Текст книги "Идеалист. Психология в художественной прозе"

Я посмотрел на часы, и меня как кипятком ошпарило. Невероятно, но я не заметил, как наступил вечер. Я схватился за телефон. Только сейчас я вспомнил, что, перед тем как войти в Братство, я отключил звук.

– Ты что, сдурел? Саша, ты где? Что случилось? – услышал я в трубке взволнованный голос мамы.

Как мог, я уверял маму, что со мной все в полном порядке и ничего не произошло. А сам в это время во весь дух несся к метро. Дорога домой должна была занять не больше часа.

Я впервые опоздал на собственный день рождения. Уже был накрыт стол, собрались гости. Мама по-прежнему пребывала в недоумении от моей выходки, но выяснение оставила на потом. Все время моего отсутствия родители развлекали гостей, как могли, а теперь уходили к друзьям, где собирались праздновать в своем кругу.

Как только мы с ребятами остались одни, напряжение спало и начался пир горой. Я был рад оказаться дома. Новых пассий было всего две, девушки оказались интересными, компанейскими и молниеносно влились в коллектив. Вечер выдался теплым, дружеским. За десертом долго и увлекательно говорили о будущем – о надеждах и ожиданиях, о предстоящем месте работы. Не помню, кто начал, но тема была для нас достаточно актуальна, так как все мы учились на старших курсах университетов. Совсем недавно я проходил практику в одном из крупнейших конструкторских бюро, где мне в полной мере открылись мои перспективы. И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих и, в первую очередь, для себя самого я заявил, что хотел бы все изменить. Например, я мог бы получить второе образование и заняться психоанализом. Еще я мог бы начать писать, и для этого даже не обязательно идти на второе высшее. Стать сценаристом или режиссером. Или еще что-нибудь в этом роде. В общем, заняться чем-нибудь творческим. А лучше стать и психологом, и писателем, и при этом обязательно читать лекции. Возможно, в этот вечер я много выпил. Все, кроме двух новеньких девушек, удивленно уставились на меня. Моим друзьям были хорошо известны мои планы, связанные с авиацией и самолетостроением. Они были хорошо известны и моему отцу.

XII

Я спал как убитый. Поутру я отчетливо помнил сон. Он был настолько чувствен, что от одного только воспоминания по всему телу пробегала дрожь.

Со мной в кровати две женщины, обе со мной ласковы, гладят меня, касаются моего лица, их великолепные обнаженные тела безудержно влекут меня. Я поворачиваюсь то к одной, то к другой, их губы совсем близко, я чувствую дыхание и тепло каждой. Мне не видно их лиц, они ускользают, но я чувствую, ощущаю обеих. Степень моего возбуждения максимальна.

Справа от меня умопомрачительная женщина, я ощущаю ее энергию, ее поле, попав в которое, мне не хочется из него выходить. От каждого ее прикосновения у меня кружится голова, возбуждение нарастает с каждой секундой, я понимаю, что стоит мне коснуться ее губ, и никакие силы меня не удержат, я просто в ней растворюсь. Она поглотит меня всего, целиком. Мне хочется целовать ее, хочется увидеть глаза, припасть к груди, целовать руки.

Слева от меня сладострастная, соблазнительная женщина, она умело вызывает во мне непреодолимое желание. Мне хочется ею овладеть, хочется заключить ее в объятия и заставить стонать от наслаждения. Уж не осталось никаких сил сдерживаться, но меня останавливают чувства к первой женщине. Я изнемогаю от желания и уже готов на все… Но в самый напряженный момент, не прерывая ее ласк, я вдруг начинаю объяснять, что не могу овладеть ею, потому что у меня есть другая и я желаю только ее. На что она, легко касаясь моего уха, шепчет, что в этом нет ничего плохого и запретного, что я спокойно могу спать с ней, сохраняя в душе свою страсть к той женщине. И соблазняет меня еще больше, еще откровеннее. Она откидывает одеяло, я отчетливо вижу ее нагое тело, которое прижимается ко мне. Я хочу, чтобы женщина слева, которая ведет себя скромно и сдержанно, проделала со мной то же самое. От одной только мысли о ее прижавшемся к моему обнаженном теле я теряю голову. Мне кажется, что от ее ласк я умру. И эта сладкая пытка длится всю ночь.

Я вынужден был отправиться в душ, где пробыл дольше обычного, и только после этого вышел к завтраку. Родители не стали выяснять причин моего вчерашнего исчезновения и расспрашивали, как все прошло и понравилось ли гостям угощение. Я все хвалил и благодарил за старания, а сам никак не мог оправиться ото сна. Его отголоски снова и снова осаждали мое тело. Когда я допивал кофе, перед моим внутренним взором вдруг отчетливо предстали лица двух женщин из сна – Марина Мирославовна по правую сторону, а Валерия Викторовна по левую…

В тот же день я отправился в университет, а после занятий заглянул к Валерии Викторовне на кафедру. Она оказалась на месте и как раз собиралась домой. Я дожидался ее в коридоре. Она была мне рада и охотно согласилась на то, чтобы я ее проводил. Мы вышли на улицу. Я не знал, с чего начать разговор, и просто шел рядом. Первой заговорила она.

– Сама не знаю почему, но вчера хотелось тебе что-нибудь написать по мейлу. Или позвонить.

Я был удивлен и смущен одновременно и начал судорожно перебирать в уме варианты, откуда Валерия Викторовна могла бы узнать о дне моего рождения. Я ничего ей об этом не говорил, документы не показывал, от моих друзей тоже вряд ли. Выходит, чутье, интуиция. По правде сказать, мне бы хотелось получить от нее поздравление. Но я его не получил, к тому же весь день был занят. Но она обо мне думала, и это было приятно. Я осмелел и предложил пройтись пешком. Валерия Викторовна охотно согласилась.

Мы шли вдоль дороги. В двух направлениях с характерным звоном то и дело проносились трамвайчики. Погода была отличная, и мы решили идти пешком до индустриального моста. Я решился спросить о мужчине, который когда-то ожидал ее под аркой. О той самой встрече, которую я наблюдал однажды на первом курсе и которая мне тогда перевернула всю душу. Но с чего начать, не знал. Тогда я попросил позволения задать любой вопрос, который только пожелаю. Мне разрешили. Я долго и тщательно подыскивал слова, чтобы не показаться бестактным, а когда наконец изрек то, что собирался, только развеселил этим Валерию Викторовну. Она и не собиралась злиться, более того, очень заинтересовалась. По ее просьбе я постарался описать упомянутого мужчину во всех деталях, которые помнил. Она недоумевала, кто же это мог быть, и выдвинула сразу несколько версий. Во-первых, это мог быть ее давнишний приятель, с которым они частенько гуляли по городу, потому что так им лучше думалось. Во-вторых, это мог быть земляк, который, возможно, был проездом в нашем городе и зашел к ней на работу. Вариант с Евгением вообще не прозвучал, хотя, как мне казалось, это он и был. Глядя на мои сдвинутые брови, с явным оттенком иронии она добавила, что кем бы ни был тот мужчина, встреча могла нести исключительно дружеский характер. Хотя мне тогда так не показалось. В то время я подумал, что это был кто-то весьма значимый в ее жизни. И увиденное настолько меня поразило, что я нашел силы пригасить вспыхнувшую во мне страсть. Как теперь выяснилось, притушил не сильно, и теперь радовался как дитя. Я готов был перестать доверять своим глазам и поверить в то, что тот мужчина действительно был ей безразличен и она действительно не знает, о ком речь.

Мне вспомнилась одна история, которую я прочел по дороге в университет в одном из номеров литературного журнала. И я решил пересказать эту историю ей. В одном из кафе небольшого европейского городка обедала пара молодых людей, за которыми наблюдала пожилая дама. Восхищала ее существующая между молодоженами гармония. По ее мнению, молодые люди идеально подходили друг другу. На самом же деле девушка и этот молодой человек были посторонними людьми, а то, что наблюдала дама, являлось всего лишь деловым ланчем девушки в очередной командировке. Своего партнера она видела в тот день впервые! Спустя годы по случайному стечению обстоятельств дама летела с той самой девушкой в одном самолете. Тут-то ей и довелось узнать, насколько некогда увиденная сценка не соответствовала действительности. Подобно Валерии Викторовне, девушка долго не могла припомнить, с кем же именно она отобедала в тот день в указанном дамой кафе. А когда вспомнила, то не смогла назвать даже имени того мужчины!

Валерии Викторовне рассказ понравился и то, что я люблю читать, тоже понравилось. Что и говорить, повествование пришлось как нельзя кстати. Она назвала меня интересным собеседником, а после спросила, как обстоят дела с моей творческой деятельностью, которой у меня на самом деле не было. Я ей об этом так и сказал. В моем ответе прозвучала обида и некоторый вызов. Мне и самому было сложно объяснить такую реакцию на простой вопрос. Хоть я и был в подпитии на своем дне рождения, однако прекрасно помнил, что говорил тогда. А ведь до недавнего времени у меня были совершенно другие планы. Я нормально учился, отлично знал иностранный язык и много читал. Меня ожидала должность по моей специальности в крупной международной компании. Все давно уже было решено и шло по плану. Теперь же такие перспективы вызывали только скуку. Любой вопрос, даже намек на эту тему лишал меня покоя на долгое время, я злился и становился агрессивным. А она, как будто специально, то и дело дергала именно эту струну. Моя реакция, конечно же, не укрылась от наблюдательной Валерии Викторовны. Настроение мое резко испортилось, я шел и сам не знал, на что или на кого злюсь.

Помимо преподавания, Валерия Викторовна была писателем, но эта стезя меня точно не прельщала. Вот психологией я был увлечен. Но ее я мог изучать и после университета, и для этого мне не нужно было ничего менять в жизни. На самом деле я не собирался становиться ни психологом, ни писателем.

Мы молча шли дальше. Чтобы успокоиться, я подумал о другом… С некоторых пор у меня из головы не выходила мысль о том, что Виталий и другие старшие ученики работают в Братстве и проводят в нем все свое время. Я всегда рассматривал Братство как курсы, факультатив, но никогда как семью. Я уже научился проводить параллели и аналогии. Я знал, что ученики, например, Академии Платона жили вместе со своими наставниками, чтобы достичь внутреннего преображения, на примере своих наставников научиться жить и мыслить разумно. Но еще ни разу я не подумал о том, что подобный образ жизни и обучения предлагает и Братство. Учась, живя и работая в Братстве все его члены и наставники «естественным» образом становились одной семьей.

Братство нисколько не препятствовало учебе в университете, даже наоборот, Марина Мирославовна часто говорила: «Сначала успешно сданная сессия, и уже потом все остальное». Но это потому, что Братство не выдавало никаких дипломов, тем более о высшем образовании, а люди различных профессий и специальностей им всегда пригодятся. Как знать, быть может, это только начало и со временем Братство разрастется в академию. И, подобно школе Платона или Касталии Германа Гессе, станет студенческим городком, где ученики будут жить и учиться, где будет своя система образования, свой институт, а Братство станет автономным и альтернативным образом и жизни, и мысли. Старшие ученики уже и жили, и учились, и работали в Братстве. Не все об этом знали. Но теперь об этом знал я.

Валерия Викторовна удивилась такому резкому перепаду в моем настроении.

– Жаль, – это все, что прозвучало из ее уст.

Она ушла чуть вперед, и мне пришлось ее догонять. Теперь между нами чувствовалось напряжение. Я нисколько не желал ее обидеть, на самом деле мне нравилось то, чем она занимается. Я совершенно не рассчитывал закончить нашу встречу вот так, после столь удачно начавшейся прогулки. Ситуацию нужно было срочно исправлять.

– А можно мне завтра вас увидеть? Мне бы очень хотелось, – как-то пылко и совершенно неожиданно для себя самого попросил я.

Она остановилась и, обернувшись, внимательно на меня взглянула.

– Можешь. Но завтра, скорее всего, не получится. Тебе будет неинтересно, – ее голос звучал доброжелательно, я же ухватился за протянутую мне руку помощи и решил не отступать.

– С вами мне будет интересно абсолютно все, Валерия Викторовна! Я уверен!

– Да нет же, послушай, мы можем встретиться в любой другой день, а завтра у нас женские дела. Мне нужно выбрать шторы, и Люся вызвалась мне помочь. Ты же не поедешь с нами на рынок?

– Почему не поеду, с превеликим удовольствием! Возможно, я и не самый лучший советчик в вопросах интерьера, но мне будет приятно вас сопровождать.

– Ну, как знаешь. Если ты все же передумаешь, я не обижусь!

– Я не передумаю ни при каких условиях, слово чести! Где и в котором часу я должен быть?

– Люся будет ожидать на «Петровке» ровно в десять. Можем встретиться там.

– Понял, буду! Всего хорошего, и до встречи!

Как и положено, я приехал на четверть часа раньше назначенного. Я не стал дожидаться у выхода из метро, где толпились люди, а отправился на книжный рынок, который находился меньше чем в ста метрах от станции. Бродить между рядами, рассматривая книги, как обычно, не позволяло время, и я сразу же пошел к уже знакомой девушке в магазинчик, который находился недалеко от центрального входа. Девушка была на месте и приветливо мне улыбнулась. Да, я был ее постоянным клиентом. Здесь я приобрел отличное издание Германа Гессе и всего Карлоса Кастанеду. Не теряя времени, я тут же произнес название, и уже через несколько минут две одинаковые в мягкой обложке книжки Эриха Фромма «Искусство любить» лежали у меня в сумке.

Люсю я заметил еще издали. Ее ярко-красное пальто выделялось на общем фоне. Я решил не подходить, а дождаться Валерию Викторовну. Как только она появилась, я поспешил к ней.

– Это вам, – вместо приветствия я протянул ей книгу, которую заранее достал из сумки.

– Ой, Саша, ты меня напугал!

– Когда я у вас был, на полках такой вроде бы не заметил.

При этих словах Люся посмотрела на меня с явным любопытством, затем перевела свой заинтересованный взгляд на Валерию Викторовну. Мне было известно, что Люся частенько посещала дом Валерии Викторовны, но я ни разу еще с ней там не сталкивался. Только на кафедре или в окрестностях университета. А теперь Люся знала, что у Валерии Викторовны дома бывал и я.

– Это отличная книга, и ты прав, у меня ее действительно нет. А теперь будет, спасибо, Саша!

– Дайте-ка глянуть, – пока Люся вертела в руках книгу, я удостоился такого взгляда Валерии Викторовны, от которого у меня перехватило дыхание. Он длился всего несколько секунд, но этого хватило, чтобы лишить мое тело покоя.

– Вы же знакомы с Люсей?

– Конечно, мы знакомы, Валерия Викторовна, – кокетливо произнесла Люся, возвращая книгу ее владелице. – А что, Александр поедет с нами?

– С вами, – буркнул я, не поддерживая Люсиного игривого тона. Она меня нисколько не интересовала. Я с удовольствием провел бы время с Валерией Викторовной и без нее. Но в данном случае с собой меня взяли они, так что ничего не поделаешь, придется терпеть.

Подъехало наше маршрутное такси. Дамы зашли первыми и сели, оживленно беседуя. Я решил им не мешать и, заплатив за проезд, стоял возле водителя. Когда мы проезжали через мост, с обеих его сторон открывалась панорама Днепра. От зябкой поры не осталось и следа. Я щурился от яркого солнца и вдыхал пьянящий весенний воздух, который врывался через приоткрытое окно водителя.

Первой из маршрутного такси вышла Люся, я подал руку Валерии Викторовне. Она не отняла своей руки сразу же, и я задержал ее в своей еще на несколько мгновений. Это было мое первое прикосновение.

На рынке было многолюдно, впрочем, как и всегда по выходным. Нам нужен был отдел тканей, и Люся, взявшись нас туда отвести, пошла вперед. Я следовал за Валерией Викторовной на небольшом расстоянии. Под тонкой материей черного пальто я мог видеть очертания ее стройной фигуры. Порой, она оглядывалась, чтобы удостовериться, что я не отстал, не потерялся. И тогда я жадно ловил и пытался удержать этот ее мимолетный взгляд.

Люся остановилась возле обуви и, советуясь с Валерией Викторовной, перебрала несколько понравившихся ей пар. Еще через несколько метров ее внимание привлекли джинсы. Я отошел в сторону и терпеливо ждал, Валерия Викторовна на все вопросы Люси только кивала головой. Я рынки не любил. Одежду я привык покупать в обычных торговых центрах. Так делали все мои друзья. В наше время это отнюдь не признак роскоши. В магазине выбирать куда удобнее, вещи там качественнее. Поэтому я стоял со скучающим видом и ждал, пока Люся вспомнит о цели нашего визита. Возможно, без меня Валерия Викторовна чувствовала бы себя намного свободнее и, быть может, сделала бы какие-нибудь покупки, помимо штор. При мне ей это было неудобно. Люсю же не могли смутить ни я, ни Валерия Викторовна. Вскоре она остановилась перед прилавком с нижним бельем и, как обычно, высказала свои предпочтения во всеуслышание. Валерия Викторовна тут же одернула ее и процедила на ухо, но я услышал:

– Люся, шторы!

Дошло до нее не сразу, но дальше мы отправились быстрым шагом и уже без остановок. Я по-прежнему сохранял небольшую дистанцию, но Валерию Викторовну из поля зрения не выпускал. Когда мы все же добрались до нужного нам сектора, я понял, что выбор пятнадцатью минутами не ограничится. Тканевый квартал занимал несколько рядов по всему периметру рынка. Я решил не вмешиваться и всецело предоставить выбор женщинам. И наверняка снова заскучал бы, но взгляд Валерии Викторовны при встрече и прикосновение ее руки при выходе из маршрутки сделали свое дело. Я не спускал с нее глаз, жадно ловил каждое ее движение, но как только кто-нибудь из моих спутниц оборачивался, я напускал на себя безучастный вид. Уже довольно много времени мы двигались от прилавка к прилавку, а не прошли еще и половины. Точки продажи были устроены по-разному и для образцов тканей имели самые различные конструкции. К одним нужно было заходить внутрь, у других ткани были выложены снаружи. Возле одного из очередных прилавков стоял деревянный поддон, небольшое возвышение, на которое можно было становиться. Такие обычно используют во время дождя, чтобы покупатели не стояли в луже. Нынче было сухо, а поддон стоял. Валерия Викторовна его не заметила, и рассматривая товар, споткнулась. К счастью, она не упала, а лишь слегка коснулась коленом земли. Ее вовремя под локоть подхватила Люся. Все обошлось. Я среагировал, но, оказавшись на достаточно большом от них расстоянии, ничем не смог помочь. Я видел, что все уже в полном порядке и ничего страшного не произошло. Из деликатности я не стал заострять на этом внимания, и подошел с невозмутимым видом, будто ничего и не случилось. И получил за это сполна. В то время как Люся продолжала суетиться вокруг нее, сама Валерия Викторовна обвинила меня в полном безразличии к ее персоне. Ее упреки сводились к тому, что я не только не пришел на помощь, но даже не посчитал нужным поинтересоваться ее самочувствием! Но как же она ошибалась! Похоже, я просто перестарался со своим напускным спокойствием. Последствием падения явилось только небольшое пятнышко на брюках, которое Валерия Викторовна теперь рассматривала. Дальнейшее произошло совершенно спонтанно. Я бросился к ларьку и купил бутылку минеральной воды. Не обращая никакого внимания на Люсю и прохожих, я опустился на колени перед Валерией Викторовной, отодвинул подол ее пальто и, смочив руку водой, начал тщательно счищать пятно с черной материи. На все про все ушло не больше минуты, и я уже хотел подняться, как вдруг почувствовал на своем затылке ее руку. Так и оставшись на коленях, я замер с бутылкой воды в руках. Я ощутил на шее легкое, нежное прикосновение ее пальцев. Пару секунд она перебирала мои волосы, после чего убрала руку. Я поднялся и оказался лицом к лицу с Валерией Викторовной, мы стояли так близко, что почти касались друг друга. Мне хотелось ее поцеловать, и я еле сдерживался.

– Ну вы даете, – раздался голос Люси где-то позади, – я вам не мешаю, вообще? – с тенью ревности в голосе она выделила слово «вообще».

Я тут же отступил в сторону. Валерия Викторовна только улыбнулась и, обняв и меня и Люсю, произнесла:

– А давайте купим те, что понравились мне в самом начале.

С тех пор наше с Валерией Викторовной общение стало более тесным. Дистанция между нами, как и раньше, сохранялась, но теперь я бывал у нее не только по выходным и праздникам, а намного чаще. Мы виделись чуть ли не каждый день. Я ожидал ее после занятий, мы гуляли, я ее провожал, и, как правило, дело не обходилось без чашки чая. Но мне очень редко удавалось улучить хоть минутку и остаться с ней наедине. Каждый раз кто-то находился рядом. Дома всегда был Артем, и частенько захаживали гости – коллеги, ученики, аспиранты. Когда мы все же оставались одни, это было, как правило, какое-нибудь общественное место, а значит, ухаживать надо было так, чтобы этого не было заметно. Своему окружению Валерия Викторовна представляла меня как своего ученика, добавляя при этом, что я самый талантливый из всех. Конечно же, я отдавал себе отчет в том, что это утверждение не имеет ничего общего с правдой. От всех остальных я отличался не столько своим талантом, сколько своим страстным влечением. Я был ее тайным поклонником, которому благоволили и которого выдавали за лучшего ученика. Но Валерии Викторовне наша дружба нравилась, она давала мне это понять. Во что-то большее она пока не переходила, но я ловил то мимолетные взгляды, то прикосновения, то улыбку. Даже когда она была занята другими, я чувствовал, что она ощущает мое присутствие, каждый раз подавая мне какой-нибудь знак. Между нами существовала связь, которая выдерживала все нормы приличия настолько, что о ней никто не догадывался, по крайней мере, мне так казалось. Никто, кроме Люси. Она находилась рядом с нами чаще всех и не могла не улавливать флирт даже в самых невинных разговорах. Думала ли она, что мы спим вместе? Наверное, думала. Ибо всем своим видом она намекала, что догадывается о чем-то таком…

Как-то за чашкой кофе в одном из наших любимых кафе Валерия Викторовна открыто заговорила со мной о сексе. Тему наших разговоров всегда задавала она, и, даже если мне не хотелось продолжать, всегда побеждала ее настойчивость. Она так или иначе провоцировала меня на дискуссию, которая частенько упиралась в мое сопротивление, в результате возникал спор. И чем эмоциональнее я реагировал, тем большее удовольствие доставлял Валерии Викторовне.

Она начала с чувственной природы любого рода привязанности. Мы не виделись несколько дней, я по ней успел соскучиться, и она сегодня казалась мне особенно привлекательной. Поэтому я не стал противиться и слушал, заранее понимая, что грядет очередная провокация. То, что я испытывал к ней половое влечение, сомнений не вызывало. И было бы глупо с моей стороны не доверять своему телу. Свое желание я вовсе не стремился подавлять. Мне было вполне комфортно знать о нем и в нем пребывать. Но я еще не научился называть вещи своими именами, у меня не было такой потребности. Но именно этого требовала от меня Валерия Викторовна. Она прямо-таки вознамерилась от меня этого добиться. На отношения «на равных» я в данном случае не претендовал, к равенству не стремился. Мне нравилась моя страсть и все, что с ней связано, преграды в том числе. Любым формам я все же предпочитал романтические проявления своих чувств. Я выражал их, как умел, как получалось. Или думал, что выражаю, ибо многое происходило исключительно у меня в голове. Я никогда не воображал и не представлял сам половой акт. Да, мне снились сны, и они были эротичны. Но, как правило, я мечтал о поцелуе, думал, как удивить или обрадовать, как вызвать на лице женщины улыбку. Бывали дни и вечера, когда волна нежности и желания захлестывала меня, таких дней становилось все больше, и с некоторых пор таким стал каждый мой день. Когда я представлял поцелуй, действие происходило медленно, с замиранием сердца. Такую сцену я мог прокручивать в голове множество раз. При этом я вспоминал и лелеял взгляд, улыбку, слова, прикосновения. Пожалуй, самым эротичным в моем воображении был момент, когда женщина перед поцелуем отводит голову чуть назад и в сторону.

Именно это я часто представлял в связи с г-жой Мариной. И чем сильнее мое сердце выпрыгивало из груди, тем больше мне это нравилось. Мне нравилось сгорать от желания. Я был болен своей страстью и не хотел выздоравливать.

В Братстве пылкость и темперамент эротического характера осуждались. Для старших учеников существовал способ борьбы с таким «недугом». Помимо аскетического образа жизни и умеренности во всем, существовало предписание или «график» воздержания. Более подробно об этом Аня должна была еще выведать у Виталика. Пока что мы только знали, что в этом графике по пунктам расписано, что нужно делать и как. И каждый старший ученик должен был отмечать в соответствующей графе, что выполнено, а что нет. А в конце каждой недели по этому поводу проводилось собрание и беседа с учителем.

После ссоры между Аней и Виталиком, когда на исповеди он выложил Форту все подробности их с Аней связи, отношения между ними стали натянутыми. Виталик так ничего и не понял. Он продолжал все рассказывать своему учителю и признавался в этом Ане. У нас даже появилась для него кличка – «побитая собака», потому что в последнее время он все чаще и чаще напоминал именно побитого пса. Аня пыталась с ним договориться. Брала с него честное слово, угрожала порвать с ним, даже прогоняла, но каждый раз все повторялось, он делал это снова и снова. И каждый раз он признавался ей в этом с грустными глазами, «поджав хвост». Бывало, на какое-то время он пропадал, потом снова появлялся, клялся Ане в вечной любви, стоял у нее под окнами. В конце концов ей становилось его жалко, она его прощала, и тогда они пытались наверстать упущенное. К их постоянным ссорам и примирениям я уже привык. Из побитой собаки Виталик вдруг превращался в страстного, на все готового любовника, и эти их отношения меня успокаивали в том смысле, что они совершенно выходили за рамки диктуемой Братством умеренности. Передо мной была самая обычная влюбленная пара. И пока в них бушевала страсть, они были неподвластны Братству.

Своими призывами к активной борьбе с недостатками Братство повлияло и на меня. Я старался победить некоторые свои вредные привычки, например, лень. Но бороться со страстью я категорически отказывался. Мне казалось, что именно в ней и заключается жизнь. Валерия Викторовна так и говорила – страсть это сама жизнь. И в этом я был с ней согласен. Она не только не пыталась тушить огонь во мне, она его всячески разжигала. Но как замену половому акту она предлагала сублимацию. Я страшно на нее за это злился до тех пор, пока не понял, что и сама она пользуется тем же методом. Писателю необходима страсть, именно ее он и изливает на бумагу. Сексуальную энергию, которую она получала от меня, она использовала в своей работе.

– Можно с кем-нибудь просто переспать, и все удовольствие будет продолжаться три минуты в лучшем случае, а можно растянуть его на века, написав роман. Так что ты выбираешь, Саша? – в этот момент под столом я почувствовал, как острый носок ее туфель прошелся по штанине от голени к щиколотке. Не успел я опомниться, как ее ладонь сверху легла на мою руку. В полной растерянности я поднял на нее глаза. В подобные моменты я привык видеть на ее лице либо улыбку, либо ухмылку, но на этот раз не было ни того, ни другого. Отняв свою руку, она откинулась на спинку стула.

– Я предлагаю тебе со мной работать. Не хочешь писать роман, не нужно, мы это пока отложим, на какое-то время, а то выйдет так, что я тебя заставила. Мне бы этого не хотелось. А вот своим аспирантом я тебя взяла бы.

Только я хотел сказать, что у меня нет темы, что я даже приблизительно не представляю, что писать и как это все вообще делается, как она успокоила меня, видимо, заметив мою растерянность.

– Я тебя знаю, Саша. Возможно, ты мой самый талантливый ученик. Ты читаешь нужные книги. И знаю, знаю, уже много раз слышала – у тебя есть работа, которая обеспечит твое материальное благополучие, для души у тебя есть Братство, но тогда у меня только один вопрос – почему ты пришел ко мне?

У меня всегда на все был ответ, но впервые я не знал, что сказать. Я мог бы объяснить, что совершенно не обязательно работать вместе, чтобы быть вместе. Все люди разные, они могут работать в разных местах, иметь разные профессии, это нормально. Но она зачем-то хотела изменить мою жизнь. И если я и был готов к переменам, то не к таким основательным. Я чувствовал, то, что мне сейчас было предложено, не мое. Я не был ее лучшим учеником, но даже не в этом дело. Чтобы быть с Мариной Мирославовной, я должен быть в Братстве, если с Валерией Викторовной, то стать писателем и аспирантом. Будучи тем, кто я есть, я не мог быть ни с одной из них. И если выбирать между Братством и Институтом литературы, то умом я больше тянулся ко второму, а душой – к первому.

Я понимал, что вслед за отказом последует обида и я снова не смогу видеться с ней некоторое время. Мне бы этого очень не хотелось. Но Валерия Викторовна и не ждала от меня молниеносного согласия, сказала, что примет любое мое решение, и попросила просто об этом подумать. После чего резко сменила тему и вдруг спросила об Ане. Она спрашивала о ней и раньше, но каждый раз я обрывал этот разговор. Я ни с кем не собирался обсуждать своих друзей. Я тесно общался с Аней, у меня было связано с ней очень многое. Но, в отличие от Виталика, я никого не собирался в это посвящать. Аня была моей первой девушкой и близким другом, и связь, которая установилась между нами однажды, не потерпела бы ничьего вмешательства. Любую попытку разбирать и анализировать наши с ней отношения я пресекал на корню. И каждый раз это заканчивалось ссорой, коих в последнее время становилось все больше и больше.

– Тебя послушать, так твоя Аня просто ангел во плоти. Ты же знаешь такую пословицу – в тихом омуте черти водятся. Так вот, перекладывая на психоаналитический язык – эффект маятника. Если оттянуть подвешенный на нити шарик максимально в одну сторону и отпустить, то он полетит в другую сторону с максимальной отдачей, что называется из одной крайности в другую. То есть во всем должна быть золотая середина, равновесие. А если человека все время клонит в одну сторону, всегда есть риск, что через какое-то время он улетит в противоположную. Мало кто умеет быть честным с собой и принимать себя таким, каков он есть. Чаще мы пытаемся выдавать себя не за того, кем являемся на самом деле. Кажется, что так легче, но это опасно. Носить на себе такую маску очень тяжело. Нельзя все время стараться показывать окружающим только свою светлую сторону. Намного легче открыться и перестать бояться своих желаний, эмоций, мыслей. Если все держать в себе, рано или поздно рванет. И тогда уж держись!