Текст книги "Кровь. Закат"

– Божь… – он заикался, давясь слезами, – …я… ко…

– Что он там бормочет?

– …ров… ка… – рыдал Кровник, – …по… лети на неб… ко…

– Это отходняк такой после папиных газиков, – сказал невидимый Шам. – На жуткую депрессуху пробивает, все самому себе припомнишь, все говно, которое накопилось, вылезет… как гной из чирья…

– Не было, – сказал Кровник, давясь слезами. – Не было там вашего папы… там была Алиса. Моя дочь…

Кровник зарыдал в голос. Слезы брызнули из его глаз. Крупная капля попала в Нитро. Та заморгала часто-часто.

Машина остановилась.

– Как? – Шам снял темные очки. – Как дочь? А папа?

– Там была моя дочь… – Кровник вытер слезы, но они тут же покатились у него из глаз снова. – В том самом переулке, где тетка на стене… с ракетами… Простите…

– Не парься, – сказал Шам. – Это у всех такая реакция. Я после этой смеси так же сопли распускаю, вспоминая, как меня кинула любовь всей моей…

– Тетка на стене? – спросил вдруг Шам, оборвав себя, и сморщив лоб. – В каком переулке?

– В Безымянном, – сказала Нитро. – Там мозаика на стене, женщина… и ракеты всякие, планеты, – Нитро почесала нос, – спутники там разные…

– Поехали, – сказал, судорожно вздохнув, Кровник. – Поехали уже.

Шам, нахмурившись, снялся с ручника, тронулся, аккуратно выруливая в крайний левый. На дороге по-прежнему никого не было.

– Твоя дочь… – глаза Шама в зеркале заднего вида. – Она умерла?

Кровник смотрел на свои руки.

– Да, – сказал Кровник. – Ей было четырнадцать.

– Какой ужас, – Нитро обернулась. – Что случилось?

Кровник смотрел на свои руки.

– Я ее убил, – сказал он.

Нитро отвернулась.

– Я из командировки вернулся… жена на полу, кровь кругом… в комнате дочери эти… блевотина и эта… типа слизи… все вверх дном… короче, сразу было понятно, что…

– Бегал всю ночь, искал… не знаю, что в тот переулок свернуть заставило. Она там стояла с нелюдем этим, а он смотрел на меня, прижимал ее к себе и улыбался… я выстрелил и попал ему в голову, снес башку ему на хер… а Алиса…

– Я выстрелил, – сказал Кровник. – И попал.

– А сейчас снова… стою в том самом переулке, с пистолетом в руке, а он еще горячий… и она напротив, с дыркой в голове… встретил ее по ту сторону снов.

Слезы снова покатились из его глаз.

По ту сторону снов.

– Так ты меня убил? – спрашивает она. – Да? Так это было?

– Алиса? – Кровник в ужасе смотрит на пистолет в своей руке и снова на нее. – Алиса?

Он смотрит на свою дочь. Дочь, на которую он направил оружие. Он хочет опустить эту заряженную под завязку машинку для убийства, но не может. Огромная мозаика, на которой изображена большая женщина, соседний дом, да и весь Безымянный переулок, медленно растворяются в нигде. Исчезают пистолет и невидимая сила, удерживающая его руку.

Только она осталась. Его дочь. Алиса.

– Я не Алиса, – говорит она.

Она смотрит на него. Сквозь него. В него. Она шевелит губами:

– Я тот, кто не мог явиться перед неким юношей в другом обличье, нежели в обличье его отца. Я тот, кто не мог явиться и перед тобой иначе.

– Кто ты?

– У меня немного имен. Они ничего не значат, и вряд ли ты слышал хотя бы одно из них. Это не мистификация. Это просто информация. Я не пытаюсь ввести тебя в заблуждение.

Алиса показала ему раскрытые ладошки:

– Видишь? Я ничего не прячу.

Они смотрели друг на друга.

– Я мог бы врать тебе о том, что я твоя дочь и заставить тебя сделать все, что угодно мне. Но я хочу, чтобы ты сам принял решение помочь мне. И я даже подожду твоего решения, несмотря на то, что у нас очень мало времени.

– Ты же с вокзала сразу домой, да? Увидел Марину на полу, увидел эту кровь. Ты почти сразу все понял, да? Ты же побежал искать свою недочь. Ты же знал, что ищешь нелюдь, да?

– Она же не понимала, что с ней происходит. В школах с ними никто не проводил внеклассные занятия на тему…

– Ты бегал по этому городу всю ночь. Ом! Теперь они объявили войну лично тебе, да? Ты нашел ее в том переулке, да? В центре… Как ты ее нашел в таком большом городе? А? Никогда не задумывался, как так вышло? Почему ты прибежал именно туда? У тебя была внутренняя уверенность, что ты найдешь ее именно там, верно? Тебя притянуло туда как магнитом, да?

Алиса погладила себя по голове:

– В ней была твоя кровь, – сказала Алиса. – Она и была твоя плоть и кровь. Кровь к крови. Это была твоя дочь, а ты просто выстрелил в голову парня, с которым она стояла в обнимку, так?

– А потом ты выстрелил в голову ей, потому что она захотела откусить от тебя кусок, да? Будешь плакать?

Кровник молчал, закрыв лицо руками.

– Ты никогда не думал, что ты просто сбрендивший папашка, который боялся, что его дочь лишат невинности со дня на день? Ты никогда не думал, что все, что ты натворил, – из-за твоего больного воображения, а?

Кровник молчал.

– Извини, – сказала Алиса. – В общем, ты был уверен, что увидишь здесь мою дочь, – сказала она. – А встретил свою.

Кровник смотрел на Алису. На того, кто принял ее облик:

– Эта девочка из… из Лампы – твоя дочь???

– Да. Я позвал тебя сюда поговорить о ней.

– Кто ты?

– До Кнопки, была еще одна Кнопка. На нее очень надеялись. Профессор Иванов говорил, что я как Гагарин. Я был первым, кого отправили сюда.

– А мне сказали, что первый – я… – сказал Кровник.

– Соврали.

Кровник кивнул. Сказал, подумав:

– Значит, я убийца?

– Ага.

– А ты?

– О!.. Я тоже. Я тоже убивал. И убивал бы себе и дальше, без зазрения совести. Но я здесь. Ты тоже вполне можешь оказаться здесь. Ты, наверное, думаешь, что у нас очень много времени. Это не так. У нас очень мало времени. Если ты останешься здесь на полмгновения больше чем нужно, – ты останешься здесь навсегда.

– Так я пошел? – спросил Кровник и осмотрелся. – Куда идти?

– Твоя дочь на кого была похожа? – спросила Алиса. – На тебя или на жену?

Кровник смотрел на девочку, стоящую перед ним.

– На бабушку, – сказал он. – На мою маму.

– А моя – на меня. У нее есть одна замечательная папина черта – она может находиться на Солнце. Поэтому моя дочь интересует всех. До меня был всего один такой же. Такая же… Потом я. Теперь моя дочь.

– Ты нелюдь?

– Скорее да, чем нет. Но и наоборот тоже будет верно. Я был на задании. И украл кое-что. Кое-кого…. Все думали, что это вещь. А это оказался человек. Женщина. В общем, она укусила меня. И в тот момент я был даже не против. Долго рассказывать. Такое было время. Люди иногда делают странные вещи по собственному желанию. Особенно если влюблены.

– Ты был влюблен в нелюдь???

– Я не знал, что она нелюдь. Она укусила меня в… в наш первый раз. Я был ее первым мужчиной.

Кровник молча смотрел на Алису.

– Как бы все это ни звучало, – сказала она, – сейчас это все совсем, вообще, ни капли не важно.

– А что важно?

– Я здесь. Ты тоже. Это. Это важно. На мое появление здесь наложено сильное и при этом случайное заклятие. Профессор Иванов, усаживая меня в кресло и подключая Кнопку, очень удачно пошутил. Про то, что хотел бы одним хотя бы одним глазком взглянуть на это место, или хотя бы послушать. Буквально через несколько секунд он лишился глаза и уха. Сильный электрический разряд. Дуга. Такая история.

– Куда они думали, тебя отправляют? – спросил Кровник.

– Нелюди не видят снов. Это выяснилось во время опытов над ними. Их же вывели целую колонию. Сначала сделали одного. Случайно получилось. Из городского морга неожиданно поступил давно ожидаемый подходящий труп. Электромонтер. Час назад ударило высоковольтным током. Двадцать минут назад подавал признаки жизни. Пять минут назад констатировали смерть. Ему вшили сердце свиньи, которую кормили мхом, растущим в одном удаленном месте Тунгуски. Он не ожил. Это была уже четырнадцатая попытка, окончившаяся неудачей. Профессор с лаборантами стали пить спирт по поводу его профессорского дня рождения. А тут кто-то стал из холодильника в морге царапаться. Его держали в отдельной камере, за бронированной дверью с тройным пуленепробиваемым узким стеклом. С ним пытались разговаривать. Он вращал глазами и молчал. Ему дали еду. Он не обращал на нее внимания, а только смотрел своими пустыми гляделками на людей, склонив голову к плечу. Потом он заговорил. Он все рассказал о том, что чувствует. Вернее, что ничего не чувствует. Ничего из того, что чувствовал. Сказал, что вообще не чувствует себя человеком. Что он не из людей. Он из Нелюдей. Потом попросил сырого мяса. Сказал что-то про питательные вещества. Потом он попросил сделать ему еще одного Нелюдя. И ему сделали еще одного. Женщину. Потом попробовали размножать их. И – о чудо – женщина забеременела. Потом их стало двадцать. Их держали отдельно друг от друга, в бетонных боксах, под круглосуточным наблюдением. С каждым из них профессор ежедневно беседовал. Военные уже несколько раз навещали лабораторию: адмирала вместе с несколькими офицерами штаба флота интересовало, могут ли пригодиться способности нелюдей для глубоководных работ в северных морях. Профессор очень гордился интересом к своей работе. Однажды один из них – тот самый Первый – молчал весь день. Профессор Иванов спросил его о причинах молчания. Тот сообщил о том, что ему приснился странный сон. Иванов, как бы между прочим, попросил рассказать ему этот сон. Его ассистент за стеной незаметно включил фонограф, чтобы записать этот разговор. До этого все подопытные неоднократно говорили, что снов они не видят. Зато, как выяснилось совершенно случайно, видят кое-что другое. Они испытывали нечто похожее на раздвоение личности. Сами они его описывали как отражение. Это отражение в тот момент, когда их тела погружаются в сон, отправляется в некое место, где встречается с другими отражениями других нелюдей. С неохотой остальные подопытные признались, что испытывают похожие ощущения. Потом все тот же самый разговорчивый из них рассказал, что даже бодрствуя, они чувствуют свое отражение в зазеркалье, словно они соединены прочной нитью, словно поддерживают постоянную радиосвязь. Как только это выяснилось – стали делать Кнопку. Считалось, что она сможет переместить человека в мир их снов. В их зазеркалье.

– И она ведь и в правду смогла, – сказал Кровник.

– Ты что, видишь здесь кого-нибудь? – спросила Алиса. Кровник смотрел на странно знакомую и незнакомую до мурашек на теле девочку. Голос был ее. Но интонации:

– Этот самый откровенный из подопытных смог войти в доверие Иванова и получил разрешение сначала заказывать книги из институтской библиотеки, а потом и посещать ее по ночам под присмотром трех вооруженных охранников. По ночам – потому что у подопытных обнаружилась странная аллергическая реакция на солнечный свет. Учитывая то, что каждый из них умер, а потом воскрес из мертвых, подобная аллергия казалась пустяком. Он отвинтил им всем головы голыми руками, как только его выпустили из бокса, забрал ключи и выпустил остальных. Они перебили всю охрану и сбежали. Все. И с тех пор их стало значительно больше, ты не находишь? Иванов был уверен, что Кнопка поможет поймать их. И понять их.

– Помогла? – спросил Кровник.

– Эта Кнопка вовсе не такая безупречная машина, какой ее себе представляют люди, знающие о ней, – сказала Алиса. – Вся беда в том, что это просто машина. Машина, требующая точной настройки. Она не настроена. Ее некому настроить. Все, кто мог ее настроить, мертвы. Она как древнее стенобитное орудие, как какая-нибудь катапульта. Чтобы ее настроить, нужно пулять из нее людьми и подстраивать угол до тех пор, пока не попадешь в нужное место. Добровольцы быстро закончились. Именно поэтому ты стоишь сейчас здесь. На пороге. На пороге, за который ступил когда-то я. Я показываю тебе то, каков он на самом деле, порог. Я хочу, чтобы ты знал, что здесь ничего нет. Ибо мне показали совсем другое, совсем иное, мне показали такое, от чего я не смог отказаться: все было сделано для того, чтобы я переступил этот порог. И я переступил его. По своей воле, улыбаясь и протягивая руки к.

– К чему?

– Тебе эта информация никак не поможет. Я не могу вернуться обратно. Вот что главное во всем, что я тебе поведал. Человек, как бы он ни любил аквариумных рыбок, как бы он ни восторгался их красотой, умом и понятливостью, – никогда не сможет жить с ними под водой. С той стороны стекла. Никогда не станет одним из них. Даже если пересадит себе жабры.

– Я ничего не понимаю, – сказал Кровник.

– Я хотел бы помочь моей дочери, но не могу, – сказала Алиса. – Я застрял здесь, меж двух миров. Между стенок аквариума. В пустом сне-городе, в городе-призраке. Такими они хотели бы видеть нынешние города. Они хотят, чтобы днем, пока они спят в своих гнездах – было тихо. Чтобы все города на поверхности планеты Земля были пусты и безжизненны. Чтобы никто не бегал, не смеялся, не гудел клаксонами и не вбивал сваи в землю. Они хотят, чтобы им никто не мешал. Я здесь уже очень давно. В этой их утопии. В этой их мечте. А они здесь, неподалеку. Я их чувствую за мутным стеклом. И они чувствуют меня. Мое тело, лежащее в Курчатовском институте, успело состариться – а я все еще здесь. Ведь обещали, что все займет минут пятнадцать. Обманули. Когда Иванов и его команда поняли, что им не вернуть меня обратно – они взяли образцы всего чего могли: образцы волос, ногти, кровь, слюну… Они взяли даже мою семенную жидкость, оплодотворили яйцеклетку и тут же пересадили недавно укушенной. И наблюдали ее всю беременность. Не знаю, каким набором генов обладала ее мамаша, но от меня у нее способность находиться на солнце. Моя дочь родилась тридцать три года назад. Моей дочери тридцать три. А выглядит в три раза моложе. Вот это у нее явно от той случайно укушенной. А может все дело в доноре яйцеклетки. Я тут не причем. Хотя я тешу себя, что как раз моего ДНК в той цепочке и не хватало. Она может ходить под Солнцем, как и я. Я хочу, чтобы ты помог этой девочке. Моей дочери. Она не должна достаться нелюдям.

– Как ее зовут?

– Называй ее как хочешь. Ей все равно, я тебя уверяю. Для нее это совсем не важно. Как и для меня.

– А что важно?

– Важно то, что она НЕ хочет быть с ними. Она хочет быть с вами. Она хочет быть с людьми.

– Это хорошо… – сказал Кровник, – да?

– Это глупо. Но только это и спасет вас. То, что она будет с вами. С людьми. То, что она будет на вашей стороне. Но не здесь и не сейчас. Где-то там – за тысячу лет от нас.

– Хорошо, – повторил Кровник.

– Хорошего мало, – покачала головой Алиса. – Сейчас она не с вами. А это значит, что может будет она на какой-то там стороне, и может как раз не на вашей или вообще ни на чьей. Сегодня станет понятно. А надо чтоб на вашей. И чем больше ты тянешь время, тем больше вероятность того, что… Ты знаешь, где ее искать?

Кровник помрачнел:

– Я не знаю, где она.

– Я, – сказала Алиса, – я знаю, где она.

– Где?

– Она не должна достаться нелюдям? – спросила Алиса.

– Не должна.

– Через три часа один человек привезет мою дочь на станцию «Героев Черноземья», это между станциями «Волга-Волга» и «Муравьевы Горы». Он обменяет ее на возможность быть самым главным на этой части суши.

– «Муравьевы Горы»? – спросил Кровник. – «Волга-Волга»?

– Не перебивай, – сказала Алиса. – Тебе нужна «Героев Черноземья». Там – их встреча. Он будет один, этот человек. Но со стороны нелюдей будут Братья Бароны.

– Они что, существуют на самом деле?

– Ты о них знаешь?

– Слышал.

– Когда-то они были настоящими цыганскими баронами из древнего цыганского рода. С тех пор многое изменилось. Сегодня они придут за моей дочерью.

– Этот… который человек… это Паршков?

– Да.

– Я могу убить его.

– Обмани. Убей. Сделай все. Но прежде чем ты убьешь его, тебе придется убить еще кое-кого.

– Я готов.

– Меня.

Кровник смотрел на девочку, стоящую перед ним. На ее лоб, разрез глаз, форму носа.

– Мне, – сказал он, – мне…

– Я не Алиса.

– Мне трудно в это не верить. Я смотрю на Алису и… Где моя дочь? Я ведь слышал ее там, в рудниках под городом. Она разговаривала со мной, она пела… или… это тоже был ты?

– Нет, – сказала Алиса, – это был не я.

– Я могу ее увидеть?

– То, что ты видел и слышал тогда… Это все, что осталось от нее, от твоей дочери, от Алисы… Она спасла тебя. Выплела вокруг тебя паутину своего сна. Сказку из прошлого, историю из старого поцарапанного диафильма о солдате, которому выковали смелость и отправили на бой с чудищами… Ты так и не понял… она отдала себя всю для того, чтобы спасти тебя. Всю себя вложила в эту последнюю вспышку, разрядилась как аккумулятор, вспыхнула – лишь бы ты поверил в эту небыль. Она… стала сказкой, чтобы ты поверил в себя. Прокрутилась кадр за кадром перед твоим внутренним взором… Она заманила вас – и тебя и лунарей – в пещеру своего последнего сна. Они-то ослепли от ярости… они-то кинулись за тобой, на запах твоей крови. А ты поверил. Ты смог биться с ними… смог победить их и выбраться живым. Потому что иначе ты бы просто свихнулся. Свихнулся от того, что было в реальности. А потом ты совсем забыл о сказке… А лунари – те настоящие Лунари, а не плюшевые бекбулатки, которых ты видел сквозь розовые очки – эти ядовитые злобные твари, которые уродливее ядерной войны – они учуяли ее там, в бесконечных коридорах сна. Они поймали ее и связали ее по рукам и ногам там. Приковали, к плоскому камню у Безымянного озера… в той пещере, в той сказке… И она была этой сказкой, пока в нее верили. Но беда в том, что единственный из живых, кто верил в эту сказку был ты… Она там. До сих пор там. С пожирателями снов. Они пожирают не приснившиеся сны. Выгрызают дыры в пространстве. Они говорят, что видят край, за которым сны заканчиваются. А это значит, что скоро исчезнут и те, кому эти сны должны присниться. Нелюди пожирают территорию снов. Движутся с той – дальней стороны, дальнего, невидимого пока края. Грызут свою сторону сросшихся бубликов бесконечности. Они сдвигают баланс в свою сторону. Мир снов – мир мощной энергии. Человек, находящийся во сне, никогда не понимает что он во сне. Он отдает свою энергию по-настоящему. Только мертвый может попасть в ту пещеру снова. Но мертвый ты ей не поможешь. И если здесь застрянешь, тоже не поможешь.

– Что… что мне делать? – спросил Кровник.

Кровник увидел руку, высунувшуюся прямо из пустоты. Коричневую обезьянью лапу, схватившую за волосы девочку, стоящую перед ним.

– Нет!! – закричала Алиса. – Ты! Что ты делаешь??

Он услышал разъяренное урчание.

– НЕЕТ!!! – завизжала она и завертелась как волчок: маленький, невесть откуда взявшийся серый котенок вцепился в ее ногу всеми четырьмя лапами.

– НЕЕЕТ!!!

Ее нога прорывается под острыми когтями, открывая черные дыры.

– НЕЛЬЗЯ!!! – ее волосы лохмотьями летят во все стороны из-под коричневых пальцев.

– СТРЕЛЯЙ!!! ПАПА!!! НЕ ОТДАВАЙ МЕНЯ!!! СТРЕЛЯЙ!!!

– «Муравьевы горы»? – Шам смотрел на него.

– «Волга-Волга»? – Нитро тоже смотрела на него. – И ты знаешь, как туда попасть?

– Нет, – сказал Кровник. – Но мне сказали, что вы знаете…

– Ой, я не могу! – воскликнула Нитро и уставилась на Шама. – Ты понял?

– Тетя-Пак-Ман-Супер-Соник? Опупеть! – Шам покачал головой. – Эта толстая дура???

– Она не дура! – Шлепнула его по башке Нитро. – Она…

– Заткнитесь оба! – сказал Кровник и схватил Нитро за руку. – Теперь ты: какая толстая дура?

– Ох, блин, – покачала головой Нитро. – Это долго рассказывать.

– Рассказывай в три раза быстрее, – сказал Кровник.

– Это тот, кто знает, как пройти на станцию «Героев Черноземья».

Жанка. Жанна. Жанночка.

– Ее вообще-то на самом деле зовут Зухра, но…

– А еще она слониха!

– Пошел ты!!!

– Она живет себе и требует называть ее Жанна. Хотя на самом деле ее зовут Зухра. Зухра Бекбулатовна Закирова.

– Бекбулатовна? Бекбулат отца звали? Имя знакомое…

– Хрен его знает чем? Папа у нее в министерстве работает, а когда-то был шахтером. Его вроде в честь прадеда назвали. Тот тоже шахтером был. У папы в роду все шахтеры.

– А у нашего, между прочим, рыбаки! Только наш папа захотел стать физиком и…

– Заткнись, Нитро! Этого прадеда то ли завалило в шахте, то ли он пропал без вести – Жанка уже не помнит сама. Это еще до революции было. Жанка помнит, папа говорил, что прадед был батыром, то есть амбал с кулаками, как моя голова… здоровый, короче, тип был…

– Вот поэтому, придурок, она не толстая. У нее кость широкая. Порода у нее такая, понял? Крупная!

– Крупная слониха! Он был самым лучшим рудокопом в Сибири, этот ее прапрадед. Чуял, говорят, железо в земле. Расковыривал, вцеплялся в него зубами и добывал все до грамма. Шел за жилой, точно как бы она не петляла. Все уральские горы, говорят, изгрыз как пряники. Потом в Сибирь поехал… Богатым по тем временам был среди рудокопов. А еще любил в кулачных боях биться… Женился на телке из родного аула, она от него залетела, а потом сгинул где-то в шурфе под завалом. Пропал. А у его сына особое чутье это открылось – руду железную в земле чуять. И у сына его сына. У всех мужиков в его роду такая особенность. Короче, папа ее тоже руду чует. Здоровый такой башкир. Такой вот как ты лосяра. И при всем при этом, прикинь, папа ее – друг министра. Работает в министерстве замом друга своего. Добыча полезных ископаемых и все такое. Сначала почетный шахтер Татарстана. Потом директор шахты. Теперь замминистра. Он еще типа изобретатель и рационализатор какой-то. Какое-то там паразитное охлаждение буровой установки придумал. Дипломов дома – в полстены. Из заграницы не вылезает. Всякие конгрессы, выставки… Жанка всегда в фирме: «левайсы», «адидас»…

– У нее был брат. Младший брат. Братишка – Бекбулат. Мальчишка такой хороший был – просто не налюбуешься.

– Бекбулат? Стоп. А отца как зовут?

– Это вобщем-то это я дальше хотел рассказать, ну ладно: у нее всех мужиков в роду называют Бекбулатами.

– И братишка был шахтером?

– Не! Братишка был первый не шахтер в их роду. Братишка был гением! За это папка Бекбулат прощал ему даже то, что он не шахтер. Пацан думал на бейсике и разговаривал на фортране. Не знаю, как еще сказать. Гений и все. Папан как-то привез ему из штатов первый «Гейм-бой» в Москве. Блин, как же ему все завидовали! Особенно я со своим программируемым калькулятором…

– Гебой?

– Шам, я задолбалась ему объяснять, что такое «Гейм-Бой»!

– Забей, Нитро! Короче, это игра такая электронная. Со сменными картриджами. Вооот… Потом папаня припер ему «коммодор». Это компьютер такой… что пацан вытворял! Какие писал проги! Я тебе говорю – это был Гений! Он как-то через телефонную линию заблокировал все турникеты на станции метро «Комсомольская», прикинь?! Красавец!!! Одна странная фигня непонятная с ним творилась – никак не мог он на своем «Гейм-бое» пройти до конца «Пак-Ман». Причем тот – самый первый. Клина ловил – дальше третьего уровня пройти никак не мог. Картридж не вынимал из приставки. Зухра говорит, два ящика батареек за месяц извел. Целыми днями гонял в него. Мечтал его пройти до конца.

– И прикинь – он умирает. Родной брат – роднее не придумаешь. Просто лег спать и не проснулся. А ей было пятнадцать тогда. Бедная Жанночка! Как она плакала! Мы с ними соседями были по даче. И тогда она не была толстой, разве не помнишь, придурок?

– Да. Когда-то она была клевой телочкой. Это да. А сейчас Зухра – слон!

– Это у нее от горя, болван! Она вообще не могла есть, и только помню, говорила всем, что у нее жар. Пила все время холодную воду из-под крана. Однажды она несколько часов простояла в ледяном душе и сильно заболела. Лечили лекарствами из Англии. Потом мама посоветовалась с каким-то доктором из Ленинграда, и ее начали пичкать гормональными препаратами. Вот тогда-то Жанночку и разнесло…

– Я не понял: она Зухра или Жанна?

– Это дальше.

– На дорогу смотри, осел!

– Сама ты ослица!

– Заткнитесь оба! А к ней мы сейчас едем, потому что у нее есть этот, как его… ну?!

– Картридж!

– Да. У нее есть этот картридж с картой, как пройти до «Героев Черноземья», я тебя правильно понял?

– Точняк!

– А на хера вы мне все это рассказываете? Приедем, заберем этот мля карт… ридж и поедем дальше.

– Ха-ха! Слышишь Шам, дядя собрался забрать у Жанночки картридж!

– Неее… не получится. Ты странный, а она страннее тебя раза в три. Ее нельзя заставить. У нее ваще башки нет. Зато у нее есть дилдо!

– Чего у нее есть?

– Член резиновый на батарейках! Нитро ей завидует!

– Конечно завидую, придурок!..

Она долго лежала в клинике при каком-то медицинском институте.

Папа сделал все что мог: лечащим врачом Зухры был известный профессор. Больница была очень крутая. У каждого пациента отдельная палата с большим японским телевизором и новеньким видеомагнитофоном. Зухра пять раз пересмотрела все серии «Назад в будущее» и пятьдесят два раза концерт Билли Айдола.

Когда вечером, ровно в восемь пятнадцать пожилой профессор в накинутом на серый костюм белом халате входил в двери ее палаты – она делала звук громче. Профессор доставал из чемоданчика шприц и у нее твердели соски. Он мазал ей ваткой место укола и под офигительно прекрасную музыку аккуратно делал ей ежевечернюю инъекцию. Болючий укол. Она закрывала глаза, закусывала нижнюю губу и еле сдерживала стон: Зухра представляла, что это сам белокурый Идол Билли всаживает ей в задницу метровую стальную иглу. Каждый раз она кончала.

Его музыка. А главное – он сам – снились ей после этих уколов. Сны были такими, что после них не хотелось просыпаться. Ей очень нравились эти уколы и Билли Айдол. Они отвлекали ее от мыслей о брате.

Иногда Зухра подолгу смотрела в окно. В ясную погоду она могла увидеть шпиль сталинской высотки на Котельнической набережной. Там, на двадцать втором этаже блестели на закате красным окна ее квартиры. Потом она шла ужинать. Ужин привозила на маленьком блестящем столике с колесиками приятная женщина в белом халате. Ее звали Светлана Алексеевна. Она всегда улыбалась. Однажды Светлана Алексеевна по секрету поведала, что этажом ниже проходит сейчас обследование Пугачева. Зухра сделала вид, что удивилась.

Как-то вечером, примерно через месяц после того, как ее выписали из больницы, Зухра, разбирая вещи в комнате брата, нашла толстую тетрадку в клеенчатой обложке. В тетрадке она увидела буквы и цифры, выписанные неровным детским подчерком Бекбулатки. Он исчеркал шестьдесят страниц. Он никак не мог постичь простой алгоритм примитивной аркады. Она взяла с тумбочки «Геймбой» брата с торчащим из него картриджем «Pac-Man» и включила его.

Маленький желтый шарик с глазами перемещался по примитивному лабиринту и пожирал белые точки. Точек было много. Зухра тупо смотрела в экран, ни о чем не думая и нажимая клавиши «вверх», «вниз», «вправо», «влево». Когда она подняла голову и посмотрела в окно – уже светало.

Как только проснулась – руки ее сами потянулись к игре.

Она рассказывала потом, что так много и долго играла в «Pac-Man», что стерла пальцы до мозолей о прорезиненные кнопки «Геймбоя». Она пила кофе, курила и играла в «Pac-Man». Папа несколько раз выгонял ее из туалета – садилась на толчок и подвисала там часа на три с «Геймбоем».

Она рассказывала потом, что однажды не ела двое суток. И не спала тоже. И когда поняла это – решила, что не хочет спать и есть. Она хочет играть. Она не спала еще трое суток. Сначала онемели ноги. Потом она перестала их чувствовать, и решила не вставать с кровати. Очень скоро она перестала чувствовать руки. И только смотрела за тем, как на маленьком прямоугольном экранчике появлялся новый уровень. Перед очередным рассветом онемение охватило все ее тело. Она почувствовала всю себя – онемевшую. Почувствовала, какая она большая. Какая она круглая. Какой у нее замечательный здоровый аппетит. Как она хочет есть. И всегда хотела. И она ест. Ест все, что попадается ей на пути. Но все, что попадается ей на пути – это безвкусные белые шарики. Она хочет остановиться, но не может. Она ест и ест. И становится все больше и больше.

А потом в одном из этих коридоров она встретила Красное Существо. И стала смеяться над ним. Над его головой, похожей на гриб. А Существо стало смеяться над ней, тыча в нее маленькими красными щупальцами. И она поняла, что она сама – круглое желтое существо, состоящее изо рта и глаз. Что ни рук, ни ног, ни даже маленьких щупалец у нее нет. Она большой, щелкающий челюстями ненасытный колобок. И она сама расхохоталась. От этого открытия. От всего подряд ей хотелось хохотать. И они подружились. Красное Существо сообщило ей свое имя: Ойкакэ. Что оно – Красный Призрак. Она хотела сказать ему свое имя, но не смогла вспомнить ни буквы. И от этого ей стало еще веселее. Они попрощались, и она отправилась дальше. Ойкакэ обещал ей вдогонку встречу с тремя своими братьями: Розовым Призраком, Голубым и Оранжевым. И она помчалась дальше.

Все быстрее и быстрее поедала она белые шарики, а они все не заканчивались.

Когда она очнулась, то увидела рядом с собой встревоженных родителей и врачей «скорой». С трудом понимала она то, что ей говорят. Она не ела и почти не спала три недели. С ней даже беседовал знакомый психиатр. От него она узнала: родители решили, что она страдает от того, что неожиданно потолстела. Поэтому уморила себя голодом в попытках похудеть.

Долго еще в ее ушах звучало эхо лопающихся во рту белых точек. Мама с тех пор как ни старалась казаться счастливой, всегда выглядела чуть испуганной. И никакая папина улыбка не могла скрыть то, что в его глазах больше нет маленьких звездочек.

Ночью Зухра поняла, что осмыслила, наконец, что именно написано в тетрадке ее брата. Она поняла, что ее брата давно не интересовал этот дурацкий «Pac-Man». Словно пелена спала с глаз: она видит всю картину, сложенную из многоуровневых необъятных уравнений. И для этого ей даже не надо идти в его комнату и открывать тетрадку. Вся эта бестелесная векторная схема выписана в пространстве вокруг нее невесомыми светящимися линиями, похожими на невидимую леску. Она взяла в руки «Геймбой». Даже не думая, несколько раз коснулась клавиш, выводя устройство из состояния маскировки. Из состояния глупой игровой приставки в режим боевой консоли. Она увидела, наконец, как все цифры, буквы и значения заняли свои места в системе координат.

Она нажала «play». И через несколько часов отбросила от себя консоль, хлопая глазами. Она подошла к зеркалу и долго щупала свое лицо, бормоча что-то себе под нос. Потом подошла и снова взяла «Геймбой» в руки. Хмурясь, потыкала кнопки. Выдернула картридж с игрой из слота и хорошенько подула на тонкие волоски коннекта. Осторожно сунула игру на место. Заменила батарейки. Экран моргнул и выдал инфу о том, что не видит сменного устройства для хранения данных. Она поискала в шкафах и тумбочке, порылась в кладовке – больше картриджей не было. Посидела на кровати, глядя в стену. Легла спать.