Братства, в котором уже не состояла.

Я решил, что если повстречаю Полю вновь, то обязательно задам ей все свои вопросы. Сможет ли, захочет ли она на них отвечать, я не знал. Ей нужно было выговориться, и она пригласила на встречу меня. Она не обратилась к друзьям, близким или психологу, а обратилась ко мне. А сделала она это по той простой причине, что я состоял в Братстве. Я был тем, кто знает о Братстве, которое стало для нее жизнью. Ее желание говорить именно со мной свидетельствовало лишь об одном: она до сих пор болела Братством и не могла без него существовать. Наше общение было для нее способом удовлетворить свою непроходящую тягу к Братству, со мной она собиралась говорить о нем, я был для нее тем связующим звеном, той нитью, которую она не могла и не хотела обрывать. Когда мы прощались, Полина Николаевна обещала приглашать меня на все новые спектакли. Я поблагодарил, но предупредил, что очень много работаю и что у меня совершенно нет времени. Она все равно обещала звонить, а там уж как получится. Мне даже было предложено брать с собой свою девушку или друзей. Я еще раз поблагодарил, а сам подумал, что она и не догадывается, насколько одержима Братством.

После этой встречи Поля часто звонила мне и приглашала на очередной спектакль. Иногда она звонила спустя месяц или месяцы, иногда неделю, но каждый раз я благодарил и отказывался. В Братство я не ходил уже довольно давно, с тех самых пор, как мы с ней пили чай в торговом центре после спектакля.

XVII

Работа и учеба в университете завладели всем моим временем. Лекции для заочников проходили и по субботам, и по воскресеньям. Я умудрялся и работать, и посещать занятия. И теперь у меня не было ни одного выходного дня. Домой я приходил только для того, чтобы завалиться спать.

Как только я сдал все экзамены, жить стало гораздо легче. Лекции в университете мне очень нравились, несмотря на усталость, посещал я их с удовольствием. В прагматичном мире зарабатывания денег эти занятия были для меня чем-то вроде отдушины. К работе в офисе и к образу жизни офисного работника я как-то приспособился. Порой я даже был горд собой, своими успехами и продвижением по карьерной лестнице. Меня назначили начальником хоть и небольшого, но отдела, и теперь под моим контролем находились и регионы. Я начал довольно много ездить, правда, только в пределах страны. Каждый месяц я отправлялся в командировку. Планирование этих командировок лежало на мне. Все это время с Валерией Викторовной я поддерживал связь только в режиме переписки. Каждое утро я заходил в свой почтовый ящик и просматривал многочисленную корреспонденцию, на которую нужно было ответить по работе, но первыми я открывал ее письма. Я их не читал, а только пробегал глазами, к их детальному прочтению я возвращался в обед. Я делал себе кофе, садился в кресло и на некоторое время отстранялся от всех дел. А когда возвращался к работе, недоумевал, как можно говорить о ромашковом поле или винном погребе из своего будущего романа среди бела дня в рабочее время! Но это и было ее работой, ромашковое поле или винный погреб, куда переносило ее воображение, и являлось ее рабочим пространством. На какое-то время в ее писательские миры переносился и я, но затем мой обеденный перерыв заканчивался, и я возвращался к заполнению форм поставок и таможенным декларациям.

В одном из писем Валерии Викторовны я прочел о намечающейся поездке в Днепропетровск. Она была приглашена на какую-то очередную писательскую конференцию, где должна была выступать с докладом. На этот раз, не приглашая меня, она не преминула заметить, что ее ожидает купе, шикарный прием и комфортные жилищные условия, что в писательских организациях встречалось крайне редко. Я же прекрасно помнил о ее поездке на писательскую фиесту вместе с Лизой и финал этого путешествия. Чутье подсказывало мне, что я должен принять сие известие на уровне информации, но точно не как призыв к действию. Однако после получения письма я около полутора часов не находил себе места, работалось с трудом. К концу рабочего дня было принято решение ехать в командировку в Днепропетровск.

Покупкой билетов у нас в компании занимался офис-менеджер, нужно было только назвать дату, и билеты будут доставлены в офис. Я же хотел приобрести билет самостоятельно в надежде выяснить в кассе, в каком вагоне едет она.

Ехал я в соседнем вагоне. Со мной был наш юрист, Юля. Мы всегда ездили с ней вместе. Это была еще юная, но уже очень серьезная и амбициозная девушка. Ум у нее был развит не по годам, и дело она свое знала очень хорошо. Я оставил вещи на Юлю, а сам направился в соседний вагон. К моему удивлению и счастью, дверь в нужное мне купе была открыта. Валерия Викторовна повернула голову, глянула в мою сторону и тут же отвернулась, но уже через секунду в недоумении снова смотрела на меня. Я стоял и улыбался.

В Днепропетровске офис нашего филиала находился недалеко от вокзала, вещей у нас было немного. Я договорился с коллегой, что подъеду позже, она не возражала.

Я ожидал Валерию Викторовну на перроне. Как я и предполагал, ее никто не встречал. Я взял такси, и менее чем через полчаса мы были на месте. Отель оказался так себе, прошлых времен. Это я понял уже в регистратуре. Для Валерии Викторовны, и правда, был заказан номер и выдан ключ после того, как она заполнила форму и предъявила паспорт. Нам было сказано подниматься на пятый этаж.

В поисках нужного номера мы шли по темному коридору с затхлым запахом. Я отыскал дверь и отпер ключом. Внутри оказалось почти все то же самое, что и снаружи, но Валерии Викторовне все нравилось. Я уселся в кресло, а она отправилась на балкон. Я и предположить не мог, что, вернувшись в комнату, она начнет читать мне нотации, но именно это и произошло. Я продолжал сидеть в кресле и не понимал, о чем она вообще говорит. Вроде бы я должен был ее о чем-то предупредить, и что она не знает, как со мной быть. Теперь она должна договариваться о том, чтобы меня пропустили на конференцию. И жить она рассчитывала сама, а теперь вынуждена делить жилье со мной. Я не понимал, о чем она! Я не собирался оставаться у нее в номере, компания сняла нам с Юлей по квартире. К тому же я собирался поработать. Именно это я уже несколько раз пытался объяснить Валерии Викторовне, но она меня не слушала. В конце концов она заявила, что отправляется в душ, тогда я решил сходить в магазин, который видел по дороге, и купить чего-нибудь к завтраку.

Когда я вернулся с питьевыми йогуртами, она уже вышла из душа и ходила по комнате с намотанным на голову полотенцем. Как я успел заметить, ее настроение в отношении меня не изменилось, поэтому я оставил ей йогурт и отправился на работу.

Работы было много, но оставаться по окончании рабочего дня не было необходимости, поэтому из офиса мы вышли в шесть. Из головного офиса нас было трое, я, главный юрист Юлия и Михаил, который приехал за сутки до нас на машине. Он остановился в двухкомнатной квартире, одна комната в которой предназначалась мне, а для Юли сняли квартиру по соседству с нашей. Таким образом, у нас имелось жилье и транспортное средство, рабочий день был окончен, и теперь мы думали, как проведем вечер и где будем ужинать. Поступило предложение не идти в кафе, а купить продукты в магазине и поужинать дома. Решение было принято, так мы и поступили. Пакеты с провизией мы с Мишей отнесли к себе, а Юля должна была прийти к нам через полчаса.

Мы вкусно и вдоволь поели, на столе стояла бутылка мартини. С ужином мы управились довольно быстро, и теперь не знали, чем бы заняться. Я решил позвонить Валерии Викторовне, просто чтобы узнать, как она. Я набрал ее номер, в телефоне раздался неожиданно радостный голос. Я удивился, но сомнений не было, она действительно была рада меня слышать и волновалась с тех пор, как я пропал. Спросила, где я. Пришлось в который раз объяснять, что я с коллегами по работе, что у нас здесь филиал и что мне есть, где жить. Слышала ли она меня на этот раз, я не знал, потому что отрицать все, что связано с моей работой, вошло у нее в привычку. Судя по голосу, она на меня больше не злилась и приглашала в гости. Я решил спросить, могу ли приехать к ней вместе со своими друзьями? Она сказала, что против этого ничего не имеет. Мне почему-то снова показалось, что она мне не верит. Я вернулся на кухню, взял еще не открытую бутылку мартини и, ничего не объясняя Юле с Мишей, сказал, что мы едем в гости.

Я постучал в дверь, которую, на этот раз, нашел без труда. Валерия Викторовна пригласила нас войти и удивленно взирала на Юлю и Михаила. Я их представил и поставил на стол мартини. Мне было известно, что она его любит. Не укрылось от меня и то, что у Михаила при виде нее загорелись глаза. Мы с Юлей сели прямо на кровать, а Миша с Валерией Викторовной стояли у стола. Прозвучал тост за знакомство, все, кроме Миши, сделали по глотку, и Валерия Викторовна попросила рассказать моих коллег о своей работе. Я обрадовался, потому что моих рассказов на эту тему она не воспринимала, может, послушает кого-нибудь другого. Но о работе говорить никто не собирался, ведь рабочий день был уже позади. Мы потягивали мартини. Зазвонил телефон. Она с кем-то воодушевленно поговорила и сообщила, что скоро к ней в гости придут ее коллеги. У нас оставалось еще больше чем полбутылки. Пили только дамы и я. Миша был за рулем. Говорил Михаил всегда мало, чаще вообще молчал. За время работы в компании мы успели сдружиться, он был хорошим парнем, приехал к нам из соседней страны, мы знали, что он состоял в браке с женщиной, которая была старше его, но потом они расстались, и он приехал жить и работать к нам. Начинал он с должности водителя, затем стал выезжать на объекты. К его молчаливости и угрюмости все привыкли. Обычно Миша ходил с двухдневной щетиной и много курил. Зато его слушались работяги. Но теперь, в этом гостиничном номере, перед нами стоял совершенно иной Миша. Он как мальчишка робел перед женщиной. Мы с Юлей его не узнавали.

Горящие глаза Михаила заметила и Валерия Викторовна. Она начала с ним флиртовать. Я не обращал внимания, потому что знал, она делала это мне назло. Миша был настолько вежлив, что спросил у хозяйки номера разрешения покурить на балконе. Она разрешила и отправилась на балкон вслед за ним. Если бы я не знал ее, у меня появился бы повод волноваться, но я отлично ее знал и никак на это не реагировал. Я остался сидеть на кровати с Юлей, попивая мартини. Звонившие ей гости не заставили себя долго ждать. Когда она, нарочито громко смеясь, попросила у Мишки сигарету, хотя не курила, в дверь постучали.

В номер вошли три женщины. В руках у одной из них было точно такое же мартини и букетик из неизвестных мне полевых цветов. Валерия Викторовна любезно представила нас своим гостям. Имен этих женщин я не запомнил. Отойдя в противоположный угол, вновь пришедшие радостно и оживленно начали общаться и выпивать с Валерией Викторовной. Ни я, ни Юля в их беседе участия не принимали. Михаил оставался на балконе и докуривал уже третью сигарету. Дорога и полный рабочий день все же дали о себе знать, и мы решили ехать домой отдыхать, но тут мое внимание привлек отрывок разговора. Я подал Юле знак, и она осталась на месте. Одна из женщин упоминала какого-то мужчину по имени Анатолий, который почему-то стоит на улице под балконом отеля и не решается подняться. Судя по всему, Валерия Викторовна отлично знала, о ком речь, и совершенно искренне удивляясь, не могла понять, почему он не пришел вместе со всеми. Она попросила срочно ему позвонить и сказать, чтобы он немедленно поднимался. Я допил мартини прямо из бутылки и почувствовал легкое опьянение. Снова раздался стук в дверь. Она пошла открывать. На пороге стоял болезненно бледный, худой и растрепанный мужчина. После некоторого замешательства он вдруг стремительно шагнул через порог и припал к ее руке. От неожиданности Валерия Викторовна чуть было не отдернула руку и отступила назад. Опомнившись, она приблизилась к нему и обняла за плечи. Он дрожал сам, и дрожал его голос. Я поднялся с кровати и объявил, что нам пора. Бросив своего Анатолия, Валерия Викторовна остановила меня у самой двери. Мы договорились, что билеты обратно покупаю я, и мы ушли, оставив ее в номере отеля с тремя почитательницами и одним поклонником.

Я позвонил Валерии Викторовне с самого утра и сказал, что в семь вечера мы за ней заедем. Довольно долго мне пришлось по телефону убеждать ее не вызывать такси. Она снова мне не верила и не могла понять, откуда у нас в Днепропетровске машина.

Ровно в семь мы подъехали к отелю. За рулем, как обычно, был Миша. Юля осталась в машине, а мы с ним вдвоем поднялись в номер. Миша нес ее вещи, а я вызвал лифт и сдал ключи от номера.

Что такое медленная езда, Михаил не ведал. За рекордное время он добирался в различные пункты, районы и города. Теперь в машине сидела Валерия Викторовна, и он жал на газ. Мы неслись по главному проспекту с такой скоростью, что ни один прибор не успел бы зафиксировать нарушение, ни одна полицейская машина нас не догнала бы и тем более ни один полицейский не успел бы записать наши номера. У Валерии Викторовны зазвонил телефон, это был Евгений. Он всегда ей звонил, когда ему вздумается, вне зависимости от времени дня или ночи, вне зависимости от ее местонахождения или занятости. Он звонил, когда у нее были занятия со студентами, когда она была на работе или когда работала дома над романом, он звонил ей тогда, когда ни единому человеку не было позволено нарушать ход ее мысли. Она всегда брала трубку и всегда что-нибудь ему отвечала, я часто при этом находился рядом. Ответ Валерии Викторовны на его вопрос: «Что делаешь?» – рассмешил всех. «Пролетаю над Днепропетровском», – ответила Валерия Викторовна. Услышанное явно воодушевило Михаила, и он решил припустить еще, но, к нашему счастью, уже показалось здание вокзала. Мы приехали. До поезда оставалось более полутора часов. В машине играла музыка, было тепло и уютно, выходить не хотелось. Из бардачка Миша достал пакет с семечками и раздал всем. Никогда еще я не ел семечки при Валерии Викторовне. Я их вообще никогда не ел у кого-либо на виду, бывало дома перед телевизором, но очень редко. Этот процесс оказался настолько увлекательным, что каждый задумался о чем-то своем и ушел в себя. Никто не заметил, как прошел час. Из медитативного забытья мы очнулись одновременно по сигналу радиостанции. До поезда оставалось полчаса. Пока мы думали, куда выкинуть шелуху, Михаил услужливо открыл дверцу Валерии Викторовне и достал багаж. Юля оставалась еще на день и собиралась вернуться с Мишей на машине. На вокзал мы с Валерией Викторовной отправились вдвоем. По дороге она сказала, что у меня замечательные друзья. Я был рад это слышать. Они не входили ни в какие писательские круги и не имели отношения к творческой работе, но тем не менее ей понравились. Мне они тоже нравились, я с ними и работал, и дружил. Но теперь они оставались здесь, а мне предстояло провести целый вечер и ночь с Валерией Викторовной.

В купе с нами ехала пожилая пара. Они принялись стелить постель, как только тронулся поезд. Я поспешил выйти в коридор. От пыли у меня сразу же начинался аллергический насморк, а мне не хотелось всю дорогу сидеть перед Валерией Викторовной с красными глазами и мокрым носом. Валерия Викторовна последовала их примеру и тоже расстелила себе постель. Я зашел обратно в купе и, не объясняя причин, попросил ее сделать то же самое и для меня. Ее реакция стала для меня полной неожиданностью, она разозлилась. Тогда я залез на верхнюю полку и вскоре уснул.

Мы уже подъезжали к вокзалу. Я не успел умыться, она меня не разбудила. Не так я представлял себе эту поездку, я думал, мы будем пить чай с лимоном и разговаривать всю ночь напролет. Я даже собирался посвятить ее в тайну Братства. А вышло все наоборот, мы не перекинулись и парой слов. Я не понимал, в чем дело и что именно ее так разозлило. Она злилась на меня и в отеле, и в поезде тоже. Для этого должна была быть какая-то причина. Скорее всего, ее злило то, что я не поставил ее в известность о своем приезде в Днепропетровск, и, стало быть, ситуация была вне ее контроля. А в поезде… у меня была только одна версия – сама перспектива выполнения одной из простейших женских функций привела ее в бешенство. Она любила все контролировать и быть абсолютно свободной и независимой. Таким образом, мой сюрприз с поездкой ей не понравился. Но она же сама часто называла меня инфантильным, а так я был хозяином положения, я самостоятельно принял это решение, я поехал с ней и в то же время совершенно от нее не зависел. Мне было, где жить и что есть. Но как ни странно, именно это ей и не понравилось. Вот и пойми этих женщин. Когда-то на остановке она сказала мне, что мужчины желают лишь одного – подчинить себе женщину и сделать ее своей собственностью. Других целей и желаний у мужчин нет! Тогда я в очередной раз не понял, о чем это она. И я был в корне с этим не согласен!

Первый, кого я увидел на перроне, был Евгений. И, конечно же, он встречал ее. При виде меня он не сумел скрыть своего удивления, но все равно любезно пригласил подвезти. И хоть мне было по дороге, я так же любезно отказался и, не дожидаясь Валерию Викторовну, отправился в сторону метро.

После этой поездки я еще долгое время не появлялся у нее, не писал ей и не звонил.