Текст книги "Геббельс. Портрет на фоне дневника"

«Чудо свершилось!»

Готовясь к войне с Советским Союзом, Геббельс, выполняя распоряжение фюрера, в ряду осуществляемых им репрессий расправился с поощряемыми им отчасти астрологами, магнитопатами, предсказателями, ясновидцами. Почему так? – спросила я у президента ассоциации парапсихологов Сергея Вронского – он как раз в ту пору, в 1941-м, изучал астрологию и медицинскую магнитопатию в Берлинском университете. Он пояснил: научные изыскания кое-кого из ученых-специалистов сводились к тому, что Германию ожидают тяжелые испытания с катастрофическими последствиями. Надо было пресечь распространение в народе подобных мрачных предсказаний и их носителей. А заодно и всех остальных, позволяющих себе самостоятельно то или иное предрекать.

Геббельс, обеспечивший этим людям горькую участь, отметил тогда с издевкой: «Удивительное дело: ни один ясновидец не предвидел заранее, что он будет арестован. Плохой признак профессии» (13.6.1941). Только фюреру с его прославляемой Геббельсом интуицией подвластно видение грядущих дней. Больше никто не смеет вступать на одну с ним стезю, вносить свои варианты предсказаний или дублировать фюрера, тем более пророчествовать и смущать народ. Так что с этим было покончено.

Но последнее время внесло неожиданные коррективы. Геббельс то пересказывал, то читал вслух Гитлеру страницы книги Карлейля «История Фридриха II», духовное сродство с которым фюрер старался внушить своим соотечественникам. «Мы должны быть такими, каким был Фридрих Великий, и так держаться. Фюрер полностью единодушен со мной… Фюрер также стоик и последователь Фридриха Великого». Жизнеописание прусского короля «глубочайше захватывает» Гитлера, особенно то место, где автор уговаривает короля, терпящего поражение в Семилетней войне, решившегося покончить с собой: «Подожди немного, и дни твоих страданий останутся позади. Солнце твоего счастья уже за тучами, и скоро оно озарит тебя». Смерть русской царицы Елизаветы была внезапной и спасительной вестью для короля, избавлением от поражения.

Разволновавшийся Гитлер поинтересовался гороскопами. И два главных гороскопа, хранившихся в ведомстве Гиммлера, доставили Геббельсу. «Я могу понять фюрера, запретившего занятия такими неподконтрольными вещами. Все же это интересно, что гороскоп республики, как и гороскоп фюрера, пророчит во второй половине апреля облегчение нашего военного положения… [Это в дневнике под датой 30 марта, ровно за месяц до самоубийства Гитлера.] Для меня такие астрологические предсказания не имеют никакого значения, – признается Геббельс. – Но я все же намереваюсь их использовать для анонимной и замаскированной гласной пропаганды, потому что в такое критическое время большинство людей хватается за любой, пусть и столь слабый якорь спасения».

Министр пропаганды намерен использовать эти астрологические предсказания и для поднятия духа Гитлера. В убежище фюрера они вдвоем приникнут к гороскопам, и Гитлер убедится, что гороскопы сулят ему во второй половине апреля 1945-го, после периода поражений, перелом в событиях, военный успех. Но откуда прийти ему? Казалось бы, неоткуда ждать обещанного, остается надеяться на чудо. О «чуде», вернее о секретном «чудо-оружии», кричит геббельсовская пропаганда. Оно вот-вот вступит в действие, его невиданная сокрушительная сила повергнет в прах противника, изменит ход войны в пользу Германии, погонит советские армии и будет преследовать их вплоть до Урала. Хотя они-то оба знают, что этого немецкого «чудо-оружия», под которым подразумевается оружие атомное, не существует[619]619
  «Урановый проект» национал-социалистов, развернутый с 1934 года, не был реализован. Гитлер не поверил в разрушительную силу и скорую возможность создания атомной бомбы.


[Закрыть]. Это же подтвердит в Нюрнберге министр вооружения Шпеер. Он скажет: из-за того, что Германия лишилась по многим причинам виднейших ученых, уехавших в Америку, «мы очень отстали в данном вопросе. Нам потребовалось бы еще один-два года для того, чтобы расщепить атом». Главный обвинитель от США Джексон спросит: «Значит, сообщения о новом секретном оружии были весьма преувеличены для того, чтобы поддержать в немецком народе желание продолжать войну?» Шпеер ответит: «Да, в последнюю фазу войны это было действительно так».

Но Геббельс тотчас приступил к новой пропагандистской программе с опорой на чудо. «Фюрер сказал, что уже в этом году судьба переменится и удача снова будет сопутствовать нам… Подлинный гений всегда предчувствует и может предсказать грядущую перемену. Фюрер точно знает час, когда это произойдет. Судьба послала нам этого человека, чтобы мы в годину великих внешних и внутренних испытаний могли стать свидетелями чуда…» – предвосхищал его Геббельс в своем выступлении по радио. Массовый психоз ожидания чуда распространился среди населения.

«Умерла царица Елизавета, и для Бранденбургской династии свершилось чудо», – заключает Карлейль. Чья же смерть на этот раз спасет Третий рейх и Гитлера? «Судьба располагает многими возможностями», – заметил на этот счет Геббельс. Это было сказано им днем 12 апреля. А поздним вечером Геббельсу стало известно о внезапной смерти Рузвельта. Ликованию Геббельса не было предела. Нет и в помине скептического отношения к гаданию по звездам. Куда там! Чудо свершилось! «Мой фюрер! Я поздравляю вас, – в экстазе кричал он по телефону, сообщая о смерти Рузвельта. – Звезды предсказали перелом для нас в событиях, военный успех во второй половине апреля. Переломный момент свершился!»

В столице полыхали пожары. И, как каждую ночь, сигналы тревоги извещали о приближающихся к Берлину английских самолетах.

На другой день, 13 апреля, советские войска овладели Веной.

Но Гитлер заклинал в приказах: «В данный момент, когда судьба убрала с этой земли военного преступника всех времен, произойдет поворот в этой войне в нашу пользу…»

«Меланхолический вечер»

Вел ли Геббельс дневник и после 10 апреля – остается загадкой. Как знать, может, еще обнаружатся дополнительные страницы. Трудно представить себе, что он бросил вести дневник в эти дни. Оставалось еще три недели нарастающей безысходности, отчаяния, конца. Даже Борман, у которого не было на то навыка, в это крайне напряженное время регулярно делает краткие записи – нечто вроде дневника[620]620
  Записная книжка Бормана была найдена в мае 1945 года на улице Берлина. Труп самого Бормана был обнаружен и опознан годы спустя. Записи Бормана Е. Ржевская читала в 1964 года в архиве в служебном переводе на русский язык и частично опубликовала в 1965 года в книге «Берлин, май 1945».


[Закрыть]. В январе он отмечает кое-что из своих личных дел вперемежку с обстановкой на фронтах: «Был с женой и детьми в Рейхенхалле для осмотра грибного хозяйства (шампиньоны)… Утром большевики перешли в наступление». И на другой день: «Воскресенье 14 января. Посещение тети Хесхен». Но дальше семейная хроника вытесняется сообщениями о павших городах, о разрушениях в Берлине от налетов авиации. «Суббота 20 января. В полдень – положение на востоке становится все более и более угрожающим. Нами оставлена область Вартегау. Передовые танковые части противника находятся под Катовицами». «Суббота 3 февраля. В первой половине дня сильный налет на Берлин, пострадали от бомбардировок: новая имперская канцелярия, прихожая квартиры Гитлера, столовая, зимний сад и партийная канцелярия. Бои за переправы на Одере». Налеты на Дрезден, наступление американцев на Веймар. «Русские под Кюзлином и Шлаве». «Глубокие прорывы в Померании… На западе остался только один плацдарм» (4 марта). «Англичане вступили в Кёльн. Русские в Альтдамме!!!» (8 марта). Отмечает Борман также отстранения и перемещения Гитлером видных фигур. Начальник генштаба сухопутных войск Гудериан «отправлен в отпуск» Гитлером в связи с тем, что не удалось скинуть войска Красной армии, форсировавшие Одер, с занятого ими кюстринского плацдарма. Отстранен стараниями Геббельса шеф прессы Дитрих. «Русские танки под Винер-Нейштадтом» (1 апреля). «Большевики под Веной. Американцы в Тюрингской области» (5 апреля).

Все ближе к Берлину. И наконец в середине апреля запись со всплеском восклицательных знаков: «Большие бои на Одере!», «Большие бои на Одере!», «Большие бои на Одере!!».

Германское командование было уверено, что советские армии будут на Одере остановлены неприступностью этого рубежа, созданного самим рельефом. И со стороны Одера прорыва русских не ждали. «Я твердо верил, что Берлин будет спасен на берегах Одера, – говорил Гитлер летчице Ганне Райч[621]621
  Ханна (Ганна) Райч (1912–1979) – первая летчица-испытательница в люфтваффе, ставшая символом безграничных возможностей женщины в Третьем рейхе, хотя на деле ее судьба осталась исключением.


[Закрыть] в последних числах апреля. [О ее появлении в фюрербункере я расскажу ниже.] – Мы послали все, что имели, чтобы удержать эту позицию. Поверьте, что, когда наши наибольшие усилия не привели ни к чему, я был больше всех поражен ужасом».

16 апреля наступление на Одере началось.

Маршал Жуков, командовавший им, признает в своей книге, что при решении вопроса об этой операции была допущена оплошность – недостаточно уяснен характер местности. Ценой несчитаных жертв танконеприступные откосы были все же преодолены. Советские войска вступили на плато, открывавшее путь в Берлин со стороны Одера.

В Берлине началась паника.

Давно, еще четыре года тому назад, 20 марта 1941-го, Геббельс записал: «Я отправил мои дневники, 20 толстых тетрадей, в подземную сокровищницу имперского банка. Они слишком ценны, чтобы стать жертвой какого-нибудь воздушного налета. Они отражают всю мою жизнь и наше время. Если судьба даст мне еще пару лет, я переработаю их для грядущих поколений». Он извлек их оттуда, и теперь главной заботой министра пропаганды и комиссара обороны Берлина было, чтобы при всех обстоятельствах его дневники уцелели.

И по секретному заданию Геббельса в министерстве пропаганды его старший стенограф Рихард Отте[622]622
  Рихард Отте в семидесятых годах вместе со вторым стенографом был привлечен к идентификации расшифрованных ими машинописных страниц.


[Закрыть] спешно микрофильмировал бесчисленные страницы дневников.

Берлин больше не казался Геббельсу самым надежным обиталищем для сокровищ рейха. Недавно он негодовал, что вопреки его настояниям из Берлина их вывезли в Тюрингию, и принимал несостоятельные меры к их возврату в Берлин. И это неделю назад! Теперь же он и не помышлял оставить свое сокровище – дневники – в Берлине. Они должны быть секретно вывезены в безопасные, надежные тайники.

Если в самом деле дневник его обрывается 10 апреля: ведь и диктовать некому (а от руки писать отвык) – стенографы по горло заняты работой по обеспечению тайного хранения дневников, – то в оставшиеся дни за Геббельса и о нем рассказывают сами события и их очевидцы.

8 апреля Магда Геббельс приехала из Шваненвердера, где она находилась с детьми, в Берлин навестить мужа. «Несколько меланхолический вечер… – записал он. – Одно за другим вваливаются в дом дурные известия. Иногда спрашиваешь себя с отчаянием: куда все это должно привести?»

В этот меланхолический вечер вслух или молча они не могли не задаваться вопросом, что будет с их детьми, все еще беспечно живущими в Шваненвердере. Их диалог об этом начался уже давно.

Хоххут приводит записи из дневника Вильфреда фон Овена, пресс-референта Геббельса, его верного сотрудника. Он записал 21 января: Магда Геббельс сказала ему, что они с мужем уже давно решили, что покончат с жизнью. Но что она еще не может прийти к решению о судьбе детей, хотя и страшится оставлять их на беззащитное, бесправное будущее и возможную месть как детям Геббельса. Из записи фон Овена видно, что Геббельс и ее, как и фюрера, пичкал примерами из жизни Фридриха Великого по Карлейлю, призывая ее быть вровень с героическим мужеством великого прусского короля, готового расстаться с жизнью, понеся поражение. Фрау Геббельс ответила мужу, как пишет Овен: «Но Фридрих Великий был бездетным».

29 января фон Овен записывает: «Фрау Геббельс плачет теперь безудержно. Она все время не может еще прийти к какому-либо решению о судьбе своих детей». И, само собой, он не признается жене Геббельса, что еще в августе 1943 года был посвящен своим шефом в его намерение в случае поражения убить детей и что при этом «его мысли, – записал фон Овен, – были направлены на эффект перед историей». Подобных признаний в дневнике Геббельса нет.

Дневники должны быть во что бы то ни стало сохранены, дети – уничтожены. Это то, к чему вплотную подошел Геббельс.

«Так как все кончено»

Прорыв на Одере вызвал смятение в ставке Гитлера. Гитлер намеревался перевести ставку в Берхтесгаден (Оберзальцберг), в свою баварскую резиденцию, где, как ему поначалу казалось, он будет в безопасности и сможет руководить действиями армий. Уже переправлены самолетами отдельные службы и архивы, улетели один из секретарей Гитлера, его стоматолог профессор Блашке[623]623
  Хуго Блашке (1881–1959) – «лейб-дантист» Гитлера, член НСДАП с 1931 года.


[Закрыть] и личный врач Морелль[624]624
  Теодор Морелль (1886–1948) – личный врач Гитлера в 1936–1945 годах. Вопрос о том, давал ли Морелль Гитлеру наркотические и возбуждающие препараты, является спорным до сих пор.


[Закрыть], с которым Гитлер не расставался, постоянно нуждаясь в его возбуждающих препаратах. Все это говорит, казалось бы, об устойчивости его решения. В папках Бормана – я разбирала их в подземелье имперской канцелярии в первые дни капитуляции Берлина – были среди других бумаг тексты его радиограмм адъютанту Хуммелю[625]625
  Гельмут фон Хуммель (1910–2012) – личный референт рейхсляйтера Бормана.


[Закрыть], находившемуся уже в Берхтесгадене, распоряжения о подготовке к размещению прибывающих служб.

В дневнике Борман помечает: «Пятница, 20 апреля. День рождения фюрера, но, к сожалению, настроение не праздничное. Приказ – отлет передовой команды». На другой день советские войска вступили на окраину Берлина, и снаряды дальнобойной артиллерии рвались уже в центре города. «Пополудни начался артиллерийский обстрел Берлина», – помечает Борман. В этот день Гитлер отдал приказ генералу войск СС Штайнеру[626]626
  Феликс Штайнер (1896–1966) – обергруппенфюрер СС, генерал ваффен-СС.


[Закрыть] собрать под свое командование всех солдат в Берлине и ударить контратакой по наступающим советским войскам. «Каждый командир, который уклонится от выполнения приказа и не бросит в бой свои войска, поплатится жизнью в течение пяти часов». Язык приказов Гитлера стал языком угроз и расправы.

22 апреля, когда эфир гудел радиограммами Бормана, извещавшими о прибытии фюрера в этот день в Берхтесгаден, на военном совещании, которое ежедневно проводилось в бункере Гитлера, было доложено, что контрудар не состоялся. Генералы посчитали, что главнокомандующему Гитлеру следует покинуть Берлин, чтобы немецкие войска могли отступить, – столице угрожает окружение. И, оставаясь в отрезанном Берлине, Гитлер практически не сможет командовать армиями.

Ярость, истерика, выкрики об измене, угроза самоубийства – такой была реакция Гитлера.

Он прервал совещание, велел соединить его по телефону с Геббельсом.

Адъютант Гитлера от СС Отто Гюнше[627]627
  Отто Гюнше (1917–2003) – личный адъютант Гитлера с 1943 года, получил приказ Гитлера сжечь его труп после самоубийства. Показания свидетелей (адъютанта Гюнше, камердинера Линге, начальника личной охраны Раттенхубера) о последних днях и часах в фюрербункере Е. Ржевская приводит в своей книге «Берлин, май 1945» (дополненное издание: Книжники, 2020), ссылаясь на документы, найденные ею весной 1945 года в бункере и в архивах осенью 1964 года.


[Закрыть] дальнейшее излагает так: «Через несколько минут, ковыляя, вошел Геббельс, он был крайне взволнован». Его немедленно провели в кабинет фюрера, где состоялась их беседа. Когда он вышел из кабинета, его обступили генералы, Борман и другие. Геббельс сказал, что фюрер совершенно разбит, таким он его никогда не видел. И добавил о том, «как был напуган, когда фюрер прерывающимся голосом сказал ему по телефону, чтобы он немедленно с женой и детьми перебрался к нему в бункер, так как все кончено».

Последней радиограммой в этот день адъютанту Хуммелю в Берхтесгаден Борман распорядился: «Вышлите немедленно с сегодняшними самолетами как можно больше минеральной воды, овощей, яблочного сока и мою почту». Из этого следовало, что прибытие в Берхтесгаден по меньшей мере отложено.

«Но Фридрих Великий был бездетным»

Позже, уже арестованный союзниками, Йодль на допросе рассказал, что в тот день, 22 апреля, выйдя из кабинета растерянного фюрера, Геббельс спросил у него, можно ли военным путем предотвратить падение Берлина. «Я ответил, что это возможно, но только в том случае, если мы снимем с Эльбы все войска [стоящие против англо-американских сил] и бросим их на защиту Берлина». Геббельс посоветовал ему доложить эти соображения фюреру. Фюрер согласился с Йодлем и распорядился: Кейтелю и Йодлю лично руководить контрнаступлением и с этой целью выехать за пределы Берлина. Вместе с ними Берлин оставило все верховное командование со своими штабами. В ставке Гитлера оставались представители от родов войск да Борман и Геббельс.

Объявленное Гитлером решение остаться в Берлине воспринималось генералами высших штабов как демонстративный жест, прикрывающий неспособность Гитлера продолжать руководить войсками. И в нарушение военной традиции Гитлер, главнокомандующий, устранялся от ответственности за дальнейший ход боевых действий, возлагая ее на них.

При приближении советских войск немалая часть немецкого населения, бросая свои жилища, устремлялась на запад. Вся нацистская верхушка позаботилась, чтобы их семьи оказались на западе в расчете на более цивилизованное обращение с ними там союзников. И Борман, оставаясь при Гитлере в подземелье имперской канцелярии, переправил из Берлина жену в том же направлении и с тем же расчетом.

Но у Геббельса был свой расчет – «на эффект перед историей», как записал фон Овен. Он не был фанатиком, как иногда ошибочно судят о нем. Фанатичным было его пылающее, неугомонное тщеславие. И семья приносилась ему на заклание.

Когда 13–14 февраля страшнейшему налету англо-американской авиации подвергся Дрезден (60 000 убитых, разгромлена, опустошена центральная часть города, уничтожен Цвингер) и Гитлер, получив письмо от своей сводной сестры фрау Раубаль[628]628
  Ангела Раубаль (1883–1949) – сводная сестра Гитлера, мать Гели Раубаль.


[Закрыть], пережившей эти немыслимые дни и ночи, отозвался о ней с похвалой, Геббельс, не стерпев мгновенного укола ревности, тут же вставил: «А Магда решила при всех обстоятельствах остаться в Берлине». Хотя это еще не было окончательно улажено с нею и его ссылкам на Фридриха II противостояло ее «Но Фридрих Великий был бездетным».

Но в марте Магда Геббельс, видимо, продвинулась к решению, на котором настаивал муж.

Начальник личной охраны Геббельса Вильгельм Эккольд[629]629
  Вильгельм Эккольд (1893–1966), штандартенфюрер СС, начальник личной охраны Геббельса. После войны провел несколько лет в тюрьме во Владимире.


[Закрыть] на допросе в мае 1945-го рассказал, что в конце марта, когда советские войска уже находились на левом берегу Одера и угрожали своей близостью Берлину, жена и дети Геббельса жили в Шваненвердере, в 10 километрах от Берлина, в своем поместье.

«Примерно 31 марта я был вызван туда женой Геббельса по вопросу усиления охраны имения. В разговоре со мной и своей матерью[630]630
  Августа Беренд (1879–1952).


[Закрыть] она сказала, что в том случае, если военные действия будут развиваться неблагоприятно для немецкой армии, они переедут в Берлин, перейдут на жительство в бомбоубежище фюрера и останутся там до последнего момента, а может быть, даже и умрут, если это понадобится. Жена Геббельса сказала, что у нее есть сильнодействующий яд, который она примет в критическую минуту. Мать жены Геббельса поддержала ее в этом решении».

Это было за шестнадцать дней до начавшегося наступления на Одере, к 21 апреля перешедшего в штурм Берлина.

22 апреля, через три недели после состоявшегося разговора, приведенного Эккольдом (публикуется впервые), дети сошли в подземелье, в фюрербункер, откуда их вынесли советские солдаты мертвыми.

Сколько я знала случаев в войну, когда при жуткой расправе в деревнях за связь с партизанами или за другие провинности перед немецкой армией женщины под расстрелом закрывали своим телом ребенка. Мне случалось видеть спасенную сироту. Женщины всех наций, брошенные с детьми в концлагеря или в гетто, старались переправить за проволоку ребенка – только бы был жив и, может, чья-то добрая душа отзовется, пригреет, не отшвырнет. А тут у шестерых детей и мать, и бабушка, и самолеты к их услугам: доставят в зону, где в случае нужды можно встать под защиту Красного Креста и где, под западными оккупантами, дети, мать и бабушка останутся живы. Но фанатизм сламывает человеческий, материнский инстинкт, и даже бабушка с одобрением отправляет дочь на самоубийство, внуков – на смертную расправу родителей. (Где-то писали, что бабушка осталась жива и справлялась о могилах внуков.)

Приказ Гитлера о «выжженной земле»

Когда я уходила в армию в начале октября 1941-го, вблизи от моего дома в Москве, у Белорусского вокзала, были противотанковые надолбы, ощетинившиеся ежи – так близок был бой. По малолюдным улицам проходили вооруженные рабочие дружины. На Садовом кольце – баррикады и снова ежи, надолбы. Москва готовилась сражаться на улицах.

Тогда Гитлер заявил, что русские армии «полностью уничтожены».

Теперь такие надолбы, ежи, как в осенние дни 1941-го в Москве, стояли заслоном на окраине Берлина, а советские танки уже прорвались в городские улицы.

22 апреля появился последний опубликованный приказ Гитлера:

«Запомните:

каждый, кто пропагандирует или даже просто одобряет распоряжения, ослабляющие нашу стойкость, является предателем! Он немедленно подлежит расстрелу или повешенью!

Это имеет силу также и в том случае, если речь идет о распоряжениях, якобы исходящих от гауляйтера, министра д-ра Геббельса или даже от имени фюрера.

Адольф Гитлер».

Скоротечная, беспощадная расправа поджидала каждого немца, заподозренного в том, что он недостаточно проникся фанатизмом и слепой верой в победу немецкой армии. На улицах Берлина всем на устрашение вешали солдат (фотографии сохранились).

Тысячи немцев обречены были бессмысленно погибать в страданиях: солдаты и фольксштурмисты – в уличных боях, исход которых предрешен, население – от снарядов и бомб, под обвалившимися домами. Когда 29 апреля мне пришлось с группой военных пробираться к центру, куда переместились главные очаги сражения, мы, чтобы не попасть под огонь, старались миновать часть пути подвалами, тянувшимися иногда на целый квартал. Они служили бомбоубежищами для населения. Услышав мою немецкую речь, измученные люди, лишенные воды и пищи, обступали меня, спрашивали, когда же конец этой муке, этому кошмару.

Донесения о безнадежности положения тех, кто сражается на улицах столицы, о бедствиях, переживаемых населением, скопились в той же папке Бормана, где его радиограммы адъютантам. Такие же донесения должны были стекаться к Геббельсу – комиссару обороны Берлина и партийному руководителю столицы. Но в дни величайшей катастрофы немецкого народа виновники его бед были совершенно глухи к тому, что переживают люди, и никакой ответственности перед ними не испытывали.

«Моя историческая миссия», «я возложил на себя ответственность за мой народ», – постоянно повторял Гитлер. «Фюрер – это Германия», – надсаживалась геббельсовская пропаганда. «За вас думает фюрер, ваше дело – лишь выполнять приказ».

Ложью были заверения Гитлера, подхваченные Геббельсом, что фюрер живет только мыслями о благе народа. Он маньяк. Власть над народом, над Германией, господство над миром любыми средствами – это двигало неистовством его мании.

«Когда мы победим, кто спросит с нас о методе? – сказал он Геббельсу за неделю до нападения на Советский Союз. – У нас и без того столько на совести, что мы должны победить, иначе наш народ и мы во главе со всем, что нам дорого, будем стерты с лица земли».

Близится поражение, оно сотрет с лица земли Гитлера и соучастников преступлений. Но покуда это произойдет, он обрушивается с ненавистью: немецкий народ обманул его надежды. Он отдает приказ о «выжженной земле»[631]631
  Имеется в виду приказ Гитлера 19 марта 1945 года об уничтожении всей инфраструктуры, всех объектов и материальных ценностей, известный как «план Нерона».


[Закрыть], как это было при отступлении в России в 1943-м, но теперь речь о немецкой земле. Раз грядет поражение – опустошать, разрушать города. Министр вооружения и любимый его архитектор Шпеер возразил ему, что это означает лишить немецкий народ средств к существованию. Нет нужды принимать во внимание то, в чем народ нуждается для продолжения жизни, распорядился в ответ Гитлер. Лучше самим все уничтожить, раз немецкий народ оказался слабее «восточного народа». После поражения «в живых остались преимущественно неполноценные»[632]632
  Шпеер. С. 582–583.


[Закрыть].

В эти трагические часы немецкие солдаты сражались с высокой стойкостью и самоотверженностью, верные присяге и все еще надеясь на чудо-оружие, на фюрера, страшась плена и расправы эсэсовцев при отходе с позиций.

На советской стороне в Берлине сражались солдаты, знавшие гнет поражений, безысходность окружения, плена, ярость и воодушевление на победных полях сражений.

Одним часы отстукивали неизбежное поражение, другим – близость победы. Те и другие были всего лишь смертны и погибали в тягчайших боях на улицах Берлина.