Текст книги "Фамильные ценности"

– …и вторую тоже.

Некоторое время Зоя слушала, как замирают в трубке волшебные колокольчики. И только потом отозвалась:

– Вторая у меня есть, спасибо… Да честно говоря, так надоело эту технику развивать! – неудержимо понесло-таки её на откровения. – Если бы это хоть кому-нибудь из класса было нужно… А обиднее всего, что сама и виновата. Ну не умею я заинтересовать ребёнка! Даже своего! Не дано – и точка. Это ведь тоже талант должен быть! А из моего класса в училище никто никогда не поступал. Ни один человек в жизни, представляешь? И не собирался даже. Всё жду, жду каждый год… И надоело уже, знаешь как? Конечно, про тех, которые просто время проводят, я вообще не говорю. Некоторые родители думают, музыкальное образование – это корочка, чтоб родственникам и знакомым похвастаться: ребёнок закончил школу искусств! И ребёнок это чувствует. И только и ждёт – когда же ЗАКОНЧИТ? И я вместе с ним мучаюсь… Но есть же и другие. А я даже с ними не могу…

Растерянное молчание после этих признаний длилось лишь пару секунд.

– Но ведь не все же могут выражать себя – через других! – рассудительным тоном заметила фея. – И далеко не все этого хотят! И не обязаны. Ведь кто-то должен выражать себя – через себя. Конечно, у каждого свой талант!

– Именно! – восхитилась Зоя. – Вот у нас, например, одна учительница, Илона, ей уже семьдесят восемь лет, представляешь? Так у неё ученики играют – ну по-настоящему, понимаешь? Я даже не говорю – не фальшивят…

И тут новая мысль, хрупкая и прекрасная, как мотылёк, легко впорхнула в её сознание.

– Спасибо тебе, Настя, огромное… Я зайду в ближайшее время, – пробормотала она.

И прежде чем опустить трубку на рычаг, услышала Настино:

– Встретимся под Новый год!

И отозвалась с восторгом:

– Конечно!

После этого некоторое время Зоя сидела неподвижно, наслаждаясь теплом и спокойствием, которое принёс с собой Настин голос, и в то же время опасаясь спугнуть новую мысль, потревожить её стройность и лаконичную ясность. Но, осторожно рассмотрев ее со всех сторон, она убедилась в её спокойной недвижимости. К тому же требовалось поберечь эту мысль ещё совсем немного – всего лишь до того мгновения, пока, набрав нужный номер, она не услышит неторопливое старушечье: «Алло!»

– Илона Ильинична? Петунина беспокоит, – представилась Зоя. Странно: она слышала свой собственный голос словно со сцены огромного зала. Мощная акустика доносила малейшую вибрацию интонации, и десятки чувствительнейших микрофонов бережно фиксировали и передавали каждое ее слово. – Я решила уволиться, Илона Ильинична. Да, уволиться с работы. Неважно… По личным мотивам. И у меня к вам горячая просьба… Не могли бы вы взять в свой класс несколько моих учеников?

Глава 23

Всю ночь во сне она искала зелёную кофту.

Эта кофта – волшебная, единственная, уникальная в своём роде – была задумана и предназначена лично для неё, Зои, от сотворения мира. Но догадалась она об этом почему-то только сейчас.

Цвет этой дивной вещи ласкал взгляд и освежал душу. Её фасон был изящен, как стройное математическое уравнение. Крохотные искусственные жемчужинки мерцали там и сям, словно первые снежинки на молодой ёлочке. И при одной мысли о ней становилось ясно: стоит Зое надеть это чудо, как зелёный свет немедленно вспыхнет на всех перекрёстках её жизненного пути.

Проблема состояла только в том, чтобы эту кофту найти.

Она бродила вдоль рыночных рядов, всматриваясь в висячие ряды трикотажных изделий, и сворачивала в крохотные бутики, разглядывая элегантно изогнувшиеся фигуры манекенов. Ей попадались пушистые пуловеры густого бутылочного тона и травянисто-зелёные тонкие водолазки. Встречались свитера серо-зелёного или коричневато-болотного цвета и футболки всех оттенков морской волны. Продавщицы улыбались ей и спешили навстречу, протягивая то уютный кардиган, то блузку ручной вязки из ажурных мотивов. Порой руки её невольно тянулись погладить мягкую ткань, порой хотелось примерить строгий жилет или свободный блузон. Но ЕЁ кофта так и не встретилась ей, продолжая мерцать издали зелёной звёздочкой до самого утра…

В этот день Зоя Петунина пробыла на работе не более пятидесяти минут.

Семь из них она провела в директорском кабинете. На восьмой директор со свирепым выражением лица, невнятно бормоча, вывел её под руку и невежливо втолкнул в кабинет заведующей учебной частью. Это помещение Зоя покинула через двадцать минут при общем безмолвии. Даже фальшивые звуки, казалось, смолкли вокруг, пока она шла по коридору и, достав ключ, открывала дверь своего класса, с одной стороны которой бесчувственно замерла в трансе Тонечка Федченко, с другой – двойняшки Маришка и Иришка терзали руки мамы, героически старавшейся удержать дочек в пределах досягаемости.

В своём кабинете Зоя с учениками и родительницей провели около четверти часа. Большую часть этого отрезка времени заняла вдохновенная Зоина речь о задачах музыкального воспитания и роли педагога в индивидуальных занятиях. Меньшую – написание двух заявлений. После этого вся компания отправилась опять-таки в учебную часть, но на сей раз ненадолго – требовалось поспешить в крайний класс в конце коридора, где Илона Ильинична, семидесяти восьми лет, как раз заканчивала занятия с последним из оставшихся учеников, хватая того за руку и высоко поднимая её, а затем вновь швыряя на клавиатуру с пронзительным криком: «Свободно! Свободно!» При виде посторонних она выпустила руку ученика и застыла в позе угрожающего негодования, так что Зое пришлось задержаться ещё на пару минут, чтобы извиниться и объяснить причину столь дерзкого нарушения учебного процесса.

К двери она направилась как раз в тот момент, когда Илона обвела вошедших первым цепким взглядом, от которого мама и двойняшки разом присмирели и подтянулись, а Федченко захлопала глазами с видом резко очнувшегося от наркоза больного.

«А не будешь жалеть? – ворчливо бросила ей вслед Марина Львовна. – Видали мы, знаешь, таких…» «Понятия не имею!» – беспечно откликнулась Зоя, еле поспевая за собственными ногами. Ноги всё быстрее несли её вниз по лестнице – и больше никогда, никогда!!! – через фойе и парадную дверь – НА ВОЛЮ!

Она пришла в себя приблизительно через десяток кварталов.

Остановилась и огляделась.

Мир был несказанно хорош.

Высокие здания почтительно расступались перед ней.

Машины, таинственно поблескивая разноцветными боками, проносились мимо, маня в неизведанные дали.

Рекламные плакаты с приветливым жужжанием предлагали то новый вид из пластикового окна, то серёжки с прозрачнейшим белым камешком в серебристой оправе.

Когда-нибудь в новой жизни и она в таких же сверкающих серёжках выглянет из нового окна.

А вот открылась дверь магазина – мелькнул пёстрый прилавок-холодильник, освещённый изнутри жёлтым светом. Она могла бы прямо сейчас войти в магазин, не спеша рассмотреть каждый предмет на прилавке и купить что-нибудь невиданное, вроде кусочка сыра с аристократической плесенью. От этой возбуждающей мысли Зоя засмеялась и даже нащупала свой кошелёк: да, сегодня она располагала некоей хотя и скромной, но всё же суммой!

Но тут она засмотрелась на сияющее огромными синими стёклами строение напротив. Неужто это был тот самый дом культуры, в который тысячу лет назад, совсем в другой, давней жизни они бегали на вечера? Выглядел он поразительно современно, солидно и… упакованно. Как какой-нибудь преуспевающий шоумен за сияющими стёклами иномарки! Положительно четверть века спустя у него началась другая, модная и современная жизнь. Афиши-жалюзи на щитах у парадного входа приглашали на рок-концерты, целительные сеансы и в школу танцев «всех направлений» для любых возрастных групп. При этом группы от 35 лет именовались «сеньоры». Зоя посмотрела на расписание: «сеньоры» занимались по вторникам и пятницам с восемнадцати часов… Неужто такое и вправду возможно?

Но нет, никак не сегодня! Поскольку сегодня – и как это она чуть не забыла? – ей предстояло совершить нечто важное! Вот именно – АРХИВАЖНОЕ!

Городской архив располагался на углу Гоголя и Карасунской. И ещё вчера Зоя без раздумий свернула бы за угол, пустилась догонять троллейбус и в последнюю секунду втиснулась бы в заднюю дверь, чтобы трястись две остановки под бешеный стук сердца. Так всегда поступала Зоя Никитична Петунина, унылая училка из заштатной музыкальной школы.

Но в том-то и дело, что сегодня она была больше не училка. Сегодня на её месте, похоже, вдруг очутилась другая женщина. И то была, ни больше ни меньше, дама из рода Кальяновых! И она тут же принялась – ни больше ни меньше – распоряжаться Зоиной жизнью!

Прежде всего эта женщина приблизилась к сверкающей витрине «Александрии» и остановилась напротив двух надменных манекенов в алой и белой куртках, объединённых, точно нимбом, надписью на стекле: «Если вещи твои сны».

«Войти?! – ужаснулась прежняя Зоя. – Да здесь же любой пояс стоит как на «толчке» целый костюм!» Однако намерения у дамы, как оказалось, имелись другие. Придирчиво всмотревшись в собственное отражение, она одним движением сдёрнула с головы Зоину вязаную шапочку с отворотом и… швырнула бы её в урну, не схвати её Зоя в последний момент за рукав!

– Ладно, ладно, – шёпотом взмолилась Зоя прежняя, – буду носить её только в магазин напротив… и то по вечерам!

В ответ дама презрительно промолчала и взялась за расчёску. В несколько уверенных движений она сотворила с Зоиной головой нечто такое, отчего волосы легли ровно и свободно, лёгкие пряди обрамили лицо, и глаза стали глубже и загадочнее. Далее дворянская особа по-хозяйски перерыла её видавшую виды косметичку и выудила оттуда помаду грязно-розового оттенка с коричневым отливом, преподнесённую Тоней Федченко к прошлому восьмому марта и доживающую свой век в сумке в полной неприкосновенности.

– Эту? – в страхе пискнула было Зоя, но была остановлена ледяным взглядом из витрины, после чего покорно прикрыла глаза и позволила наложить под скулами косые пятна румян.

По окончании косметических процедур дворянка из отражения заметно утратила сходство с прежней Зоей, зато определённо помолодела лет на… шесть.

– Ну, раз уж так… будь что будет, – вздохнула новая Зоя и отправилась в архив пешком, выпрямившись так, что земля отделилась от неё, казалось, на добрых полметра.

Она шла не торопясь, но и не замедляя шага. Это была не сухо-деловая походка, но плавная и уверенная поступь женщины, привыкшей к восхищённым взглядам. Так ходили когда-то дамы на балу; так двигались, входя в гостиную, обитую штофными обоями и убранную по углам букетами цветов. Свою сумку она придерживала локтем легко и небрежно, словно готовясь вот-вот сбросить её в ловкие руки горничной. Плечи её были развёрнуты и, казалось, украшены тяжёлым ожерельем из камней старинной огранки. И, похоже, многие оценили и походку, и ожерелье, ибо путь её сопровождался затаённо ревнивыми женскими взглядами и откровенно заинтересованными мужскими.

И только у самого архива шаги её озадаченно замедлились.

Некоторое время она в растерянности изучала табличку «14 декабря – санитарный день». И за это время её спутница – потомственная дворянка – вдруг превратилась в настоящую кисейную барышню: расстроилась и разогорчалась так, что буквально захлюпала носом. Пришлось Зое возиться с ней, как с маленькой, вытирая нос и утешая рассуждениями о том, что один день, в сущности, ничто перед лицом новой жизни, вид на которую откроется с этих же серых ступенек через каких-нибудь двадцать часов.

И только кое-как приведя барышню в чувство, она заметила, что железная архивная дверь не только не заперта, но даже полуоткрыта.

Тут родовитая особа выкинула новую штуку: моментально утешившись, взялась за железную створку и хладнокровно проникла внутрь. И дальше, осмотревшись в полутьме, уверенно преодолела тёмный коридорчик, неспешно взошла на две ступени, и только внезапно очутившись на свету, кажется, слегка растерялась.

«Да что же это такое? А где дворянская культура? И это… благородное воспитание?! – возмутилась Зоя. – И что теперь делать, интересно?»

Она чувствовала себя полной идиоткой – посреди просторного помещения, похожего на регистратуру в районной поликлинике, со стеклянной перегородкой посередине. Счастье ещё, что там никого не было! Однако войти могли в любую минуту: из двух дверей за перегородкой доносились близкие голоса.

– И сразу опять набери! Моментально! В запас! – сердито командовал женский голос из левой. Эта дверь была распахнута, и за ней виднелись высокие, почти до потолка стеллажи с одинаковыми пухлыми книжицами в бело-голубых переплётах. Но обладательница голоса пока что скрывалась за этими стеллажами.

– Вот именно сразу и моментально? А смысл? – интересовался в ответ мужской из полуприкрытой правой двери, и тут же его перекрывал звук льющейся воды.

– А смысл такой, что в инструкции чёрным по белому написано – не оставлять фильтр без воды! – с возрастающим раздражением повышали тон слева. – И вообще, могу я по-человечески попить кофе?!

«Скажу – зашла на секунду узнать, какие там нужны документы, чтоб узнать…» – в панике соображала Зоя.

Однако ничего сказать она не успела.

Правая дверь распахнулась пошире, и в проёме показался человек с кувшином-фильтром, полным воды, в одной руке и тремя чашками в другой. Увидев за перегородкой Зою – а может быть, её спутницу-дворянку, – он от неожиданности качнул рукой с кувшином, и вода тяжело плеснулась на пол.

– Простите… – пробормотала Зоя.

И тут же из левой двери выскочили две женщины – молодая полненькая и пожилая сухопарая. И закричали одновременно, но в разных направлениях: молодая – мужчине, а пожилая – неизвестной пришелице:

– Ну так и знала! Вот что значит за компьютером ночами сидеть!

– Опять! На двери же русским языком написано – «санитарный день»!

Виновные повели себя по-разному: Зоя попятилась к выходу (коварная дворянка притихла, будто её и не было вовсе), мужчина же, игнорируя вызванный им гнев, поставил кувшин и чашки на стол и любезно осведомился у неё:

– Вы хотели получить какую-то справку?

Глава 24

В три часа ночи истина открылась ей во всей беспощадности.

Она оставила семью без средств – вот как это называется.

А может быть, даже обрекла на голодную смерть!

Своего ребёнка!! Пашку!!!

В доме из продуктов – начатая пачка макарон, четыре йогурта в упаковке и три яйца в холодильнике. Да ещё с килограмм картошки.

И что Пашка скажет, когда узнает? А мама? Да и вообще всякий нормальный человек?

Нет, надо обратиться к Ирусе, немедленно! Уж она что-нибудь придумает, не бросит её. И с деньгами поможет… Или попросить Эльвирку с Зинулей: может, в этом их сетевом маркетинге найдётся и для неё местечко? Хотя бы таскать сумки с косметикой…

Отлично, просто отлично! Только вот кто-то, помнится, собирался недавно начать новую самостоятельную жизнь? И вот снова – обращаться, просить? Как там это у детей в анкетах обозначалось – отсутствие собственного мнения? Неумение отстаивать свои взгляды?

Сердце уже частило вовсю. Кое-как она выбралась из дивана-лодки, нашарила в тумбочке валидол…

Спокойно. Постараться расслабиться… В конце концов, ничего страшного пока что не случилось. Находят же как-то люди работу – такие же, как она. И даже постарше.

Главное, надо что-то сделать самой. Первым делом, конечно, купить газету «Работа». И есть ещё объявления на остановках, на площадях… Не может же быть, чтобы везде требовались сотрудники только до сорока лет! И что такого непоправимого, спрашивается, происходит с людьми именно в сорок?!

И вообще, на крайний случай существует какая-то должность телефонного диспетчера. Какого-нибудь вахтёра. Контролёра в троллейбусе. Уборщицы, в конце концов!

И что Пашка? Ну, покривится и смирится. Всякий труд у нас почётен – этого, между прочим, никто ещё не отменял! И ещё труд облагораживает человека. И вообще, в некоторых фирмах можно убирать в вечернее время, в перчатках… А днём можно, например, заниматься. Почему бы и нет? Играть Паганини, Листа, времени хватит. И подзаняться техникой. И вовсе не обязательно терять форму и свой репертуар. Можно даже давать частные уроки… И-и-и-раз! И-и-и-два! Так, стоп! А вот это мы, кажется, уже проходили…

Как ни странно, при мысли об уроках ей стало сначала смешно, а потом легко. Или просто валидол подействовал.

Во всяком случае, остаток ночи удалось провести в мирном сне. И даже без сновидений.

Да и утро выдалось на удивление тихим и спокойным – словно уже наступили долгожданные зимние каникулы.

Да, собственно говоря, это и настали её каникулы! Бессрочные каникулы, которые она же сама себе и устроила. Удивительное дело: за всё время, пока она застилала кровать, пылесосила комнату и пила чай с остатками печенья, муки совести ни разу не потревожили её, и даже мысль о поисках работы прошла краем сознания, не пробудив в душе ни страха, ни даже отчётливого беспокойства. И обнаружив, что Пашка опять не съел свой йогурт, Зоя, к собственному изумлению, не вышла из себя, и картины одна другой кошмарнее – упадок сил организма! обморок! гастродуоденит на почве нерегулярного питания! – не замелькали в воображении с яркостью кинокадров.

Ясное дело, тут не обошлось без влияния родственницы-дворянки, привыкшей к праздности и безответственной свободе… Но сегодня Зоя относилась к ней, пожалуй, с благодарностью. Пожалуй, она успела к ней привыкнуть. Да и официальное подтверждение дворянских корней было не за горами: оставалось подождать каких-то два дня до официального ответа – так обещал ей вежливый сотрудник архива, любитель кофе! И, возможно, после этого судьба её семьи предстанет в совершенно новом свете! А если верить Ирусе, то неминуемо изменится и её, Зоина, судьба… Правда, вот этого изменения сама она никак не могла вообразить, как ни старалась.

Одинокое блаженство окончилось в тот момент, когда на глаза ей попался листок с Пашкиными каракулями: «собрание в18 приходить всем с родителями я пока у Сереги приду прям туда».

Удивительное дело: с малых лет её сыну хватало ума, или здравого смысла, или инстинкта самосохранения не творить в школе явных безобразий, не участвовать в массовых хулиганствах, порой затеваемых мальчишками, и не хамить учителям. Сверх того учился Пашка практически без троек – тьфу-тьфу-тьфу!

И, однако, слово «собрание» действовало на Зою парализующее. Подобно нашкодившей ученице, норовила она проскользнуть в классный кабинет последней и занять место подальше от учительских глаз. А когда однажды, ещё в первом классе, учительница при всех заметила, что пишет Павлик Петунин грязновато, Зоя отчётливо поняла смысл выражения «провалиться сквозь землю». Никакое иное убежище не смогло бы укрыть её от позора, когда двадцать с лишним пар родительских глаз, казалось, прожгли её насквозь…

Однако «приходить всем с родителями» предлагалось впервые в жизни. Что же могли натворить эти мучители, эти помешанные на мобильниках и компьютерах пятнадцатилетние бездельники, чтобы учителя, не в силах справиться с ними сами, призывали в помощь тяжёлую родительскую артиллерию?!

Зоя ещё раз прочитала ненавистную записку и с тоской посмотрела в окно, как бы умоляя неприветливое зимнее небо о милости. Потом перевела глаза на стол – записка никуда не делась. «А молиться, между прочим, надо ещё уметь», – наставительно молвил кто-то внутри неё. Хотя почему «кто-то»? Ясное дело…

И тут заверещал телефон.

– Зоська, я книгу достала – обалдеть! – зачастила Ируся, не дождавшись даже Зоиного «алло». – «Жизнь и обычаи русского дворянства». Хочешь, прямо сейчас почитаю? – и, опять-таки не дожидаясь ответа, затараторила, как в пятом классе на проверке беглости чтения: – «Жизнь в дворянской усадьбе делилась на праздничную и обыденную, причём усадебные праздники были неотъемлемой частью светского ритуала, формой общения с друзьями и соседями, просто отдыхом и развлечением дворян. Наиболее прогрессивные представители дворянского сословия следили за новинками культуры и искусства, стремились украсить свои усадьбы современной, часто выписанной из-за границы мебелью, картинами, скульптурами…» Впечатляет, да? Нет, ты слушай дальше: «Русская усадебная культура отразилась в разнообразных живописных композициях садов и парков, каналов, садовых павильонов и беседок…» А фотографии тут – обалдеть! Особняки всякие, колонны, клумбы… Неплохо жили, я тебе скажу, твои предки! Кальяновых, правда, я здесь не нашла, зато есть летний дворец Шереметевых и имение Горчаковых! На одни колонны посмотреть… Короче, давай быстро ко мне! Я всего на два дня её выпросила.

– Ладно, ладно, спасибо, – насколько могла благодарно отозвалась Зоя. – Только я сегодня никак: у Пашки в школе собрание, приходить всем с родителями… Что-то, значит, натворили наши детки нетрадиционное!

По-хорошему – говорить с Ирусей требовалось не о том. Но сразу втягивать её в проблему поисков работы было стыдно.

– Петунина, ну какое собрание?! Говорят тебе русским языком: на два дня! А завтра я, кстати, вообще не знаю, когда вернусь. Нет, ты слушай дальше, тут тебе интересно: «Ни один праздник не обходился без музыки. Многие оркестры из крепостных музыкантов достигали высокого исполнительского уровня. В некоторых усадьбах можно было услышать даже оперы…» А? А-а?! Слушай, слушай ещё: «Кроме того, огромной популярностью пользовались заграничные певцы, скрипачи, пианисты. Сохранились многочисленные свидетельства о русских гастролях Аделины Патти, Генрика Венявского, Иоганна Штрауса…» Ага, и вот ещё: «Пение и игра на музыкальных инструментах, а также владение основами музыкальной грамоты считалось важной составляющей дворянского воспитания. Домашние спектакли, концерты в любое время года собирали множество гостей – иногда до сотни человек…»

Дальше Зоя не столько слушала, сколько смотрела. Вокруг неё уже сгустились прозрачные сумерки, и в полутьме дрожали огоньки свечей в тяжёлых канделябрах, и сверкал всеми гранями молочно-белый рояль, а слушатели – прекрасные дамы с веерами, инкрустированными изумрудом и рубином, и достойные кавалеры, равно владеющие оружием и изящным словом, – расположились вокруг пианиста почтительным и вместе с тем интимным полукругом, и пианист во фраке продолжал сидеть, уже сняв руки с клавиатуры, но всё ещё во власти последнего звука, и наконец поднялся, подхваченный волной аплодисментов, волной восторга и благодарности, и вот повернулся к слушателям лицом – неужто Ференц? или сам Фредерик?! – в неверных отблесках свечей Зоя не успела разглядеть…

– Ирусь, я приеду! А сейчас извини, мне нужно позвонить, – пробормотала она и нажала на рычаг.

А потом набрала мамин номер. И голос повиновался ей и попал в нужную тональность, потому что мама сразу отозвалась:

– Ну конечно, конечно! Сама я, правда, не успею – мы с Мушкой записаны у ветеринара. Вот если бы ты вчера сказала! Но ничего: я так думаю, дядя Гриша не откажется. Он такие вещи уважает…