Текст книги "Геббельс. Портрет на фоне дневника"

«Москву и Петербург стереть с лица земли»

В тот день, когда Геббельс заносил последнюю рукописную запись в дневник, 8 июля 1941 года, Гитлер подтвердил военным свое решение: «Москву и Ленинград сровнять с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов и не кормить его в течение зимы…»[532]532
  Об этом пишет в своем дневнике под этой датой генерал Гальдер.


[Закрыть]

События шли с таким нарастанием, что это, как видно, и побудило Геббельса перейти на диктовку, чтобы при меньшей затрате времени успевать зафиксировать побольше.

Утром 8 июля он вылетел в ставку Гитлера и провел с ним какое-то время, выслушав его воодушевляющие суждения обо всем. Диктует их на следующий день, не прерывая заведенный порядок ежедневно обращаться к дневнику.

9 июля 1941. Он [фюрер] выглядит сверх ожидания хорошо и внушает чувство оптимизма и веры. Он описывает мне кратко военное положение, которое рассматривает потрясающе позитивно. По его неопровержимым и доказанным фактам, две трети большевистских сил уничтожены или же сильно побиты. Пять шестых большевистских воздушных и танковых сил могут считаться уничтоженными… Теперь мы будем бить вплоть до уничтожения. О мирных переговорах с большевистским Кремлем не может быть и речи. У нас имеется достаточно резервов, чтобы выдержать в этой гигантской борьбе. От большевизма не должно остаться ничего. Фюрер имеет намерение такие города, как Москву и Петербург, стереть с лица земли. Ибо раз мы хотим расчленить Россию на отдельные составные части, то это огромное государство не должно обладать каким бы то ни было духовным, политическим или же хозяйственным центром… Мы продвинемся, если операции в ближайшие дни пройдут удачно, до Волги, а если военная необходимость того потребует, и до Урала. Умиротворение прочих русских областей в случае, если бы где-либо будет военное сопротивление, будет производиться специальными экспедициями. Конечно, мы не потерпим, чтобы где-либо в не занятой нами части России образовался какой-либо военный или же оборонный центр. Фюрер счастлив, что маскировка похода на восток полностью удалась. Он высказывает мнение, что тем самым мы избежали потерь в 200 000 или 250 000 жизней. И весь маневр был проведен с небывалой хитростью. Он снова похвалил мою тогдашнюю статью в “Ф. Б.”, которая дала нам передышку еще на пару дней.

Гитлер также заверил своего министра, что Япония вот-вот, несомненно, выступит против России. «Во всяком случае, как полагает фюрер, Япония в нашей борьбе с большевизмом не будет ждать так долго, как большевизм при нашем столкновении с Польшей. Помощь с востока была бы для нас весьма приятной».

Геббельс продолжает: «Он [фюрер] предвидит крушение Англии с уверенностью провидца… Нападение на восток все равно было необходимо. Разрушен комплот плутократии и большевизма… Фюрер считает, что война на востоке в основном выиграна: нам придется, без сомнения, провести еще ряд трудных сражений, но от нынешних ударов войско большевиков уже не оправится… Линия нашей пропаганды поэтому вполне ясна: мы должны по-прежнему разоблачать совместную работу большевизма и плутократии, все более и более выставляя еврейский характер этого фронта. Через несколько дней начнется понемногу антисемитская кампания, и я убежден в том, что мы и в этом направлении привлечем на нашу сторону мировую общественность».

В связи с призраком голода в Европе Гитлер говорит ему: «Мы, немцы, будем последними, которым это придется испытать». И он рассчитывает получить продовольствие на Украине.

В разговоре с Геббельсом фюрер подчеркивает, что своими хорошими качествами и добротностью военного снаряжения немецкий солдат намного превосходит солдата противника. «Трудности для нас представляет лишь пространство». Не обошлось в разговоре без упоминания о том, что в ночь на 23 июня Наполеон перешел русскую границу. До Геббельса, кажется, это только что дошло. Но танки, верит он, поспособствуют тому, что «пример с Наполеоном не повторится».

12 июля 1941. В Лондоне держатся того мнения, что мы уже проиграли восточный поход.

Геббельс чувствителен к наскокам вражеской прессы. Но, зараженный победительностью фюрера, он, хотя и отмечает 15 июля: «Большевики защищаются отчаянно», – тут же отмахивается: «Это скорее храбрость тупоумия, чем героизм, и тут прежде всего красные комиссары, которые… играют главную роль в стойкости большевиков». Так или иначе победа видится ему уже совсем вблизи, а он готовится к своему личному триумфу в самой Москве: «Кто бы мог нам предсказать пять лет тому назад, что мы в июле 1941 года из Москвы будем вести пропаганду!» Вернувшийся из ставки Гитлера доктор Дитрих сообщил Геббельсу, что фюрер считает: восточный поход так хорошо удался, что уже может рассматриваться как выигранный. «То, что еще остается, это скорее работа чистки и ликвидации».

«Огромный пирог»

Вступив вместе с дневником Геббельса в период войны нацистской Германии против Советского Союза, надо, как мне кажется, еще раз вдуматься, какие цели ставили себе нацистские захватчики и какими методами приступили к их осуществлению. Представление об этом дает дневник Геббельса, но еще откровеннее и отчетливее – трофейные документы. Обращусь к ним.

Опьяненный военным успехом первых трех недель Гитлер созывает на совещание 16 июля 1941 года свою команду: Кейтеля, Геринга, Бормана[533]533
  Совещание проходило в «Волчьем логове». Кроме указанных лиц присутствовали еще рейхсминистр Ганс-Генрих Ламмерс, руководитель имперской канцелярии, и рейхсляйтер Альфред Розенберг.


[Закрыть]. И со своими сообщниками фюрер изъясняется о задачах войны против Советского Союза языком пахана.

«В основном дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог с тем, чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали»[534]534
  «Из протокольной записи совещания Гитлера с руководителями фашистского рейха о целях войны против Советского Союза». ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 162. Л. 433–443 (служебный перевод).


[Закрыть].

При этом истинные намерения будут скрыты и предстанут перед миром в такой мотивировке: «Мы будем подчеркивать, что мы были вынуждены занять район, установить в нем порядок и установить безопасность». И якобы вынуждены проводить те или иные мероприятия в интересах населения, цинично наставляет фюрер. «Таким образом, не должно быть распознано, что дело касается окончательного регулирования. Тем не менее… мы будем применять все необходимые меры: расстрелы, выселения и т. п. …Но нам самим при этом должно быть совершенно ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем».

«Окончательное регулирование», «окончательное решение» – это оформлялась скрытая бандитская фразеология, означающая кровь, расправу, смерть.

«Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас».

Оккупируя районы, надо внешне представать в роли защитников права и населения, наставлял дальше Гитлер. «Соответственно этому уже сейчас нужно избрать необходимые формулировки». Тому есть и пример в его высказывании на этом совещании: «Мы подчеркиваем, что мы приносим свободу. – И следующая фраза: – Крым должен быть освобожден от всех чужаков и заселен немцами»[535]535
  То есть от местного населения. После того как Крым был освобожден Красной армией, к выселению крымских татар приступил Сталин. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Такая вот новая формула свободы по-нацистски.

Фюрер сообщил, какие районы обещаны другим государствам: «Антонеску хочет получить Бессарабию и Одессу с коридором, ведущим на запад – северо-запад… мадьярам, туркам и словакам не было дано никаких определенных обещаний» (Геринг «считает правильным присоединить к Восточной Пруссии различные части Прибалтики»). «Фюрер подчеркивает: вся Прибалтика должна стать областью империи. Точно так же должен стать областью империи Крым с прилегающими районами (область севернее Крыма). Эти прилегающие области должны быть как можно обширнее», «волжские колонии должны стать областью империи, точно так же как Бакинская область. Она должна стать немецкой концессией (военной колонией). Финны хотят получить Восточную Карелию. Однако ввиду большой добычи никеля Кольский полуостров должен отойти к Германии. Со всей осторожностью должно быть подготовлено присоединение Финляндии в качестве союзного государства. На Ленинградскую область претендуют финны. Фюрер хочет сровнять Ленинград с землей с тем, чтобы затем отдать его финнам». (Запись совещания ведет Борман.)

Под конец совещания Гитлер решительно наставляет своих сообщников: «Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд».

Сообщники в понукании не нуждались. Они заведомо были отзывчивы ко всему, что развязывает насилие, и к готовности обеспечить его.

Ближайшее окружение Гитлера, изъеденное междоусобицей, коварными интригами, неизменно объединяла политика антисемитизма и агрессий по захвату «жизненного пространства», призванного обеспечить Германии господство над Европой с прицелом на уже мировое господство. В этом была цель их общего сговора, и она должна была быть достигнута любыми преступными средствами, как того откровенно требовал Гитлер. Победа в этой войне обеспечивала достижение всех целей национал-социализма. Оккупированные территории Советского Союза становились объектом и плацдармом самого рьяного, разнузданного, чудовищного насилия.

«Видимо, если подчинить себе эти народы, то произвол и тирания будут чрезвычайно подходящей формой управления», – прикидывал Розенберг, всевластный министр по делам оккупированных восточных территорий.

Гиммлер выступил с речью и призвал к запланированному геноциду: «30 миллионов славян должно быть уничтожено»[536]536
  Нюрнбергский процесс. Т. 5. С. 137.


[Закрыть].

Эксплуатации, порабощению, истреблению подлежали русские, белорусы, украинцы. Назначенный Гитлером комиссаром окулированной Украины Кох цинично разъяснял в письме к руководителям прессы: «Украина является для нас лишь объектом эксплуатации, она должна оплатить войну, и население должно быть в известной степени как второсортный народ использовано на решение военных задач, даже если его надо ловить с помощью лассо»[537]537
  Письмо от ноября 1942 года (Нюрнбергский процесс. Т. 5. С. 172).


[Закрыть].

До нападения на Советский Союз в правительственных кругах Германии существовала уверенность, как это явствует и из дневника Геббельса, что германские солдаты будут встречены населением с таким энтузиазмом, какого не видывали ранее. Тем не менее заблаговременно, более чем за месяц до начала войны, 13 мая 1941 года, Гитлер издал распоряжение «Об особой подсудности в районе “Барбаросса”» – то есть о неподсудности и об освобождении от дисциплинарной и всяческой ответственности немецких военнослужащих, совершивших какие бы то ни было «действия» по отношению к гражданскому населению на оккупированной территории СССР. А офицеру предоставлялось право при малейшем подозрении тут же расстрелять заподозренного местного жителя без всякого судебного разбирательства. Заранее был развязан неслыханный произвол, насилие – в соответствии с доктриной истребления славянского населения.

А позже, 16 сентября 1941 года, Кейтель, можно сказать, в развитие этого распоряжения отдал приказ: «Чтобы в корне задушить недовольство, необходимо по первому поводу незамедлительно принять наиболее жесткие меры, чтобы утвердить авторитет оккупационных властей и предотвратить дальнейшее распространение… При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости». Дальше в приказе сказано: «Искуплением за жизнь немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна служить смертная казнь 50–100 коммунистов. Способ казни должен увеличивать степень устрашающего воздействия»[538]538
  Нюрнбергский процесс. Т. 5. С. 116.


[Закрыть].

Позже Кейтель издал приказ, в котором говорится, что войска «имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства без ограничения также против женщин и детей, если это только способствует успеху».

На заседании Международного военного трибунала, давая показания, Кейтель говорил, что приказы так или иначе исходили от Гитлера, а те, что подписаны им, Кейтелем, правил Гитлер, ужесточая их. Помощник главного обвинителя от США Додд[539]539
  Томас Додд (1907–1971) – юрист, сенатор.


[Закрыть] отметил: «Кейтель – старый профессиональный солдат, знавший традиции и принципы профессии, обязывающей солдата не следовать приказу, который он считает преступным. Выходит, понимая, что приказы Гитлера и его совместные с ним приказы, изданные в нарушение международного права, были преступными, Кейтель проводил их в жизнь».

«Я был лояльным, верным и покорным солдатом своего фюрера», – ответил Кейтель. Эти слова – почти точная формула полного повиновения любому повелению фюрера, на чем и основан «принцип фюрерства», которым так дорожит Геббельс и всячески насаждает его.

«Советский Союз будет раздавлен»

В разговоре с Геббельсом в ставке Гитлер отметил, что «не подготовленное пропагандистски и психологически внезапное выступление против Советского Союза вызвало в немецком народе… некоторый шок». Вернувшись к себе, министр, ответственный за настроение в Германии, изыскивает меры борьбы с подавленным настроением во встревоженном обществе. Это «до первых побед», – уверенно заявлял он прежде. Победы радостно встряхнут народ. Но, как это свойственно Геббельсу, он игнорировал то, что и в наступательных, победных боях будут убитые немецкие солдаты и офицеры.

17 июля 1941. Я приму соответствующие меры к тому, чтобы сократить до терпимого уровня число траурных объявлений о погибших солдатах.

Утешил Геббельса полученный доклад о хозяйственном и продовольственном потенциале Украины, которым овладеет Германия, но омрачило то, что в настоящее время «русские всё сожгли и уничтожили». А также – что продвигающимся немецким войскам приходится преодолевать сопротивление. «Мы стоим теперь перед несколькими тяжелыми, но решающими днями. Если они будут успешно преодолены, то Советский Союз будет раздавлен».

«Москва должна быть взята»

24 июля 1941. Москва всем миром рассматривается как политический центр большевизма. Поэтому и наши полеты на Москву встревожили весь мир. [За это время немецкие самолеты прорвались на Москву один раз.] Также и в немецком народе сложилось впечатление, что – имеет это стратегическое значение или нет – Москва должна быть взята для того, чтобы покорить большевизм… Розенберг стал рейхсминистром восточных областей, Лозе[540]540
  Генрих Лозе (1896–1964) – член НСДАП с 1923 года, рейхскомиссар Остланда.


[Закрыть] получает Прибалтику, которая фигурирует теперь под названием Остланд. Начинают [в рейхе] постепенно отдавать себе отчет, что восточный поход не является прогулкой в Москву… Нам приходится ведь преодолевать колоссальные пространства, и при этом возникают проблемы, трудность которых невозможно преувеличить.

Геббельсу не терпится приступить к изданию газет в Киеве, Москве, Ленинграде. «Кадры, которым поручено подготовить это дело, уже отправлены. Они находятся частично за войсками во втором эшелоне и сразу возьмутся за дело, как только это станет возможным».

25 июля 1941. Большевики заявляют, что они не имеют намерения объявить Москву открытым городом. Этим вполне отвечают нашему желанию окончательно разрушить этот центр заговора.

Уже начала сказываться деятельность партизан в оккупированных областях Советского Союза. Геббельс отмечает кратко:

26 июля 1941. Московское радио… всеми силами пытается активизировать партизанскую борьбу за фронтом. Действительно, эти операции, мешающие нашему военному подвозу, доставляют нам чрезвычайно много затруднений… Народ должен знать, что Германия бьется сейчас за само свое существование и что нам осталось выбирать между полной ликвидацией германской нации и мировым господством. [Это не ново. Гитлер уже давно ультимативно заявил, что Германия либо станет мощнейшей державой, либо перестанет вообще существовать. На меньшее он не согласен. А Геббельс и на этот раз лишь вторит фюреру.]

«Мы должны быть готовы к упорной и ожесточенной борьбе».

28 июля 1941. Но все же на стороне противника распространяется демонстративный оптимизм. Для этого в данный момент имеются по крайней мере некоторые основания. Большевики держатся гораздо более устойчиво, чем мы это ожидали. Они, конечно, знают, что борьба идет за само их существование. Если они теперь проиграют ведущиеся сражения, то они вообще все потеряют. Весь мир глядит с затаенным дыханием на военную драму, разыгрывающуюся в данный момент на востоке… Надо также как можно больше обещать, в частности крестьянам – землю. Этим лозунгом Ленин произвел революцию; пользуясь этим же лозунгом, мы впоследствии сможем провести и антибольшевистскую революцию… Но наши специалисты уверяют, что если бросить такой лозунг в широкие массы, то крестьяне сразу же присвоят себе землю и с этим, возможно, будет связано разрушение продовольственного хозяйства в оккупированных областях. [Эти соображения Геббельс считает излишними.] Война вообще имеет лишь одну цель – победить!

Заранее, до начала войны, ОКВ издало «Указания о применении пропаганды по плану “Барбаросса”», где наряду с запрещением пропаганде проговариваться о намерениях расчленить Советский Союз[541]541
  Поэтому, говорится в указе, «следует избегать терминов “Россия”, “русские вооруженные силы” и заменять их терминами “Советский Союз”, “Красная армия” и т. д.». – Примеч. авт.


[Закрыть] запрещалось ставить вопрос о разделе земли и роспуске колхозов, «хотя такие мероприятия и имеются в виду в будущем. Немедленное изменение производственных форм хозяйства только увеличило бы вредные последствия вызванных войной нарушений хозяйственной жизни».

Так что соображения Геббельса в расчет не приняты. Вообще влиятельность Геббельса в эти дни потускнела. Пульс страны переместился на восток, где фюрер в ставке, окруженный генералитетом.

Эйфория первых дней войны прошла, наступили для Геббельса рутинные дни войны. Вдали от Гитлера он острее подвержен неуверенности, шаткости и противоречивости, но порой он и трезвее, и страшится хода событий из-за непредвиденного сопротивления советских войск.

30 июля 1941. Общее впечатление таково, что можно сказать, что большевики на всем фронте действуют под хорошим руководством и прежде всего в обороне быстро применяются к немецкой боевой тактике. Изумительно ловкая деятельность советской авиации, которая под сильной защитой истребителей все еще вмешивается в бои на земле… О кризисе не может быть и речи, но все же дела идут медленнее, чем наши оптимисты это предполагали.

Он принимается вспоминать те давние кризисы, которые одолели в свое время национал-социалисты. Как перед взятием власти они оказались отброшены, потеряли 2 млн голосов[542]542
  Осенью 1932 года на выборах в рейхстаг.


[Закрыть] и все же достигли победы. «Так будет и в этой войне». Он нуждается в самоуговорах. И повторяющееся отныне обращение к удачливому прошлому – это признак обеспокоенности, сникания Геббельса. Уход в ретроспекцию – поиски опоры. И когда дела и вовсе станут критическими, они вместе с Гитлером, отключаясь от грозной действительности, будут в своих долгих странных беседах погружаться в счастливые времена, когда они шли в гору.

31 июля 1941. Теперь утверждают [та часть прессы, которая на стороне противника Германии]… что битва у Смоленска равняется Вердену и что Германия истечет кровью… Я возражаю против применения церковной или царской пропаганды. Народы Советского Союза так далеки от церковной и царской России, что здесь вряд ли можно рассчитывать на успех… Русская проблема все же является большей частью загадкой и для людей Западной Европы вряд ли постижима во всех ее подробностях.

Россия, утратившая флер загадочности, соединив себя договором с Германией, старательно выполнявшая пункты торговых с ней соглашений, воспринималась плоско, стерто, свысока. Упорно, самоотверженно, вопреки всему сражающаяся, непредсказуемая Россия обволакивается снова тайной, загадочностью.

«Самый большой концерн по руководству культурой и пропагандой»

Среди записей в своей фронтовой тетради я нахожу выписанные мной из нашей газеты (27.7.1941) такие неожиданные тогда, волнующие слова единения, обращенные к нам настоятелем Кентерберийского собора[543]543
  Хьюлетт Джонсон (1874–1966) – настоятель (декан) Кентерберийского собора в 1931–1963 годах, открыто симпатизировал СССР, за что его называли «красным настоятелем».


[Закрыть]: «Наступит день, когда мы вместе пройдем по всему континенту. И тогда у могил тех, кто пал в бою, и на разоренных землях тех, кто остался в живых, мы вновь посвятим себя делу социалистического строительства». Геббельс тоже отреагировал на это обращение:

31 июля 1941. Декан Кентерберийского собора горячо молится за победу Советского Союза. Он получит за это от нас в моральном отношении несколько ударов плетью по лицу… Сопротивление русских очень упорно. Они стоят насмерть. Наша молодая фронтовая группа должна сперва привыкнуть к этому новому образу военного командования… Имели место неудачи, особенно при артиллерийском огне; тут и там доходило даже до паники. Но в общем и целом немецкие военные части хорошо выдержали кровавое испытание. В общем, фронт настроен оптимистически. Он находится в твердой уверенности, что через пару недель удастся ликвидировать русскую проблему… Подвоз работает превосходно.

1 августа 1941. Сталин и Рузвельт обмениваются письмами. Союз между большевизмом и крупным капиталом стал сейчас полностью очевидным и является очень желательным для нашей пропаганды материалом. Тон московских сообщений стал значительно пессимистичнее, чем до сих пор.

Геббельс, используя ситуацию, занят «закупкой за границей кинотеатров в больших размерах». Этим он занялся под грохот войны. «Нам принадлежат уже сейчас крупнейшие и самые лучшие театры в Париже и Марселе, а главным образом на Балканах. Владение кинотеатрами является лучшей гарантией для проникновения немецких фильмов за границу».

Приобретаются они сейчас совсем по дешевке в качестве частной собственности. Происходит это «совершенно бесшумно и незримо, в большинстве случаев через подставных лиц». Геббельс намеревается забрать в свои руки средства культуры «в качестве, так сказать, хозяина дома» – он имеет в виду пространство Европы. «Если театры, радиостанции и кинопроизводство принадлежат мне, то так или иначе я определяю, что именно нужно играть, говорить и снимать. Кто после этой войны будет владеть средствами духовного руководства, тот будет определять будущее». Он рассчитывает, что после войны «будет создан самый большой концерн по руководству культурой и пропагандой, какой когда-либо до сих пор видела история». И, конечно же, во главе с ним, доктором Геббельсом.