Текст книги "Дети Ирия. Ладомира"

Глава 8

Пять лет спустя. 685 год от пришествия Логоса (5535 год от сошествия на Землю бога Рода в золотом яйце по летоисчислению славян).

Стояло начало весны, жизнь в Хаммабурге постепенно оживала. Снег потихоньку стаивал. Первые ранние почки появлялись на деревьях, несмотря на то, что по ночам ещё прихватывал лёгкий морозец.

Маленькая серенькая кукша, свившая гнёздышко на крыше замка, вычищала и обустраивала своё жилище. Обитатели замка заметили это гнездо давно. Маленькая серенькая птичка постоянно сновала туда-сюда (а это была ни кто иная как Сирин) и к её присутствию все привыкли.

Сирин продолжала выполнять свою миссию: цепко наблюдала за жизнью в Хаммабурге на протяжении вот уже десяти лет. Она следила и за Мечеславом, и за действиями магистра Хогерфеста, не забывая периодически докладывать последние новости в Радогош.

…С тех, как Ладомира покинула Хаммабург, прошло пять лет, и на дворе стоял 685 год от пришествия Логоса на землю. За это время жизнь здесь изменилась мало, и после того, как утихли все страсти, связанные со смертью Эвы, продолжила течь своим чередом.

Слуги занимались ежедневными привычными делами, сосредоточенно мельтеша туда-сюда по двору замка и его коридорам. О трагедии пятилетней давности, никто не вспоминал: магистру подобные беседы крайне не нравились и он их всячески пресекал.

Сам же Фридрих фон Хогерфест за прошедшее время изрядно постарел и поседел. Смерть жены и покушение отразились на его внешности не лучшим образом, да и возраст давал о себе знать.

Однако, несмотря на свои годы, магистр по-прежнему вынашивал планы завоевания земель венедов. И уже вовсю готовился к походу на Старгард, надеясь скопить силы и провизию в начале лета.

Памятуя о том, как варварские боги венедов помогли своим почитателям, обстреляв крестоносцев с неба огненными стрелами, Хогерфест созвал в Хаммабург лучших механиков и кузнецов Европы. Предоставив мастерам всё необходимое, он поставил перед ними задачу: разработать куда более совершенные и дальнобойные катапульты, кои имелись на вооружении ордена. Работа над новым оружием шла полным ходом.

…После смерти Эвы, Фридрих так и не женился вновь. Его бывшая наложница Грета, пользующаяся расположением господина ещё до Зельмы, поначалу надеялась вновь привлечь его внимание. Но, увы, надеждам женщины не суждено было оправдаться, ибо магистр по отношению к ней оставался холоден.

С момента смерти жены он сменил нескольких наложниц. Но настоящей страстью ни к одной из них не воспылал. К тому же ни одна из наложниц так и не смогла понести ребёнка.

Посему Вульф оставался его единственным сыном и наследником. Мальчику исполнилось десять лет, он стал храбрым и сильным охотником, в состоянии самостоятельно завалить молодого вепря.

Магистр очень гордился сыном. А Маршал Курт Саксонский души не чаял в своём воспитаннике. Ведь именно он научил Вульфа владеть мечом, ездить верхом, стрелять из лука и выслеживать добычу.

Причины успехов Вульфа крылись не только в хорошем учителе, но и в том, что зрение, слух и обоняние мальчика были намного острее, нежели у обычного человека. Произошло это вскоре после того, как он пять лет назад напился крови матёрого волколака.

Мальчик поначалу тяжело переживал смерть матери (так магистр преподнёс ребёнку её исчезновение). Однако под чутким попечением Курта ребёнок постепенно смирился с утратой. А затем такой родной и близкий образ матери и вовсе стёрся из его памяти. Хотя порой, на Вульфа накатывала необъяснимая тоска…

Недавно Вульфа начали посещать видения. В являющихся ему образах он видел красивую молодую женщину. Была ли это его мать или нет, он не знал. Видения вселяли в его душу крайнее беспокойство. И Вульф долго не мог совладать с ним.

Вульф долго никому не рассказывал об этом, ибо подобные, отдающие мистицизмом вещи, противоречат учению Логоса. За колдовство и необычные способности запросто могут приговорить к сожжению на костре. И даже, безобидные на первый взгляд, видения могут быть расценены как языческая магия.

Видения крайне тревожили мальчика и вызывали в нём холодящий душу страх. Он не знал, с кем можно поделиться своими переживаниями, кому можно поведать об этом. Священнику? Нет, скорее всего, он донесёт обо всём инквизиции. А у рьяных прислужников церкви разговор со всеми подозрительными людьми короткий: пытать, добиться признания в ереси, а потом отправить на костёр. Что будет дальше с душой обвиняемого, по их мнению, решит сам Логос в своём царстве. И то, что Вульф – сын магистра не позволит ему избежать жестокого наказания. Мальчик давно усвоил: хочешь жить – не говори ничего лишнего на исповеди священнику. Ведь он, так или иначе, нарушит её тайну во благо Логоса.

Вульф часто думал: может быть рассказать о видениях Курту? Он вряд ли доложит священнослужителю или, тем более, инквизиции. Но точно поведает обо всём магистру. А как на подобные способности отреагирует его отец? Ведь о суровом нраве магистра и его безжалостности к язычникам, в Хаммабурге знал каждый ребёнок. Поэтому мальчик ни о чём не рассказывал ни отцу, ни Курту.

Однажды, после очередных видений, Вульф решил, что больше так продолжаться не может. Собрав волю в кулак, он решил признаться во всём своему родителю. Стараясь подавить дрожь в коленках, он направился к кабинету магистра и робко постучал в тяжелую дубовую дверь.

– Отец, это я, – произнёс мальчик, пытаясь говорить уверенным голосом.

Ему было страшно. Как магистр прореагирует на это? Что он сделает? Но всё же, наверное, лучше самому во всём признаться отцу, нежели это потом всплывёт при каких-нибудь других обстоятельствах.

– Вульф, входи… – отозвался голос из-за двери.

Мальчик, немного неуверенно помявшись у порога, вошёл в кабинет. В помещении было тепло: в углу комнаты жарко топился облицованный красным кирпичом камин. Холодный каменный пол устилали шкуры и ковры. А в окна кабинета, закрытые прозрачной слюдой, пробивался яркий дневной свет.

Как правило, магистр запрещал Вульфу входить в его кабинет без разрешения. Но от этого любопытство ребёнка только ещё сильнее разгоралось. Раньше, он тайком пробирался в кабинет, забирался в большое кожаное кресло за рабочим столом, и представлял, что он – взрослый рыцарь. Он мысленно отдавал приказы слугам, а затем слезал с высокого кресла и, по-деловому заложив руки за спину, прохаживался по кабинету. Это была его тайная и любимая игра. Хотя на столе он обычно ничего не трогал: Фридрих всегда помнил, в каком положении и на каком месте оставил вещи. И стоило мальчику хоть немного что-то сдвинуть, как отец тут же понимал: его сын нарушил запрет, и непременно делал ребёнку выговор.

…Фридрих сидел в большом кожаном кресле за массивным дубовым столом, тем самым, за которым раньше тайно играл Вульф, и разбирал какие-то документы. Перед ним стояла большая стеклянная чернильница в форме волчьей головы, привезённая много лет назад из Авиньона. Периодически магистр макал в чернильницу остро наточенное гусиное перо и ставил на документах свою подпись.

– Ты о чём-то хотел поговорить, мой мальчик? – спросил магистр у сына, оторвавшись от своего занятия.

– Да, – ответил Вульф, потупив очи долу.

Неприятный холодок растёкся по спине. Мальчику было страшно признаваться во всём отцу.

– Тогда садись и рассказывай, – отозвался Хогерфест.

Вульф опустился на стул напротив стола магистра. Он не знал с чего начать, и посему, в комнате повисла мучительная тишина. Видя, что сына что-то беспокоит, магистр прямо спросил:

– Тебя что-то гнетёт?

Вульф кивнул. Страх сковал его. Но всё же, собравшись с силами, он неуверенным голосом начал:

– Меня посещают видения…

Фридрих воззрился на своего наследника, замерев от удивления. Известие о том, что его посещают видения, повергло родителя в небывалое удивление, если не сказать, что в шок. Какое-то время он, молча, смотрел на мальчика, пытаясь сообразить, как ему реагировать на столь неожиданное признание.

Как уже было сказано, колдовство и мистика осуждались учением Логоса и за это нередко сжигали на костре.

Если бы кто-то другой признался Фридриху, что его посещают видения, то магистр, скорее всего, не раздумывая, тотчас отправил бы того человека на очистительную беседу со священником. Служитель церкви, в свою очередь, доложил бы обо всём инквизиторам.

Но сейчас речь шла о его любимом сыне Вульфе. А значит, дело требовало особой деликатности…

– Видения… – задумчиво произнёс магистр после несколько затянувшейся паузы. – Поведай мне, сын, о чём они?

Фридрих выглядел сурово и сверлил мальчика сосредоточенным взглядом. Сжавшись под устрашающим взором отца, Вульф даже начал сожалеть, что решился обо всём рассказать.

– В видениях постоянно появляется женщина, – пытаясь подавить страх и смущение, выдавил из себя юный Хогерфест. – Она красивая, и мне кажется, она чем-то похожа на маму. Хотя, я не уверен, я плохо её помню…

Признание сына несколько успокоило магистра. Мальчик пока ещё слишком юн, дабы понять: его сознание и память, возможно, просто пытаются воспроизвести образ матери.

– Не волнуйся, – сказал Фридрих сыну, смягчаясь в лице, – думаю, в этом нет ничего дурного. Скорее всего, твоя память просто пытается воспроизвести образ матери. Она рано покинула тебя, и, конечно же, ты подсознательно желаешь увидеться с ней, – магистр сделал небольшую паузу, после чего спросил: – Ты говорил об этом ещё кому-нибудь?

Вульф отрицательно замотал головой. Хогерфест одобрительно кивнул:

– Хорошо, больше никому не говори об этом. Хоть это и не страшно, но многие люди недостаточно умны и слишком темны, дабы понять твоё душевное состояние. Тебе всё ясно?

Вульф кивнул. От слов отца ему стало немного легче. Возможно, что в его видениях и, правда, не было ничего мистического. Но всё же, и впрямь, лучше никому больше об этом не говорить…

* * *

Едва Вульфу стоило почувствовать облегчение после беседы с отцом, касательно своих видений, как в скором времени начали происходить новые необычные явления. У юного Хогерфеста по ночам появлялось острое желание покинуть замок и скрыться в лесу, чтобы поохотиться. Его словно тянула туда некая таинственная сила.

Вооружившись метательным дротиком и кинжалом, подаренным ему когда-то отцом, (тем самым которым он пять лет назад сумел поразить волка), мальчик стал тайно покидать замок и охотиться в ближайшем лесу на небольших зверюшек.

Войдя в лес, он чутко прислушивался к малейшим шорохам, зорким взором улавливал малейшие движения в гуще деревьев и зарослей. Жадно втягивал носом воздух, пытаясь уловить запах дичи. Едва он замечал зверя, как тут же метко метал в него дротик, после чего добивал кинжалом.

Свою добычу он разделывал и слегка поджаривал на разведённом с помощью трения костре. Вульф никогда не прожаривал тушу зверя полностью, на мясе непременно оставалась кровь.

Отчего мальчику так хотелось мяса с кровью, он никак не мог понять. Сам он считал своё новое увлечение несколько странным, посему никому о нём не поведал, даже отцу. Но, несмотря на все попытки мальчика скрыть свои ночные похождения, спустя некоторое время, его новое пристрастие таки открылось.

Как-то раз, ранним весенним утром, Вульф возвращался с охоты. В тот день он поймал зайца и как всегда хотел слегка поджарить свою добычу. Он развёл костёр в глубине леса, с подветренной стороны от замка и освежевал тушку. Красное нежное мясо манило своим ароматом, хотелось впиться в него зубами.

В тот день маршал пробудился рано, едва забрезжил рассвет. Он собрался по военному, оседлал лошадь и покинул замок, дабы объехать окрестности с инспекцией.

Курт верхом на лошади покинул замок. Вокруг стояли тишина и утренняя свежесть. Прохладное и спокойное весеннее утро одновременно бодрило и создавало умиротворяющее настроение.

Неспешно передвигаясь по лесной дороге, Курт вдруг почувствовал, как резко переменившийся ветер принёс запах костра и жареного мяса. Маршал обеспокоился: а вдруг это шпионы язычников, которые тайно наблюдают за замком? Он спешился с лошади и, положив руку на навершие меч, готовый в любой момент выхватить его из ножен, осторожно направился влекомый мясным ароматом.

Какого же было его удивление, когда за деревьями, он увидел Вульфа. Мальчик сидел у костра и жадно пожирал едва поджаренного зайца с кровью. Мальчик был увлечён своей трапезой. Однако, несмотря на голод и усталость, он ощутил приближение Курта, носом втянув воздух. Но юный охотник решил не показывать вида: пусть Курт ни о чём не подозревает.

Озадаченный маршал какое-то время стоял на месте и изумлённо созерцал открывшуюся перед ним картину. Конечно, ему было необычно наблюдать юного Вульфа столь ранним утром в лесу, когда все ещё спят. Да ещё и поедающим полусырое мясо.

Однако маршал трезво рассудил, что в поведении его воспитанника нет ничего предосудительного. Ведь в Хаммабурге все знали, что Вульф рос храбрым охотником. Конечно, необычно, что мальчик охотился тайно по ночам. Но Курт списал это на желание мальчика самоутвердиться и его склонность к приключениям. И потому, решив не отвлекать юного охотника от его занятия, удалился. Курт ловко запрыгнул в седло и продолжил свой путь, размышляя, что не стоит ставить магистра в известность об увлечении его сына.

Однажды Вульф ушёл за Альбу и углубился в лес. Стоял конец весны, ночи уже были достаточно тёплые. Буйная растительность заполонила окрестности Хаммабурга, лес покрылся сочной молодой зеленью. Запахи будоражили воображение и инстинкты юного охотника. Неизвестное доселе чувство гнало его вперёд. Он не заметил, как достиг приграничных земель лютичей.

Вульф не чувствовал усталости. И вскоре он завалил молодую лань. Охотник разделал её, нанизал части туши на ветки и закрепил их над костром. Затем прилёг подле импровизированного очага и долго созерцал огонь, изредка переворачивая жаркое. Насытившись, Вульф вздремнул.

Сквозь густые кроны деревьев начал пробиваться слабый рассвет, Вульф очнулся. Но не стал торопиться обратно в родительский замок. Ему хотелось побыть одному в лесу, вздохнуть полной грудью. Ощутить полнейшую свободу. И он решил продолжить свой путь.

В итоге юный охотник несколько дней кряду не появлялся в Хаммабурге. Он питался добычей и спал на голой земле, получая от этого несказанное удовольствие. Он совершенно забыл о том, что дома его ждёт отец, не находивший места себе от беспокойства. Единственное, что тогда существовало для Вульфа, так это желание охотиться и находиться в лесу, прогоняющее прочь все остальные мысли.

Однажды ночью, когда мальчик выслеживал очередную добычу, он вдруг явно ощутил чьё-то присутствие. Юный Хогерфест жадно втянул носом воздух. Запах поразил его: одновременно и волчий, и человеческий.

Вульф обеспокоено насторожился, вскинул кинжал и приготовил дротик. Казалось, что его зрение и слух напряглись до предела, пытаясь отыскать в лесной чаще таинственного гостя.

Вскоре кусты, росшие чуть в стороне, зашевелились, и пред взором встревоженного мальчика предстал молодой волк. Зверь внимательно посмотрел на юного охотника, втянул носом воздух и миролюбиво тявкнул. Затем без признаков какой-либо агрессии мирно улёгся на землю, продолжая смотреть на Вульфа по-человечески умными глазами.

Мальчик с удивлением воззрился на него…

Вульф, подгоняемый любопытством, но всё ещё с настороженностью глядя на зверя, осторожно приблизился к нему на шаг. Волк, показывая мирные намерения, продолжал лежать на земле, помахивая хвостом. Периодически он издавал миролюбивое урчание.

– Ты что ручной? – спросил Вульф. Волчонок, казалось, с изумлением посмотрел на него, продолжив спокойно лежать и урчать.

Мальчик с удивлением смотрел на животное. Что-то подсказывало ему: зверёныш-то на самом деле очень смышленый. Но как с ним разговаривать? А, если поговорить с волчонком на прославянском языке, которому в детстве научила его мать?

Мальчик ещё раз (язык не слушался его) повторил свой вопрос, теперь уже на прославянском:

– Ты ручной?

Язык матери давался охотнику с трудом, но волк, казалось, всё понял и словно в знак подтверждения, тявкнул.

Окончательно убедившись, что хищник на него точно не бросится, мальчик убрал дротик и кинжал. Но странный, одновременно человеческий и животный запах, исходящий от зверя, по-прежнему его беспокоил. На ум начали приходить истории о волках-оборотнях, услышанные от Курта и прислуги в замке.

Рассказывалось в них о людях, которые могут превращаться в волков. Последователи Логоса считали их нечистью, и верили, что оборотни бросались на людей. Предания утверждали, если оборотень укусит тебя, то ты сам станешь ему подобной нечистью. Но молодой волк, явно не собирался нападать на Вульфа, а напротив, всем своим видом показывал, что не является врагом.

– Ты оборотень? – из любопытства спросил мальчик, вновь обращаясь на прославянском к своему новому знакомому.

На мгновение ему показалось, что волк вздрогнул, и его морда приобрела обиженное выражение. Зверь недовольно фыркнул…

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто ты пахнешь одновременно как зверь и как человек, – пояснил Вульф.

Волк воззрился на него с неподдельным интересом. «Точно оборотень… – мысленно отметил про себя Вульф. – Я уверен в этом. Но не похоже, что он собирается покусать меня…»

– Может быть… Ты хочешь подружиться? – осенило вдруг мальчика.

Волк в подтверждение его слов радостно тявкнул и завилял хвостом. Юный Хогерфест же, окончательно успокоившись, спросил:

– И как тебя зовут?

В ответ зверёныш что-то протявкал.

– Гринольф? – различил Вульф. Волк одобрительно заурчал, словно подтверждая, что его новый знакомый всё правильно расслышал. Мальчик же, тем временем подумал: «Странное имя, наверное, волчье…»

Некоторое время волк и мальчик, молча, смотрели друг на друга. Потом, Вульф снова заговорил:

– Хочешь, поохотиться вместе со мной?

Гринольф в ответ утвердительно тявкнул.

* * *

Вульф и Гринольф продолжали пробираться сквозь чащу, продвигаясь всё дальше на земли лютичей. Вместе с четвероногим помощником, охота показалась юному Хогерфесту ещё более увлекательным занятием.

Волк гнал мелкую добычу, а мальчик метко разил её дротиком и добивал кинжалом. Затем, Вульф разделывал тушу зверька, делился ей с волком, который жадно на неё набрасывался, а свою часть слегка поджаривал на костре.

Они проохотились вместе целый день, но на следующее утро Гринольф куда-то исчез. Несмотря на внезапное исчезновение своего нового знакомого, у Вульфа почему-то было предчувствие, что они ещё непременно встретятся.

…Вульф решил, что пришло время возвращаться домой. По дороге он заколол зайца, но есть пока что не хотелось, и он решил разделать его позже, а пока что просто прикрепил тушку на крюк охотничьей сумки.

Вскоре мальчик набрёл на языческое капище, надёжно сокрытое от посторонних глаз в глухой чаще. Лесное капище было открытым, обложенным вокруг камнями. В середине его возвышался алтарный камень, за которым расположились таинственные идолы, высеченные из дерева и камня. Поклонялись же язычники на этом капище семиликому богу войны, Руевиту.

Руевит считался языческим божеством, богом войны, покровителем кровавой битвы. Его часто изображали семиликим, что символизировало его могущество и неуязвимость. На бедре у него висели семь мечей, а восьмой, воинственный бог держал в руках.

Многие воины венедов, уходя в походы, часто брали с собой на удачу маленькие деревянные куколки, изображавшие Руевита. Они надеялись, что эти обереги помогут им в предстоящих сражениях.

Но выросший в Хаммабурге Вульф, конечно, обо всём этом не знал, и языческих капищ до сего момента ни разу не видел. Но чутьё подсказало ему: на это языческое капище он набрёл неспроста.

С одной стороны, он понимал, что ему, как последователю Логоса не следует находиться в подобном месте. Но с другой, любопытство одержало безусловную победу. Держа в одной руке окровавленный кинжал, мальчик вошёл в пределы таинственного святилища.

В капище взор юного Хогерфеста упал на каменную статую семиликого воина Руевита, вооружённого восемью мечами.

Вульф же, отметил про себя, что каменное изваяние выглядит очень необычно. «Какие всё-таки эти язычники странные, – подумал он. – Зачем, спрашивается изображать человека с семью лицами? Или так венеды хотели подчеркнуть силу и величие своих богов?.. На первый взгляд идол больше похож на нечисть…» – размышлял юный охотник.

За каменным идолом Руевита виднелись ещё два, но уже из дерева. Один изображал простого воина, Радегаста, другой же, трёхликого, Триглава, приходящимися божеству братом и отцом.

Мальчик с неподдельным интересом оглядывался вокруг, как вдруг его цепкий взор выхватил в утренней дымке совершенно седого старца, облачённого в посеревшую от времени домотканую рубаху.

– Кто ты, и что здесь делаешь? – подозрительно спросил тот.

«Неужели языческий жрец?..» – подумал Вульф.

Его догадка оказалась верна: пред ним и впрямь стоял жрец Берислав. Он жил отшельником в землянке неподалёку от капища, и ежедневно приходил для поклонения Руевиту и вознесения ему молитв. Иногда, когда в святилище приходили лютичи, Берислав совершал обряды по их просьбам.

Какого же теперь было удивление жреца, когда он увидел мальчишку лет десяти-одиннадцати в саксонских одеждах.

Саксонские дети до сего дня ни разу сюда не наведывались. Может, мальчик потерялся? А может, здесь где-то неподалёку взрослые, с которыми он пришёл? Разумеется, всё это не могло не беспокоить Берислава…

Однако саксонского он не знал, и посему обращался к Вульфу на своём родном языке.

– Кто ты, и что здесь делаешь? – снова спросил Берислав у мальчика, продолжая сверлить его цепким взором.

Его речь показалась Вульфу смутно знакомой, на похожем языке с ним когда-то в детстве разговаривала мать. Тогда-то она и научила его азам общего прославянского языка.

– Кто ты, и что ты здесь делаешь? – тем временем повторил Берислав в третий раз.

Неожиданно охотника осенило: «На похожем языке я разговаривал с Гринольфом!»

– Меня зовут Вульф, – попытался объясняться он. – Я охотился в лесу и случайно набрёл на ваше святилище. Я не сделал ничего дурного…

Жрец, не ожидавший услыхать ответ на прославянском языке, удивлённо смотрел на юного саксонца. Вдруг его взор немного смягчился.

«Неужели мальчик наполовину славянин?.. Наверняка его мать когда-то пленили саксонцы…» – догадался Берислав.

– Вульф, значит волк на саксонском… А моё имя Берислав, я жрец здешнего капища, – произнёс в ответ старец. И после небольшой паузы он спросил: – А откуда ты знаешь нашу речь?

– Моя мать была из венедов. Точнее сказать из какого племени не могу, – невозмутимо ответил Вульф. – Она и научила меня в детстве прославянскому языку.

Жрец отметил про себя, что его догадка оказалась верной.

– Это она назвала тебя Вульфом? – поинтересовался он.

– Нет, так назвал меня мой отец, – ответил мальчик.

Он прекрасно помнил, что пять лет назад, в ночь побега, мать назвала его второе имя: Мечеслав. Но рассказывать об этом новому знакомцу вовсе не хотелось.

Тем временем, жрец продолжал расспрашивать мальчика:

– Ты попал сюда случайно. Зачем же ты так далеко зашёл в лес? Заблудился, что ль?

– Мне просто хотелось побыть в лесу и поохотиться, вот и всё, – честно признался юный Хогерфест.

Жрец с интересом посмотрел на него. А что, если этот мальчик, пусть будучи наполовину и саксонцем, забрёл в лесное святилище не случайно, а на то была воля богов? И они сами направили его сюда?

Интерес Берислава к неожиданному гостю стремительно возрастал.

– Что ж, – наконец, сказал он, – возможно, ты пришёл сюда не случайно, а сама судьба привела тебя. Коли так, принести жертву семиликому богу Руевиту. Скажем, зайца, что приторочен к твоей охотничьей сумке.

Предложение жреца показалось Вульфу одновременно странным и весьма занятным. В конце концов, когда ещё можно совершить языческое жертвоприношение?