Текст книги "Ларт Многодобрый"

– Свой плащ-щ-щ?

И до меня все-таки доходит.

Особое тут отношение к плащам. А я взял и забыл об этом. И получилось, будто службой пытаюсь связать ее. Вот ведь вляпался!..

– Могу свой, могу просто одежду. Как хочешь, – говорю так безразлично, как только могу. Типа мое дело предложить, а ты уж сама…

От ее усмешки у меня мурашки побежали по спине. И по заднице.

– Тогда просто одежду, – отвечает. Вроде как из милости соглашается. Чтоб я не пошел топиться в ближайшей луже. Пожалела, блин!.. Ну ладно…

– Малек, принеси одежду. Ей, – приказал, а сам в сторону смотреть стал. А в башке только две мысли и крутятся. Одна за другой. Как собака за своим хвостом. «Вот и приехали в Умтахо… вот и погуляли…»

Малек исчез, как тень в сумерках. Вот кто мои приказы умеет исполнять. Немедленно и не задумываясь. Иногда это даже пугает. Приходится думать за двоих. За себя и за того парня. Которого думать не учили.

– Если нужен лекарь или еда там…

Ответа я не услышал. Меня отвлек топот и возмущенный голос:

– Тебя ждет весь караван! Из-за тебя наш Путь станет труднее и длиннее!..

Вместо Малька с одеждой появился колдун. Одежду, понятное дело, он не принес. Вот уж кого я меньше всего хотел бы видеть. Особенно в такой момент. Я бы многое отдал, чтобы рыжий исчез куда подальше. Жаль, что его нельзя потерять. Эти твари не исчезают просто так. Или потому, что кому-то другому очень хочется. Но можно устроить, чтобы он обходил меня десятой дорогой…

Ладно, рыжий, ты сам напросился!

Быстро оборачиваюсь, закрывая от него женщину. На лице у меня неземной восторг и улыбка на все тридцать два.

– Легкого Пути, Асс! Как хорошо, что ты подошел! Я как раз о тебе думал. Мне очень нужна твоя помощь! Знаешь, я давно уже хочу понять, за каким это хреном мне приспичило уходить с караваном? Там, где я недавно жил, меня хорошо кормили и поили… Не собирался ведь никуда идти и вдруг раз и… Как думаешь, может, меня сглазили? Какой-нибудь плохой человек взял и пошептал. Или попросил кого-нибудь об этом…

Коротышка резко побледнел. И выражение морды у него стало такое, будто он ей на стену налетел. На невидимую. Глаза круглые и дыхание в горле сперло. А Крант… что-то слишком притих мой оберегатель.

Ну прям тишина перед грозой.

Не выдержал я, фыркнул. Испортил драматический момент.

Колдун дернулся, обрел дар речи.

– Я думаю, – просипел он, – что твои шутки опасны… – Его голос сорвался, и я сам, как сумел, закончил мысль «Великомудрого»:

– …для окружающих. Конечно, они опасны. Тут ты прав, Асс. Ведь у норторов нет чувства юмора. Но тебе нечего бояться. Это пусть виноватый дрожит.

Ответить колдун не смог. Он кашлял. Долго и старательно.

– Кажется, я тебя совсем заболтал, о Великий! А у тебя так много важных дел… – Коротышка намек понял и повернул в сторону каравана. – Но ты подумай о моем вопросе. В свободное, понятно, время, – сказал я полосатой спине.

Рыжий припустил к своим носилкам почти бегом. Наверно, вспомнил о чем-то очень важном. И от Малька шарахнулся, как от луриши.

Есть в этих местах забавная такая зверушка. Хомяка напоминает. Толстого, неповоротливого. И вечно голодного. Но бегать за добычей ему в облом. Вот и сидит на месте, ждет, когда дичь сама к нему подойдет. Подпустит он ее метра на два и ядом плюется. А дальше… «кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста». На людей луриша не охотится. Брезгует. Но плюнуть может. Для самообороны. А жрать луришу… Тут уж законченным мазохистом надо быть. Склонным к суициду.

– Ты зачем нашего чародея напугал? – Это я Мальку.

– Так я…

Глаза пацана шкодливо блестят.

Ну, следствию все ясно: мне пытается подражать. Мол, каков хозяин, таковы и слуги. С этим надо чего-то делать. Пока не вляпался малец по самые ноздри.

Пальцем подозвал его ближе, склонился, изобразил на морде самый зверский оскал и зашипел:

– Не забывайся. Ты только моя тень. То, чего можно мне, тебе нельзя. Запомни. Второй раз повторять не стану.

Малек побледнел до светло-зеленого. И в узел с вещами вцепился, как в спасательный круг.

Не ожидал, что пацан так меня испугается. Но, пожалуй, это даже к лучшему. Ведь второго шанса у него может и не быть. Не стоит дразнить коротышек с манией величия.

Вот если бы это еще и до меня почаще доходило. А то советы я давать Мастер, а выполняет их пусть Маргарита. Ведь обращаюсь к колдунчику почти так же, как и остальные, а он мои слова за оскорбление принимает. Тон ему, видишь ли, мой не нравится… А может, еще форму носа и цвет глаз для него изменить?!

– Отдай одежду! – рявкнул я Мальку. Не сдержался.

И узел тут же оказался у меня в руках.

Блин, какой исполнительный пацан!

Это дело я бы с радостью передоверил кому другому, но, похоже, самому придется общаться с «демоном-мстителем». Или демонессой.

Малек исчез. Вроде бы рядом стоял, никуда не отходил, а нету. Тень он и есть тень. А тень редко кто замечает. Иногда ему и со мной такой фокус удается проделать. Не только с другими. Но малец растет, учится. Если и дальше подобные успехи у него будут, придется у Кранта помощи просить. Типа «отыщи-ка, любезнейший, моего слугу…» Или придется учиться видеть тени.

– Держи. – Я протянул узел женщине.

Она по-прежнему стояла у колеса и, казалось, дремала. Глаза полузакрыты, дыхание редкое и неглубокое. Вроде как ни до чего ей нет дела. Как тому луришу, что греется на солнце. Перед обедом.

– Положи-и-и.

Меня опять зазнобило от ее голоса. Вот у кого надо учиться убедительному шепоту. Всего одно слово – и даже мысли не возникло спорить или ослушаться.

– Куда положить?

– На ка-амень.

Ближайший камень – это полуразваленная стена, к которой приставлено колесо. Ширины ее хватит, чтобы вещи не свалились в грязь. Интересно, у кого Малек их взял? И где он, вообще, все достает? Постоянно забываю спросить об этом. Но с голоду он не пухнет и голым не ходит. Меня, кстати, тоже очень нормально кормит. Конечно, я даю ему на хозяйство. Иногда. Когда вспоминаю. Но Крант мне раз намекнул, что деньги Мальку нужны, как воробью вертолет. Не удивлюсь, если пацан хранит все мои монеты до особого распоряжения.

– Вот, положил.

Сообщаю. Сама она увидеть не может. Трудно это с закрытыми глазами.

– Чего ты хочеш-шь от меня-а-а? – спросила как сквозь зубы. А может, и без «как».

– Ничего не хочу.

– Ух-ходи тогда.

Вот так сразу и уходить? Я в общем-то с радостью. Но не хотелось бы, чтоб эта радость стала уж слишком заметной.

– А может, тебе еще чего-то надо?..

Тяну время. Заботливый вроде как.

– У меня вс-се ес-сть.

И вот я опять смотрю в ее глаза и понимаю, что какое-то время мне лучше не разговаривать: голос подведет.

– Я з-запомню-у тебя-а, ларт без хозяина. – Это мне уже в спину сказали. И я с трудом сдержался, чтобы не бежать.

Я тоже тебя не скоро забуду, женщина с глазами-амбразурами.

Интересно, что сквозь них смотрело на меня?..

23

В лужах блестят осколки солнца. Смотреть на них так же больно, как и на само светило. Над головой серое небо, грязно-серые тучи и белесый диск солнца. Настолько яркий, что стоит мельком глянуть на него, и перед глазами поплывут красные, а потом черные круги. Пейзаж внизу почти полностью повторяет верхний. Серый песок и темно-серые камни, положенные в продуманном беспорядке. А между ними ни травинки, ни деревца. Только камни и песок. Второй день идем по этой местности, и второй день мне кажется, что мы крадемся куда-то. И двигаемся среди чего-то очень опасного. Точно вот-вот заявится хозяин «сада камней», вежливо сообщит, что мы нарушили границу частной собственности, а потом так же невозмутимо устроит всем нам принудительное харакири.

Никто, кажется, не давал команду «молчать!», а тишина вокруг противоестественная. Словно все наши звери обули мягкие тапки, а все люди решили не разговаривать, не шуметь и даже дышать через раз.

Привалы устраивались прямо на Дороге, подальше от странных луж, похожих на застывшие стеклянные кляксы. Ни один поал не захотел напиться из такой. Даже ступить в нее не рискнул. Раньше я не замечал, чтоб они относились к воде с кошачьей брезгливостью, а тут… Никто, конечно, не тряс задними лапами, но и передних пока никто не замочил.

Еще один прикол: Дорогу после себя принято оставлять чистой. Ну более или менее. Без фанатизма, но по мере возможности. За состоянием окружающей среды следят не санитары Дороги, а последний поаловод. И его же поал несет мешки с мусором, который закапывается во время стоянок. А подсохшее поалье дерьмо используется вместо топлива. В тех местах, где деревья большая редкость.

Так вот, Дорога за нами оставалась как вылизанная! Но уже второй день мы все свое несем с собой. И с Дороги не сходим. Даже на привале. Или по надобности. Ни разу и никто. Меня тоже не тянет гулять по серому песочку, который и на песок не очень-то похож. Да и пейзаж не располагает к прогулкам. Еще и привалы сократили до минимума. Куда уж тут гулять – успеть бы все необходимое сделать!

Я не сразу сообразил, где видел похожий пейзаж. А потом вспомнил-таки одно местечко: без звуков, без запахов, без движения. Там даже время превратилось в лед. Кстати, раскрашивали его тоже серым. Думаю, долго смотреть на такую «красоту» вредно для здоровья. Может, только для моего собственного, а может, и для всех живых одинаково. С самого утра в башке крутится мысль, что не идем мы никуда, просто перебираем ногами, как на беговой дорожке. А сами на одном месте остаемся. Или еще «веселее»: мы давным-давно вмерзли в Реку Застывшего Времени и видим сон про бесконечную Дорогу и серую пустыню. Один на всех сон. Кстати, когда я закрываю глаза, Дорога и песок продолжают мне мерещиться.

Блин, еще немного – и я озверею от такого «разнообразия»!

– Как эта фигня называется и когда она закончится? – не выдержал я на второй день.

Первоидущий вздрогнул и вылупился на меня так, будто мне вообще не положено разговаривать. Никогда. Ни за что. И вдруг свершилось! Чудо или несчастье – неизвестно, но чего-то необычное – это уж точно.

– Окраинные горы. Скоро, – шепнул караванщик и замолчал.

Он не в первый раз подъезжал ко мне. И всегда во время остановок. Коротких. Что случались между привалами. Посидит караванщик возле меня, задумчиво-сонное выражение на морду нацепит, потом опять на свое рабочее место вернется.

Вот и сейчас: сказал чего-то, словно телеграмму отбил, и быстро убрался на свое место. Наверно, за гения меня принял. За того, кто, прочитав: «пятидесятирублируй», тут же мчится на почту и высылает полтинник. Польстил мне Первоидущий, и очень сильно польстил. Я только минуты через две сообразил, что не сам-один на этой Дороге и что мне есть у кого еще спросить.

– Крант, ты слышал?..

– Что, нутер?

– То, чего ляпнул мне Первоидущий?

– Я слышал, нутер.

– И понял?

– Да, нутер.

– Тогда мне переведи.

– Что?

– Блин, да то, чего понял! Ты по утрам тормозную жидкость пьешь или родился тормозом?!

Пришлось мне придержать Солнечного. Надоело шею выворачивать. Так и до несчастного случая недалеко. Мало того что нортор морду свою замотал, только щели для глаз оставил, так еще говорит тихо. Поди разбери, чего он там шепчет. Кстати, многие бабы в караване тоже лица под повязками спрятали. А некоторые, как и Крант, в плащи завернулись и перчатки надели. Пока я соображал, к чему бы это, неслабый загар получил. И всего за полдня. Повезло еще, что я не обгораю на солнце. Да и Первоидущий не прячется от него. Ну с такой кожей мужику все нипочем. Я рядом с ним Белоснежкой смотрюсь.

– Мы скоро выйдем из Окраинных гор, – тихо сообщает Крант.

Я тупо пялюсь на него. Точнее, на тюк тряпья, что колыхается на Крантсшом поале. Кажется, оберегатель нацепил на себя два плаща и попону в придачу. Мерзнет он, что ли?.. Вчера не так все запущено было.

– Крант, ты заболел?

Качает головой. Нет, мол.

Ладно, может, модно среди норторов так. Или гардероб он свой решил проветрить. Меня не просит кутаться, и за то «спасибо».

– Так мы в горах, получается?

Кивает. Молча.

Кручу башкой. Глазею по сторонам. Камни, песок, небо, облака. Между ними Дорога.

Или с моими гляделками чего-то не то случилось, или я не понимаю местных приколов.

– Ну и где горы?

Крант показывает на ближайший камень, потом на соседний, а потом делает округлый жест, будто гребет к себе чего-то от самого горизонта.

Типа все, на что ты смотришь, Лёха, это горы. Ну а чего ты вместо них видишь, я прям даже и не знаю.

– И это тоже гора?

Показываю на камень метрах в двух от Дороги.

Крант кивает. Молча.

А камень меньше футбольного мяча будет.

Получается, стояли себе горы, никого не трогали, а потом кто-то взял и песочком их засыпал. До самых верхушек. Это сколько же песка понадобилось?..

Спросил.

– Это пепел.

Я едва расслышал Кранта.

– Пепел?!

Молчаливый кивок и явное нежелание общаться дальше.

Ну я поискал и нашел другой объект для общения. Марлу. И на привале получил еще кусочек информации. Маленький такой. Обгрызенный со всех сторон.

Окраинные горы в натуре, засыпаны пеплом. Воевали здесь кирлы и дарсматы. Никто уже не помнит, из-за чего они сцепились. Не поделили чего-то по-соседски. Летучими они были. Одни над морем жили и в самом море, другие над горами и в горах. Потом, наверно, решили, что им тесно в одном мире, ну и устроили войнушку. До победного. И до полного истребления соседей.

Победили все. Проигравших не осталось.

Даже тех, кто бы помнил, как они выглядели. Только смутные упоминания в полузабытых легендах и древних песнях.

– А ведь этих горе-вояк было до хрена и больше. Это сколько же пепла надо, чтоб засыпать горы!..

– Я слышала старую песню… – Марла пару секунд молчала, потом заговорила уже другим голосом и с другим ритмом: – «… Поднялись в небо зеленокрылые дарсматы, и полдня не видела земля солнца. На день закрыли землю от солнца синекрылые. Три дня дрожала земля во тьме, пока сражались с черными крыланами краснокрылые. А когда пал последний защитник и враг уже торжествовал победу, взмахнула Великая Мать крылами, открыла свой карающий глаз, и закричало небо страшным криком, и стало небо огнем. Застонала вода в море и тоже стала огнем. Все враги сгорели в этом огне. Но нет больше жизни в Море Улхи. И над морем жизни нет. И возле моря никто не живет…»

Марла вдруг замолчала, посмотрела на меня, словно только проснулась, и быстро-быстро стала жевать.

– А Море Улхи – это где? – спросил я, когда она собралась уходить.

Взмах левой рукой – и Лапушка убежала.

Блин, все вели себя так, будто за каждое лишнее слово тут давали год строгого режима. Без права переписки.

Я потом глянул несколько раз в сторону моря, но моря там не увидел. Больше всего это напоминало тяжелые грозовые тучи у горизонта. Или далекие горы в тумане. И тоже у горизонта А в последний раз эти тучи-горы сложились в горбатую старуху. Она сидела, подтянув колени к груди, покачивалась взад-вперед. Смотрела закрытыми глазами в небо и шептала, шептала…

– Господин… – Малек подергал меня за локоть, и я отвернулся от старой карги.

– Чего тебе?

– Господин, что случилось с твоими детьми?

– Малек, у меня нет детей!

– Но ты говоришь: «деточки мои, деточки…»

– Тебе послышалось! Понял?

– Да, господин. Но ты плачешь…

Я мазнул ладонями по щекам. Мокрые, блин.

– Это мне в глаз чего-то попало. – Размазал сырость шейным платком и опять рыкнул на Малька, будто он в чем-то виноват: – И вообще, я спать хочу, а ты…

– Нельзя здесь спать, господин, – зашептал пацан, склоняясь ко мне и озираясь. – Вот выйдем из опасного места, тогда и… Я сам слышал, как Первоидущий говорил: настоящий привал и сон, когда закончатся Окраинные горы.

– Ну и когда они закончатся?..

– Скоро. Совсем скоро.

– Это тебе тоже караванщик сказал?

– Не мне. Но я услышал.

– А он тебя видел?

– Не знаю, господин.

– Ну и какого хрена ты возле него отирался?

Пацан отвел глаза и стал активно копошиться под плащом.

– Вот, господин. – Мне в руки сунули маленький кувшинчик. – Это тифура.

– А я не засну от него?

– От красного сразу не засыпают.

– А потом?

– Потом горы закончатся.

– Ладно. – Открыл, хлебнул: вкусно! – Спасибо, Малек.

Он кивнул и отъехал. Потом вернулся, тронул за локоть.

– Ну?..

– Господин, не надо смотреть в ту сторону. Не смотри больше…

Я уставился на пацана во все глаза. Даже вино проглотить забыл.

– У тебя лицо тогда странное становится, господин. Страшное.

Чем дольше я смотрел, тем сильнее Малек сжимался и втягивал шею.

– Ладно, свободен.

Ничего умнее мне в голову не пришло. Двое суток без сна как никак. Да еще в седле.

Тифуру я допил. В ту сторону больше не смотрел. Пустую тару отдал пацану. Этот придумает, чего с ней сделать. Спать мне не перехотелось, но терпеть можно было.

Дотерпел до утра. И до настоящего привала. Среди камней и зеленых кустиков. А перед сном еще и с Первоидущим поговорил. Он больше не шарахался от меня. Наоборот. Сам пришел и тифуру принес. Кувшин у него куда больше, чем у Малька, оказался. Ну оно и понятно: я ведь не сам-один пить буду.

Караванщик пришел поблагодарить меня. За то, что провел его по Верхней Тропе.

Я решил, что мужик переутомился, спутал меня с кем-то. Ну как я мог кого-то куда-то вести, если сам на этой тропе первый раз. Да и то в середине строя отирался. И почему обязательно по Верхней, что, Нижнюю Тропу на техосмотр закрыли?

Думал, отделаюсь шуткой. Поймет ее караванщик или нет, мне по фигу. Но свалит он по своим караванным делам, а я смогу отоспаться.

Ага, прям так и сразу!..

Мужик пришел плотно пожевать и пообщаться. Намолчался, похоже, за двое суток, вот и решил оттянуться по полной программе. А мое согласие и активное участие ему для этого не требовались.

Так я узнал, что Верхней Тропой пользуются чаще, чем Нижней. Потому что Верхняя ведет в Урламбу, а Нижняя – в Другую Землю. Там Первоидущий никогда не был. И что это за Земля такая – не ведает. Знает только, что лежит она за морем и за проливом. Сначала Море Улхи, потом Гремящий Пролив. А Нижняя Тропа потому и называется нижней, что ведет под морем и под проливом. Можно в Другую Землю попасть и на корабле, но придется идти без поалов. А Первоидущий – не купец, его дело караваны водить, а не с товарами по морям болтаться. Нет, в Море Улхи корабли не заходят. Там нет воды. А что там вместо воды, никто не знает. Потому что никто не смог вернуться и рассказать.

Верхняя Тропа на вершинах гор проложена, вот ее и называют так. Боги построили ее. Давно. Теперь так строить не умеют. Даже Повелители Врат. Хоть говорят, что они все могут. А Тропа не каждому покорится. Без проводника по ней можно бродить до самой смерти, но так и не выйти из Окраинных гор. Даже с проводником есть риск заблудиться, если Тропа не захочет пропустить. Так в прошлый раз Первоидущий наткнулся на караван. А в нем только мертвые. Устроились, похоже, на привал, уснули и не проснулись. Даже поалы умерли во сне. Вот когда упокоили всех как полагается, тогда и выход сразу нашли.

«Не любит Улхи непорядка в своем доме, хоть и разрешает бескрылым заходить в него». Так проводники говорят. Первоидущий запомнил и мне повторил.

А проводник у Верхней Тропы будет. Обязательно. Сколько раз говорили про сгоревшие деревни у Окраинных гор, и столько же раз это не было истиной. Как-то Первоидущий хотел решить эту загадку, но Мудрая запретила ему говорить с жителями деревни. Заглянула в его мысли и приказала молчать.

«Не ссорятся с Матерью проводников те, кто живет Дорогой».

Так и не спросил ничего Первоидущий тогда. Хоть и любопытно ему было. Может, из-за любопытства проклятого и пришлось идти без проводника в этот раз. Самому решать, куда свернуть и где остановиться. Или вспоминать, что и как делали проводники раньше. А если не получалось, тогда – к Многодоброму за помощью (то есть ко мне). И ничего спрашивать не надо. Только побыть рядом со мной, и память сама собой восстановится.

Так и вышло, что я помог караванщику, хоть ничего вроде не делал для этого. А он подумал и решил, что плату проводника мы можем поделить между собой.

Ну выпили на честно заработанные деньги за то, чтоб старая Улхи была добра к нам, бродягам. Потом еще за чего-то пили, потом еще… Когда кувшин опустел, Первоидущий послал за вторым. И начал рассказывать какую-то историю. Но я к тому времени уже дремал с открытыми глазами. Помню, спросил: похожа ли та, кого я снял с колеса, на Мать проводников, но чего мне ответили и когда «дорогой» гость свалил на фиг, не помню.

Проснулся я в своем шатре. Сам. А пальцы намертво сжаты на горле… кувшина. С тифурой. И он почти полный.

24

Получилось все, как в дурацкой частушке трехлетней давности. Не ожидал, что смогу вспомнить ее, но… напомнили. Как она звучала? Глупо. И тогда, когда ее пел пьяный гармонист на какой-то ярмарке, и теперь, когда я тихо рычу ее, покачиваясь в седле:

 
Пролетало НЛО
И по шее мне дало.
Я спросил: «Кто это бил?»
И по морде получил.
 

Вот только я получил не по морде, а в глаз. А он взял и заболел. Потом еще и воспалился. Промывания и комбинация из трех пальцев ему почти не помогали. Если по-нормальному, то к окулисту надо идти. Но здесь у меня нету знакомого глазника. Как быть, чего делать? Ну пришлось самому себе лечение придумать: много пить и много плакать. Мужики не плачут? А как еще убрать из глаза то, чего не вытряхивается и не вымаргивается? Но вначале я посоветовался с Крантом. Так он предложил больную гляделку удалить. Быстро и безболезненно обещался сделать для меня. Я, конечно, поблагодарил его за заботу, но от операции отказался. Пока. Ну не люблю я такие радикальные методы. Вряд ли получится новый глаз себе отрастить. Вот и строю из себя одноглазого Одина. Третий день подряд.

Один стихи, говорят, писал. Так и я накропал несколько строк. Правда, получилось не очень… Потому как без мата.

 
Льются слезы рекой.
То песчинка в моем глазу,
Как в ракушке жемчуг, лежит.
 

Вот если б эта «ракушка» не болела так! Вообще был бы кайф. А то…

 
Солнце скоро сядет,
Но боль не уходит.
Соленый вкус у моих слез.
 

Вот и рычу на всех. Малек и Крант держатся рядом, но стараются не попадаться на глаза. Точнее, на один глаз. Тот, что еще хоть что-то видит. За эти дни Малек с Крантом хорошо напрактиковались. Прям незаметные и незаменимые стали. Колдун тоже третий день не вылазит из своих носилок. Даже ест внутри. Остальные обходят меня по самой дальней траектории. Боятся, значит, уважают? По мне, так и меньшего уважения хватило б…

Блин, и никаких бытовых травм за эти дни! Словно я один решил отболеть за весь караван.

Я опять снял повязку, чтобы глаз промыть. И на мир им посмотреть. Ну увидел вытянутую руку на этот раз. Свою. И то как в тумане, красно-багровом. И тут же колонну заметил. Что между небом и землей распоркой встала. И прострел от затылка до переносицы получил. Сразу же. А в глазах у меня потемнело. В обоих.

– Малек… – позвал, когда голос ко мне вернулся. Человеческий. И выть перехотелось.

– Я здесь, господин. – Откуда-то из-за спины.

– …Рысью к Первоидущему! Скажи, мне римусо приглючился.

Уже через минуту караванщик был возле меня. И только одно спросил:

– Откуда?

Ну показал я ему направление, а дальше – не моя забота. Я как тот петух: прокукарекал, а ты хочешь – вставай, хочешь – еще сны смотри.

Лучше б мне этот смерч приглючился. Все лечебные процедуры пришлось отложить и поиграть в игру «Обгони ветер».

Двух поалов у нас утащило. А еще четверых камнями побило. Зацепил-таки римусо хвост каравана. Камни были мелкие, зеленые. И острые, как наконечники стрел. Звери – ничего, похромают и оклемаются. А вот груз здорово попортило. Воду те поалы везли.

Это мне Первоидущий потом сказал. Вместе со спасибо за предупреждение.

– Блин, что ж так не везет твоему каравану?! – спросил я, катая в руке зеленые стекляшки.

– Почему «не везет»? Мы живы, товар цел. Еще вот товара получили. – Это он о стекляшках. Оказывается, дорогая и редкая штука они. И идти за ними надо аж в Другую Землю. – А-а, Многодобрый про бури и грозы чего-то спрашивал?.. Так это нормально! После каждого Прихода они бывают. Такими вот внезапными. А через три-четыре сезона все в норму придет. Тогда и без Видящего караван можно водить. Первому каравану всегда трудно.

– Так какого хрена тебе дома не сиделось? Чего первым понесло?

– А тебе, Многодобрый?

– Ну у меня особый случай.

Не говорить же мужику, что я и сам пока не знаю, куда и на фига топаю. Типа так получилось, не виноватый я! Не поймет. Или дураком посчитает. И будет прав, как ни противно это признавать.

– И у меня случай особый. Я первым не пойду, кто-то другой пойдет… – Караванщик замолчал. Только погладил себя по животу. Задумчиво так.

– Ну конечно. И всю прибыль он сложит в свой пояс.

Моя насмешка для мужика, как гром для глубоководной рыбы.

– Ты – Видящий, не я. Что мне тебе объяснять?..

– Ага, Видящий я… с одним-то глазом.

– Прости, Многодобрый, я слышал, что есть среди Видящих те, кто выжигает себе глаз, чтобы лучше видеть.

– Спасибо, это не мой метод! Пусть я лучшим целителем буду, чем лучшим Видящим. Я не жадный: из двух зол выберу меньшее.

– Еще раз прости, Многодобрый, но говорят… – караванщик оглянулся, склонился ко мне и зашептал: – … говорят, Многомудрый не выбирает. Это его выбирают.

– Откуда ты узнал?!

Я даже про больной глаз забыл. Но он мне быстро о себе напомнил.

– Что?

– Что я… вот блин… – Прижал ладони к лицу, покачался взад-вперед, будто это могло уменьшить боль. – Ну что я – это он. Откуда узнал?

– Я не знал. А ты… Он?? – И отодвигаться мужик начал Осторожно. Как от спящей змеи. А рожу его перекошенную я и сквозь пальцы разглядел.

– Да пошутил я, Идущий Первым, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь?

– Ну и шутки у тебя, Многодобрый.

Но мужика, похоже, попустило. Надо б с Крантом поговорить: чего это Многомудрого так боятся?

– Шутки мои не нравятся?.. Так болею я сейчас. Вот и шутки… Хочешь других – к колдуну сходи.

– Наш Великий третий день животом изволит болеть. Так я лучше к жене пойду. Дни одиночества начались у нее.

– Или Марлу проведай.

– У нее тоже?! Теперь понятно, почему поалы от нее шарахаются.

– А они шарахаются?

– Чуть груз не теряют. И охранники на бросок копья к ней не подходят.

– Да-а-а, «весело» день у нас начался. И обед ничего себе прошел. Кстати, мы обедать будем?

Пока глаз не дергает, и о жратве можно поговорить.

– Уже готовят, Многодобрый.

Я принюхался. Пахло дымком и свежим мясом.

– Что за дичь?

– Нашлись наши поалы. Недалеко их унесло. Ну и…

– Правильно. Не пропадать же добру. Уж лучше мы их съедим, чем кто другой. И на халяву.

– Ты самый мудрый Видящий из всех, о ком я слышал!

Караванщик опять погладил халат на животе. А под ним – я точно знаю! – широкий и туго набитый пояс прячется.

– Мужик, ты так хорошо обо мне говоришь… Не иначе еще вопрос имеется.

– Ты самый видящий из всех Видящих!..

– Короче, чего спросить хочешь?

– После обеда я хотел бы поговорить с Многовидящим о воде.

Типа ты сначала поешь, расслабься, а потом я тебя тепленького и сытого…

– До обеда еще далеко, говори.

– У нас осталось мало воды…

Похоже, словесные кружева закончились.

– То, что мало, это я уже слышал. Дальше что?

Ну обрисовал этот хитрован ситуацию. Дня четыре придется топать обратно. К тому колодцу, где мы «заправлялись» в последний раз. И столько же к другому источнику воды. Но тот уже в стороне от Дороги. Вот и думай-гадай, Первоидущий, куда направить своего поала.

– Ладно, давай думать вместе. Логически…

– Как?! – Караванщик в седле подпрыгнул. Будто укусило его седло.

– Короче, просвети меня, одноглазого… Как там у нас римусо проходил?

– Так, так, потом через Дорогу. – И Первоидущий изобразил замысловатую траекторию.

– Колодец, что возле Дороги, он мог зацепить?

– Мог. Римусо быстро бегает. То, что мы прошли четыре дня, он…

– Так, с этим мне ясно. А до другого колодца он мог дотянуться?

– Нет. Он не с той стороны…

– Ну и в чем вопрос?

Караванщик еще раз ощупал пояс под халатом.

– Скажи, Многовидящий, а ты видишь там что-нибудь?

«Там» – это значит вправо от Дороги и четыре дня прямо к горизонту.

– Честно? Ни хрена я там не вижу.

– Вот и хорошо! Значит, идем к оазису.

Оазис я увидел через четыре дня. Обоими глазами.

 
Боль ушла.
Мой одноцветный мир
Всеми красками вдруг засверкал!
 

25

– Да, я звал тебя, Идущий Первым. Знаю, у тебя много дел. Но, думаю, тебе будет интересно: здесь цветет Тиама.

– Откуда ты?..

– Вижу.

Мужик резко сел на землю. И стал, как рыба на берегу, хватать ртом воздух.

– Эй, чего это с тобой? Ноги или сердце?..

Склонился к Первоидущему, а тот от меня на заднице отползает. Еще и смотрит так, будто я его покусать могу.

– Спокойно. Все остаются на местах. Слышишь? Никто тебя не обидит. Не бойся. Говори, чего случилось? Говори…

Не знаю, сколько я болтал эту ерундень, но мужик таки успокоился. Тереть халат о землю перестал. И в глазах какой-то осмысленный блеск появился.

– Ну а теперь, может, поговорим?..

Караванщик кивнул.

– Тогда я слушаю.

– Прости, Много… – остаток приветствия заглушил кашель. Кашлял не я. – Мне говорили, что увидеть цветок Тиамы и остаться живым может только его служитель.

– Ну и?.. – все еще не въехал я.

– Ты видел цветок и ты живой.

– Ну? – Пусть он сам скажет. Если решится. Делать чужую работу я не собираюсь.

Решился. Вдохнул побольше воздуха и… прошептал:

– Ты служишь ему.

Смелый мужик. И сообразительный.

– Ну служу. Дальше чего?

– Давно?

Кажется, караванщик ждал, что я стану все отрицать. Я его еще раз удивил. Наверно, от неожиданности он и ляпнул свое «давно?».

– Давно служу. Еще до встречи с тобой.

– Как же ты…

– Идущий Первым, мы будем дело делать или мою биографию обсуждать? Учти, ветер может и перемениться.

– Ветер?..

– Тиама ведь пахнет. Нанюхаемся, и тогда всем писец.

– И тебе?

– Я видел цветок другого Тиамы.

– А как же ты узнал про?.. – Мужик начал подниматься.

– Лепестки в ручье.

Большой белый лепесток качался на воде. А в нем, как в лодке, расположились маленькая желтая птичка и черный жучок. Птица не взлетела, когда лепесток поднесло ближе к нам. Жук тоже не двигался.

– Видишь?

Караванщик зажмурился:

– Нет. Не хочу.

– Не бойся. Один взгляд не сделает тебя его слугой.

– Не хочу.

В голосе прибавилось твердости. Или упрямства.

– Не хочешь как хочешь. Но прикажи не пить из этого ручья.

Я остался один. Течение колыхало «кораблик смерти», а тот зацепился за тонкие травинки, торчащие из воды. На берег быстро выбралась ящерка и замерла, не добежав до моих сапог. Еще две ее сестрички вылезли из воды. Метров за десять от меня. Эти спрятались в кустах. Ниже по течению весьма активно шевелилась трава. А на камнях мелькало то синее, то коричневое тельце. Кажется, там кто-то спешно эвакуировался из воды. Может, еще не слишком поздно.