Текст книги "Любовь и корона"

– Вот посидит взаперти и привыкнет, – Долгорукая заботливо поправила ленточки на косах дочери, аккуратно уложенных вокруг головы.

– Маменька, а можно, я с ней сидеть буду, чтобы успокоить ее? – Соня просительно и преданно заглянула матери в глаза.

– Хорошо, иди, – смилостивилась та. – Но учти, вздумаешь потакать сестре и ее глупостям разным, пеняй на себя!

Соня от радости подпрыгнула, быстро поцеловала мать в щечку и бегом устремилась по коридору к сестре. Она буквально влетела в комнату к Лизе и остолбенела. Посередине комнаты стоял небольшой сундук для вещей, на постели и на стульях – кругом были разложены Лизины наряды. А сама она перед зеркалом, прикладывая очередное платье к себе, решала, что брать с собою в дорогу, а без чего она вполне сумеет обойтись. И по тому, как сосредоточенно она это делала, Соня поняла, что Лиза настроена решительно и серьезно.

– И как ты побежишь с таким сундуком? Ты его даже по лестнице спустить не сможешь, – попыталась пошутить Соня.

– Хорошо, оставлю это платье – оно мое самое любимое, – сказала Лиза, словно не слыша сестру.

– Лиза! Ну, подумай, где ты остановишься? На что будешь жить? А ведь мама уже и день свадьбы назначила.

– Не знаю… – Лиза горестно всплеснула руками и присела на край кровати, – я ничего не знаю! Но в этом доме я больше ни минуты не останусь!

– Но куда же ты пойдешь? – Соня подошла к сестре и приласкалась. – Бежать одной страшно!

– Сонечка, для меня куда страшнее выйти за ненавистного мне человека, – обнимая сестру, проговорила Лиза. – Тебя еще на свете не было, когда барон и отец договорились о нашей свадьбе с Владимиром.

– Мама думает о твоей пользе, Забалуев богат…

– Будь прокляты его деньги!

Я выйду замуж только за того, кого люблю!

– Лиза, а может, все не так уж страшно? Татьяна говорила – стерпится, слюбится.

– Слюбится? – Лиза возмущенно отстранила от себя сестру. – Скажи, ты сама могла бы поцеловать Забалуева? Обнять его, прижаться к нему?

– Не-ет, – Соню даже затошнило.

– А если бы тебе матушка приказала? – настаивала Лиза.

– Н-не знаю… – совсем растерялась девочка.

– Да я бы первая не допустила, чтобы тебя положили в постель с гадким стариком! – Лиза порывисто поднялась и отошла к окну.

Пока Лиза молчала. Соня тоже не знала, что говорить – она ничего не понимала в любви. И что, в самом деле, такого в этом Владимире, который и думать про сестру забыл, а она убивается, против воли материнской идет? А ведь может выйти замуж – это так красиво! Платье с кружевом, фата длинная-предлинная, все кругом поют, коронуют, священник в золотых одеждах и подарков полный дом. А еще – стол юрой да фейерверки! И станет Лиза сама себе хозяйка, наряжайся, сколько хочешь, за границу езжай – в Париж, в Италию! И никто уже не погонит спать вечером пораньше и не поставит в угол. И чего она плачет, странная? А старик… Ну, что старик?

Он и не страшный совсем, в сказках чудища поуродливей…

– Я знаю, что надо сделать! – вдруг радостно воскликнула Лиза и бросилась к столу. – Я напишу письмо барону Корфу, чтобы он срочно вернулся в имение.

– А если матушка узнает… – испугалась осторожная Соня.

– Ничего она не узнает! Я письмо не подпишу и попрошу барона никому о нем не рассказывать.

– А как ты передашь письмо? Барон в Петербурге.

– Ты ко мне сейчас Татьяну позови. Она, я знаю, с Никитой, что у Корфов кучером, знакома. Он и передаст письмо хозяину в Петербург. Никита честный человек, все сделает, как надо. Беги за Татьяной, да незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил.

Сонечка, милая, скорее!

И пока сестра звала Татьяну, Лиза быстро начеркала несколько строчек.

Ее переполняла гордость – как это она сообразила! Конечно, кто же еще может помочь ей, как не добрейший Иван Иванович!

Старого Корфа, особенно после смерти папеньки, Лиза считала своим отцом. Барон был всегда к ней искренне расположен. Он казался ей сказочным волшебником – никогда не оставлял без подарков, находил время, чтобы выслушать, и разговаривал ласково. Иван Иванович частенько приглашал сестер на представление в свой театр, и там, на сцене, Лиза видела воочию воплощение своих грез о прекрасной любви. Особенно тронул ее англичанин Шекспир. Его «Сон в летнюю ночь» завладел ее воображением, и барон даже подарил ей две тоненькие книжки – текст пьесы на английском и русском языках…

– Никак спрашивали, барышня? – в комнату неслышно вошла Татьяна.

– Танечка! – Лиза бросилась к ней, обняла. – Вот возьми, послужи, милая, отнеси Никите! Пусть мчится быстрее в Петербург, к хозяину, скажи, что от этого письма и жизнь, и смерть зависят!

– Хорошо, – кивнула Татьяна. – Сделаю.

– Только пусть все в тайне будет, и Никите накажи – никому ни слова, а, если поймают, не признаваться ни в чем! Да и сама осторожнее, матушка, видишь, сегодня грозна больно!

– Не переживайте, Елизавета Петровна, – Татьяна быстро спрятала письмо в потайной карман. – Все получится, как задумали…

Перекрестив Татьяну на дорогу, Лиза бросилась на кровать – силы почти оставили ее. Никак она не ожидала, что этот день принесет ей такие беды. И боли, подобной нынешней, она не испытывала со смерти папеньки. А тогда казалось – сердце разорвется, так оно стучало и рвалось!

Через час Соня зашла к ней и шепотом сообщила, что Татьяна виделась с Никитой, и тот обещал, как вечером с поля управляющий всех отпустит, тайно гнать лошадей в Петербург. Лиза облегченно вздохнула и, пожелав сестре спокойной ночи, легла спать. Она даже к ужину не вышла – решила, так ночь быстрее пройдет. Мария Алексеевна звать ее лишний раз не стала – чудит дочка, ну и пусть чудит. Поблажит и успокоится, а все равно по-моему будет, по-материнскому велению.

А Лизе снился сон. Она видела себя на балу рука об руку с Владимиром.

Он – такой стройный, при эполетах, танцует легко и изящно. А она – украшение бала, в роскошном платье, сияющая и счастливая.

– Я люблю вас, Лиза, – нежно говорит он, и его глаза светятся изумительным светом. – Хотите шампанского после танцев?

– Я никогда не была прежде на балу, не пила шампанского и так скучала по тебе!

– Я тоже! – страстно отвечал Владимир и кружил ее в вальсе, кружил…

Лиза проснулась от зова раннего соловья. Серогрудый певец вздумал разводить коленца прямо под ее окном.

Лиза встала и, раскрыв створки, села на широкий подоконник, подобрав ноги под себя. А соловей свистел – трели его были переливистыми и рассыпчатыми. От сложнейших фиоритур заходилось сердце. Лиза всегда поражалась умению этих внешне неприметных птах так трогать и смягчать душу.

Она слушала, как самозабвенно и с упоением соловей взбирался все выше и выше на вокальные высоты, не теряя силы и нежности звука.

Лиза не сомневалась, что любила Владимира Корфа. Она знала его с детства. Они вместе росли, играли в лапту и серсо, когда отцы их., закадычные приятели, обменивались визитами, чтобы поговорить о новостях и сыграть пару-другую партий в шахматы. Поначалу Володя казался Лизе братом.

С ним было весело и просто, и хотя он по-мальчишески любил командовать, Лиза с удовольствием подчинялась ему – Владимир становился так мил, когда сердился и капризничал.

Любовь озарила ее спустя много лет, когда Корф-младший приехал домой на летние каникулы. Он уже учился в Пажеском корпусе и стал так серьезен, так вырос… Владимир привез с собой несколько книжек – все больше стихи. И Лиза впервые взглянула на него по-другому. Ее девичье сердце учащенно и сильно забилось.

Лиза начала в присутствии Владимира настолько заметно смущаться и краснеть, что барон Корф сказал ее отцу – пора уже нам подумать и о будущем наших детей.

Владимир-офицер покорил ее еще больше, и другой судьбы Лиза для себя уже не представляла. И то, что он тоже относился к ней с трепетным вниманием и нежным чувством, укрепило ее в мысли, что это – судьба, что он ей предначертан, и однажды воля небес будет ими исполнена – они станут мужем и женой…

Наступивший день, однако, не принес ей перемен. От Корфов новостей не было. Татьяна только разводила руками, Соня смотрела на нее жалостливо, а маменька, милостиво разрешившая выйти к завтраку, снова завела разговор о Забалуеве, как решенный.

И Лиза расплакалась за столом и убежала к себе.

Наконец, она решила, что загадает, и, если примета не сбудется, то ждать она больше не станет – убежит, куда глаза глядят. И будь что будет!

– Что там? – спросила вошедшая Соня, пытаясь понять, что с таким интересом сестра рассматривает за окном.

– Подожди, – отмахнулась Лиза. – Сбудется!

– Что сбудется?

– Я загадала, если птица сядет на ветку, значит, Владимир приедет вместе с бароном.

– Глупости, – пробурчала серьезная Соня.

– Если сейчас кот прыгнет на забор, тогда…

– Лиза! Ты ведешь себя, как маленькая! Неужели нету других дел?!

– У меня сейчас одно занятие – ждать барона…

– А сколько придется ждать? – Соня тоже пристроилась рядом с ней у окна и принялась выглядывать в сад.

– Утром он получит.., нет, уже получил письмо. Теперь он знает, что мать собирается отобрать у него поместье, и тут же вернется.

– Но у него могут оказаться и дела поважнее, – Соня страсть как любила все подвергать сомнению и проверять любые тезисы на прочность.

– Что может быть важнее?! – обиделась Лиза. – Он пришлет ко мне Владимира. Я увижу, что он так же тосковал обо мне, как я о нем! Я расплачусь у него на плече, скажу: «Ты знаешь, сколько я пережила, пока тебя не было!» А он улыбнется: «Теперь я с тобой, и ничего не бойся».

– А если барон подумает, что письмо – это чья-то глупая шутка, и опоздает?..

– Тогда… – Лиза оглядела комнату. – Тогда я буду готова к решительным действиям. Я ведь, Сонечка, уже почти собралась.

– Лиза, – Соня с жаром схватила сестру за руку. – Давай попробуем все решить по-хорошему. Давай поговорим с маменькой. Она поймет!

– Она ничего не поймет! Она помешалась на деньгах, а моя судьба ее не слишком занимает, – с отчаянием в голосе проговорила Лиза.

– Это я виновата, – Соня затеяла плакать. – Я сказала тебе, что день свадьбы назначен!..

– Милая, не вини себя, – Лиза ласково погладила сестру по голове. – Ты поступила правильно. А не то сидела бы я, смотрела в окно, а потом опомниться бы не успела, как оказалась бы замужем за дряхлым стариком! Брось эти слезы, лучше помоги мне собраться, немного осталось…

– А далеко ли ты собралась без материнского благословения? – Долгорукая, как всегда, вошла в комнату дочери без стука и предупреждения.

Она тут же увидела вчерашние Лизины приготовления к побегу и нахмурилась. – И куда же решила отправиться?

– Куда глаза глядят! – вскричала Лиза.

– Уж не к Корфам ли побежишь? – Долгорукая прошла вперед, оттесняя Лизу к постели.

– А хоть бы и к Корфам! Они меня замуж за старика не выдают!

– Ах ты, Господи! – завелась Долгорукая. – С тобой забыли посоветоваться! А не прикажешь ли испрашивать твоего мнения об управлении хозяйством? Что да как сеять, да когда собирать? Или за кого выдать Соню?

– Соня тоже должна выйти замуж по любви!

– Да откуда ты набралась такой ерунды? Из тех книжек, что тебе Корфы надарили?

– Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! – Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею.

– Твой отец был наивным и малодушным!..

– Не смейте так говорить о папеньке! – оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. – Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья.

– Счастья?! Да что он понимал в счастье! – надменно рассмеялась Долгорукая.

– Вы просто не любили его!

– Ах, вот оно что! – иронически всплеснула руками княгиня. – Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю – будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной – пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю.

– Не буду я обедать! – крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. – Лучше с голода умру!

– Это уж как сама пожелаешь, – пожала плечами Долгорукая. – А завтра все равно отец Павел приедет – договор наш с Забалуевым освящать.

Идем, Соня!

Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ.

Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился – мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне – блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами…

Лиза уже исплакала пару-другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу.

– Барышня, а барышня! – тихонько позвала она. – Вы бы плакать перестали и меня послушали.

– Татьяна! Ты! – Лиза бросилась к окну. – Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать!

Сейчас же, немедленно!

– Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, – успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. – У меня для вас новость хорошая…

Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба. – – Я узнала от Никиты, конюха Корфов, – наконец, быстро проговорила Татьяна, – что барон прибыл в свое поместье!

– Свершилось! – воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. – Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном!

– Но это невозможно, – с сомнением покачала головой девушка. – Барыня вас заперла, а ключ носит с собою.

– Нет ничего невозможного! – храбро сказала Лиза. – Надо только придумать, как мне выбраться отсюда…

Глава 7
Беда не приходит одна

Карл Модестович Шуллер спозаранку разыскивал барского конюха Никиту. Управляющий по обыкновению заглянул для порядка в манеж и, к великому своему удивлению, не обнаружил в стойле одного из лучших жеребцов.

Он берег его для себя, потому что страсть как любил покрасоваться и вообще уже не раз думал о том, как рысака у барона увести – то ли хворым объявить, то ли свалить пропажу на здешних цыган, что табором стояли неподалеку, А пока велел Никите беречь его пуще глаза и холить, что есть силы. И вот тебе – ни Никиты, ни —Бурого!

Шуллер послал на луга и на водопой – проверить, не там ли оба, но посыльные вернулись ни с чем. Раздраженный управляющий уже велел объявить конюха в розыск, когда ему сообщили, что Никита, как ни в чем ни бывало, обмывает в стойле Бурого с прогулки.

Управляющий подозвал к себе дворового Григория. Он был у Шуллера на посылках. Двухметровый увалень, он отличался покладистым нравом и недалеким умом, хотя был разговорчив и порой излишне любопытен. Шуллер прикармливал этого вполне добродушного великана на тот случай, если требовалось кого-нибудь проучить или силой к ногтю привести. Григорий запросто поднимал двух мужиков и в свалке мог раскидать полдюжины человек. Но если и бил кого – сам с пьяных глаз или по указу управляющего – то всегда смотрел несчастному в глаза с состраданием и заботой, словно спрашивая – не сильно примял-то?

Ты уж потерпи, браток…

– Значит так, Григорий, – Шуллер постучал плеткой по сапогу. – Ступай сейчас к воротам конюшни, а как Никитка из стойла выходить станет – хватай его да скрути покрепче. – – Никак, парня угробить собрались? – нахмурился Григорий. – За что хоть суд-то?

– Я еще перед тобой отчет не держал!.. Гулял он всю ночь где-то да еще лучшего рысака загнал!

– Я к вам, Карл Модестович, со всем уважением. Но и Никиту я хорошо знаю – просто так не исчез бы.

А вы поговорили бы по душам, узнали, может, стряслось чего. И тогда решили, пороть или нет.

– Может и тебя заодно выпороть, раз уж ты такой сочувственный? – взъелся управляющий. – И вообще – что такого может стрястись у крепостного конюха? Какая такая у него может быть тайная жизнь? Ну? А если у него что и стряслось, о чем я не знаю, то значит, Никитка скрывает это от меня. Скрывает от своего управляющего. Или ты со мной не согласен?

– Да вроде правы вы, барин, – Григорий в задумчивости почесал горстью в затылке. – Значит – вязать и пороть?

– Вязать и пороть! Да побыстрее, чтобы опять куда не пропал!

Глядя, как Григорий по-медвежьи косолапит к конюшне, Карл Модестович выругался на родном наречии и в порыве гнева стегнул плеткой по горшку на скамье близ ворот. И чего, спрашивается, утварь поперек дороги оставили, разбазаривают добро! Горшок отозвался звонкой пустотой и разбился.

– Карл Модестович, – окликнул его Григорий, – готово все!

– Чудесно, – самодовольно улыбнулся управляющий.

Он любил покуражиться над крепостными, особенно когда старый барон уезжал. Жаловаться на него боялись.

Барон бывал в имении наездами, а управляющий здесь – каждый божий день и час.

– Итак, – тихо сказал Шуллер, подходя к связанному Никите.

Конюх стоял на коленях в сенном углу и с вызовом смотрел на управляющего. Управляющий никогда не решился бы встретиться с ним один на одни – Никита парень был видный, высокий, сильный. Барон всегда брал его в театре на главные роли – героев-любовников играть.

– Отпустили бы вы меня, – попросил Никита, – мне еще репетировать надо.

– Отпущу, – кивнул Шуллер, – если немедленно скажешь, по какому такому поводу и куда ты ночью гонял Бурого!

– Не было ничего. В поле я его выводил, потом через лес – и вниз, к реке.

– Значит, правды говорить не хочешь? Будь по-твоему – выпори-ка, Гриша, его хорошенько. Лупи, до тех пор, пока не скажет, где его носило.

Григорий с извинением занес свой кулачище над Никитой, как вдруг в конюшню зашла Полина – тоже актриса из крепостного корфовского театра.

– За что парня мучаете, изверги? – всплеснула она руками. – Может, и не виноватый он? Может, ему и правда скрывать нечего? Мне сердце подсказывает.

– Сердце, говоришь? Ладно, – ухмыльнулся управляющий и, подойдя к Полине, схватил ее за руку, потом взятой с гвоздя веревкой несильно перевязал ей запястья и велел:

– Тогда вы вместе здесь и посидите по-сердечному. А мы пока подумаем, как с вами дальше быть.

Модестович кивнул недоумевающему Григорию – мол, давай, выйдем пока. Григорий ничего не понял и попытался что-то спросить, да управляющий ему так на ногу наступил, что даже этот неповоротливый и малочувствительный гигант вздрогнул и заковылял к выходу. Выйдя за дверь, Шуллер дал знак Григорию, чтобы стоял тут же и молча слушал, что там в конюшне происходит.

– Как же ты, Никитушка, попался? – доносился до них сладкий голос Полины. – Дай-ка я к тебе поближе сяду, рану твою поцелую – такое лицо красивое разукрасили! Где же ты был, соколик мой, всю ночь пропадал?" Какие у тебя мягкие волосы… И руки сильные… Хочешь, я буду, весь день целовать тебя и всю ночь? Ты только скажи мне… Скажи, где ты был?

– А ты поцелуй меня еще раз да покрепче. И я тебе скажу, – голос Никиты звучал глухо и даже, показалось, грозно.

– Так? Хорошо?

– Да. А ехал я через поле и думал о тебе… Какая же ты подлая дрянь!

– Ах ты, лошадник несчастный! – взвизгнула Полина. – Надеюсь, Карл Модестович своей плеткой живого места на тебе не оставит!

Управляющий рванулся в конюшню и на пороге столкнулся с Полиной, со злостью стаскивающей веревки с рук.

– За содействие благодарен, да только результат – никакой.

– Для тебя никакой, а я знаю: к Аньке он в Петербург ездил, к любимой потаскухе старого барона! С ума он сходит по этой гадине! Влюблен он в нее!

– Уверена? – с подозрением спросил Шуллер. – Он же ничего не сказал.

– А мне и говорить не надо! – кипятилась Полина. – Если бы кого другого дело касалось – мигом язык развязался бы, лишь бы его актерское личико не попортили. А за эту он на эшафот пойдет – выгораживать будет!

– На эшафот, говоришь? – недобро усмехнулся управляющий. – Это мы ему быстро устроим. Григорий! Бей его, пока не разговорится или язык не вывалится!

Григорий укоризненно покачал головой и пошел ломать Никиту. Удары так и посыпались на конюха.

– Ну, так где ты был?! В Петербурге?! Встречался с бароном? О чем ты с ним говорил? Отвечай! – кричал Никите в лицо стоявший над ним Шуллер.

Полина караулила у двери – ее вмешательство было предусмотрено хитроумным управляющим. Прослышав, что Никиту все утро искали, она сама бросилась помогать Шуллеру, и тот велел ей вмешаться и разговорить Никиту, когда допрос с конюха снимать будут.

Полине Никита нравился, да только вот незадача – тот все глаза проглядел ради другой, один для него был и есть свет в окошке, милая Аннушка!

Всех околдовала эта стерва – от кухарки до конюха. А старый барон еще раньше пал жертвой ее хитрости – все для нее делает, наряжает, как куклу, возит за собой в Петербург. И словно ее, Полины, нет на белом свете. Никто не замечает, как она красива, как талантлива. Модестович – не в счет, с ним Полина крутила, чтобы дворовой работы избежать. Не все же Анне в кисеях ходить да на шелках почивать!

– Тпру! Приехали! – раздалось от ворот.

Во дворе остановилась карета барона.

– Модестович, – позвала Полина. – Никак барин возвернулся. И она с ним!

– Что? Не собирался он приезжать, – управляющий не поверил ей и выглянул из конюшни. – Только этого мне не хватало!.. Так, Григорий, брось его здесь, развязать не забудь!

Пусть думают – под копыта попал.

А ты у меня, Никитка, смотри! Узнаю, что ночью сделал что-либо против меня, сгною, запорю!

Карл Модестович бросил плетку в конюшне и пошел навстречу барону и Анне.

– Иван Иванович! Какой приятный сюрприз!.. Здравствуйте, Анна Платоновна… Почему не сообщили? Я бы велел накрыть стол, прибрать комнаты, баньку растопить…

– Некогда мне в бане париться, – прервал его барон. – У меня важное дело к княгине Долгорукой. Сейчас сразу и поеду к ней. До меня дошли слухи, что она хочет завладеть моими землями.

– Откуда подобные подозрения? – вздрогнул Шуллер.

– Известие вчера получил. Найди Никиту, пусть запряжет свежих лошадей.

– Да приболел Никитами потом, Долгорукая – женщина непростая.

Скажете ей все прямо – она тут же примется все отрицать. Слезы прольет, и вы окажетесь во всем виноватым.

И припишут вам оскорбление и навет.

– Но я должен выяснить, что происходит!

– Я вам другое предложу. У меня в имении Марии Алексеевны есть приятель. Время от времени он мне рассказывает кое-что о Долгоруких. Позвольте, я сначала с ним поговорю, все и разведаю.

– Так сделай это поскорее! Я не могу позволить Долгорукой украсть мое поместье!

– Сделаю, – кивнул управляющий. – А вы в дом проходите – может, отдохнете? Сейчас распоряжусь, чтобы под суетились все.

– Некогда мне отдыхать, – остановил его барон. – Лучше покажи, что для спектакля готово. Какую пьесу взял, с кем репетируешь. Я собираюсь звать в гости директора Императорских театров – не хочу перед ним показаться дилетантом.

– Как прикажете, – Шуллер поклонился барону и сделал знак Полине следовать за ним.

– Идем, дорогая, – барон велел Анне взять его под руку, и все вместе они отправились в театр.

Репетиция оказалась в полном разгаре, когда они вошли в зал'. Декорациями барон остался доволен. Улочки Вероны, перенесенные на сцену со старинных гравюр, были как настоящие – и башенки, и балкон, на котором стояла Джульетта.

– Неплохо, совсем неплохо, – похвалил управляющего барон. – А как артисты, готовы?

– Работают, Иван Иванович, стараются. А вот, – Шуллер кивнул Полине, все это время державшейся на отдалении, – наша новая Джульетта.

Полина Пенькова – позвольте рекомендовать, достойна всяческих поощрений.

– Сложнейшая роль, однако, – барон с сомнением посмотрел на Полину, девушку высокую, видную, ей бы Психею иди нимфу какую-нибудь играть, а Джульетта – тонкое, хрупкое создание…

– У нее талант, Иван Иванович, большой драматический талант. Уверен, он безо всякого труда позволит ей перевоплотиться в юную итальянку! – с пафосом сказал управляющий. – Вы увидите: Полина станет звездою нашего театра!

– Ваша милость, – Полина склонилась в глубоком поклоне перед бароном. – Не обижайте, барин. Мы ваше доверие оправдаем. Мы так старались!..

– А я тем временем съезжу в поместье Долгорукой, – негромко сказал Шуллер барону.

Корф согласно кивнул и сел в кресло на первый ряд. Он позвал Анну с собой, но она скромно предпочла остаться у стены. Ей не хотелось казаться барыней среди товарищей по цеху, таких же крепостных, как и она сама.

Барон покачал головой, но, скорее, с растерянностью, чем с укоризной. Он уже давно считал Анну звездой и нигде не погнушался бы ее обществом.

– Начнем, пожалуй, – барон махнул рукой, разрешая начать показ.

– Сцена на балконе! – объявил Шуллер и бочком удалился из зала.

Он не мог оставаться здесь дольше – ему надо было немедленно предупредить Долгорукую. Ох, не случайно Никита гонял коня – в Петербург, точно в Петербург! Вот только кто навел? Кто мог проболтаться? Разве что Полина – ей он доверял все свои планы. Хотя вряд ли – от успеха этого дела зависело и ее будущее. Карл Модестович обещал ей, что после свержения барона он выговорит для нее у Долгорукой вольную и сделает своей женой. Он в красках расписывал ей волшебную картину будущего – как они уедут в милую его сердцу Курляндию и в прелестном особняке на два этажа будут жить припеваючи и растить кучу хорошеньких русоволосых детишек.

Полина была тщеславна и завистлива. Она видела, как высоко поднялась Анна, которую во всем считала соперницей. «Что ж, у нее – барон, а у меня будет управляющий», – решила Полина, даже не подозревая, что это не она, а Шуллер выбрал ее. Он давно держал на примете эту бойкую девчонку, для которой предлагать себя было так же естественно, как для Анны играть или петь. Управляющий жил с Полиной, не скрываясь, и в затеянной Долгорукой афере девушка играла не последнюю роль. Полина отвлекала слуг, пока Шуллер подбирал ключи к барской конторке в кабинете и выносил долговую расписку Корфа. Полина стала его верным и постоянным агентом – она слушала все разговоры дворовых, шпионила за Анной, и последнее делала с особенным рвением и удовольствием. Полина все время жила мечтами унизить Анну, раздавить ее, как змеюку, и самой воцариться королевой – на сцене и среди себе подобных. Шуллер всячески поддерживал ее настроение и извлекал из пособничества Полины немалую для себя выгоду. Нет, кто угодно, только не Полина! Разве что затеяла двойную игру, мечтая занять место Анны подле барона?

Управляющий быстро спешился и подбежал к крыльцу особняка Долгоруких, но путь ему неожиданно преградил, казалось, лениво и сонно сидевший на ступеньках кучер княгини Дмитрий.

– Доложи барыне, что я пришел за деньгами, – по дороге Карл Модестович решил убить двух зайцев сразу: предупредить княгиню и затребовать оставшуюся часть суммы, обещанной ему Долгорукой за украденный документ.

– Не доложу, – без страха сказал Дмитрий, грудью защищая проход в дом.

– Да как ты смеешь?! – закричал Шуллер, занося руку над Дмитрием. – Ты что себе позволяешь, рвань? Ты с кем это так разговариваешь?!

– Занята барыня, – тихо, но твердо повторил Дмитрий. – Ведено никого не пущать. У нее гость важный, дело серьезное.

– А я, значит, так, мальчик на побегушках? Может, она и денег мне отдавать не намерена?!

– Я за барыню не отвечаю. Хочешь видеть – жди здесь. Нет – проваливай!

– Ты кто? – полез в амбицию Карл Модестович. – Я – человек свободный. А ты вошь!

– А я вот сейчас Мирона с заднего двора покличу, и тогда мы посмотрим, кто тут вошь, – сплевывая, пригрозил Дмитрий.

Карл Модестович отступил. Ах ты, подлая баба, как документ ей был нужен, так почти на коленях приползла, дружбы хотела, ужом вертелась, горы сулила золотые, а теперь – и на порог не пускать, и денег не давать вздумала! Ладно, ладно, решил Карл Модестович, мы еще посмотрим, чья возьмет! Он вскочил на коня и, что есть силы, пришпорил его. От неожиданности Бурый взвился, да так что управляющий едва удержался в седле.

Вернувшись, он бросился разыскивать барона. Старый Корф сидел в библиотеке и сразу строго спросил его:

– Скажите, любезнейший, какими такими качествами очаровала вас ваша протеже?

Управляющий в растерянности замер на пороге – а что произошло здесь? По-видимому, его лицо выражало столь крайнее недоумение, что барон не стал выдерживать паузу и все объяснил.

– Должен вам сказать, Карл Модестович, что антрепренер вы никудышний! Представленная вами девица – бездарна и беспомощна. Она и двух строчек запомнить не может, и к тому же – глухая, суфлеры измучались ей реплики подавать…

– Может, растерялась – первый раз все-таки большая роль? – осмелился предположить управляющий, отирая со лба вдруг высыпавшую испарину. – Ну и память короткая, девичья…

– Да нет в ней ничего девичьего – грубость и пошлость наблюдаю! А взгляд ее и подавно лишен наивности, – рассердился барон. – Над нею вся труппа смеялась! Я видел марионеток, которые играли лучше нее.

– Иван Иванович, – предположил Шулер, – скорее всего, Полина занервничала…

– Занервничала? Да это я занервничал, пока она, как попугай, повторяла за всеми слова! Я готов был от негодования разломать тот балкон, на котором она, с позволения сказать, играла!

– Неужели вы не дали ей даже шанса оправдаться?

– Мы не в суде, любезнейший Карл Модестович! Мы в театре, а на сцене есть только один закон: или ты живешь тем, что играешь, или ты не актер!

– Но…

– Никаких «но», – отрезал барон, переводя дыхание, – я вашу девушку из Джульетт уволил. И благодарите Анну. Она заступилась за нее передо мной, и я поэтому позволил сей бездарности играть служанку Джульетты. Роль как раз по ней, и, надеюсь, хотя бы это она умеет делать по-настоящему?

Карл Модестович промолчал, но зубами скрипнул – что это сегодня, ни один не пощадит, не пожалеет? А самолюбие у него, между прочим, не резиновое!

– А теперь, – вздохнул Корф, – узнали ли вы что-нибудь о Долгорукой? Или просто прогуляться ездили?

– К сожалению, ничего мне узнать не удалось. Княгиня кого-то принимала, и все слуги были заняты, но дайте мне время…

– Нет у меня этого времени. Карл Модестович, – неожиданно тихо сказал барон. – И вели запрягать – я еду к соседям!

– Как прикажете, – управляющий замялся, – а не позволите ли самому вас отвезти, дело-то уж больно важное, может, понадобится чего?

– Хорошо, – кивнул устало барон, – я сейчас же выйду..

Карл Модестович почувствовал, как колени у него надломились, и вот так, на ватных, полусогнутых ногах, он с обреченным видом отправился выполнять указания Корфа. Карл Модестович шел и проклинал судьбу-злодейку, княгиню-обманщицу, барона-самодура и треклятую русскую жизнь, в которой никогда нет места планам! Что ни придумаешь – все к черту! Ничего загадывать нельзя – обязательно какая-нибудь мелочь переплюнет ночи раздумий и тщательно собранные конструкции. Не страна – карточный домик, чуть задел – рухнуло все, что с таким трудом копилось и подготавливалось годами. И зачем он только приехал сюда, в этот медвежий край?!