Текст книги "Любовь и корона"

Глава 6
Сговор

Княгиня Мария Алексеевна Долгорукая заметно нервничала. Она ждала назначенной встречи уже пятнадцать минут лишка, а ждать княгиня не любила. Несмотря на свою кажущуюся домашность, Мария Алексеевна отличалась нравом властным и характером жестким. Вряд ли кто-нибудь мог заподозрить в этой приятной женщине еще весьма свежих лет повадки мегеры, которые она с удовольствием оттачивала на своем супруге и детях.

Мария Алексеевна всегда пребывала в образе дамы, приятной во всех отношениях – ее фигура даже при грех материнствах оставалась стройной, простое лицо и весь ее облик удивляли неувядающей привлекательностью, речь отличалась изысканностью, а взгляды соответствовали ее положению матери семейства и добропорядочной женщины.

Правда, злые языки поговаривали, что князь Петр боялся своей молоденькой жены, как огня, и она вертела им, как хотела. Будучи человеком романтичным и влюбчивым, Долгорукий питал слабость ко всем хорошеньким женщинам вне зависимости от их сословия. Князь был уверен, что женился на ангеле, и лишь спустя некоторое время после свадьбы понял, как обманула его прелестная внешность юной провинциалки. Мария Алексеевна держала мужа и весь двор в ежовых рукавицах. Она не только поощряла порки, но и сама любила наказывать крепостных, раздавая оплеухи дворовым и прислуге. Особо княгиня присматривала за молодыми крестьянками, всегда подозревая в них опасность для ее союза с Петром Михайловичем.

Мария Алексеевна особым умом и образованностью никогда не отличалась, но обладала изрядной житейской хитростью и изворотливостью, что, в сочетании с умением держать и вести себя достойно, позволило ей снискать славу мудрой и благородной дамы. На самом деле княгиня была тщеславной и расчетливой, и лишь страшная зависть побуждала ее сдерживать свою мелочность и скупость ради трат на наряды и развлечения.

Марии Алексеевне требовалось чувствовать себя не хуже других всегда и во всем – пусть это касалось моды, пышности выезда, образования детям и карьеры супруга.

Неожиданное вдовство придало ей в глазах общества еще больше шарма.

При дворе жалели роскошную красавицу, так трагически и нелепо потерявшую мужа на охоте. Марии Алексеевне траур оказался к лицу, и ее всегда с удовольствием принимали на званых вечерах и балах в столице. Княгиня не гнушалась и уездными собраниями, и везде была в центре внимания и пользовалась популярностью у мужчин. Но любые попытки заново сосватать ее успеха не имели. Мария Алексеевна хотела распоряжаться своей жизнью и деньгами, оставленными мужем, сама и только сама. Она любезно принимала ухаживания и сановных вдовцов, и родовитых юношей, но предпочитала все же флиртовать и бежала серьезных отношений и предложений.

Ее не привлекала даже возможность удвоить за счет новой женитьбы свое состояние – у княгини уже выросли дети. Они – и, прежде всего, девочки – должны были стать ее процентными бумагами, которые могли в самом ближайшем будущем принести солидный доход. А в том, что сына Андрея ожидает выгодная женитьба, Мария Алексеевна и не сомневалась – молодой Долгорукий статью вышел в отца, красотой в мать и весьма нравился женщинам. Княгиня знала, что сын близок с княжной Репниной – не самая плохая партия для молодого человека: известный род и солидное состояние.

Дочь Соня, правда, еще пока мала, а вот о судьбе старшей дочери Лизаветы Мария Алексеевна задумалась давно и основательно. Оговоренный еще покойным мужем брак с сыном соседа их барона Корфа ее не привлекал. Княгиня знала, что Лиза с детства влюблена во Владимира, но он всегда был каким-то мрачным и неразговорчивым. И Мария Алексеевна никогда не забывала о том, что несколько лет назад Корфы почти разорились, и лишь беспроцентный, дружеский заем мужа спас тогда старого барона и его наследника от нищеты.

Как уж Корф потом выкрутился, княгиня не знала, но с тех пор она смотрела на соседей с опаской – сама она ничего никому занимать не собиралась.

И вот однажды, в связи с ее неусыпными думами о будущем Лизоньки, она с раздражением вспомнила ту историю с долгом, и ее вдруг осенило. Расписка! Старому Корфу ее покойный простак-муж в свое время возвратил расписку об уплате долга.

И документ этот, наверняка, барон хранил где-то в своих бумагах. А вот если бы ей удалось сей документ заполучить!.. Мария Алексеевна подивилась собственной находчивости и тут же начала наводить мосты к управляющему Корфовским поместьем – Карлу Модестовичу Шуллеру.

Тот, правда, поначалу принял ее интерес за обычный женский. Он и сам был до баб охочим и шустрым. А, главное, верил в свою мужскую неотразимость. Худощавый и рыжий он обладал магической силой воздействия на уездных дам, коих оседлывал не реже, чем хозяйских крепостных девок.

В женском вопросе Шуллер оказался всеяден, но, как выяснилось, столь же беспринципен он был и в выборе средств к существованию. Он беззастенчиво обкрадывал старого барона и равнодушно и легко согласился его продать, когда Долгорукая, по-свойски унизив его мужское достоинство, запросто объяснила истинную причину своего к нему интереса.

Оправившись от некоторого потрясения, Карл Модестович назвал свою цену. Бумагу, о которой говорила княгиня, он не раз видел в конторке барона и даже был свидетелем ее возвращения Корфу после уплаты долга Петру Михайловичу. Достать документ особого труда не представляло.

Корф – человек доверчивый и во многом наивный, надо только правильно выбрать время и достать расписку из конторки. Другое дело – деньги. Княгиня торговалась долго и со знанием дела, но и Шуллер не хотел уступать.

Он мечтал о собственном имении в родной Курляндии и в свою очередь шантажировал Марию Алексеевну тем, что сообщит, куда следует, о ее коварном замысле. Наконец, они сошлись на сумме, приемлемой для обоих заговорщиков.

И вот сейчас княгиня томилась в ожидании на глухой лесной дорожке, где ей назначил встречу соседский управляющий. Мария Алексеевна нервно постукивала холеными пальчиками по дверце кареты и с тревогой поглядывала в окно. Она была уверена – обманывать Шуллер не станет, деньги нужны ему, как воздух, но его ведь могли застать на месте преступления, и тогда – пиши пропало! А княгине так нравилось имение Корфов с его просторным и светлым домом, утопающим среди старых лип и дубов, с его знаменитым на всю округу театром, коего Корф был любитель, с его конным манежем для породистого молодняка…

Ей нравилось в имении Корфов все, кроме одного – его владельца.

Конечно, Марии Алексеевне приходила в голову мысль о том, что все это могло стать Лизанькиным и после замужества с Владимиром, но зачем продавать дочь за имение, когда его можно получить и так – в уплату долга.

Хотя и несуществующего, но… А пусть кто-нибудь попробует это доказать!

Едва расписка окажется у нее в руках, Корфу не останется ничего другого, кроме как подчинится. А не захочет по доброй воле – уйдет по суду. Благо, что предводитель уездного дворянства Забалуев к ней благоволит, да и судья всегда на княгиню посматривает с таким вожделением и аппетитом, что Мария Алексеевна, даже будучи характера твердого, иной раз побаивалась столь очевидной плотоядности в его взгляде.

Наконец-то!.. Мария Алексеевна перевела дух – на тропинку из чащи вышел Шуллер. Карл Модестович приближался с опаской, не торопясь, и с усердием прижимал к груди левую руку. Не примял бы и, еще чего доброго, не промочил – мелькнула мысль у Марии Алексеевны, справедливо заподозрившей, что заветный документ управляющий спрятал на груди, под камзолом. Так оно и оказалось. Подойдя к карете, Шуллер достал из внутреннего кармана и протянул княгине свернутую рулоном бумагу. Мария Алексеевна документ взяла и осторожно развернула – она!

– Дмитрий, – княгиня кивнула кучеру, – отдай господину управляющему, что обещано.

Кучер, доверенный порученец княгини, достал из ящика, упрятанного в козлах, небольшую шкатулку и принес ее Шуллеру. Тот, взяв шкатулку, поднял крышку и быстро пересчитал пачки с ассигнациями.

– Еще сто… Еще двести… Еще триста… – Карл Модестович оторвался от счета и с обидой посмотрел на княгиню. – Но здесь не все, здесь только половина!

– Конечно, половина… – ничуть не смутилась Долгорукая. – Остальное получишь, когда имение Корфа станет моим. Официально по бумагам.

– Но мы так не договаривались! – растерялся управляющий. – Я выполнил свои обязательства… Выполнил?

Я требую всю сумму!

– Трогай, Дмитрий… – велела княгиня и еще раз, тоном, не допускающим никаких возражений, сказала Шулеру:

– Остальное – потом.

– Н-но! Пошли, родимые! – кучер взнуздал лошадок, и карета плавно тронулась с места, оставив управляющего на дороге – раздосадованного и злого.

Он не мог уже видеть на лице Долгорукой улыбки – довольной, но все же осторожной. Получить документ – это только начало игры, до успеха еще далеко. И Мария Алексеевна прекрасно понимала это. Она была уверена – просто так Корф не сдастся, и ей оставалось уповать на то, что в дело не успеет вмешаться сын барона. Владимир известен своей горячностью и недобрым нравом.

Карета неожиданно остановилась, и Мария Алексеевна вздрогнула – неужели Шуллер все-таки устроил ей ловушку, и ее возьмут с поличным? Княгиня засуетилась прятать расписку в расшитый золотой нитью дамский кошель и почувствовала, как у нее внутри все похолодело. В этот момент дверь кареты открылась, и перед Долгорукой, склонившись в уважительном поклоне, появился Андрей Платонович Забалуев.

– Уфф!.. – выдохнула Мария Алексеевна. – Напугали!

– Смею вас уверить, что разбойники в нашем лесу уже давно не водятся, разве что цыгане, – приторно улыбнулся Забалуев. – А я всего лишь скромный ваш поклонник. Увидел знакомую карету, княгиня, и не выдержал – решил поприветствовать.

– Буду рада, если вы составите мне компанию, – ответно растаяла Долгорукая. – Милости прошу, Андрей Платонович. Я недавно о вас думала.

– Вы мне льстите, княгиня, – довольным тоном сказал Забалуев, садясь в карету напротив нее. – Такая привлекательная женщина – и думает обо мне!

– Да, полно, полно Андрей Платонович, – отмахнулась она от ею елейных слов. – Мне не до комплиментов сейчас. Мои мысли заняты делами прозаическими. Барон Корф должен представить доказательства об уплате долга моему покойному мужу. Да все никак не представит.

– В противном случае вам обязательно должны возместить убытки, – Забалуев с интересом посмотрел на княгиню.

– Конечно, нелегко будет заставить Корфа признать это, – грустно посетовала Мария Алексеевна.

– Еще бы, дело непростое, – деловито кивнул Забалуев. – И вам нужна помощь… Вот если бы ваша очаровательная дочь Елизавета Петровна была бы замужем за человеком, облеченным властью, я думаю, это дело решилось бы в несколько недель.

– В несколько недель? – у Долгорукой алчно загорелись глаза.

– Да, и я даже знаю такого уважаемого человека. Он составил бы отличную партию для вашей весьма привлекательной дочери. Скажу сразу… – Забалуев выдержал паузу и самодовольно развалился на сиденье. – Он не красавец и не юнец, но молод душой и телом. Происхождения благородного, хотя и не княжеских кровей, но весьма и весьма надежен.

– О, моей дочери очень бы повезло, если бы она вышла замуж за такого человека, – понимающе промолвила сообразительная Долгорукая.

– А я думаю, ему бы повезло не меньше – иметь в женах такую красавицу, как Елизавета Петровна!..

Княгиня кивнула – Забалуев расцвел. Он восхищался этой женщиной – 6х, умна, ох, хитра, а богата! Да, впрочем, и сам Забалуев не простачок. Он прекрасно понимал, что Долгорукая затевает сомнительное дельце, но его собственный авторитет в уезде и состояние тоже не из родника налиты. Вот уже много лет он официально был вдов и бездетен, а амбиций и потребностей – на миллион. К Лизе Долгорукой он давненько присматривался – мила, Простодушна да еще с приданым.

Требовался лишь повод – и вот удача! Княгиня сама подсказала его.

Они поняли друг друга с полуслова – два интригана. И за дорогу успели договориться обо всем. Княгиня была в прекрасном расположении духа, но вдруг на повороте к усадьбе, случайно бросив взгляд за окно, она заметила знакомую фигуру. По лесной тропинке быстрым шагом удалялась от имения Сычиха, местная сумасшедшая – то ли гадалка, то ли повитуха, одним словом – колдунья! Княгиня даже задохнулась от негодования – негодные девчонки пустили на двор эту проклятую, эту еретичку! Ходили слухи, что когда-то Сычиха была монахиней – она ходила с коротко остриженными волосами. Но так же стригли и каторжанок! Мария Алексеевна уверяла всех, что Сычиха – разбойница, а не знахарка. Она называла ее убийцей и ведьмой. И кто-то посмел привести эту чернавку в ее дом?!

«Уж я-то знаю, кто это! Уж они у меня поплачут! Не посмотрю, что дочери, – выпорю, как простых смертных, будут знать, как ересь в дом заводить! Позор-то какой!» – с негодованием думала Мария Алексеевна, все больше и больше распаляясь от своих мыслей. Она не сомневалась – опять Лизка на Корфа гадать затевала. А все эта дура дворовая – Татьяна, так и норовит заморочить голову девочке своими дурацкими сказками и приметами!

– Погоняй, Дмитрий, да поживее! – прикрикнула она на кучера.

Княгиня заторопилась. Мозги надо вправлять вовремя, а то прозеваешь, упустишь – и вырвется девка из-под материного подола – ищи-свищи потом вчерашний день.

Карета, подняв облако пыли посреди двора, подкатила к крыльцу.

– Пойди-ка сюда, милочка! – крикнула княгиня так некстати попавшейся ей под руку Татьяне. – Пойди, пойди! Ближе. Кто это здесь недавно был? Я тебя спрашиваю!

– Сычиха… – Татьяна с трудом разлепила губы, окаменев под убийственным взглядом барыни.

– Знаю, что Сычиха, не слепая еще, видела. – Долгорукая схватила девушку за подбородок и подняла ее голову. – А как ты посмела ее в дом привезти? Чей приказ исполняла?

– Никакого приказа не было, – прошептала Татьяна, – для себя приводила.

– Врешь! – княгиня изо всех сил ударила девушку по лицу. – Ах ты дрянь! Врешь! Лизкин приказ исполняла?

– Нет, для себя приводила, – стояла на своем Татьяна, пытаясь уклониться от следующего удара.

– Врешь, дрянь! Врешь!.. – Долгорукая была в ярости. – Признавайся!

– Для себя барыня, – твердила Татьяна, – на жениха погадать захотела.

– Будет тебе жених, – кивнула барыня, отталкивая девушку от себя. – Кнут ременный! В свинарнике сгною, мерзавка! А то, что для Лизки водила, так я сама знаю. Я и ей сейчас покажу!

Разгорячившись, Мария Алексеевна стремительно поднялась по ступеням в дом.

– Карету не распрягай! – на ходу приказала она Дмитрию. – Сейчас вот разберусь здесь, потом снова в лес поедем!

Уже на пороге она спохватилась и обернулась к вышедшему из кареты Забалуеву:

– Вы уж простите меня, Андрей Платонович! Есть дела важные и неотложные. Вы в гостиную проходите, подождите меня там, Танька вас проведет и обслужит!

Долгорукая еще раз сверкнула на девушку грозным взглядом и скрылась в доме.

Лиза же об опасности и не подозревала. Она была безмерно благодарна Татьяне, что та набралась смелости и зазвала к ней опальную Сычиху. Колдунья к Лизавете Петровне благоволила, жалела ее и гадала отменно. Уходя, сказала:

– За вознаграждение – спасибо…

А ты не слушай никого, делай, как я говорила. Будет твой у тебя – никуда не денется!

– Ты все-таки ненормальная, Лиза! – всплеснула руками младшая сестра Соня. – А если мать узнает – что тогда будет?! И ведь грех это – колдовство!

– Глупая ты, Соня, – мечтательно улыбнулась Лиза. – И никакое это не колдовство. Это предсказания! А сычихины всегда сбываются, это все знают.

И потом – что такого она сделала?

Сказала, что я выйду замуж за Владимира Корфа?

– Просто ты сама сомневаешься в его любви – вот и понадобились доказательства!

– Он говорил мне в последний раз перед отъездом в Петербург, – воскликнула Лиза, – что любит меня! Он говорил, что мы поженимся.

– Это было давно! – покачала головой Соня. – Если человек влюблен, он всегда отыщет лишнюю минутку, секундочку, чтобы повидаться с любимой!

– Сонечка! – взмолилась Лиза. – Зачем ты со мной споришь? Ты же знаешь, что он сейчас далеко!

– А почему он не пишет тебе? – не отступала сестра.

– Он уже написал, – Лиза взяла со столика книжку стихов и раскрыла ее на первой странице. – Вот, читай – «Я вас люблю, не оттого что вы прекрасней всех,/что стан ваш негой дышит./Уста, роскошествует взор, востоком пышет,/что вы поэзия от ног до головы, /я вас люблю, без страха опасения./Ни неба, ни земли, ни Пензы, не Москвы,/я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья./Я вас люблю, за тем, что это вы».

– Но это писал не он, а Денис Давыдов! – надулась Соня, обидевшись, что ее принимают за маленькую.

– Владимир говорил, что это стихи о его любви ко мне, и поэтому подарил мне этот томик!

– Стихи красивые, но ведь матушка против этого брака!

– Если матушка будет против моего брака с Владимиром Корфом… – Лиза задумалась и выпалила. – Я уйду в монастырь, покончу с собой и больше ни за кого замуж не выйду!

– Выйдешь! Еще как выйдешь! – дверь в комнату с треском распахнулась, и криком зазвучал с порога голос матери. – А вот о Корфе и думать забудь! Барон Корф не вернул долг моему мужу, Царство ему небесное, твоему отцу, а по их договору имение Корфа принадлежит мне! Так что твой разлюбезный Владимир остается ни с чем. А я не выдам свою дочь за нищего!

– Но ведь есть бумага, подтверждающая выплату долга, – удивилась Лиза.

– Бумага? Нет никакой бумаги! – Долгорукая остановилась и погрозила дочери кулаком. – В последний раз – говорю – еще раз близ дома эту ведьму увижу!.. А теперь воля моя такая – в наказание не смей из комнаты выходить вплоть до особого моего на то разрешения. И слез не потерплю, уговоров слушать не стану! Мое слово крепкое, и перечить не смей!

– Мария Алексеевна вышла из комнаты дочери так же стремительно, как и вошла, еще раз демонстративно и со всей силой хлопнув дверью. Сестры вздрогнули. Глаза Сони наполнились слезами, а Лиза просто окаменела.

– Что же это, Сонечка? – с потерянным видом обратилась она к сестре после минутного молчания. – Если маман отнимет у Корфов землю, я потеряю все шансы выйти замуж за Владимира?

– А у тебя были шансы? – снова попыталась образумить ее Соня. – Очнись! Владимир уже несколько месяцев тебе не пишет. А, может, он увлекся кем-нибудь в Петербурге? Там столько знатных и красивых девушек.

– Ему нет дела до других девушек, – с надрывом сказала Лиза.

– Нет, это просто удивительно! Ты старше меня и не понимаешь! Тебе будет очень больно потом…

– Не правда! Всего полгода назад я ездила в Петербург, и Владимир водил меня на бал. Он смотрел на меня с такой нежностью! И больше никого не замечал. Мне казалось, что кроме нас на балу, да что там на балу – в целом мире никого нет! Мы с ним одни.

И будем любить друг друга вечно!..

– Какая ты глупая, Лиза! – Соня в раздражении стукнула каблучком по полу, но свою гневную тираду договорить не успела.

В дверь заискивающе постучали, и следом на пороге Лизиной комнаты появился Забалуев – с омерзительной улыбочкой на морщинистом лице и жидкими волосенками, сохранившимися на его голове где-то на уровне ушей и шеи.

– Вечер добрый Елизавета Петровна, – любезно проворковал он.

– Что вам надо здесь? – невежливо удивилась его появлению Лиза.

– Вы не могли бы оставить нас, уважаемая Софья Петровна? – Забалуев выразительно посмотрел на Соню, та фыркнула и вышла из комнаты. – Вот спасибо!.. Я жаждал видеть вас, милейшая Елизавета Петровна! Я мчался к вам, как ураган! Мой конь парил над землей – так сильно было желание увидеть вас!

– Разве в вашем возрасте полезны такие скачки? – с иронией в голосе осведомилась Лиза.

– Вас беспокоит мое здоровье?! Как мило, мой ангел! Позвольте вашу ручку! – Забалуев сделал попытку приблизиться к ней.

– Андрей Платонович! – отшатнулась Лиза. – Я не могу принимать такие знаки внимания в отсутствии матушки!

– Да что вы! – расплылся в умилении Забалуев. – Я и не мыслил вас обидеть! Я испытываю к вам самые теплые чувства! Уверен, что не сегодня-завтра и вы будете испытывать такие же чувства ко мне!

– С чего бы это?

– На то есть веская причина! – Забалуев аккуратным жестом провел по лысине на своей голове. – Нам предстоит обручение!

– Как вы смеете! – в ужасе вскричала Лиза.

– Ваша матушка согласна и желает, чтобы венчание состоялось как можно скорее! – Забалуев радостно потер чуть вспотевшие руки.

– Она мне ничего не говорила… – промолвила Лиза в растерянности.

– Ничего удивительного, – успокаивающе сказал Забалуев. – Хотела сделать вам сюрприз. Так на какой день желаете назначить венчание? Ведь к свадьбе надо подготовиться!

– Не будет никакой свадьбы! – вскинулась Лиза.

– Вы напрасно тревожитесь, – самодовольно улыбнулся Забалуев. – Все уже решено. Свадьба состоится! И моя молодая жена будет послушна мне, ибо я – человек старой закалки. И вольнодумства не допущу!..

Пригрозив Лизавете и отведя душу, Забалуев церемонно поклонился ей и вышел из комнаты. Соня вбежала следом – она по своему обыкновению подслушивала за дверью, приложив ухо к замочной скважине, и едва успела отскочить, заслышав шаркающие в ее сторону шаги Забалуева.

– Сонечка! Что же это?! – потерянно промолвила Лиза. – Мама хочет обвенчать меня с Забалуевым. Ей не жаль выдать меня за уродливого и глупого старика?!

– Помнишь, как мы в детстве смеялись над ним? – зачем-то спросила Соня.

От ее нелепого вопроса Лизе стало еще хуже, и она заплакала.

– Вот она – подходящая партия! – рыдала Лиза. – С ним рядом стоять противно, а она меня отдает ему в жены!

– Что делать? – Соня тоже собиралась разреветься.

– Бежать! Немедленно бежать! Вот что делать!

– Как можно, Лизанька? Что скажут люди?

– Что мне люди?! – всплеснула руками Лиза. – Или бежать… Или с камнем в омут!..

– Лиза, Лиза! Так нельзя, Лиза!..

* * *

А Долгорукая тем временем велела гнать карету к лесу. Эту дорогу она знала, и, когда прямой путь кончился, приказала Дмитрию остановить и побежала по одной ей видимой тропке куда-то в чащу. Кучер открыто следовать за барыней не решился, но, привязав лошадок к стволу покрепче, направился тем же путем. Как бы не случилось чего, баба все-таки, хотя и хозяйка!..

– Как ты посмела притащиться в мой дом со своими грязными картами и заморочить Елизавете голову?! – срываясь на крик, взвилась Долгорукая, по-вороньему влетев в избушку Сычихи. – Будущее она знает! Ишь ты, ангел господний выискался!

– Не веришь картам? Твое дело, – равнодушно кивнула Сычиха, даже не привстав со своего места за столом и головы в ее сторону не повернув. Она раскладывала какой-то замысловатый пасьянс. – Неволить не стану.

– Зато говорить со мной ты станешь! – Долгорукая всем корпусом навалилась на стол, сдвинув карточный ряд. – Что ты ей сказала? Говори! Слово в слово! Я мать! Я имею право знать!

– Что ж это ты так разволновалась?

Или боишься чего? – Сычиха подняла на княгиню взгляд, пронизывающий и глубокий.

– Я? Боюсь? – деланно спокойно рассмеялась та. – Да это ты должна бояться, голубушка! Это я знаю про тебя такое, о чем ты сама забыть хочешь! Не ответишь мне, твои тайны всему миру известны будут.

– Я сказала твоей дочери лишь то, что она хотела услышать, – миролюбиво сказала Сычиха, судя по всему, угрозы не испугавшаяся.

– Что она будет жить долго и счастливо?

– Да, – кивнула Сычиха, снова обращаясь к своим картам. – И что она выйдет замуж за суженого.

– Это за Владимира Корфа, что ли? – не унималась Долгорукая. – Да кто тебя за язык тянул? Теперь эта дуреха будет ждать и надеяться!

– Но она, насколько я знаю, помолвлена…

– Заботами моего покойного мужа, – оборвала ее княгиня. – Я своего согласия не давала, и значит – не бывать этому никогда!

– Почему же тебе этот брак так ненавистен? – Сычиха снова подняла глаза от карт и посмотрела прямо в лицо Долгорукой.

– Да я Лизавету от нищеты стараюсь уберечь и найти того, кто будет заботиться о ее благополучии!

– А будет ли она его любить?

– Любить? – Долгорукая рассмеялась почти издевательски. – Я вот по любви вышла, и что? Все – сама!

Все – на себе! Нет уж, я своих девочек сумею уберечь от этого. Я сумею их защитить!

– Тебе самой защита нужна, – вдруг сказала Сычиха, раскрывая рубашкой вверх карту в самой вершине разложенного пасьянса. – Я посмотрела по картам и твое будущее. Тебе не о Лизе, а о себе побеспокоиться надо.

– Ты меня не пугай! – побелела Долгорукая. – Не ведьма ты, не гадалка, а просто обманщица! И о будущем тебе известно не больше, чем мне!

– Я знаю то, что знаю, – тихо проговорила Сычиха, смешав карты быстрым движением ладони. – От своего будущего ты пытаешься убежать. Но это бесполезно, тебе ничто не поможет.

– Значит, по-хорошему говорить со мною не хочешь? – княгиня выпрямилась и метнула в Сычиху взгляд, полный ненависти и злобы. – Ладно!

Я тебя предупредила. И не верю ни единому твоему слову! Я поставлю для тебя на усадьбе заслон, а потому – держись-ка ты от нашей семьи подальше, слышишь, подальше!

Но голос Долгорукой почему-то задрожал, сорвался, и она задержала дыхание, чтобы восстановить равновесие.

Сычиха молча наблюдала за нею и, увидев, что княгиня снова овладела собой, вернулась к своему занятию – карты замелькали в ее руках. Долгорукая в сердцах выругалась и поспешно вышла из дома Сычихи.

Всю дорогу обратно она недовольно бормотала вполголоса проклятья Сычихе и периодически покрикивала на Дмитрия.

Вернувшись в дом, она застала в гостиной Забалуева, как-то уж очень заинтересованно рассматривающего Татьяну, подносившую ему чай. Долгорукая Татьяну прогнала, напомнив, что их разговор еще не окончен, и села отдышаться в кресло напротив Забалуева.

– Умаялись, Мария Алексеевна? – участливо поинтересовался Забалуев.

– И то слово – все заботы да заботы, – с натугой улыбнулась Долгорукая. – Итак, на чем же мы с вами остановились?

– На важном, на самом важном, дорогая Мария Алексеевна, – расшаркался Забалуев. – Только прежде покаяться перед вами хочу. Сильно я виноват, Мария Алексеевна…

– Меня всего часа не было! – Долгорукая с удивлением посмотрела на него. – Когда успели и что натворили?

Или за прежние прегрешения ответ решили держать?

– Уж и не знаю, простите ли вы меня, грешного… – Забалуев скромно потупил очи долу.

– Да не тяните! Не девица, поди!

– О девице речь и пойдет… – Забалуев сделал многозначительную паузу. – Воспользовавшись отсутствием вашим, я имел смелость дочь вашу, Елизавету Петровну..

– Что? – вскричала Долгорукая.

– Навестить, – заторопился Забалуев. – И сказал ей, что имею ваше разрешение на брак.

– Да как вы посмели?! – Долгорукая задохнулась от негодования. – Как вам духу хватило разговаривать с моей дочерью о таком важном деле без моего разрешения?!

– Бес, бес попутал, виноват-с… – Забалуев встал и бросился целовать ручки Долгорукой.

– Мне, конечно, по душе ваша настойчивость, – смилостивилась княгиня. – Но самоуправства в своем доме…

– Поспешил, поспешил, Мария Алексеевна, – вовсю каялся Забалуев, – но любовь разум притупляет, сами знаете. А дочка ваша – цветок красы неописуемой. Тронула она меня, вот и заспешил! Да и что плохого в нашем браке с Елизаветой? Мы с вами соседи, земли общие станут. Я богат, она у меня ни в чем нужды знать не будет. А что еще нужно для семейного счастья?

– Ох, Андрей Платоныч, хитрый вы человек, – уже совсем благодушно разулыбалась Долгорукая. – Ладно, так и быть, прощу вас, но только ради Лизоньки, чтобы счастлива была.

– Ах, Мария Алексеевна, благодетельница вы моя! – расцвел Забалуев. – Молиться об вас буду денно и нощно, денно и нощно! Осчастливили до конца жизни!

– Это вы меня осчастливите, если блажь про Владимира Корфа из Лизкиной головы выбьете, – кивнула ему Долгорукая.

– В толк никак не возьму я, Мария Алексеевна, – с подковыкой спросил Забалуев, – ведь ваш покойный супруг дружил со старшим Корфом, за что же вы так семейство его ненавидите?

– На то есть причины… А вам зачем знать? – насторожилась Долгорукая.

– Скоро одной семьей заживем, вот любопытство и разобрало, – как можно более деликатным тоном пояснил Забалуев. – – А коли одной семьей будем, – жестко сказала княгиня, – так извольте свое место знать, зятек. Пусть я намного младше вас годами, но все же теща, и поэтому – кого прикажу ненавидеть, того вы и невзлюбите.

– Повинуюсь! – шутовски поклонился Забалуев. – Корфы отныне – и мои враги.

– Так-то лучше, – Долгорукая благосклонно улыбнулась. – Будете меня слушаться…

– Буду, буду, буду! – поспешно вставил Забалуев и затряс головой, как китайский болванчик.

– Многое заполучить сможете, Андрей Платонович, – Долгорукая со значением погрозила ему пальчиком. – А пока давайте назначим дату свадьбы.

– Через три недели от пятницы подходит? – услужливо предложил Забалуев.

– Через… – Долгорукая что-то быстро подсчитала в уме. – Через четыре.

– Как скажете, матушка! – Забалуев снова вскочил и подбежал к приложиться к, княжьей ручке.

– Да уж, Андрей Платонович, – мечтательно сказала Долгорукая, позволяя ему обмочить себе запястье, – с моим-то вкусом да с вашими деньгами мы такую свадебку сыграем!

Здесь слишком не вовремя скрипнула дверь. Долгорукая жестом велела Забалуеву отойти и внимательно посмотрела в сторону двери в гостиную.

Потом она метнулась к двери и распахнула ее. Рывок Долгорукой был так стремителен, что Соня, стоявшая согнувшись у замочной скважины, отбежать не успела, и мать застигла ее на месте преступления. Княгиня ласково, но цепко ухватила дочь за мочку уха и вывела в коридор.

– Я вот и тебя под замок посажу, – зашипела Мария Алексеевна, – будешь знать, как за матерью шпионить!..

– Матушка! – Соня изогнулась, пытаясь высвободиться. – Не буду я, больше не буду! Так хотелось за Лизу порадоваться – повезло ей, замуж выходит!

– Порадоваться – это хорошо! – Долгорукая разжала пальцы, и Соня прытко побежала от нее прочь по коридору. – Беги-беги, подрастешь скоро – и тебя порадую! А что, Андрей Платонович, найдем и Соне жениха солидного да богатого?

– Было бы желание, – кивнул подошедший проститься Забалуев, – а жених подходящий всегда отыщется.

– Вот и славно, – улыбнулась Долгорукая, провожая его.

На обратном пути к ней опять подластилась Соня. Она ждала, пока мать и Забалуев распрощаются, чтобы сделать еще одну попытку заступиться за сестру.

– Маменька, прошу вас, выпустите Лизу. Я обещаю следить за ней!

– Следить, положим, ты могла бы, а вот ручаться – вряд ли, – с показательной суровостью сказала Долгорукая. – Пусть этот урок пойдет ей на пользу.

– Маменька, Лиза любит Владимира! Ей нужно время привыкнуть к мысли, что они никогда не поженятся.