Текст книги "Любовь и корона"

Здесь даже конюх – и тот умничает!

Куда это годится?! Прагматичному человеку серьезного дела не сделать! Ну ничего-ничего! Я еще наведу у Корфов порядок, я всем им небо в овчинку устрою – вспомнят они меня! И княгиню эту лживую проучу – стану сам себе королем со своим поместьем в Курляндии, посмотрим тогда, кто знатнее и богаче. А я уже кое-что накопил, сейчас чуть-чуть еще доложу – куплю себе титул и имение, и только меня и видели!..

Карл Модестович и не заметил, как замечтался. Ему грезилось, что он – не он, то есть он, но он – хозяин, а этот старый павлин Корф – у него на посылках.

– Явился, Иван! Где носило тебя столько времени, я уже лишнего жду целых две минуты!

– Извинения прошу, Карл Модестович, был на кухне, не сразу расслышал…

– Так ты еще и глухой?! И бегаешь слишком медленно. Ступай-ка, Иван, почисти мои сапоги. А затем на конюшню, стойла неделю как грязные.

– Но ведь, я управляющий. А конюшни… Это же могут и крепостные…

– Хватит ныть! Я не понимаю, зачем мне управляющий, которому я плачу за безделье!..

– Я нанял вас управляющим, считая, что немцы – аккуратный и исполнительный народ! – раздался рядом с ним недовольный голос барона.

Карл Модестович вздрогнул и очнулся. Он стоял у крыльца, а коляска двигалась по кругу вслед за впряженной в нее серой в яблоках, которая мирно то тут, то там покусывала траву на дворе.

– Сейчас я все исправлю, мигом!

Управляющий бросился ловить лошадь, но кобыла никак не хотела идти под уздой. Шуллер чувствовал; что отовсюду за ним наблюдают насмешливые глаза дворовых, и от этого заводился еще больше. Наконец, ему удалось удержать поводья, и лошадь подчинилась. Карл Модестович подвел коляску к крыльцу.

– Извольте, Ваше Сиятельство, карета подана!

Барон рассеянно кивнул ему – его мысли были очень далеко. Он велел управляющему гнать во весь опор – шутка ли, какую игру затеяла Долгорукая.

* * *

Княгиня приняла его с выражением крайнего удивления на лице. К появлению Корфа она была совершенно неготова. Она ожидала Забалуева для проведения помолвки и пребывала в прекрасном расположении духа. Ведь все складывалось, как нельзя лучше – расписка у нее, Лиза почти замужем, да еще за кем – за предводителем уездного дворянства!

– Добрый день, сосед! Наконец-то вы нашли время навестить нас! Это такая радость!

– Добрый день, княгиня! Признаться, времени у меня немного… – начал барон.

– Да не торопитесь вы так, Иван Иванович! – примирительно сказала Долгорукая. – Вы присаживайтесь, а я сейчас велю, чтобы нам к чаю сладкого подали.

И, не позволяя барону возразить, Мария Алексеевна быстро вышла из гостиной, чтобы собраться с мыслями.

В коридоре она увидела Шуллера и решительно подошла к нему.

– Что это значит, Карл Модестович?! – озлобленным шепотом накинулась она на него. – Что за игру вы затеяли? Зачем привезли барона ко мне?

– Я всего лишь сопровождал его, чтобы оставаться в курсе! – оправдывался Шуллер. – Вы вот меня недавно принимать не стали, а я вас предупредить хотел. Кто-то барону написал письмо в Петербург и все о вашем плане рассказал. Вот он и примчался обратно!

– А кто написал письмо?

– О том мне неведомо, но обо всем знали только четыре человека – вы, я, Дмитрий и моя Полина.

– Дмитрий не в счет! Он писать не умеет.

– А Полина меня не предаст – ей невыгодно!

– Значит, кто-то еще… – Долгорукая на минуту задумалась, и вдруг ее осенило:

– Ах ты, Господи, Лиза…

Она нахмурилась и пригрозила управляющему:

– Смотри у меня, если что не так!

И вернулась в гостиную.

– Дорогой мой сосед, – с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния.

– Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге!

– Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им.

– Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень…

– Да вам давно бы надо продать поместье! – прервала его Мария Алексеевна. – Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге.

– Я берегу его не для Владимира.

– Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии!

– С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира!

– Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, – княгиня насмешливо улыбнулась.

– С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! – барон стал выходить из себя.

– Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких».

Стало быть, поместье принадлежит мне.

– Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! – Корф нервничал все сильнее.

– Какая бумага? Что за бумага? – притворно удивилась Мария Алексеевна. – Да я ее и в глаза не видела!

– Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом!

Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу.

– Его имение… – криво усмехнулась Долгорукая. – Мое, старый дурак!..

* * *

Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке – ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф.

Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел.

– Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! – воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина – у нее был нюх на неприятности.

– Очень скоро этот бренди станет моим!

– Карл Модестович, вы никак пьяны?

– Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей.

– Ой ли?!

– Слышишь музыку? – Модестович приложил ладонь к уху, как будто прислушивался. – Польку играют, твою любимую.

– Все вы напутали, я мазурку люблю.

– Ну, значит, будешь танцевать мазурку. В роскошном белом платье. И с розой в волосах.

– И с бриллиантами на шее.

С бриллиантами, изумрудами и рубинами… Лучше, чем у Анны!

– Да забудь ты ее! Что ты все – Анна да Анна!

– Можно подумать, что вам все равно, – надула губки Полина. – Я, поди, не слепая, сама видела, как вы, Карл Модестович, на нее не раз заглядывались!

– Успокойся, душа моя, – управляющий решил приобнять Полину, чтобы успокоить. – Разве она тебе ровня?

Она ледышка и дура набитая! Жизнь, конечно, несправедлива, и ты заслуживаешь всего, что есть у Анны, и даже больше! Но ты не сомневайся – я куплю тебе сто новых платьев. И все будет по-другому. Ждать осталось недолго…

Дверь из кабинета распахнулась, и на пороге появился барон. Он шарил в воздухе руками, точно слепой, и все пытался что-то сказать, но комок в горле мешал ему, и поэтому наружу прорывались только тяжелые хрипы, как будто барон задыхался, – Что с вами, Иван Иванович? – участливо спросила Полина.

– По.., мо.., ги… – барон, не договорив, рухнул прямо на руки подбежавшего к нему управляющего.

Карл Модестович уложил барона на диванчик и наклонился пощупать пульс на руке.

– Никак, помер? – прошептала Полина.

– – Нет еще, дышит.

– Что делать-то будем?

– Значит, так… Ты здесь сиди, никого к нему не подпускай, пуще всех – Анну его разлюбезную. А я снаряжу сейчас кого за доктором – если помрет, доктор будет кстати.

– А если выживет?

– Тем более, чтобы потом на нас подозрение не пало, что, мол, сгубили старика.

– Как скажете; – кивнула Полина и села на стул у изголовья барона.

Управляющий быстро вышел из библиотеки и направился в кухню.

Обычно Никита там околачивался – лясы точил с кухаркой Варварой.

Будь на то его воля, Шуллер и Варвару давно бы извел – больно говорлива и своенравна была эта бабища, но готовила, стерва, замечательно, и потому приходилось терпеть ее выходки и нелестные замечания в свой адрес.

А Никита и в самом деле чаевничал у Варвары. Он пришел сказать, что ее гадание – Варвара баловалась иногда предсказаниями на кофейной гуще – сбылось. Обещано Никите было, что явится ему красавица с синими, как бездонное небо глазами, стройная, как молодая сосенка. Анна, подумал Никита. И Анна действительно явилась – зашла на кухню после неожиданной репетиции, когда барон велел ей вместо Полины войти в роль Джульетты, уставшая с дороги, но счастливая и с подарками. Анна привезла Варваре специй из восточного магазина, что на Невском. А для Никиты – томик стихов господина Тютчева, только что появившийся в книжных лавках.

– А теперь, милая моя, – пробасила Варвара, вдоволь наобнимав свою любимицу и на радостях, и в благодарность за подарки, – рассказывай про Петербург. Страсть, как люблю про балы слушать! Самой ни разу увидеть не довелось, одно лишь и знаю, что кухня да кухня!

– Зато угощение твое во сто крат вкуснее, – улыбнулась Анна.

– Хотя и врешь ты, доченька, а приятно. И давай не тяни, видишь, Никита глаз с тебя не спускает, только что в рот не заглядывает – так ему интересно! Да ты не смущайся, парень, я когда тебе плохое говорила?! То-то и оно. Ну, рассказывай, Аннушка! Дом-то большой?

– Не дом – дворец! При входе колонны, кругом мрамор да малахит.

В огромном зале так много зеркал, золотые канделябры, свечи! Столько свечей, что было светло как днем!

– Небось, одних свечей рублей на сто выжгли… – пробурчал Никита.

– А на дамах камни сверкают так, что глазам больно! Жемчуга, бриллианты! Все танцуют, смеются, пьют шампанское… – Анна говорила так, словно сказкой на ночь убаюкивала, и вдруг замолчала и после паузы сказала просто и радостно:

– Потом я пела для гостей и для директора Императорских театров. И, кажется, ему понравилось. Может быть, он пригласит меня на прослушивание!

– И не присмотрела ты там себе никого? – по-свойски поинтересовалась Варвара, повздыхав о неведомых ей красотах.

– Нет, – вздрогнув, быстро ответила Анна.

– Ладно, не стану тебя терзать, после об этом поговорим. Сама-то хоть танцевала? Приглашали тебя?

– Приглашали…

– Ну и как? – допытывалась Варвара.

– А вот так! – Никита без предупреждения подхватил Анну и начал кружить ее в вальсе по кухне.

На одном из па он задел локтем угол стола и болезненно сморщился.

– Что с тобой, Никитушка? – воскликнула Анна.

– Ничего… Лучше в другой раз…

– С утра едва ходит, – покачала головой Варвара.

– Покажи-ка мне руку, – требовательно сказала Анна. – Дай я посмотрю, что там у тебя. Боже мой… Что это? Никита отвечай, откуда синяки?

– С лошади упал, – Никита вырвал руку из ее пальцев. – Пустяки это, на мне все быстро заживает.

– А ты куда смотрела, Варвара?!

Надо рану промыть, а то, не дай Бог, может горячка начаться.

– Так уж сразу и горячка, – разулыбался Никита. Ему было приятно, что Аня так заботится о нем.

– А у нас тут, оказывается, новая сестра милосердия объявилась, – издевательски произнес Карл Модестович, входя в этот момент на кухню.

– У Никиты рана на руке. Ее надо обработать…

– А между тем, в доме есть человек, который не меньше, а может, даже больше других нуждается в заботе.

– Неужели с дядюшкой что? – всполошилась Анна.

– С чего ты взяла? – остановил ее управляющий. – Я о том человеке говорю, кто днем и ночью печется о благе всех работников. А о нем самом, бедном, никто всерьез не беспокоится.

А ты и подавно.

– Это кто тут у нас бедный? – воинственно спросила Варвара.

– Тебе говорить не разрешали! – прикрикнул на нее Шуллер. – А вот Анна знать и помнить должна – господин барон не вечен! Он стар. И скоро кто-то другой будет оценивать ее достоинства.

– Я молюсь, чтобы господин барон прожил еще много лет! – перекрестилась Анна.

– Молись, молись! А я подожду.

Я терпеливый. И дождусь того момента, когда душа барона отойдет к небесам…

– Барина не трожь! – Никита вдруг пошел на управляющего, и Анна с Варварой тут же повисли у него на руках, сдерживая его благородный порыв.

– Ну-ну! – погрозил ему управляющий. – Ты лучше в дороге свой норов показывай. Иди коляску готовь, поедешь за доктором Штерном, а ты, Анна, с ним, чтобы чего не перепутал.

– Чувствую я, что что-то случилось, – прошептала Анна.

– Твое дело не чувствовать, а исполнять! И чтоб по-скорому обратно!

Я на крыльце ждать буду.

– А что доктору-то сказать? – хмуро спросил Никита.

– Нечего ему говорить – звали и все тут!

Управляющий выставил Никиту и Анну из кухни и не упускал их из виду, пока они со двора не уехали.

Пока он ходил, барону стало лучше.

Иван Иванович уже не хрипел, а дышал, правда, глубоко и еле слышно.

– Как здоровье, Иван Иванович?

Лучше вам? – склонилась над ним Полина.

– Аннушка, это ты? Анна, где Анна?

– За лекарством отправилась.

– Мне не нужно лекарство, я должен… – барон сделал попытку приподняться, но тут же без сил опустился на думочку, подложенную ему вместо подушки.

– Мне скажите, я все сделаю, – прошептала Полина, вплотную приблизившись к его лицу.

– Умру я… – слабым голосом проговорил барон. – Там, в сейфе возьми, бумага свернута, с ленточкой алой.

Анне передай, вольная…

– Вольная?! – понимающе распрямилась Полина. – Сейчас же и посмотрю.

Она быстро прошла в кабинет и бросилась к сейфу. Документ, о котором сказал барон, оказался на месте.

Полина кинулась на него, точно хищная птица, и хотела изорвать или в камин бросить, но потом передумала и вернулась в библиотеку.

– Этот? – показала она документ барону.

– Да-да, – одними губами шепнул Корф.

– Не волнуйтесь, барин, уж я передам, точно передам, – Полина припрятала бумагу на груди и направились к выходу, но барон жестом остановил ее. – Что-то еще забыли, барин?

– Письмо.., письмо хочу написать… срочное…

– Барин, барин, не беспокойтесь вы так! И письмо помогу написать.

А то пока Анна вернется! – Полина засуетилась, побежала в кабинет, принесла оттуда чернильницу с пером и лист бумаги. – Вы, Иван Иванович, диктуйте, я все, как надо, напишу, – ласково сказала Полина, устраиваясь поближе к барону, – ничего не пропущу, ни строчки, ни буковки…

Когда Шуллер вернулся к библиотеке, то столкнулся с закрывавшей дверь Полиной.

– Ну, и как он? Жив?

– Да не просто жив. Вот! Письмо велел написать.

– Завещание? – вздрогнул Шуллер, забирая у нее свежий исписанный лист. – Так, так… Дорогой Владимир, немедленно прошу тебя оставить все дела и вернуться в поместье… Больше ничего?

– Ничего, – глядя ему прямо в глаза, сказала Полина.

– Ладно, письмо я приберу, а то, не ровен час, еще отправить решишь. Никуда не отлучайся, а я вернусь – скоро уже доктора должны привезти.

Встретить надо.

* * *

Доктор Штерн, конечно, этим срочным вызовом был недоволен. Его приглашала к себе Мария Алексеевна Долгорукая. Просила стать свидетелем при помолвке своей дочери Лизаветы и Забалуева, что по местным понятиям – большая честь. И Штерн, разумеется, чувствовал себя польщенным. Он у многих уездных дворян принят был в доме в качестве семейного доктора, и поэтому степень доверия в таком деле, как свадьба, поднимала его авторитет в глазах окружающих еще выше.

Доктор пытался отговориться и обещал, что заедет к Корфам сразу после церемонии, но Анна умолила его, упросила, и, хотя не могла объяснить причин подобной срочности, что-то такое трогательное почудилось доктору в ее голосе, и он все-таки сдался. Наскоро собрав инструменты в небольшой саквояж, он проследовал за Анной.

По дороге доктор пытался расспросить девушку о подробностях их поездки с бароном в Петербург, но Анна все время сбивалась с рассказа. У нее странно тянуло под ложечкой. Анна поняла: управляющий что-то скрыл от нее, и это «что-то» могло оказаться ужасным. А она подчинилась ему и поехала в город, вместо того, чтобы броситься сразу к Ивану Ивановичу..

– Все, приехали, – объявил Никита, подгоняя коляску к крыльцу, где доктора уже ждал Карл Модестович.

– Спасибо, что приехали, доктор, – рассыпался он в благодарностях.

– Надеюсь, это ненадолго, – кивнул ему Штерн. – Я зван к Долгоруким и обещался быть к сроку.

– Скажите, где Иван Иванович, я хочу поговорить с ним, – вмешалась Анна.

– Не до тебя барину, потом придешь, – отстранил ее Шуллер. – Ему доктор сейчас нужнее.

– Вы меня обманули, – догадалась Анна. – Что с ним? Ему плохо?

– Иван Иванович заболел? – удивился доктор.

– Да, такая вот беда на наши головы, – горестно проговорил управляющий, беря Штерна под локоток. – Совсем плох Иван Иванович, очень плох… Не берег он себя, совсем не щадил.

– Что же вы сразу-то не сказали, – заспешил доктор.

– Его сиятельство в библиотеке, – Карл Модестович указал доктору дорогу.

– Благодарю вас, я знаю, – Штерн стремительно пошел по коридору.

Анна попыталась пойти следом, но Шуллер ее остановил.

– Куда это ты собралась? Сказал же – не до тебя там! – управляющий грубо схватил Анну за руку и стал выпроваживать ее на улицу.

– Да скажите же вы, что с ним?!

Что случилось?! Пустите меня! – пыталась вырваться Анна.

– О бароне есть кому позаботиться. А ты ступай займись своими делами.

– Пустите меня к нему!

– Да что же ты такая упрямая! – рассмеялся Шуллер, пытаясь обхватить Анну за талию. – Но должен признать, что ты краше становишься, когда злишься. Жаль, что я не барон. А то бы ты сейчас в мою спальню ломилась.

– А ну, не трогайте ее! – Никита бросился на управляющего.

– Ты кто такой, чтобы мне указывать?! Пошел вон отсюда! С тобой мы еще не закончили!

– Отпустите, говорю! – Никита занес руку над управляющим.

– Ты на кого руку поднял, холоп?!

Анна умоляюще посмотрела на Никиту, и тот отступил.

– Смотри у меня, Никита, – зло сказал Карл Модестович. – Еще раз на меня руку поднимешь – я ее отрублю!

– Что же это, Никитушка? – заплакала Анна.

Она села на крыльцо, Никита – рядом.

– Ничего, Аннушка, все выяснится, все будет хорошо, – успокаивал он ее.

Вскоре на крыльцо снова вышел доктор Штерн.

– Илья Петрович, – бросилась к нему Анна, – что с ним?

– У барона слабое сердце…

– Но он поправится?!

– Сожалею, – с соболезнованием в голосе сказал Штерн.

– Вы говорите так, будто уже все кончено, но он ведь жив!

– Я дал ему лекарство, но оно лишь приглушит боль. Простите, моя милая, но еще никто не придумал лекарства от старости.

– Как вы можете так говорить?! Он должен жить, слышите!

– Конечно, Анна, вы правы – Сдаваться нельзя. И я, безусловно, сделаю все, что смогу. Но люди бессильны перед временем. Постарайтесь это понять и принять. Я велел Карлу Модестовичу аккуратно перенести барона в его спальню. А сам, пожалуй, пойду на кухню, распоряжусь насчет диеты для Ивана Ивановича. Прошу меня извинить!

– Спасибо вам, Илья Петрович!

– А вы ступайте к нему, он сейчас пришел в себя, звал вас, – доктор приподнял край шляпы и попросил Никиту проводить его на кухню.

Анна побежала к барону.

Полина, стоявшая на пороге комнаты, хотела ей помешать, но Корф увидел свою любимицу в полуоткрытую дверь и стал звать:

– Анна, Анна, подойди ко мне!

И Полина нехотя пропустила Анну к барону.

– Я рада видеть, что вам лучше, дядюшка! – Анна опустилась на колени перед кроватью, на которую уложили барона.

– Ты пришла, мне и получше, – старый Корф был бледен, глаза ввалились, говорил он с трудом. – Что ты так долго не шла?

– Карл Модестович задержал меня.

Сказал, что вам не до меня.

– Обманщик он, хотя и немец…

Я все спрашивал, где ты, и слышал в ответ, что ты занята… Аннушка, я хотел сказать тебе – вольная…

– Об этом после – главное, чтобы вы были здоровы.

– Я чувствую себя значительно лучше, – через силу улыбнулся барон. – Мне и надо только глоток бренди – встану на ноги и побегу.

– Вы еще и шутите, Иван Иванович!

– А что мне еще остается? Но ты меня не бросай, Аннушка!

– Я никогда вас не оставлю, – Анна прижалась щекой к руке старого барона, и он почувствовал, как слеза солено ущипнула кожу.

– Добрая ты моя, – ласково сказал Корф.

За дверью послышались голоса.

– Барин, – в дверь просунулась рыжеватая голова Полины, – прошу прощения, но к вам пришли! Говорят, по срочному делу.

– Но Ивану Ивановичу плохо! – Анна поднялась и направилась к двери.

В ту же минуту в комнату вошел Андрей Долгорукий.

– Андрей Петрович? Извините нас, но барон болен.

– Иван Иванович, Анна, – с порога поклонился Долгорукий. – Простите мое вторжение. Я бы никогда не явился к вам столь бесцеремонно… Но я привез из Петербурга новость, и, хоть она не самая хорошая, я поклялся и должен исполнить свое обещание.

– И ваша новость не может подождать?

– Нет, нет, Аннушка, – барон жестом подозвал Долгорукого к себе. – Раз уж Андрей спешил из Петербурга, я хочу выслушать его.

Долгорукий приблизился к барону и достал из внутреннего кармана плаща продолговатый кожаный футляр. Барон узнал его – в нем Владимир хранил свои боевые награды.

– Я обещал передать вам…

– Я знаю, что это, – кивнул барон. – Но, объясните, каким образом награды моего сына оказались у вас?

– Мне очень жаль, Иван Иванович, но Владимир арестован.

– Этого не может быть! – воскликнула Анна. – Это какая-то глупая ошибка!

– Увы, сударыня… – Долгорукий выдержал паузу, заметив, как побелело лицо барона. – Он дрался на дуэли. К счастью, никто не пострадал.

– Тогда почему он в тюрьме? – спросил барон.

– Он имел неосторожность вызвать на дуэль престолонаследника Александра.

– Что?! – с тихим криком приподнялся барон. – Он в своем уме?! Вызвать наследника на дуэль! Какая вопиющая, чудовищная глупость!..

– Дядюшка, я вас умоляю! Вам нельзя волноваться…

– Видите ли, поначалу он его просто не узнал. Дело было на маскараде…

– Не пытайся его оправдать, Андрей! – в голосе барона послышались нотки праведного гнева. – Он заслуживает тюрьмы!

– Иван Иванович! – попыталась смягчить его Анна. – Вы очень влиятельный человек, вас уважают при дворе. Чуть поправитесь – сразу же поедете в Петербург! Попросите аудиенции у Его Величества и уговорите его, чтобы он освободил Владимира!

– Да разве император прислушается ко мне, ведь речь идет о наследнике престола!

– Вы были соратником его брата.

Неужели память об этом не смягчит его сердце?

– Аннушка, – барон снова откинулся на подушку. – Проводи Андрея.

Я хочу подумать – слишком многое случилось сегодня…

Долгорукий еще раз поклонился барону и вместе с Анной вышел в коридор. До крыльца они разговаривали, не замечая, что за ними следит Полина и запоминает каждое, сказанное ими слово.

– Я вынужден проститься с вами.

И не корите, что принес дурные вести – я не знаю, что ожидает Владимира, но уверен – отец имел право знать его судьбу.

– Не вините себя Андрей Петрович. Я рада, что барон узнал об этом именно от вас. Гораздо хуже, когда такие новости приносит чужой человек.

– Слава Богу, что Иван Иванович не останется наедине с печальными известиями. Ему очень повезло с воспитанницей. К слову, я слышал ваше выступление на том балу. У вас потрясающий талант! Помню, один мой друг был просто сражен вами.

– И кто же ваш друг?

– Князь Михаил Репнин…

– Вы, наверное, ошибаетесь, я не могла понравиться князю Репнину.

У него уже есть дама сердца.

– У Михаила? Почему вы так думаете?

– Он хотел написать мне, но так и не сделал этого.

– Михаил не может вам написать.

Его арестовали вместе с Владимиром.

Он был секундантом цесаревича…

– Нет!

– Увы! Сожалею, что расстроил вас.

Прощайте, Анна. И будьте счастливы.

Долгорукий поцеловал Анне руку, которая повисла безжизненно и безвольно, и вскочил в седло. Анна проводила его невидящим взглядом…

А тем временем Полина, воспользовавшись, что Анна вышла провожать Долгорукого, вернулась в комнату барона.

– Что ты здесь делаешь? – сурово спросил ее Корф.

– Зашла спросить, не надо ли чего? – Полина сделала вид, что проверяет лекарства на ночном столике. – Ой, кажется, это награды Владимира Ивановича? Он такой герой! Не случилось ли чего?

– Случилось. И раз уж ты здесь, помоги мне одеться. Я еду в Петербург.

– Но вы больны!

– Я должен ехать!

– Не надо вам ехать, Иван Иванович, – принялась уговаривать его Полина. – Вы человек немолодой, не очень здоровый. Ни к чему вам сейчас лишнее волнение. Увидите Владимира Иваныча в тюрьме, в кандалах, как какого-нибудь преступника – даже подумать страшно! А уж охранники в тюрьмах – вообще дьявольское отродье! Деньги воруют почем зря, да и над заключенными, говорят, измываются – дрожь берет. Мало кто такое пережить может. Большинство с ума сходит. А потом их на каторгу ссылают да вшами и личинками погаными кормят. До старости, говорят, немногие доживают… Что это вы, барин, никак опять сердце?

– Дышать не могу.. – захрипел барон. – Сердце… Лекарство! Дай мне лекарство!..