Текст книги "Геббельс. Портрет на фоне дневника"

«Наша новая машина – просто поэма»

28 апреля 1930. Гитлер снова фюрерствует!.. Для меня настоящее благодеяние. После своей речи Гитлер еще раз поднялся и в бездыханной тишине объявил мое назначение шефом пропаганды…[190]190
  Геббельс ликует: он получил высокий пост рейхспропагандаляйтера – руководителя Комитета пропаганды. По наследству от Штрассера, занимавшего этот пост, к Геббельсу перешел и его личный секретарь Генрих Гиммлер.


[Закрыть] Штрассер бледен как мел!.. Мы победили по всем линиям. Оппозиция в осколках. Штрассер уничтожен… и все его трусливые креатуры толпятся теперь вокруг меня. Да, таков человек… Вечером еще совещание с моим новым секретарем Гиммлером. Мы очень быстро объединились. Он не чересчур умен, но усерден и честен… Замечательный день!.. Триумф Геббельса!.. Я достаточно долго этого ждал… Самое существенное – Гитлер снова берет поводья в свои руки.

И благодать изливается на Геббельса.

30 апреля 1930. Мы ведем переговоры с Мюнхеном о новом автомобиле. Возможно, мы получим новехонький с иголочки «мерседес». Гитлер постарается. Вот будет радость. Геринг очень помогает. Звонили из Бамберга: куплен «мерседес»… Вот он уже стоит у ворот. Прекрасное, породистое животное. Семиместный! Замечательно сделан, элегантные линии и формы. Тут же приехал на двух автомобилях шеф со всеми главными мюнхенцами. Он радуется как ребенок. Я полон счастья и благодарности. Он славный малый!

2 мая 1930. Наша новая машина просто замечательна… Будут ли все эти свиньи мне верны? Главное, не заноситься. [Еще бы, «мерседес», да с шофером – это привилегия берлинских богачей.]

5 мая 1930. Наша новая машина[191]191
  Все машины Геббельса покупались на деньги из партийной кассы НСДАП, поэтому он здесь пишет «наша машина», хотя пользуется ею как личным автомобилем. Позже у него пропадет и стеснительное местоимение «наш».


[Закрыть] – просто поэма.

Но эйфория проходит, а ревность, задетость Геббельса, сдвинутого на периферию от Гитлера, остается. Никакие импульсы не доходят. Ни к чему существенному не приложим. Хотел было взбодрить нацистское женское движение, оно «должно стать самым современным в Германии», но вскоре взмолился: «Фрау Кютемейер [вдова погибшего нациста] занимается там с Орденом женщин[192]192
  Немецкий женский орден (Дойчер фрауэнорден) – нацистский женский союз, предшественник более мощной организации «НС-Фрауэншафт», образован в 1926 году.


[Закрыть] ерундой. Всю эту женскую чепуху нужно отправить туда, где ей место. Ради бога, уберите женщин из политики». И теперь-то уж окончательно: «Мы должны так или иначе покончить с этой кутерьмой». И еще: женщины «не могут логически мыслить».

26 июня 1930. Шеф хочет, чтобы я тут воевал по мелочи, а сам никак не займется крупным. Типичный Гитлер… Гитлер хотел, чтобы я приехал, но это бесполезно, он обещает и не держит слова.

29 июня 1930. Во всем виноват Гитлер с его нерешительностью. А я фигурирую на публике как вероломный фразёр.

16 июля 1930. Штрассер получил министерство в Саксонии, внутренних дел и труда. Вот Гитлер. Он делает это из страха. Он даже в мелочах не свободен принять решение.

Упрочься Штрассер подле Гитлера или, более того, возобладай он в руководстве партией – это приговор Геббельсу. Они смертельные враги. И Геббельс неустанно отслеживает каждый шаг Штрассера, интригует, пугает им Гитлера, толкает на разрыв со Штрассером и обвиняет Гитлера в нерешительности.

Но другие действующие лица из партийной верхушки, оставившие мемуарные страницы, в том числе те, что написаны уже в заключении, характеризуют поведение Гитлера, похоже, проницательнее. По их словам, «нерешительность» – прикрытие тактики Гитлера, предпочитавшего обычно оставаться неразгаданным в своих намерениях, ускользающего. На деле же Гитлер был заинтересован в этих распрях, сам разжигал их и правил в партии, переключая благосклонность с одной враждующей группы на другую, растравляя ревность, конкуренцию, непримиримость между ними, не давая им сомкнуться и тем контролируя обстановку в партии, пресекая возможность сговора.

Возможно также, что, лавируя, Гитлер долго не шел на разрыв со Штрассером, чтобы не нажить активных недругов среди немалого числа приверженцев Штрассера, второго человека в партии. Когда надо было создавать массовую партию, бороться с социал-демократами, с коммунистами, Гитлер и Штрассер, казалось, были едины и даже дружны. Так было на поверхности, подспудно же шла борьба за влияние в партии и в конечном счете – за власть.

«Еще два года – и мы наверху!»

23 июня 1930. Завоевана огромная победа [успех на выборах][193]193
  На выборах в ландтаг Саксонии НСДАП совершила настоящий прорыв во власть, увеличив в три раза количество депутатских мест (до 14,4 %) и став второй по численности фракцией в саксонском парламенте после социал-демократов.


[Закрыть]. Еще два года – и мы наверху!

11 июля 1930. Состояние сельского хозяйства ужасно. Зимой будет катастрофа.

15 июля 1930. Поля, поля, колосья стоят высоко. Благословенный урожай! И вымирающее крестьянство.

18 июля 1930. Встает канцлер: «Рейхстаг распущен»[194]194
  Агония Веймарской республики началась. Ни одна партия не могла создать дееспособную коалицию. Президент Гинденбург был вынужден назначать канцлеров указами. В июле 1930 года он распустил рейхстаг и назначил «очередные внеочередные выборы».


[Закрыть]. Ура. Шум и гам. Коммунисты поют «Интернационал».

Мировой кризис достиг Германии, навалился на страну. Сокрушена экономика, оправившаяся было от последствий войны и поражения. Жестокая, неудержимо растущая безработица. Беспросветность, страх будущего.

Немецкий народ, одаренный великим трудолюбием, ничем нельзя уязвить больше, чем лишением работы. Эти неизменные черты устойчивости, постоянства и насущную в них потребность я наблюдала в другой период сотрясения германской истории, другого ее слома – вслед за поражением во Второй мировой войне. Сошлюсь на свои наблюдения.

До тех пор я видела немцев только в военной форме и только в пейзаже войны. В той или иной степени такой немец был знаком, понятен. Но в Германии, сразу же за пределами войны, ее «мирный» народ был совсем незнакомым и в своих проявлениях, в своем быту, складе – непознаваем. С тех пор эти первые впечатления стерлись, прибавилось понимания, сближения, но тогда они были острыми. Так, меня очень удивило, когда в самые первые дни падения Берлина (а в городе еще догорали пожары, рушились выгоревшие дома, повсюду завалы, смятые танками баррикады, на улицах – все еще сдача оружия, сдача в плен берлинского гарнизона) хозяин квартиры, где мы заночевали, спросил меня, сможет ли он пройти на такую-то улицу к зубному врачу. Я посочувствовала ему, страдающему зубной болью. Оказалось, что нет, не страдает, но условился более двух недель назад (то есть до начала штурма Берлина) прийти в этот день на прием.

И вот так же, на каждом шагу, я видела, с какой неукоснительностью немцы в этих чудовищных обстоятельствах выполняют свои обязательства, казавшиеся мне «незначительными», сметенными катастрофичностью событий.

И уже немного позже, в другом городе. Как ни сурова, скудна и тревожна была жизнь, люди не сникали, стойко соблюдали свой привычный уклад. Вели свои дела, посиживали в кафе, прогуливались вечерами на бульваре, отправлялись в воскресенье на пляж. Мне порой казалось даже кощунственным, что все это так происходит, – ведь страна переживает крах, бесчисленны жертвы, разрушения, солдаты уведены в плен, расплачиваясь за поражение. Как же не изойти всем миром в общем несчастье! А уж если стойкость при таких-то обстоятельствах, так ради общего дела, а не себялюбивых, житейских, нам казалось, «мещанских» интересов.

Они – другие, чуждые.

Примерно так я записала тогда. Не удавалось воспринять это противостояние бедствиям, которое начинается с обязательств перед самим собой – телесным, перед всем житейским, не испаряющимся в духовном изживании катастрофы. Эту непременность в осуществлении своих нужд, в поддержании повседневных навыков, привычек, чтобы не поддаться хаосу, выстоять. Только со временем, с расстояния я смогла оценить этот властный инстинкт самосохранения. Этот труд другой культуры.

Но еще я поняла, что в своей массе немецкий народ, тот, каким он был тогда, скорее готов подпасть под насилие, чем выносить хаос или угрозу его[195]195
  Сейчас читаю в подтверждение этому: «Фундамент, на котором Гитлер воздвиг свою власть, был наш глубоко спрятанный страх перед любым беспорядком», – считает известный немецкий юрист и политик Клаус фон Донани (Шпигель. С. 56–58). – Примеч. авт.


[Закрыть].

Недаром же в дневнике Геббельс печется о политической дестабилизации, об упадке экономики, о развале в стране – о хаосе, который должен сделать страну добычей нацизма. Нацизм, рвущийся к власти, – это апология хаоса.

9 сентября 1930. Вся избирательная кампания в Берлине нацелена против меня. Восхитительно знать, что тебя ненавидят…

СА выходят из-под контроля, грозят стать неуправляемыми. Их берлинский предводитель Штеннес восстает против Геббельса. Одна из причин – требование участия в политических органах, чему решительно противостоит Геббельс. «Они потребуют у нас мандатов и, если не получат, уйдут. Деньги, политическая власть. Беспримерная наглость. Штеннес приставил мне пистолет к груди. Я позвонил в Мюнхен: притворно уступить. Отомстим 15 сентября [день выборов]».

Командный состав штурмовиков ждет кровавая расправа Гитлера после его прихода к власти. Но покуда именно эти численно возросшие военизированные отряды, наводящие страх на население, но и импонирующие своей наглой силой, – решающая опора нацистов.

После совместного успешного выступления с Гитлером Геббельс записывает:

11 сентября 1930. Люди снова обезумели. Из этого фанатизма может и должен возродиться народ.

Гитлер вызывал и использовал оргиастическое чувство общности толпы, уже податливо внимавшей ему.

С каждым новым витком безработицы растет влияние нацистов, все легче их лидерам возбуждать до неистовства против правительства измученную недовольством толпу. А толпа, которую разжигают яростью националистических темных страстей, в свою очередь развращает тех, кто развратил ее, делая их заложниками ее неуправляемых инстинктов.

15 сентября 1930. У нас уже 103 мандата[196]196
  Это был первый общенациональный триумф НСДАП: в отчаянные месяцы экономического кризиса и правительственной чехарды на выборах в рейхстаг за нацистов было отдано в 8 раз больше голосов – 18,3 %. Фракция НСДАП стала второй по величине в рейхстаге.


[Закрыть]. Умножились десятикратно. В Берлине 360 000 голосов. Такого я не ожидал!

В 1928-м на майских выборах нацистская партия получила всего лишь с десяток мандатов. Теперь этот рост голосов – уже не только за счет мелкой буржуазии, которую принято было считать опорой национал-социалистов. Теперь обида за униженность, загнанность безработицей толкает и рабочего искать моральные компенсации и прибежище в угаре шовинистических посулов нацистов, хвататься за химеру расовой исключительности.

«Воля к власти превращается в путь к пирогу»

А в эту же пору жестоких бедствий народа партия национал-социалистов и те, кто в ее руководстве, обогащаются. В баварских горах у Гитлера теперь собственная вилла, в Мюнхене – роскошные апартаменты.

«Гитлер планирует построить в Мюнхене новое партийное здание в 700 тыс. марок»[197]197
  Речь идет о резиденции Гитлера в Мюнхене – Фюрербау, или Коричневом доме.


[Закрыть], – записывает Геббельс 24 мая 1930-го.

Геббельс поднимает уровень своих материальных притязаний, настаивает, чтобы были изысканы средства на покрытие его возросших расходов, в том числе на «мерседес» и шофера, на 100 марок в месяц его овдовевшей любящей матери, на приемы и прочее.

Он покупает квартиру. И хотя бюджет его гау в критическом состоянии – крупные долги из-за упавшей подписки на органы печати округа, – он покупает новый «мерседес» на партийные деньги, получает от Гитлера крупную сумму на «обзаведение» и с ходу коррумпируется на почве устройства своей квартиры: художник, обратившийся к нему с предложением издавать газету по искусству, «обещал обустроить мою квартиру, что меня очень радует. Будет настоящая бонбоньерочка». Он полон сладких мыслей о «замечательной мебели» и тут же ханжески «дискутирует» в кафе с неким В. и тремя дамами «об экономии и готовности нации к жертвам».

9 октября 1930. Гитлер показал мне новое здание… Оно будет красивым и величественным. Гитлер отвел мне самую красивую комнату и подыскал роскошный письменный стол. Он очень расположен ко мне… Гитлер развивает фантастические идеи о новой архитектуре. Он молодец!

13 октября 1930. Через 3 часа у меня снова неприкосновенность[198]198
  После избрания в рейхстаг Геббельс вновь получил депутатский иммунитет и мог не опасаться продолжения дела об оскорблении рейхспрезидента Гинденбурга.


[Закрыть]. Слава богу! И затем вступление в рейхстаг 107 коричневых рубашек.

14 октября 1930. Полные страха часы до 3 ч. Дикие, тревожные слухи… [Он едет в рейхстаг.] Зал переполнен. Снаружи неистовствуют массы. Заседание фракции. Фрик[199]199
  Вильгельм Фрик (1877–1946) – фюрер фракции НСДАП в рейхстаге, затем рейхсминистр внутренних дел. Казнен по приговору Нюрнбергского трибунала.


[Закрыть] – лидер фракции. Штрассер и Геринг – заместители. Ладно! Я сохраняю свое влияние и пилюли для усмирения Штрассера.

17 октября 1930. На заседании фракции – невыносимые поиски компромисса. Надо восстать против этого. Воля к власти превращается в путь к пирогу.

Он мог бы это сказать применительно к себе самому. Когда же Геббельс дорвется до власти, он, обогащаясь, приохотится к «красивой» жизни буржуа, при этом представая апологетом классовой борьбы. А впереди – большие ожидания. Верные соратники фюрера готовятся делить заманчивую Россию, которую Гитлер без обиняков так и назовет – «огромным пирогом».

Формулу «Воля к власти» Геббельс заимствовал у Ницше, не ссылаясь на него. Корыстолюбием власти овладевал на собственной практике.

«Мы уже вплотную подступаем к власти»

16 октября 1930. Выбран Лёбе[200]200
  Пауль Лебе (1875–1967) – журналист и политик, социал-демократ. С 1920 по 1932 год (с небольшим перерывом) возглавлял рейхстаг.


[Закрыть], Шольц[201]201
  Эрнст Шольц (1874–1932) – юрист, член Немецкой народной партии.


[Закрыть] проиграл. Шольц после этого первым(!) подошел к Лёбе и поздравил его. К тому же у него жена еврейка. Первый успех(!) умной политики Геринга с господином фон Штауссом[202]202
  Эмиль Георг фон Штаусс (1877–1942) – немецкий банкир, близкий друг Яльмара Шахта. Через посредство Геринга спонсировал НСДАП и обеспечивал нацистам контакты в деловом мире Германии. Сам оставался членом Немецкой народной партии.


[Закрыть] из банкирского мира. У меня ужасное подозрение, что этот человек нас только скомпрометирует. Я предупрежу Геринга.

22 ноября 1930. Удивительно, как ясно некоторые предприниматели в противоположность правительству видят положение… Гитлер был в Дортмунде и говорил с угольными баронами.

«– Когда вас заинтересовало сотрудничество с Гитлером? – был спрошен на Нюрнбергском процессе подсудимый, знаменитый немецкий банкир Яльмар Шахт.

– Я бы сказал – с 1931-го, 1932-го»[203]203
  Нюрнбергский процесс. Т. 5. С. 226.


[Закрыть].

Точнее было бы назвать 1930-й, когда окрепшую экономику Германии сотряс жесточайший мировой кризис. Веймарская республика, расшатываемая экстремистскими силами справа и слева, не имея достаточной поддержки в стране, не знавшая и в лучшие годы сочувствия и ощутимой поддержки во внешнем мире, была на грани хаоса, не могла гарантировать банкирам и промышленникам стабильность и надежность. Уже пройдя и переступив искушение демократией, они склоняются к «альтернативному» варианту – к «сильной власти», хотя еще недавно часть из них прихода к власти диктатора опасалась.

«– Вы видели, что Гитлер возглавляет массовое движение, которое может прийти к власти?

– Да, это движение безостановочно росло».

Его активно финансировали промышленные круги, где у Геринга имелись прочные связи. Без этих средств невозможно было бы осуществлять все то, что способствовало росту движения, укреплению партии: тут и дорогостоящие предвыборные кампании, и содержание военизированных отрядов, технически вооруженная пропаганда, Коричневый дом в Мюнхене, загородная резиденция Гитлера в горах в Берхтесгадене, щедрая поддержка Гитлером партийных функционеров и т. д. Не преуспел бы в своем возраставшем благосостоянии и Геббельс.

Талантливый финансист Шахт, признанный и в стране, и за границей, открыто выступивший на стороне Гитлера, поставив на службу ему свой авторитет и свои кредиты, позвал за собой держателей капитала и промышленников. Их мощное материальное обеспечение гитлеровской партии было одним из решающих условий ее прихода к власти.

2 декабря 1930. Мы уже вплотную подступаем к власти. Но потом? Трудный вопрос.

«На Западном фронте без перемен»

5 декабря должна была состояться премьера американского фильма «На Западном фронте без перемен» по всемирно известному роману Ремарка о «потерянном поколении», о тех, чьи молодые годы прошли в окопах Первой мировой войны.

На следующий день Геббельс, как обычно, записывает в дневнике события предыдущего дня.

6 декабря 1930. В рейхстаге вчера было очень вяло… Вечером в кино. Уже через 10 минут начинается сумасшедший дом. Полиция бессильна. Разъяренные толпы накидываются на евреев. Первая атака на Западе[204]204
  Нацисты освистали фильм «На Западном фронте без перемен»: пацифизм, актеры-евреи, режиссер Л. Майлстоун, хоть и получил «Оскар» за этот фильм, тоже еврей! Когда пошли кадры наступления германских войск на Западе в 1914 году, штурмовики в зале в приступе антисемитской ярости накинулись на зрителей-евреев.


[Закрыть]. «Евреи, прочь!», «Гитлер у ворот!». Полиция симпатизирует нам. Евреи маленькие и безобразные. Снаружи атакуют кассы. Звенят оконные стекла. Тысячи людей наслаждаются этим спектаклем. Демонстрация фильма отменена и следующая тоже. Мы выиграли… Нация на нашей стороне. Итак: победа! В рейхстаге после обеда состоится решение. [Ждут назначения правительства.]

8 декабря 1930. Вчера: обсуждал с фрау Штерн обстановку квартиры. Квартира сама не устроится. Был у Ниманнов на чае, слушал хорошую музыку… На Ноллендорфплац большая демонстрация против фильма Ремарка. Сегодня вечером все снова начнется. Мы не дадим спуску.

Это проба сил. Или скорее демонстрация силы.

Пока Геббельс – в значительной мере дирижер событий – лакомится в гостях слушанием музыки, на улице наращивается нацистское наступление на демократию.

9 декабря 1930. Сегодня в 9 ч. вечера демонстрация. С быстротой молнии весть о ней распространилась по городу… Я выезжаю в половине девятого. Под большой охраной… Площадь Ноллендорф перекрыта. Толпа прорывается сквозь полицейские цепи. Пароль: площадь Виттенберг. 20–30 000 стоят в упорном ожидании. Внушительно. Машина с громкоговорителем гремит: «Знамена ввысь!» Кавалерийскую атаку полиции переждали в полном спокойствии. Я выступаю. Площадь Виттенберг сплошь черная от людей. Перед 20 000. Со всех улиц без конца стекаются колонны демонстрантов. Затем формируется шествие протеста. Бесконечное… Более часа. Рядами по шесть. Фантастично! Такого берлинский запад еще не видывал. И воодушевление! Вперед, вперед!.. Выступаю в последний раз перед тысячами. Завтра вечером продолжение… В 2 часа ночи возвращение домой. Ноллендорфплац все еще перекрыта шупо. Сегодня новый массовый протест. Шупо планирует обширные заграждения. Своей тонкой тактикой мы их сломим. Посмотрим, у кого хватит выдержки? Речь идет о престиже: Зеверинг или я? Я буду сдерживать нервы.

10 декабря 1930. …В 9 ч. я должен быть на площади Виттенберг. Наконец! Толпы запрудили площадь. Необозримо, голова к голове… Я выступаю. Поразительное воодушевление. Затем марш… В заключение ужасные резиновые дубинки. Шупо беснуется как одержимая. Но о нашу гранитную дисциплину разбиваются все провокации. Наши люди побелели от ярости. Это начало революции… Сегодня утром запрет на демонстрацию фильма. Завтра фильм падет. Если так, то мы достигли победы, о грандиозности которой можно только мечтать. Нац. – соц. улица диктует правительству его действия. Это было испытанием нервов. Но мы его выдержали. Сегодня затишье.

Срыв демонстрации фильма по книге Ремарка «На Западном фронте без перемен» – это не очередной эпизод подстрекания нацистами толпы к насилию. Это чрезвычайное событие – целенаправленный разгул насилия, наступление на демократию.

Проба сил. Кто кого? И хотя в ход будут пущены полицейские дубинки, оцепления, слабое веймарское правительство не выстоит перед напором массового нацистского уличного выступления, отступится, запретит фильм.

11 декабря 1930. В рейхстаге мы террором и угрозой принудили тотчас освободить Фабрициуса[205]205
  Ганс Фабрициус (1891–1945) – юрист, член НСДАП, депутат рейхстага. Против него было возбуждено дело о дисциплинарном взыскании.


[Закрыть].

12 декабря 1930. Вчера в рейхстаге большое волнение. Меня подпалили. Наши люди как одержимые. В 4 ч. поступил запрет фильма за «подрыв уважения к немцам в мире». Это триумф. Сыплются поздравления со всех сторон.

Роковая для демократии победа нацистов. Такой мне видится эта веха, за которой – отсчет и ускорение дальнейших событий.

Хотя и последуют те или иные ограничения, препятствия деятельности нацистов. Но это скорее уже имитация изъявлений государственной республиканской власти, чем ее действенность. Что-то коренное произошло. Слом. Сама формулировка запрета фильма уж очень близка по духу и смыслу национал-социалистам.

13 декабря 1930. Фильм за ночь стал мировой сенсацией. Главная тема разговора на континенте. Большое возбуждение в мировой прессе. Мы снова в центре общественного внимания.

14 декабря 1930. Республика беснуется из-за нашей победы над фильмом… В Берлине сильно протестует рейхсбаннер[206]206
  «Рейхсбаннер шварц-рот-голд» («черно-красно-золотой») – боевая организация периода Веймарской республики; главной задачей ставила защиту республиканских ценностей и демократических политиков от боевиков правых сил.


[Закрыть]. Им это нужно! Но это бесполезно. Мы в глазах общественности – сила.

Ночная пресса доставляет известие: Конрад, брат Йозефа Геббельса, арестован в Рейдте. «Кем-то из его группы застрелен коммунист».

17 декабря 1930. Конрад все еще сидит… Мать в большом страхе… Я нашел замечательное определение социализации[207]207
  Социализация – лозунг периода революции и Веймарской республики в Германии. Изначально означала передачу частной собственности в общественное (государственное) владение.


[Закрыть]. Гитлер восхищен и очень хорош со мной. «Социализация означает превосходство народной идеи над индивидуальной». Это войдет в программу… Мой авторитет в Мюнхене, в связи с делом Ремарка, сильно возрос.

1931

Сложная, напряженная политическая жизнь в Германии. В широких либеральных слоях общества в последние годы произошло наконец осознание фашистской угрозы. Так же и среди элитарной интеллигенции, художественной, научной, не без высокомерия до поры отстранявшейся от вникания в происходивший в стране процесс формирования нацистских сил.

«Мы недооценили Гитлера, приняв его при первом появлении за смехотворного и закомплексованного недоучку, – пишет Симон Визенталь[208]208
  Симон Визенталь (1908–2005) – узник нацистских лагерей, где погибла вся его семья, создал Центр еврейской документации в Австрии. Цитируется его статья: Образ мира некоего психопата (Das Weltbild eines Psychopathen) // Шпигель. С. 67–70.


[Закрыть], узник концлагерей Третьего рейха. – …Мир не принимал Гитлера всерьез, мир рассказывал о нем анекдоты. Мы были так влюблены в прогресс нашего столетия, в гуманность общества, в растущее согласие в мире, что не распознали вовремя опасность. Наше поколение дорого заплатило за свой оптимизм…»

Эти слова и для нас, россиян, предупреждение. Беспечность и попустительство темным силам равно подстрекательству.

В вышедшем в 1930 году в СССР очередном томе БСЭ сказано с причудливой дальновидностью: «Национал-социалистическое движение… пошло сильно на убыль… Гитлер перестал играть заметную роль». Московская печать тогда же выступила против немецких социал-демократов, называя их «социал-предателями»[209]209
  До 1935 года Коминтерн боролся в первую очередь не с фашистами, а с правыми социал-демократами как с предателями интересов рабочего класса. В результате рабочее движение в Германии оказалось окончательно расколото, многие стали симпатизировать нацистам, видя в них проповедников единства нации.


[Закрыть]. Москва потребовала, чтобы немецкие коммунисты не объединялись с ними на выборах, сделав этим лучший из возможных подарок Гитлеру.

Дневник Геббельса все больше оскудевает. Читать изнурительно: пусто, мелочно, плоско.

Если в давние годы в риторику Геббельса врывались вопрошающие возгласы, оглядка на незнание чего-то простертого в вечности, на таинственное назначение человека, то теперь этого нет и в помине. Все и так ясно. Уже давно нет нужды в Достоевском, Толстом, «божественном Гёте». Этот старый мир он отринул бесследно. Все прежние клятвы, заявки отшелушились, не выболев. Зато он полон энергии. «Энергия тотального упрощения человека и жизни – самый доступный вид энергии» (И. Дедков)[210]210
  Игорь Александрович Дедков (1934–1994) – литературный критик.


[Закрыть]. Это энергия фашизма в его немецком варианте – нацизме.

Геббельс удручающе самоуверен, самовлюблен, выхолощен, утрирован. Утрированность – в самой природе фашизма, как, впрочем, и любой тоталитарной системы.

Хотя Геббельсу пошел четвертый десяток, устойчива подростковая незрелость, так пошло, надругательски замахнувшаяся на мир, осудивший и отвергший в эти же годы агрессивные войны.

Напомню, что первые четыре тома дневников, которые здесь рассматриваются, содержат более 4000 рукописных страниц. Вынужденно краткие извлечения из них невольно придают, как мне кажется, больше живости записям. На самом деле записи рыхлые, однообразные – ни фразы, ни находчивости, прежде иногда попадавшихся. Ни искорки самоиронии, без которой не расшевелиться самопознанию – Геббельсу оно решительно ни к чему. Он живет обманом и самообманом.

Но есть сколок информации в преломлении автора дневника, и это немало, поскольку автор занимает одну из самых ключевых позиций в нацистской партии, и его возраставшая с годами близость к Гитлеру, их беседы тоже отразятся в записях. И если отдельные записи дневника далеко не всегда захватывающе интересны, сенсационны, то зато дневник дает редчайшую возможность проследить, как в человеке накапливается фашизм и маниакальные идеи «искажают человеческую природу» (Бердяев)[211]211
  См.: Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. Гл. 3.


[Закрыть]. Это же накопление национал-социализма просматривается по дневнику и в отношении самой Германии: оно привело к захвату нацистами власти со всеми обусловленными роковыми последствиями для страны и мира.