Текст книги "Геббельс. Портрет на фоне дневника"

«В углу сидели притихшие дети»

23 апреля берлинская радиостанция передала, что фюрер в столице. Ведь еще действовала на немцев магия его присутствия.

Я слышала это сообщение по радио, еще находясь в Познани. Но так ли это? Может, сказано всего лишь для поднятия духа гарнизона и населения Берлина? «Где фюрер, там победа», – годами внушали немцам Геббельс и его пропаганда.

Но Гитлер был в Берлине, в новом, только что достроенном для него бункере, куда перебрался 21 апреля. Бункер был связан подземными переходами с бомбоубежищем под имперской канцелярией, где Гитлер до того находился, но был выдвинут в сад и имел запасной выход тоже в сад, чтобы, если рухнет под бомбами массивное здание рейхсканцелярии, фюрер не остался бы под обломками, смог выбраться.

Когда мы вошли в этот сад, около запасного выхода из бункера стояла бетономешалка – несколькими днями ранее еще велись работы по укреплению бункера.

Хронику событий последних дней перед падением Берлина и подробнее в самом бункере, вплоть до самоубийства Гитлера 30 апреля, я постаралась документально воспроизвести в своей книге «Берлин, май 1945». Сейчас лишь вкратце напоминаю, дополняя всем тем, что имеет отношение к Геббельсу и завершает его жизнь, а вместе с нею и его портрет.

Прежде Гитлер давал названия своим ставкам: «Волчье логово», «Гнездо орла». Теперь это был всего лишь фюрербункер, как называли его обитатели подземелья под рейхсканцелярией. Примерно 40 ступенек вели вниз в это убежище. По этим ступеням, наверное, с любопытством спускались дети Геббельса. Странным было здесь их присутствие, их оживление. Они затевали игры, будто находятся в пещере с «дядей фюрером». Будто скоро полетят с ним на самолете отсюда, скроются от бомб.

Каково было Геббельсу находиться постоянно тут на глазах у детей, зная, зачем привел их сюда? Ведь он вроде не был чужд отцовских чувств, умилялся в дневнике, упоминая детей.

Привел сюда семью, выполняя задуманный план – или теперь уже и волю фюрера. Все смешалось. Он сам все годы мастерил себе эту ловушку, гоняясь за первым местом возле фюрера.

Тут была сейчас мера послушания, и мера обреченности, и экзальтация повседневных славословий фюрера, которые и сейчас были неостановимы и давно сформировали в нем, хоть и при дозе критичности, нерушимый пласт преданности и воодушевления от всевластности своего фюрера и увенчанности успехом его самых дерзких решений. Ну а сейчас, когда ничего не состоялось и катастрофически рушился рейх, – что он переживал в этом бункере?

Записей нет. Впрочем, и в прежних он не был ни искренен, ни откровенен. Чаще – фальшив. Чего-либо человеческого и по крупицам давно было не вытянуть из его выморочности. Может, он всего лишь энергозаряженный фантом? Пущенный безостановочно волчок? Страшно.

25 апреля сомкнулось кольцо окружения советских войск вокруг Берлина. Берлин оказался отрезан от всего того, что еще оставалось рейхом, от ближних и дальних фронтов.

В этот же день на Эльбе с полным дружелюбием друг к другу встретились советские и американские воинские части. Это было ударом по расчетам Гитлера на то, что соприкосновение англо-американских войск со своим советским союзником неминуемо вызовет между ними конфронтацию, вплоть до военной.

Для Геббельса дополнительным ударом было то, что окружение Берлина и перерезанные пути на Баварию преграждали вывоз ящиков с дневниками для тайного захоронения их где-то в баварских горах. Да и союзники ведь были уже вблизи от них. И, очевидно, за неимением другого решения в какой-то из остававшихся дней эти металлические ящики начали свозиться в подземелье имперской канцелярии.

Следом в фюрербункер пришла телеграмма Геринга. Не ссылаясь на свое намерение вступить в переговоры о мире с англичанами и американцами, он, опираясь на декрет фюрера от 29 июня 1941-го, назначивший его преемником Гитлера, хотел заручиться всей полнотой власти для ведения внутренних и внешних дел страны, так как Гитлер, решив остаться в Берлине, лишился этой возможности.

Заверения в преданности в конце письма не смягчили ярости Гитлера. У него и из окруженного Берлина достало власти разделаться с находившимся в Берхтесгадене Герингом, обвинив его в измене. Геринг был взят под арест, ему был объявлен ультиматум: жизнь ему будет сохранена на условии, что он немедленно откажется от всех своих притязаний, от всех своих чинов и постов. Что и было Герингом выполнено.

Под доносившийся непрерывно грохот разрывов снарядов и бомб известие об измене Геринга, единственного рейхсмаршала, носившего такое высокое звание в Третьем рейхе, потрясло обитателей бункера.

Борман записал: «Среда 25 апреля. Геринг исключен из партии. Первое массированное наступление на Оберзальцберг. Берлин окружен!»

Для Геббельса то, что произошло, было неоднозначно. Наконец-то покончено с главным соперником – преемником Гитлера. Но факт измены Геринга говорил о приближающейся развязке.

Раттенхубер пишет, что в своей комнате при полуоткрытой двери Геббельс шагал из угла в угол, размахивая руками, хватался за спинку стула, ударял им об пол, громко ругал Геринга «жирной свиньей» и выкрикивал, что он всегда предупреждал фюрера, чего стоит Геринг.

«В углу сидели притихшие дети», – пишет Раттенхубер.

Дети были разные и разного возраста. Старшая, Хельга, любимица отца, была, в сущности, почти взрослой – всего 4 месяца оставалось до ее 13-летия. Биограф Геббельса X. Хайбер пишет к тому же, что она с ранних лет была смышленой, не по годам развитой. Думается, уж никак не для нее были эти детские игры и сказки, будто они в «пещере». Она не могла не воспринимать, как взвинченно и мрачно нагнеталась атмосфера в бункере. Ее сестра Хильда была младше ее на полтора года и отставала в развитии. А единственному в семье мальчику, Хельмуту, шел десятый год. Хайбер пишет, что это был неуклюжий, мечтательного склада мальчик, не наделенный отцовским даром проворной сообразительности, и дела его в школе шли неважно. Младше его было еще трое детей, увы, все девочки. Самая младшая, Хайде, последняя, родилась в 1940 году.

Все дети, как уже говорилось, в честь Гитлера носили имена, начинающиеся на букву «Н» (Нitler), которая произносится по-русски как «X» или «Г».

«Бронированный медведь»

На поверхности ни днем ни ночью не стихает бой. Глыбы завалов от рушащихся домов или дико оседающих, выгорая, на пожарищах. Завалы размяты гусеницами наступающих танков. Гремящие взрывы, несмолкающая стрельба, оглушающий гул сражения. Чем ближе к центру, тем ожесточеннее становились бои. Немецкие солдаты, преданные фюрером, упорно бились, отстаивая 9-й сектор обороны столицы – правительственный квартал.

Не было подкрепления, иссякали боеприпасы, а им доставляли тюки с листовками Геббельса с его газеткой «Раnzerbär» – «Бронированный медведь» (медведь – эмблема Берлина). Огромный массив прессы, которым заправлял Геббельс, свелся теперь к этой крохотной газетке в 4–6 полос, размером чуть больше тетрадного листа. Да еще к фронтовым листкам. Один такой «Берлинский фронтовой листок» попал мне в руки: «Браво, берлинцы! Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботитесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Дальше так же мужественно, дальше так же упорно, без пощады и снисхождения, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков… Вы выстоите, берлинцы! – так бравурно, пошло. И лживо: – Подмога движется!» Это было уже 27 апреля.

Здесь же сообщалось: «Рейхсминистр Герман Геринг, в течение долгого времени страдающий хронической болезнью сердца, вступившей сейчас в острую стадию, заболел». Фюрер удовлетворил его просьбу – освободил его от бремени руководства воздушными силами. И что «накануне фюрер в своей главной квартире в Берлине принял назначенного им нового главнокомандующего – генерал-полковника Роберта фон Грейма[633]633
  Роберт фон Грейм (1892–1945) – генерал-фельдмаршал люфтваффе, главнокомандующий люфтваффе с 26 апреля по 24 мая 1945 года, покончил с собой.


[Закрыть] и обсудил с ним…» и т. д.

Как происходило это новое назначение, запечатлено Ганной Райч, сопровождавшей фон Грейма.

Ганна Райч – известная немецкая летчица-испытатель. До сих пор встречаются и у западных, и у наших историков ошибочные утверждения, будто она прибыла в последние дни апреля в бункер Гитлера, чтобы вывезти его на самолете из Берлина. Но все совсем не так и не романтично, а скорее курьезно.

Приказ о назначении главнокомандующего достаточно было отдать по радио. Но Гитлер пожелал, чтобы фон Грейм явился к нему в ставку выслушать приказ о своем назначении. В условиях, когда Берлин окружен, в воздухе повсюду господствует авиация противника, выполнение этого бессмысленного приказа, сопряженного с риском и жертвами, – прихоть диктатора. Для него церемониал – самоутверждение.

Генерал фон Грейм был командиром Ганны Райч и любимым человеком. Она настояла на том, что полетит с ним. Теряя десятки истребителей сопровождения, сменив в пути на Берлин и свой пострадавший самолет, фон Грейм, пролетая над Бранденбургскими воротами, был ранен в ногу. Подбитый снарядом самолет Ганны Райч, сменившей фон Грейма за штурвалом, удалось посадить на магистрали Восток – Запад. С раненым Греймом она прибыла в фюрербункер. О том, что застала в подземелье, что наблюдала за три дня, находясь там, она подробно рассказала, допрошенная американским следователем.

В подземелье

Много позже, когда все уже было позади, то, что Сталин скрыл факт обнаружения мертвого Гитлера, все еще вынуждало разведки всех четырех союзников, входившие в Контрольный совет по управлению Германией, продолжать доискиваться фактов о смерти Гитлера.

И вот передо мною документ. Ему предпослано письмо директора разведки США своему советскому коллеге, генерал-майору Сидневу[634]634
  Этот документ, в переводе на русский язык, находился в архиве в одной папке с показаниями Ганны Райч. – Примеч. авт.
  Сиднев Алексей Матвеевич (1907–1958) – генерал-майор НКВД.


[Закрыть].

«Военное управление Германии (США)

Управление директора разведки

АРО 742

31 октября 1945 года

Дорогой генерал, зная, что Вы разделяете со мной большой интерес в вопросе смерти Гитлера, препровождаю Вам недавно полученный материал, подробно описывающий последние предсмертные дни Гитлера в бомбоубежище. Хотя сведения, содержащиеся в сообщении, дают только описания, все же это сообщение придает лишний вес убедительной очевидности того, что Гитлер, вне всяких сомнений, мертв.

Искренне Ваш

Г. Брайон Конрад, бригадный генерал США, директор разведки».

К этому письму приложен обширный допрос американским следователем Ганны Райч, летчика-капитана (почетный титул, дававшийся за выдающиеся достижения в авиации), от 8 октября 1945 года.

На документе гриф «Секретно». Со временем американские историки и журналисты имели возможность полностью или в сокращенном изложении ознакомиться с ним. Сужу по тому, что Уильям Ширер цитирует кое-что из его текста. Но тот, которым я располагаю, еще был в своем первозданном виде с грифом «Секретно».

Фон Грейм и Ганна Райч прибыли в бункер 26 апреля. Фюрер с трясущимися руками, со слезами «жалости к самому себе» поведал им об измене Геринга, о том, что он его покинул и за его спиной установил связь с врагом. «Он направил мне непочтительную телеграмму… Он готов управлять вместо меня из Берхтесгадена… Ничто меня не миновало. Никто не остался верным… нет таких разочарований, какие не пришлись на мою долю; нет измен, каких бы я не пережил, а теперь еще сверх всего это». Овладев собой, он сообщил, что арестовал Геринга, и наконец объявил Грейму, зачем он его вызвал, – о его назначении. Грейм, раненный в этом нелепом рейсе на Берлин, вынужден был лежать, вместо того чтобы находиться в штабе ВВС при деле. Оставаясь около него, Ганна оказалась свидетельницей фантасмагорического мира этого подземелья. Все вокруг были истеричны, взвинченны. Впрочем, и сама Ганна Райч, как пишет Раттенхубер, «производила впечатление фанатической истерички». Но ее показания тем интереснее, что их высказывает еще недавно преданная, фанатичная нацистка, которой пришлось внезапно увидеть лицом к лицу своих вождей и кумиров в роковой ситуации.

Комната, где находилась Райч, была смежной с кабинетом Геббельса. Дверь кабинета обычно оставалась открытой, и было слышно, как он непрерывно ораторствует наедине с собой, злобно потрясенный изменой Геринга, обвиняя его в военной катастрофе и в их страданиях. Слово «свинья» то и дело неслось по адресу Геринга. «Эта свинья, которая всегда выставляла себя главным помощником фюрера, теперь не имеет мужества быть рядом с ним… он хочет сменить фюрера как главу государства… он никогда не был по-настоящему одним из нас, в душе он был всегда слабым и предателем».

Райч отмечает, что все это выглядело по-театральному, манерно, с усвоенными жестами и ораторскими приемами. «Нервное скакание, смешная картина. А то, обращаясь к миру, он говорил о том, какой исторический пример дают находящиеся в бункере… Казалось, он ведет себя как всегда, так, будто говорит перед легионом историков, жадно ловящих и записывающих его слово». Они с Греймом, слушая эти тирады, грустно спрашивали себя: «И это те, кто правил нашей страной?»

Райч и Грейм заявили фюреру, что останутся здесь с ним до конца. Гитлер был тронут и вручил им по ампуле с ядом. Ганна поняла, что это конец и что фюрер осознаёт, что все кончено. (Позже фон Грейм воспользовался этой ампулой. О его самоубийстве тогда же сообщила «Правда».)

Вместе с тем Гитлер говорил Ганне: «У меня еще есть надежда. Армия Венка[635]635
  Вальтер Венк (1900–1982) – генерал танковых войск, командующий 12-й армией.


[Закрыть] идет с юга. Он должен и он отгонит русских». У него дрожали руки, тряслась голова, он передвигался по комнате взад-вперед неверной походкой, и по его лицу, вопреки высказанной надежде, было видно, что пришел конец. Или он сидел, «сгорбившись у стола, водя по испачканной потом карте пуговицы, представляющие его несуществующие армии, как мальчик, играющий в войну».

Что же касается фрау Геббельс, то летчица отдает дань ей «как храброй женщине, большей частью владевшей собой, иногда горько плакавшей». Но при детях она «держалась мило и весело». Она призналась Ганне: «Если Третья империя не может дальше существовать, она не хотела дать своим детям пережить ее». «Фрау Геббельс часто благодарила Бога за то, что жива и может убить своих детей, чтобы спасти их от “зла”, которое последует за поражением». «Они принадлежат Третьей империи и фюреру, и если их обоих не станет, то и для них больше нет места. Но вы должны помочь мне. Я больше всего боюсь, что в последний момент у меня не хватит сил».

В этом месте следователь делает вывод, что «фрау Геббельс была просто одним из наиболее убежденных слушателей “высоконаучных” речей ее собственного мужа и самым резко выраженным примером влияния нацистов на немецкую женщину».

Гитлер, собрав обитателей бункера, на их глазах вручил Магде свой золотой знак отличия как истинно немецкой женщине.

«Самоубийственный совет»

27 апреля была снаряжена группа для розыска подозрительно исчезнувшего из бомбоубежища генерала войск СС Фегеляйна[636]636
  Герман Фегеляйн (1906–1945) – группенфюрер и генерал-лейтенант ваффен-СС, офицер службы связи Генриха Гиммлера.


[Закрыть]. Он был представителем Гиммлера тут, в ставке. Уже переодетого в гражданскую одежду, готового вот-вот скрыться, Фегеляйна задержали в его квартире, в районе, которым с часу на час должны были овладеть советские войска. Доставили в ставку. И высокопоставленный эсэсовский генерал, к тому же женатый на сестре Евы Браун, что и способствовало его карьере, но не помогло в этой ситуации, по приказу Гитлера был расстрелян в саду имперской канцелярии.

Все страшнее становилось от угрожающе усилившегося обстрела рейхсканцелярии, и фюрером был собран «второй самоубийственный совет», как назвала Ганна Райч это совещание, где речь шла о «массовом самоубийстве». Даны были инструкции, как принять яд, что в ампулах, состоялась «общая дискуссия, каким образом произвести уничтожение человеческих тел после самоубийства. Потом короткие речи с клятвами верности фюреру и Германии. Но сквозь все еще сквозила слабая надежда, что Венк продержится достаточно, чтобы дать возможность уйти».

Снаряды рвались на перекрытии бункера, его сотрясало, и напряжение обитателей бункера доходило до предела.

Налаженной связи с выехавшим из Берлина командованием не было. Связь по радио чаще была нарушена, ненадолго восстанавливалась, и вновь антенны под непрерывным обстрелом выходили из строя. Что происходило за пределами Берлина, а вернее, самого бункера, сколько-нибудь достоверно известно не было. И пользовались сведениями противника, передаваемыми по радио агентством «Рейтер» и другими станциями. Так стало известно, что Гиммлер изменил и, отстранив фюрера, назвав его недееспособным в настоящий момент, через Швецию пытается вступить в переговоры о капитуляции Германии перед западными союзниками.

Это известие повергло Гитлера в бешенство. Райч сказала, что он «бесновался как сумасшедший». В бункере все кричали и плакали, «всё смешалось в безумной судороге». Гитлер распорядился, чтобы раненый Грейм и Райч вылетели и отправили все имеющиеся самолеты в помощь Венку, на Берлин. И чтобы Гиммлер был арестован и не оставлен в живых. Они кое-как улетели.

Все прочие обреченно оставались в подземелье. Никто не смел покинуть эту фараонову гробницу. Пример с Фегеляйном был нагляден.

Отто Гюнше, адъютант Гитлера, вспоминает: 26 апреля утром он находился в телефонной комнате, когда туда вошел Геббельс. Он казался еще меньше, тщедушнее прежнего. Бледное с желтизной лицо, затравленность в глазах. Заговорив о положении в Берлине, он спросил Гюнше, сколько, по его мнению, может продержаться Берлин, успеет ли подойти Венк. Гюнше не сообщает, что он ответил, но едва ли что-либо утешительное.

Этот мучивший его вопрос Геббельс лихорадочно задавал в те дни многим. Все очевиднее была безнадежность положения Берлина. Однако в передовице газеты «Бронированный медведь», в последний раз вышедшей 28 апреля, он обещал измученному городу, обороняющемуся гарнизону, что в «столице немецкого орднунга[637]637
  Ordnung (нем.) – порядок. Привычное для эпохи Третьего рейха словосочетание «новый порядок» относилось к будущему переустройству завоеванного немцами мира.


[Закрыть], европейского орднунга» противник понесет «решительное поражение». И «в Берлине эта война решится… Фюрер в Берлине. Мировой враг будет здесь разбит».

Сам же он в этот день писал прощальное письмо своему пасынку Харальду. Оба письма, от отчима и от матери – сыну, вывезла из Берлина Ганна Райч. В конце семидесятых годов письма были в Германии опубликованы. Их предоставила вдова Харальда Квандта, крупного западноберлинского предпринимателя, погибшего в автокатастрофе в 1967 году.

«Не думаю, чтобы нам удалось еще раз увидеться, – писал Геббельс. – Значит, это, скорее всего, последние строки, которые ты от меня получишь». Он наставляет Харальда продолжить традиции семьи и «показать себя достойным той тяжелейшей жертвы, которую мы решились и приготовились принести», чтобы послужить примером на будущее[638]638
  Харальд Квандт стал в ФРГ крупным предпринимателем. Одна из его дочерей, Колин-Беттина Розенблат-Мо, приняла обращение в иудаизм и вышла замуж за религиозного еврея. Таким образом, внучка Магды Геббельс стала еврейкой.


[Закрыть].

Геббельс все время озабочен обращенностью к истории – которая для него, утратившего веру в Бога, и есть загробный мир, – тем, чтобы занять в том мире выдающееся положение. Это особый род тщеславия – нацистское тщеславие, воплощенное в нем, характерное и для других.

«Такой матерью, как твоя, ты можешь гордиться. Вчера вечером фюрер вручил ей золотой партийный значок, который он многие годы носил на кителе. И она это вполне заслужила».

О детях он не обмолвился. О них пишет жена. Это чудовищное письмо матери написано в фюрербункере 28 апреля 1945 года.

«Мой возлюбленный сын! Уже 6 дней мы, папа, твои пять сестер, братик и я, находимся в фюрербункере, чтобы завершить нашу национал-социалистическую жизнь единственно возможным, почетным исходом. Не знаю, получишь ли ты это письмо… Ты должен знать, что я осталась с папой против его воли, что еще в прошлое воскресенье фюрер хотел мне помочь отсюда выбраться». То и другое неправда. Но, обеляя того, кто склонял и обрабатывал ее, она героизирует свой образ, внушает сыну: «Ты знаешь свою мать – мы одной крови, я ни минуты не колебалась. Наша прекрасная идея погибает – и с ней погибает всё, что было у меня в жизни прекрасного, замечательного, хорошего и благородного. Мир, который наступит после фюрера и национал-социализма, уже не стоит того, чтобы в нем жить, и потому я взяла с собой также и детей. Слишком жаль оставлять их для той жизни, которая придет после нас, и милосердный Господь поймет меня, если я сама дам им избавление». Она описывает, как замечательно ведут себя дети, хотя удары бомб сотрясают бункер, «их присутствие здесь уже потому благословение, что они то и дело вызывают улыбку фюрера». (Выходит, уже ради одного этого стоило затащить детей сюда.) «Вчера вечером фюрер снял свой золотой партийный значок и приколол его мне. Я горда и счастлива. Помоги мне, Господь, сохранить силы, чтобы совершить последнее, самое тяжелое».

Но на пороге предстоящих убийств она компенсирована – «горда и счастлива». Цель – верность фюреру до самой смерти и «то, что мы можем окончить жизнь вместе с ним, это такая милость судьбы, на какую мы никогда не могли рассчитывать».

Они – пускай. Но при чем тут дети?!