Текст книги "Кровь. Закат"

– Семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять…

А голосок выводил неровную мелодию песни, летел ему вслед, таял за спиной:

– Долго нас невестам ждааать… с чужедальней стороны… мы не всеее вернемся из полетааа…

– СТО!!!

Он открыл глаза. Они были сухи как пустыня.

Сердце?

Топка. Мотор. Яростно колотит поршнями внутри.

Морок. Наваждение. Галлюцинация. Обман. Прелести. Бред.

Он судорожно вздохнул.

Все могло быть – а этого не было.

Он еще раз судорожно втянул воздух.

Не было.

Не было? Наваждение? Галлюцинация? Бред?

Ну так обернись и посмотри.

Не было.

Нет.

А старая железнодорожная стрелка – есть. Прямо перед ним.

Ему сказали, что он найдет ее там – и она была там, где ему сказали.

Развилка.

Он видел, что рельсы расходятся в три стороны.

Всмотрелся он внимательнее и понял, что вправо свернул когда-то последний проехавший здесь поезд. Туда направил его неизвестный стрелочник.

Направо. Ему туда же.

Он, не оборачиваясь, пошел дальше.

Вперед. Только вперед.

Он шел, не думая, по этим штрекам, штольням и коридорам.

Быстрее. Еще быстрее. Еще.

Ему казалось, что он летит как электричка: тоннель превратился в смазанную трубу. Он, словно поршень, толкал застоявшийся воздух перед собой. Он – карающая машина смерти, несущаяся по рельсам вперед. Сверхскоростной бронепоезд, с Волчьей Пастью в руках вместо пушек и пулеметов. Он – порвет всех на части. Он – втопчет их в землю. Он…

Выскочил из-за поворота и увидел их перед собой – двух лунарей. Двух кровососов. Двух нелюдей. Они сидели прямо на рельсах, друг напротив друга.

Мерзкий запах ударил в нос, и его чуть не вывернуло. Готов вроде был, а все равно неожиданно.

Кровник рефлекторно вскинул клещи, собираясь размозжить им их гнилые головы, но вдруг остановился: они не обращали на него никакого внимания. Они не видели его. Эти два куска сизой мертвой плоти, два ходячих трупа – были заняты своим делом. Каким? Он не мог понять. Он, борясь с тошнотой, чувствуя, как непроизвольно дергаются мышцы его лица, – рассматривал их.

Страшные? Сказать так – значит, ничего не сказать. Таких уродливых он еще никогда не встречал. Головы-тыквы, деформированные, вздувшиеся изнутри, покрытые бородавчатыми наростами. Кривые руки и ноги, торчащие из саванов. Горбатые страшные карлики, которые…

Что они там такое делают? Чем это они там заняты?..

Он уже сделал шаг, собираясь на цыпочках пройти мимо, когда с ужасом, болью и отвращением понял – это дети.

Его передернуло.

Дети??? Как??? Никогда даже не слышал о таком, что у них есть дети… Не может быть!!

Может. Вот же они. Перед ним.

Дети нелюдей.

Он стоял, возвышаясь над ними, и видел, что в руках у них куклы – чучела летучих мышей, выпотрошенные и заново набитые чем-то. Сшитые грубыми стежками. Пуговицы вместо глаз.

Дети мертвяков. Мертвяки. Играют во что-то, издавая тихое урчание.

Кровник, содрогаясь, прошел мимо них. Свернул за угол.

Он шел и видел, что рельсы начали излучать еле заметное мерцание. Тусклый, но различимый свет. Им начали сочиться стены тоннеля.

Он слышал шум. Совсем рядом. Клекот и ворчание.

Нарастающий гул, вызывающий желание заткнуть уши. Словно пущенный задом наперед и замедленный в миллионы раз колокольный звон.

Все.

Он сделал глубокий вдох, еще один.

Он поднял Волчью Пасть над головой как боевой топор и, издав полный ненависти вопль, – влетел в логово лунарей.

Их было несколько сотен в этой огромной пещере. Пещере, уставленной множеством старых шахтерских ламп с дрожащими карбидными огоньками внутри. Пещере с несколькими серыми валунами, сдвинутыми к дальнему краю и большим плоским камнем посредине, который они облепили, словно выводок греющихся на закате ящериц.

Они подскочили визжа. Закрутили головами, раздувая ноздри.

– Я здесь!!! – заорал он, испытывая прилив радостной злобы. – Вот он я!!!

Они бросились на звук его голоса. Окружили его со всех сторон. Царапали воздух когтями и разевали пасти, показывая свои зубья. И он тоже оскалился. Тоже зарычал на них. Показал им Волчью Пасть. Сунул им ее в морды. Шарахнулись от нее в стороны, как от пылающего факела. Стали пятиться, шипя.

Он видел слюну, капающую из их ртов. Они – один за другим – увидели, наконец, его. Он понял это по их глазам.

Глаза их – вспыхнули красным огнем изнутри. Превратились в раскаленные угли.

Никогда доселе не видел он таких.

Страшные? Да. Уродливые? Еще какие. Какое-то особо безобразное племя нелюдей. Изломанные, перекошенные туловища и конечности. Шишки и опухоли, язвы и струпья.

– Я пришел биться с Бекбулаткой, – закричал он, наступая на них и размахивая клещами. – Где он? Ведите меня к нему. Ну?! Где он?!

Завыли они, заверещали, затявкали по-своему.

И увидел он, как шевельнулся один из серых валунов в дальнем конце пещеры. И понял он, что это и есть Бекбулатка.

Встал он во весь рост – и ужаснулся Кровник его размерам

Заревел Бекбулатка так, что завибрировал воздух вокруг. Так – что полопались стекла в ближайших к нему старых шахтерских лампах. Так, что потухли, замигав от ужаса, огоньки.

Увидел он, что расступаются лунари. Расходятся волнами. Тыкают пальцами в человека, рискнувшего проникнуть сюда.

И пошел Бекбулатка к нему. Задрожала от шагов его пещера. Дрогнули и обманка-звездочка в груди, и колени, и в животе что-то.

Но не подал виду человек. Ноги его крепко стояли на земле.

Огромен был Бекбулатка – ледокол приближался к Кровнику, не меньше.

Ужасен был его облик – словно сбежавшее из комнаты страха, раздувшееся в кривом зеркале отражение ночного кошмара: акулья стозубая пасть и бивни, и глаза жабьи, и рога – все произрастало на его деформированной голове. Всему там было место.

Пузо, вздувшееся изнутри, словно проглотил он слониху беременную. Кулаки – ковши экскаваторные. Чешуя и шерсть, и кожа крокодилья.

Подошел он вплотную. Упер руки свои, похожие на мостовые краны, в бока.

– КТО ТАКОВ ТЫ??? – проревел Бекбулатка, и Кровник с изумлением обнаружил, что понимает его речь. Никогда до этого не слышал он и полслова человеческого из их мерзких пастей.

– Кузнец я! – закричал, задрав голову, Кровник. – Из кузни Прохора Иваныча! Биться с тобой буду!

– ХА!!! – выхаркнул Бекбулатка. – ДАВАЙ!!!

Сотни горящих глаз вокруг. И запах. Их запах. От одного его можно упасть и умереть на месте.

– ЦЕНУ ЗНАЕШЬ???

Кровник кивнул:

– Душа моя, бессмертная!!!

– ДА!!!

Бекбулатка качнулся вперед:

– ЧЕГО ХОЧЕШЬ???

– Женщину и ребенка, которых вы сегодня с собой утащили! Заберу их с собой!

– ХА-ХА-ХА!!!

Он смеется?

– ХА-ХА-ХА!!!

Да, он смеется.

– Че ты ржешь? – крикнул Кровник. – Где Маруся и Никитка?

Обернулся Бекбулатка. Посмотрел за спину. Расступились лунари еще раз. Разошлись в стороны.

Увидел Кровник девушку, и сердце защемило у него – такой красивой показалась она ему. И пусть бледна она была, отрешена и всклокочена – не мог он глаз от нее отвести. Сын ее, мальчик лет четырех, прижимался к ней всем телом, зажмурившись, но услышав голос человеческий – распахнул глаза свои большие и враз стал похож на отца своего. Игнат смотрел на Кровника – и все тут, только маленький.

– Маруся! – сказал Кровник. – Никитка! Игнат меня прислал! Заберу я вас с собой, обратно наверх! В город!

– Пошел ты, и Игнат твой, и город ваш, – сказала Маруся.

Кровник опустил клещи.

– Чего вылупился? – Маруся крепче обхватила сына. – По своей я здесь воле. Никто меня сюда силой не тащил.

Кровник стоял, открыв рот.

– Ууу, рожа бандитская! – презрительно сказала Маруся. – Ненавижу вас всех! Тошно мне от ваших морд тупых одинаковых! От того, что вы с людьми творите! Осмий ваш живодер, скотина, тварь! Все что ни придумает – вам в радость. И Игнат совсем с катушек съехал. Слушает все, что ему эта мразь шепчет.

– Нет больше Осмия, – сказал Кровник. – Убил его Игнат. Я ему помог.

– И слава богу! – выпалила Маруся. – Один бандюга другого кокнул! Чтоб вы все там друг друга перебили!

Кровник покачал головой.

– Не бандит я, – сказал он. – Я…

Осекся. Посмотрел на Бекбулатку. На красные глаза вокруг.

– Кузнец я. Игнат к нам пришел за помощью. Егор меня сюда отправил.

– Ну так иди обратно к своему Егору. Некого тут спасать. Хочешь, записку напишу? – голос ее звучал звонко, почти весело. Не смотреть на нее – кажется, рассмеется молодуха смешливая с секунды на секунду. А только и тени улыбки не было на ее бледном лице.

– Нет… – криво усмехнулся Кровник. – Никто меня отсюда просто так не отпустит…

Он посмотрел на громадину, возвышавшуюся над ним:

– Да, Бекбулатка?

– ДА!!!

Кровник перевел взгляд на Марусю.

– Душу я свою поставил на кон. Биться буду.

– Можешь так ее им отдать, без мордобоя. У них тут она целее будет.

– Что ты мелешь, глупая баба?! – Кровник нахмурился. – Что несешь, ты?! Замолчи лучше!

– А ты мне рот не затыкай! – закричала она, – Что ты о них знаешь? А? Загнали их сюда специально! Объявили врагами народа, поиздевались над ними, а потом сюда бросили, поближе к урановой руде! Заперли тут навечно!

– Ты видишь, что с ними творится??? – в голосе ее он услышал боль. – Дети их бедные уже несколько поколений уродами рождаются!

Кровник смотрел на нее. Он не знал, смеяться ему или плакать.

– А до этого они красавцами все писаными были! – воскликнул он. – До этого они цветочки собирали, а не людей на части рвали, да? Понятно!

Маруся смотрела на него, сжав губы.

– Ничего тебе не понятно, – покачала она головой. – Они мне братья и сестры. Им не нужны ни слава, ни злато, ни власть. Знаешь, что это за огонь в их глазах? Это огонь их Веры пылает в них. Они страшны снаружи, да. Но они – чисты внутри. Это неистовый огонь их Веры выжег все темное в их душах. Очистил их. Дал им силы жить дальше. Они победили смерть. Вырвались из ее цепких лап, разве нет?! Не это ли наша главная мечта?! Мечта всего человечества! Вернуть всех, кого она унесла! Не отдавать ей ни одного из нас! Не бояться этой старухи с косой! И они – не боятся, понимаешь? Они помогут создать новый мир. Мир – где все мы одна семья. Семья, которую больше не будет разделять барьер смерти. Разве воскресение из мертвых, разве бессмертие человека – это не основа христианской веры? Разве ты не помнишь того, кто приняв муки воскрес на третий день после смерти? Не помнишь? А они помнят! Потому что он пролил свою кровь и ради них тоже!..

Кровник обвел взглядом пещеру. Сотни горящих красных глаз.

– Они имеют право жить наверху, в своем подлунном мире, – сказала Маруся. – Они хотят пролить кровь тех, наверху – и пусть прольют ее всю до последней капли. Потому что ни в одной капле крови тех, кто наверху – ничего хорошего уже не осталось. И я помогу им. Или останусь тут с ними навсегда. Ибо здесь последний оплот Веры в чистом ее виде.

– Что ты мелешь? – спросил Кровник. – Они тебя что, укусили?

– Ничего тебе, кузнецу тупому, не понятно, – сказала она.

– Мама, – вдруг тихонечко сказал мальчик. – Я хочу к папе…

Кровник посмотрел на Никитку.

– Вот! – сказал Кровник. – Вот это мне понятно!

Он повернулся к Бекбулатке:

– Пацана, за мою душу! Идет?!

– Нет! – закричала Маруся.

– ДА!!! – проревел Бекбулатка, потрясая кулаками. – ДАВАЙ БИТЬСЯ!!! ДА!!!

Голос Маруси потонул в вое и клацанье зубов.

Влезли они на тот самый плоский камень посреди пещеры.

Черную стоячую воду, не отражающую ни свет, ни сводов, ни камня самого увидел Кровник за ним.

Безымянное озеро.

С разбегу кинулся он в него головой вперед, подняв облако брызг, не выпуская из рук Волчью Пасть.

В самом северном море у самого Северного полюса подо льдами – и то не такая вода.

Холодная? Студеная? Ледяная? Нет, все не то. Не про воду это из Безымянного озера.

Жидкий азот теплее – вот какая вода была в нем.

Жгла она, сосала тепло из его тела, крутила судорогами тело, впивалась тысячью иголок.

Распахнул он глаза под водой и увидел нелюдей вокруг себя – нырнули гурьбой они следом за ним. Окружили его под водой, плавали вокруг, разевая рты, медленно шевеля руками и ногами своими, как щупальцами, рассматривали его с ненавистью – страшные, похожие на вздувшихся от трупных газов утопленников. Словно парили они вместе с ним в невесомости над бездной.

Недолго ждать пришлось – закоченел он весь от ушей до пяток как ледышка, посинели губы его, и кожа стала холодной как мрамор. Выстыло все его тело напрочь, хоть гвозди ему под ногти суй – не почувствует ничего.

Вынырнул он из озера. Оставил Волчью Пасть на берегу.

Влез он на камень, стуча зубами и содрогаясь.

Поднял кулаки свои.

Стали они ходить по кругу, примериваясь. Молчали нелюди, глядя на них. Тишина мертвая стояла вокруг.

Ударил его первым Бекбулатка.

Не человек он был, и силища была в нем нечеловеческая – отлетел человек от того удара на сто саженей.

Да вскочил. Закричал яростно и бросился на громадину. Влетел обратно на камень, и сам Бекбулатку ударил.

Завопил Бекбулатка радостно – наконец-то боец ему достойный попался.

От второго его удара отлетел человек на пятьдесят саженей.

А от третьего – на ногах устоял. Покачнулся только.

Стали они кружить да ударами сыпать. Лупцевать друг друга что есть силы. Бить смертным боем.

И почувствовал человек, что согревается он. Что крепче становится от каждого удара. Все равно, что железа кусок, который в огне нагревают, закаляя, да молотами по нему бьют.

Стали мышцы его крепче стали – гудело от кулаков бекбулаткиных тело и только.

Понял он, что пришло время для главного удара.

Пришло время вспомнить все самое плохое и страшное. Все самое стыдное и жуткое.

Все обиды и горести, слезы и беды.

И хлынули они на него разом – долго ждать не пришлось. Словно нарыв лопнул старый. Полетели перед глазами как лента пулеметная, отравленными пулями в сердце его впиваясь.

Ужаснулся человек тому, что самое страшное не снаружи, а внутри него.

Не упыри эти вокруг, а то, что он носил в себе, от самого себя пряча.

Было что ему вспомнить – человеку, всю жизнь свою других жизни лишавшему и ничего кроме этого не умеющему. Посыпались на него пальцы отрубленные ноги оторванные ямы полные трупов хлоркой засыпанные люди на кол надетые люди с кишками выпущенными люди бензином облитые и живьем подожженные и голос детский поющий ему в след от которого

Закричал человек – отшатнулся сам от себя, – пена на губах его выступила.

Хлынуло все это черным гноем из сердца его прочь, да успел поймать он это, зажать в кулак свой железный. Размахнулся он и стукнул Бекбулатку со всей силы прямо между бивней его, между рогов и акульей пастью, прямо промеж жабьих его глаз. Вложил в удар всего себя без остатка.

Зашатался Бекбулатка. Подкосились слоновьи колени его.

Упал он, головой своей ужасной о камень стукнувшись. Треснул тот камень. Разломился на две части.

И увидел человек, как содрогнулась в тот же миг вся пещера. Зашатались стены древние, задвигались.

Вспучилось нутро земное. Вывернулось наружу.

Взвыли нелюди, в сотни глоток задрав бошки свои уродливые к небу своему каменному.

И последнее, что видел человек, прежде чем упасть замертво рядом с поверженным Бекбулаткой – лопнуло их каменное небо пополам и рухнуло вниз, полетело в тартарары, всех под собой погребая…

Он брел, спотыкаясь и падая, вставая и снова спотыкаясь…

Как он здесь оказался, в этих коридорах? В этих тоннелях с серыми стенами? Никак не мог вспомнить… открыл глаза – стены серые вокруг… рельсы… пошел по ним…

Никак не собраться с мыслями… нет их, потому что… голова пустая, совсем пустая… отбили ему голову… все из нее вылетело… а было там что когда?

Ничего не помнит… Ничего не чувствует… сил нет никаких… высосали из него всю его силу… а была она? Кажется, была… когда? Где? У него? Или еще у кого?..

Идет по рельсам. Заплетаются его ноги… как идет? Непонятно… ноги мои ноги… куда вы меня ведете…

Как его зовут? Что он тут делает?

Идет куда глаза глядят… куда они глядят? На рельсы… по ним нужно идти… а рельсы эти – то они есть, то нет их… растекаются куда-то… прячутся в стены и потолок…

Один он здесь… совсем один… потерянный… выдохнувшийся… поникший… закричать бы – сил нет… упадет сейчас и не встанет… нельзя… нельзя… надо идти… к воротам… там где-то есть ворота, к которым надо идти… в ту сторону идет? Или от них наоборот? Не знает… ничего не знает…

Ничего не слышит… ничего совсем… даже шагов своих… оглохший… контуженный… перегоревший… выбили из него дух…

Упал…

Лежал, открыв рот, хватая пустой безжизненный воздух… встал на карачки, пополз дальше…

Что это впереди?.. он уже видел это сегодня… кажется, это называется вагонетки… сегодня?

Дополз до них, прислонился спиной к пузатому боку… упала голова на грудь…

Прошептал еле слышно.

Что?

Имя?

Она прорастает прямо из воздуха.

Проступает из серого безмолвия в двух шагах от него.

Бесцветная трава, растущая сквозь, внутрь, наружу, извне, с запада на восток, с севера на юг – тело ее.

Глаза ее – ртуть.

– Ты???

– Я.

Он смотрел на нее, не шевелясь.

– Знаю, что ты звал не меня. Но ты пошел из-за меня и заблудился здесь, в чужих снах. Еле нашла тебя.

– Я сплю?

– Ты как бы спишь. Грезишь. Это полусон. Предместье снов. Почти сны.

Запах.

Запах, который не вызывает никаких ассоциаций, за которым не закрепляется ни один из известных цветов или образов…

– Чьи же это сны? Лунарей?

– Нет. Когда-то еще до них здесь под землей работали люди. И не только люди. Еще животные.

– Животные?

– Такие.

Он увидел маленькую мерцающую фигурку.

– Лошади?

– Да. Лошади. Они таскали за собой эти штуки, которые вагонетки. В них грузили руду, и лошади волокли их по рельсам. Они были слепыми, эти лошади. Они рождались прямо здесь, под землей, в шахте, и никогда не видели солнца. Их спускали сюда один раз, и потом они плодились и плодились, рожая слепых жеребят. А те рожали следующих. И следующих. И все они были слепыми. И видели свои слепые сны. Это было очень давно. Вокруг этого места летает один такой старый-старый, недосмотренный сон…

– А лунари? Они видят сны?

– Они видели сны. Их больше нет.

– Лунарей? Или их снов?

– Лунарей. И их снов.

– Мы можем попасть в их сны?

– Я могу.

– А я нет?

– Ты нет.

– Почему?

– Потому что это не совсем сон. В сон я бы могла тебя провести с собой. Они тоже хотят спать. Но, когда засыпают – это нельзя назвать сном. Это просто другая их полужизнь. Зеркальное отражение их… не знаю, как сказать… Они просто смотрят один на всех сон. Как будто живут все в одном невидимом никому кроме них городе.… Когда они не спят, они как бы смотрятся в это зеркало, и это одна их полужизнь… а когда засыпают – они просто проходят сквозь это зеркало и оказываются в этом своем Городе-Сне. Это другая их полужизнь… Там, как и в любом городе, тоже есть улицы и дома, и даже Мост. Этот Мост ведет в никуда. Никто из мертвоголовых не знает, куда он ведет. Никто из мертвоголовых никогда не ходил по нему. У них есть легенда о том, что однажды оттуда – с другой стороны – придет Некто и станет их Царем…

– У них есть легенды?

– У всех есть легенды.

– А про то, что лунари с Луны, это тоже их легенда?

– Я не знаю. У них было воспоминание. Одно на всех.

– Что в нем?

– В нем они смотрят на Землю с Луны.

– Это правда?

– У каждого своя, правда. Разве лунари считали себя неправыми?

– Лунари… Они погибли?

– Да.

– А женщина? Мальчик?

– Они тоже.

– А я?

– Ты нет. В тебе еще есть огонь.

– Огонь?

– Когда я смотрю на живого человека, то вижу в нем огонь. Когда я смотрю на гноеглазых, в них нет этого. Они пустые внутри.

– Холодные?

– Да.

– А в тебе есть этот огонь?

– Есть. Но во мне он не горит, а тлеет.

– Как это?

– Не могу объяснить. Не знаю как.

– Тебя учили этому в Лампе?

– Чему?

– Всему, что ты умеешь.

– А что я умею?

– Приходить во сны.

– Это я умела и без Лампы.

– Тебя там учили убивать?

– Почему ты так говоришь?

– Но ты ведь убила корову.

– Нет, я ее не убила.

– Я сам видел.

– Нет, я ее не убила.

– А как это называется?

– Я приснила ей.

– Что приснила?

– Приснила ей сон из той ее жизни, где она не была коровой.

– А кем она была?

– Не могу сказать. Я не поняла.

– Она умерла?

– Не знаю.

– А мне можешь приснить сон из моей прошлой жизни?

– Лучше не надо.

– Почему?

– Ты видел, что было с коровой?

– Со мной будет то же самое?

– Корова была первой, кому я приснила. Я никогда до этого не видела корову. Больше никому не хочу ничего снить.

– Ты приходишь в любой сон?

– Могу.

– Возьми меня с собой… Покажи мне.

– Что?

– Сон.

– Чей?

– Неважно.

И все исчезло – и коридор, и вагонетки, и она. И он сам. Он…

Он мяч.

Старый кожаный мяч.

И он спит.

Спит в пыльной кладовке.

Ему снится солнце в зените.

Плотно утоптанная прогретая земля.

Босые детские ноги, поддающие сильно в его упругий звонкий бок.

Пренебрежение к глупым самодовольным надувным шарам и…

Песок у реки и бесконечные полеты над натянутой между столбами сеткой: справа налево, слева направо, вверх-вниз… До того момента, пока всех не зовут ужинать, и Солнце – большой огненный недосягаемый Мяч – наконец-то валится в море и засыпает, едва коснувшись горизонта…

Солнце…

– Солнце… – прошептал он, – Я когда-нибудь увижу Солнце?

Ему хотелось умереть.

– Увидишь.

Солнце.

Этот небесный огонь, летящий через миллионы километров, через вакуум космоса. Принесший с собой жизнь на эту планету.

Нелюди боятся его.

Ничего так не боятся, как Солнца.

Они несут с собой смерть – а оно несет смерть им.

Смерть пополам с ультрафиолетом.

Падают и умирают.

Падают и дохнут в корчах. В мучениях…

Ничто на них больше так не действует. Ничто… Только оно…

В этом есть какой-то смысл? Или просто совпадение?..

Солнце… Солнышко…

– Сил нет… – прошептал он.

– Здесь нет. А там – есть. Солнце даст его тебе. Оно уже смотрит на тебя. Оно уже идет к тебе, чувствуешь?

– Нет… не чувствую… Почему ты не разговариваешь со мной там? Когда мы не спим?

– Я не умею.

– Но во сне же мы с тобой разговариваем.

– А там я не могу.

– Почему?

– Не знаю. Это, наверное, потому что я больна.

– Ты же говорила, что профессор не считал тебя больной.

– Да. Он так говорил. Это он меня заразил.

– Он тебя заразил? Чем заразил?

– Жизнью. Он так сказал.

Кровник почти воочию увидел, как кислорода вокруг него становится меньше с каждой секундой. Его самого становится меньше с каждой секундой.

Он чувствовал, что каждый его следующий вдох гораздо короче, чем выдох.

– Как я раньше не догадался. Точно. Ты одна из них. Вот почему они хотят тебя забрать.

– Я не хочу.

– Ты не хочешь?

– Чтобы ты так думал. Хочу, чтобы ты думал, что я одна из вас.

Он почувствовал, как загустел пустой и бесцветный воздух вокруг.

– Из вас.

Как он стал твердым. Превратился в кусок свинца.

Язык вывалился изо рта. Кровник захрипел, схватившись за грудь, за шею и

Закашлялся, сипя и втягивая воздух. Перевернулся набок.

Голова гудела. Шумела какими-то своими внутренними помехами.

Извне – громкость ноль. Ничего не слышал.

Слух возвращался медленно.

Он лежал на спине. Что-то больно давило в поясницу.

Ему казалось, что вместо кадыка ему запихнули в горло сухую поролоновую губку. ершик для чистки бутылок. Яичную скорлупу.

Нос забит, словно залит бетоном.

Он жадно хватал воздух ртом, огромными дозами отправляя его в легкие.

Голова кружилась. Во рту стоял сильный металлический привкус. Словно перепробовал языком сотни две севших батареек. Он приподнялся на локтях и попытался открыть глаза. Это удалось ему с третьей попытки: глаза были красными и сухими. Он заморгал. Потом, приоткрыл глаза-щелочки.

Он долго не мог понять, на что смотрит.

Сначала ему казалось, что это огромный парус, тлеющий в тех местах, где его пробили раскаленные вражеские ядра. Потом он сообразил, что вокруг ночь, что перед ним огромная дымящаяся там и сям гора, а он лежит среди валунов у ее подножия. Увидел мигающий огонек в небе. Всмотрелся: вертолет. Врубил мощный прожектор. Проплыл, медленно волоча по земле светящийся круг размером с Солнце.

Кровника ослепило. Потом он подумал, что у него галлюцинации. Наконец понял – это не гора возвышается над ним. Это он лежит на дне глубокой впадины. Ниже уровня земли. В одном из тех ужасных провалов в грунте. В этой дыре, похожей размерами на воронку от ядерного взрыва. Вертолет обшарил прожектором дно, склоны, исчез за далекой верхней кромкой. И сразу же появился снова чуть правее. Двинулся вдоль изогнутого верхнего края обратно, против часовой стрелки. Круглое дрожащее пятно света послушно следовало за ним, как привязанное.

Может быть из-за того что вокруг была ночь, но ему казалось, что в эту яму рухнул весь город – настолько огромной была она. Ему казалось, что далеко – в километрах от себя – он видит обломки панельных домов на ее пологих склонах. И вскоре выяснилось, что ему не кажется – он действительно видит обломки домов. Эти квадратные плиты с дырами окон и дверей. Он полежал с закрытыми глазами и осмотрелся: камни. Огромные валуны.

Когда слух вернулся к нему полностью, он стал различать далекое эхо моторов, работающих где-то наверху. Гул и лязг механизмов. Кровник различил густой черный дым, попавший в луч света. Услышал далекие хлопки выстрелов.

Он полежал какое-то время, собираясь с силами. Пошевелил руками и ногами, прислушиваясь к своему телу. Медленно поднялся на колени. Еще медленнее встал на ноги и выпрямился в полный рост.

Тельняшка – драная грязная тряпка. Он весь – драная грязная тряпка. Весь покрыт пылью. На ощупь уж точно. Почувствовал, как возвращается чувствительность его кожи. Кожи, цвет которой сейчас тоже не рассмотреть.

Он понял, что его начинает знобить.

«По дороге согреюсь» – подумал он и сделал первый шаг.

По дороге… Дорога… Дыра в земле, а идти все-таки в гору… Вверх…

Он наугад выбрал кусок склона, на котором не дымилось никаких обломков, и двинулся к его подножию, петляя среди валунов. Идти пришлось на ощупь. Валуны были размером с «КАМАЗ» каждый. На ощупь они были наждачкой, утыканной гвоздями.

Кровник передохнул минут пять и начал подъем.

Вопреки своим ожиданиям, согрелся он не сразу. Тело болело. Он попытался диагностировать, что именно он отбил, и что куда отдает, но быстро махнул на это рукой – болело все сразу. Снаружи и внутри. Суставы, мышцы, кости… Идет вроде – и пусть себе идет. Только голова кружится… И воздуха не хватает…

Каменные потрескавшиеся плиты устилали его путь наверх. Такая вот каменная дорога, вставшая дыбом… Базальт? Известняк? Дикий мрамор? Не все ли равно…

Очень скоро он понял, что передвигается на четырех конечностях, а вовсе не придерживается иногда руками…

Он делал привал каждые две-три минуты. Плюхался на задницу и сидел, посматривая вокруг сквозь пульсирующие круги перед глазами. Он ничего толком не видел. Просто, как только кругов становилось меньше, и дыхалка более-менее выравнивалась – вставал и снова медленно шел вверх.

Шел?.. Эти шаги и шагами-то назвать нельзя… Ползет, как улитка…

Ничего… ничего… Бывало и хуже…

Слышал стаю ворон. Слышал выстрелы – то ближе, то дальше. Вертолет показался еще несколько раз. Зависал где-то над дальним краем воронки, водил прожектором туда-сюда и снова исчезал.

Чем выше забирался Кровник, тем сильнее выгибалась чаша этой гигантской выемки.

Эта дыра, похожая на глубокую тарелку с остатками непросеянной гречки на дне. Он не мог точно оценить ее размеры, но кажется… кажется не меньше пары километров в диаметре… Чем выше он поднимался, тем больше город показывался из-за края воронки. Там – на дальнем от себя крае – он видел зарево пожарищ, высвечивающее верхушки крыш, остовы наполовину обрушившихся зданий, полукруглую границу провала. Провал. Судя по всему свежий, а не один из тех, что он когда-то рассматривал на снимках… Те вроде были поменьше… Или так всегда? Снаружи и изнутри такие вещи выглядят по-разному… Танк тоже разный… снаружи и изнутри…

Танки. Этот скрежет наверху очень похож на лязг их гусениц. Что-то еще?.. Выстрелы… стали громче…

Ветер стал доносить до него какие-то новые звуки. Скоро он понял, что это голоса. Человеческие голоса, кричащие что-то в громкоговорители.

Там явно не скучно…

Обратил внимание, что одна часть неба чуть посерела. Стало понятно, в какой стороне Восток.

Теперь он отдыхал дольше, чем двигался. Сидел минут по пять с трудом, заставляя себя подниматься и карабкаться вверх. Пальцы ободрал, смотреть на них страшно… на эти грязные, распухшие в суставах лохмотья… хорошо, что он не видит их сейчас в темноте…

Ничего… ничего… бывало и хуже…

Последние двадцать метров он преодолел ползком. Полежал на спине, дожидаясь, когда выровняется дыхание. Перевернулся на живот, встал и, сделав несколько шагов, выбрался, наконец, из этой «тарелки».

Он оказался наверху. В городе.

Так выглядел в немецкой военной кинохронике Сталинград. Так выглядел в советской Берлин.

Спрятавшись за бетонными блоками, он смотрел по сторонам и понимал, что не видит ни одного целого здания. Черный дым, обрывки которого он видел со дна провала, валил из полуобвалившегося большого строения. Языки пламени изредка вырывались из его окон и дверей. Никто не тушил этот пожар. Даже не собирался.

Пулеметная очередь где-то совсем рядом.

Он услышал приближающийся рык мощного мотора. Земля начала знакомо вибрировать. Неужели правда, танки?

Еще одна пулеметная очередь. Он вздрогнул – совсем рядом усиленный во много раз голос:

– Внимание! По людям с оружием в руках стреляем без предупреждения! Всем мирным жителям города Свободного идти с поднятыми руками в сторону водозаборной станции!

Кровник покачал головой.

– Даже так… – вполголоса самому себе.

Он увидел яркую вспышку где-то на соседней улице. Еще одну. Понял что это прожектор, укрепленный на машине. Машине на гусеничном ходу.

Пригнувшись, короткими перебежками двинулся на шум и свет. Замирая и осматриваясь. Обнюхивая свой маршрут.

Запах гари и висящей в воздухе пыли, которой не дают осесть. Запах копоти и израсходованных боеприпасов.

Он юркнул за осколок бетонного крыльца, посидел, переводя дух, и аккуратно выглянул из-за иссеченных осколками ступеней.

Он увидел громадный механизм, который, лязгая, сотрясая землю и воздух, сминая остатки деревьев и клумб, разворачивался посреди бывшего сквера.

Кровник несколько секунд пытался распознать, что за образец техники перед ним.

Поняв, выругался вполголоса удивленно – бульдозер. Огромный бульдозер, обшитый листами брони и утыканный пулеметами. Узкие смотровые щели. Луч мощного прожектора, укрепленного на его крыше, двинулся в сторону крыльца, за которым сидел Кровник.

Он еле успел спрятать голову. Мертвенно бледный свет залил все вокруг. Даже теней не осталось. Кровник скривился, закусил нижнюю губу, подтянул ноги и сжался в комок. Он хотел уменьшиться в размерах. Стать тараканом. Уползти в одну из щелей.

Луч сместился в сторону. Кровник увидел рухнувший кусок стены, внутренности соседнего здания, шкаф, лежащий на боку.