Текст книги "Память о преподобном Мартиниане Белозерском"

Глава 10. Игумен Троице-Сергиева монастыря

«Столп и утверждение Церкви Христове явлься,

пребогате и преблаженне отче наш

Мартиниане».

Из канона прп. Мартиниану

Вернувшись на великое княжение в Москву, князь Василий, называемый теперь Темный, не забыл своего обещания, данного игумену Мартиниану в Ферапонтовом монастыре. Он пожелал приблизить его к себе, для чего решил назначить игуменом Троице-Сергиева монастыря. Что же представлял собой в это время Троицкий монастырь?

Еще при жизни своего основателя прп. Сергия монастырь приобрел значение духовного центра всей Руси. Благодаря своему высокому авторитету и нравственному влиянию монастырь оказался втянутым и в политическую жизнь московского княжества.

Великокняжеские поездки в Троицкий монастырь не были большой редкостью. Летописи сохранили отрывочные упоминания о пребывании великого князя в Сергиевой Лавре. Впервые упоминание о поездке в Троицкий монастырь Василия II относится к 25 сентября 1432 года, т. е. в день памяти прп. Сергия. Тогда должны были служить благодарственные молебны об удачном для Василия разрешении спора с дядей в Орде. В другой раз Василий почтил память прп. Сергия 25 сентября 1439 года. Здесь он крестил всех своих сыновей. В 1449 году в летописи записано: «Того же лета родися князь Борис, а князь великий был у Троицы в Сергиевском монастыре»[72]72
  ПСРЛ. Т. 25. С. 269.


[Закрыть]. Сюда же великий князь приезжал на великие церковные праздники. В Софийской 1, Воскресенской и Никоновской летописях говорится о событиях 1452 года: «Князь же велики взем Рождество Христово на Москве, с Васильева дни поиде противу ему, Крещение бысть ему у Троици Сергиеве манастыре, и оттуду поиде к Ярославлю».

Когда в сентябре 1445 года скончался троицкий игумен Зиновий, монастырем некоторое время управлял Геннадий Саматов (1445–1446). Однако когда Дмитрию Шемяке удалось захватить Москву и великое княжение, то очень скоро троицким игуменом становится Досифей Звенигородец. Прозвище Досифея указывает не только на место его происхождения, родовую вотчину звенигородских князей, но и определенно относит его к сторонникам Шемяки. Неудивительно, что именно во время игуменства Досифея Звенигородца в Троицком монастыре в феврале 1446 года был захвачен в плен московский князь Василий. А уже в мае того же 1446 года на имя игумена Досифея была выдана жалованная несудимая грамота от ближайшего соратника Шемяки, можайского князя Ивана Андреевича[73]73
  АСЭИ. Т. 1. С. 129, № 179.


[Закрыть]. Жалуя игумену Досифею с братией село Присецкое, Иван Андреевич просит поминать в молитвах своего деда Дмитрия Ивановича (Донского), дядю Юрия Дмитриевича и своего брата (двоюродного) «великого князя Дмитрия Юрьевича Шемяку». Вполне понятно, почему своим братом Иван Андреевич называет двоюродного брата Шемяку, а не родного брата, верейского князя Михаила Андреевича, ближайшего сторонника великого князя Василия. Но довольно странно, что в грамоте князь Иван просит молитв об упокоении своего дяди Юрия Дмитриевича, скончавшегося в 1434 году, и не упоминает родного отца, умершего в 1432 году можайского князя Андрея Дмитриевича. Похоже на то, что грамоту князь Иван Андреевич пишет по распоряжению Шемяки, и, учитывая время ее выдачи, а именно через два месяца после захвата в Троицком монастыре Василия, она скорее имеет смысл платы за оказанную помощь при захвате Василия.

Таким образом, Дмитрий Юрьевич Шемяка сделал первую попытку вывести Троице-Сергиев монастырь из непосредственного управления удельного серпуховского-боровского князя Василия Ярославича, владевшего Радонежским уделом с 1427 года и бывшего активным сторонником великого князя Василия, а также его шурином.

Назначение Досифея Троицким игуменом могло случиться в то время, когда великий князь со своими сторонниками попал в татарский плен, где он находился до 17 ноября 1445 года. У великого князя Василия имелись веские подозрения в ненадежности монастырского начальства. Вернув себе великое княжение, он заменил игумена Троицкого монастыря Досифея на своего сторонника игумена Ферапонтова монастыря Мартиниана.

В конце лета 1447 года здесь, в Сергиевом монастыре, Василий Темный встречал свою мать, великую княгиню Софью Витовтовну, отпущенную из шемякинского плена: «Слышавши же князь великы, что мати его отпущена уже близ и поиде противу ея и сретошася у Троици в Сергееве манастыре»[74]74
  ПСРЛ. Т. 25. С. 269.


[Закрыть]. Возможно, именно тогда же, во время пребывания здесь великого князя с его матерью, приехал в монастырь по его повелению игумен Мартиниан, чтобы занять место настоятеля обители.

Эту догадку можно подтвердить тем, что великая княгиня Софья Витовтовна дает жалованную тарханную несудимую грамоту на имя «игумена Мартиниана з брат(ь)ею Ферапонтовы пустыни» на деревню Карповскую в Янгосаре, которая датирована 4 августа 1448 года. Грамота подписана Иваном Федоровичем Сабуровым[75]75
  АСЭИ. Т. 2. № 323. С. 306, примечание.


[Закрыть]. Сабуровы как раз сопровождали великую княгиню Софью Витовтовну от Шемяки в Сергиев монастырь, где они и перешли на службу к великому князю Василию Темному, о чем читаем в Московском летописце: «А с нею послал князь Дмитреи боарина своего Михаила Федоровича Сабурова, да детеи боарьских с ним», «А Михаило Сабуров и с прочими, добив челом князю великому, не возвратишеся к Шемяке, но осташеся у великого князя служити ему»[76]76
  ПСРЛ. Т. 25. С. 269.


[Закрыть]. Среди «прочих детей боярских», скорее всего, и был его брат Иван Федорович, перешедший служить великой княгине. Если предположить, что в датировке грамоты ошибка, и она дана не в августе 1448 года, а тогда же, в августе 1447 года, когда совершился переход игумена Мартиниана в Троицкий монастырь, то грамота имеет смысл платы за согласие Мартиниана на новую должность, от которой он, скорее всего, отказывался, ссылаясь на необходимость заниматься устроением Ферапонтова монастыря. Кроме того, дата августа 1448 года могла означать не время ее выдачи, а время, с которого она вступала в правовую силу.

Можно считать достоверным то, что уже в 1447 году Мартиниан был игуменом Троице-Сергиева монастыря. Этот факт подтверждает грамота от 4 декабря 1447 года, в которой Василий Темный пожаловал «троечског(о) игумена Мартемьяна с братиею»[77]77
  АСЭИ. Т. 1. № 192.


[Закрыть], а также еще и другой факт: 29 декабря 1447 года Мартиниан подписал послание российского духовенства против Шемяки, именуясь в нем троицким игуменом.

Другое объяснение того, почему спустя год после перехода в Троицкий монастырь Мартиниана продолжают именовать ферапонтовским игуменом в той же грамоте Софьи Витовтовны от 4 августа 1448 года, читаем в хронологической справке Актов: «Августовская же грамота 1448 г., где Мартиниан наименован снова игуменом ферапонтовским, показывает, что Мартиниан не сразу осел на игуменство в Троицком монастыре; может быть, был момент отказа или некоторый срок формального совместительства»[78]78
  АСЭИ. Т. 1. С. 765. Хронологическая справка.


[Закрыть].

Так или иначе, но поставление нового игумена Мартиниана в Троицком монастыре должно быть было обставлено достаточно торжественно и происходило, по нашему предположению, в присутствии самого великого князя Василия Темного, пребывавшего в монастыре со своей матерью, великой княгиней Софьей Витовтовной, летом 1447 года. Исключительное место, которое занимал Троице-Сергиев монастырь среди других русских монастырей, ставило его игумена в высокое сановное положение, вводило в круг духовной аристократии.

В Троице-Сергиевом монастыре для игумена Мартиниана начиналась совсем другая жизнь, исполненная попечения не только о вверенном ему монастыре, но и о судьбах Русской Церкви и великого княжения. Борьба между князьями еще не была закончена и грозила новыми братоубийственными схватками. Даже в самом Троицком монастыре не было единства, и часть братии продолжала тайно сочувствовать сторонникам Шемяки, быть может, потому, что многие из насельников сами происходили из звенигородских земель и до поступления в монастырь служили удельному князю. Игумену Мартиниану предстояло срочно разобраться в сложной политической ситуации, сложившейся вокруг великого князя Василия. Как и другие русские церковные иерархи, Мартиниан понимал, что великокняжеская власть теперь стала единственной опорой и защитой Православной Церкви.

Вместе с виднейшими представителями Русской Церкви Мартиниан 29 декабря 1447 года подписал «Послание Российского духовенства Углицкому Князю Димитрию Юрьевичу»[79]79
  Акты исторические. Т. 1. Спб., 1841. С. 75. № 40.


[Закрыть]. В составлении Послания участвовали многие выдающиеся иерархи Русской Церкви, все наиболее авторитетные и влиятельные церковные деятели: владыка ростовский Ефрем, владыка суздальский Авраамий, владыка рязанский Иона, владыка коломенский Варлаам, владыка пермский Питирим, архимандрит Симонова монастыря Геронтий и игумен Троице-Сергиева монастыря Мартиниан. Другие архимандриты, игумены, священники святых обителей поименно не указывались, но их согласие также подразумевалось. Таким образом, в этом Послании Церковь засвидетельствовала свое единство в поддержке власти великого князя Василия Васильевича.

Послание духовенства – один из немногих сохранившихся подлинных документов того времени, дающий исчерпывающую нравственную оценку политическим событиям последних лет. Подпись Троицкого игумена Мартиниана под этим документом позволяет нам увидеть, каким было и его личное отношение к событиям, участником которых он отныне становился волею судьбы.

Объясняя причину составления Послания, авторы указывают на свой долг попечения о спасении души князя Дмитрия Юрьевича Шемяки, после чего на примерах из Священного Писания обличают грехи гордого князя, сравнивая его с Адамом, пожелавшим стать равным самому Богу. Шемяке напоминают о безуспешных попытках его отца Юрия Дмитриевича захватить великое княжение: «И в Орду отец ваш ко Царю ходил, и коликие труды отец ваш сам подъял! А всему православному христианству от него – то в начале истома и великие убытки почали быть». Обстоятельства дальнейшей борьбы Юрия Дмитриевича со своим племянником толкуются как неудачи, связанные с противлением князя Божественной воле. Его упрекают в том, что «не уймяся, собрав к собе злых и кроволитных человек, да Великого Князя Василия Васильевича с Великого Княжения сгонил, и колико паки на Великом Княжении пожи?». В силу сложившихся тогда обстоятельств пришлось Юрию Дмитриевичу без боя отдать Москву Василию и уехать всего с пятью своими сторонниками. Вместо приличествующей его возрасту заботы о спасении души, он вторично попытался сесть на московском княжении, действуя как разбойник. Говорится в Послании и о его старшем сыне Василии Косом, который «восхоте Княжения Великого, не от Божия же помощи и воли, но от своей ему гордости и высокомысльства, и колико крови християнские пролья, и священников и черноризцев пресече и изведша! И попустил ли ему самому всесильный Бог? Ей, не попусти, якоже и сам веси, каково его ныне житие и прибывание». Далее Послание указывает на грехи самого Шемяки, на его предательское нежелание защищать Москву от нашествия Махмета, когда великий князь посылал к нему послов, призывая на помощь. «И ты к нему не пошел, и в том коликое крови християньские пролилося, и коликое множество християньства в полон в поганство пошло, и коликое святых Божиих церквей разрушилося, и коликое черноризиц осквернено и девиц растленено! А все то в твоем небреженьи, и нам видится, чтож всего того всесильный Бог от твоею руку взыщет». Тяжкий нераскаянный грех предательства православных христиан Шемяка еще умножил тем, что не явился со своим войском на решающее сражение с татарами, когда великий князь до сорока раз посылал к нему послов. «А колькое туто, на том бою, за православную веру и за святые Божьи церкви, великих людей побито, бояр и детей боярских и иных людей Великого Князя и его братии: и те мученически к Богу отъидоша, им же буди вечная память!.. И того всего Бог по тому ж от твоею руку изыщет».

Относительно захвата Шемякой великого князя в Троице-Сергиевоим монастыре и последующего его ослепления Послание сравнивает его поступки с поступками братоубийцы Каина и Святополка Окаянного. Далее, спрашивая Шемяку, какую же пользу он принес за время своего правления, Послание упрекает его в пустой «суете и в прескаканьи от места до места». Возвращение великого князя Василия в Москву приписывается действию благодати Божией и неизреченным его судьбам: «Понеже кому дано что от Бога, и того не может у него отнятии никто». Василия же хвалят за оказанное милосердие к ослепившему его Шемяке, которому дана была вотчина во владение по его просьбе, заключен новый договор, скрепленный целованием честного и животворящего креста. Видимо, так Василий поступил, следуя советам святителей и, возможно, в том числе и советам своего духовного отца игумена Мартиниана. Поэтому в Послании подробно излагаются условия «докончательных грамот», требующих от Шемяки честной службы великому князю. Кроме того, Шемяка обязывался возвратить похищенные им святыни, иконы и великокняжескую казну. Пленных Шемяка должен был отпустить без всякого выкупа, и бояр, живущих в его вотчине и находящихся на службе у великого князя, обязывался блюсти и не чинить им обид.

Однако ненависть помрачила душу Дмитрия Юрьевича Шемяки, и договор, заключенный в присутствии церковных иерархов, он не захотел исполнить, а стал искать союза с Новгородом, татарами и иноземцами против великого князя Василия. Было перехвачено много послов от Шемяки в Вятку и Казань к татарскому царевичу Мамутеку. Святынь московских и казны великокняжеской Шемяка и не думал возвращать и не платил своей части дани, наложенной татарами на великого князя, а бояр, служивших великому князю, ограбил и хозяйство их разорил.

Святители, не желая продолжения кровопролития, умоляют Шемяку вспомнить о своей душе, принести покаяние и исполнить условия договора с великим князем. На размышления дают ему срок до Крещения две недели. А если не послушается Дмитрий Юрьевич, то сам подпадет под церковное запрещение и навлечет на себя проклятие. Угроза самая страшная для христианина, означающая отлучение от Церкви и от Бога в этой жизни и будущей.

Значение «Послания Российского духовенства Углицкому Князю Юрию Дмитриевичу» очень велико. Оно ярко свидетельствует, что Русская Церковь смогла сохранить свое единство, после того как отклонила западную унию, подрывавшую основы Веры. Церковь осознает себя надежной опорой рождающейся российской государственности и оказывает серьезное влияние на внутриполитические события. Обладая мощным рычагом влияния на все слои общества, Церковь помогает светской власти преодолевать внутренние разделения, решительно поддерживая объединительную политику московского великого князя Василия Васильевича. В результате взятых мер воздействия на непокорного князя Дмитрия Шемяку вокруг него постепенно образовался политический вакуум. Его начинают покидать многие сторонники, опасаясь навлечь и на себя церковное запрещение. При этом все действия Шемяки все больше теряют вид какой-либо законности и приобретают характер разбойных набегов на великокняжеские территории.

Глава 11. Насельники Троице-Сергиева монастыря

«Ты мнихом наказатель и Русской земли

звезда пресветлая».

Из молебна прп. Мартиниану

Настоятельство в крупнейшем русском монастыре было связано для игумена Мартиниана с попечениями о духовном устроении обители. В сороковых годах XV века в монастыре проживало много насельников, начинавших свой монашеский путь еще при жизни прп. Сергия. Среди них были опытные старцы, на которых игумен мог опереться в ведении монастырских дел. Однако приходило и много новых пострижеников, не обладавших достаточным терпением и духовным опытом. Много хлопот новому игумену доставляли знатные и богатые постриженики, имевшие непокорный нрав и строптивое сердце. Насколько трудно приходилось игуменам с такими чернецами можно судить по записи в Софийской летописи, относящейся к более позднему времени игуменства в Троицком монастыре Паисия Ярославова (14781482). Объясняя причину ухода его из монастыря, в ней говорится: «Не може чернцов превратити на Божий путь, на молитву, и на пост, и на воздержание, и хотели его убити, бяху бо тамо бояре и князи постригшееся, не хотяху повинутися, и остави игуменство, и потому же митрополию не восхоте»[80]80
  ПСРЛ. СПб., 1853. Т. VI. С. 236.


[Закрыть].

Известны некоторые имена знатных пострижеников монастыря, проживавших там около середины XV века. Например, в Троицком монастыре около 1430 года постригся под именем инока Геннадия Григорий Иванович Бутурлин. Его личность характеризует особый тип русских монашествующих аристократов, сохранявших и в монастыре большой интерес к мирской жизни. Хотя никаких официальных должностей он, по-видимому, не занимал, его имя встречается в грамотах на имя игумена Мартиниана, где он подписывается вместе с другими соборными старцами в качестве свидетеля или, как тогда говорили, «послуха»[81]81
  АСЭИ Т. 1. № 193. № 308.


[Закрыть]. Его имя часто встречается в различных монастырских текстах, на протяжении почти 40 лет сначала его называют чернецом, а позднее – старцем Троицкой обители. Поэтому его личность и обратила на себя пристальное внимание историков. Выходец из старинного московского боярского рода Акинфовичей, он усвоил фамильное прозвище своего отца Ивана Бутурли[82]82
  В. Д. Назаров. Разыскания о древнейших грамотах Троице-Сергиева монастыря. Троицкий старец Геннадий Бутурлин. В кн.: Восточная Европа в исторической ретроспективе. М., 1999. С. 181.


[Закрыть]. Будучи человеком образованным, старец Геннадий Бутурлин известен посланиями своему внучатому племяннику Федору Давыдовичу Хромому, который служил боярином у великого князя. Родной племянник чернеца Геннадия, Андрей Иванович Бутурлин, также служил в это время в боярах у великого князя Василия Темного[83]83
  АСЭИ. Т. 1. С. 620. № 397.


[Закрыть], почему надо думать, что и сам старец Геннадий был в Сергиевом монастыре среди тех, кто поддерживал игумена Мартиниана, ставленника великого князя. Прямых данных о его светской биографии не сохранилось. В миру он был крупным землевладельцем и, несмотря на пострижение в монахи, он и после этого оставался землевладельцем и имел в пожизненном владении деревню Кондратовскую, расположенную недалеко от монастыря. Вообще, до ухода в монастырь Григорий Иванович Бутурлин владел землями, расположенными на территории Радонежского удела, управляемого до ноября 1425 года сыном Владимира Храброго, князем Андреем Владимировичем, которому он и служил боярином. Грамотный и образованный, высокого происхождения юноша входил в ближайшее окружение удельного князя, что открывало ему блестящую будущность. Но ужасающее моровое поветрие 1425 года унесло жизнь его господина Андрея Радонежского, и, можно предположить, в это же время молодой боярин потерял и свою семью. Будучи в это время примерно 25–30 лет, он по своему возрасту был почти ровесником игумену Мартиниану, приехавшему в монастырь в 1447 году. Находясь в монастыре, он не утратил своих сословных привычек и всегда подписывал свои документы иноческим именем и своим родовым прозвищем Бутурлин. Скончался он в монастыре около 1464 года.

В числе троицкой братии был представитель известного рода Морозовых Петр Игнатьевич, старший брат Михаила Салтыка (родоначальника Салтыковых) и Тимофея Скрябы (родоначальника Скрябиных). Он постригся в Троицком монастыре будучи уже в преклонных летах. В его купчих грамотах в качестве «послухов» упоминаются имена горячих сторонников великого князя Василия Темного боярина Ивана Васильевича Стриги-Оболенского и Данилы Башмака[84]84
  АСЭИ. Т. 1. С. 609. № 241.


[Закрыть]. Уже после ухода игумена Мартиниана из Троицкого монастыря Петр Игнатьевич Морозов подарил монастырю свои села в 1457 году и умер не позднее 1472 года[85]85
  Сергиево-Посадский музей-заповедник. Сообщения. М., 2000. С. 71.


[Закрыть].

В троицких грамотах времени игуменства Мартиниана упоминается князь Дмитрий Мещерский в качестве «посельского» старца, управлявшего монастырскими вотчинами[86]86
  АСЭИ. Т. 1. № 204. С. 145.


[Закрыть].

Насельник Троицкого монастыря Василий Борисович Копнин, так же как и Григорий Бутурлин, служил раньше в боярах у Радонежского князя Андрея Владимировича. Однако Копнин был значительно старше Бутурлина. Он был большим почитателем чудотворца Сергия и помощником игумена Никона. О нем известно, что еще при игумене Никоне он жертвовал в монастырь свои деревни и подписывал монастырские грамоты вместе с сыном Иваном в качестве «послуха»[87]87
  Там же. № 7, 12, 20, 22, 29.


[Закрыть]. После смерти своего князя Андрея Василий Борисович находился при его вдове княгине Елене Ивановне (дочери Ивана Дмитриевича Всеволожа). В это время им подписана вкладная грамота в Сергиеву обитель, данная княгиней на помин души ее мужа[88]88
  Там же. № 54.


[Закрыть]. Позднее, уже при игумене Зиновии, Василий Борисович Копнин постригся в Сергиевом монастыре под именем Варсонофия и состоял в числе соборных старцев, составляя монастырские документы в качестве писца[89]89
  Там же. № 79, 152, 178.


[Закрыть]. При игумене Мартиниане старец Варсонофий, должно быть, был в числе тех, кто поддерживал нового игумена, т. к. в 1447–1449 годах им вместе с «сестрой» (т. е. его бывшей женой Марией) даны «игумену Мартиниану с братией» села с угодьями у Соли Переяславской. В 1449 году Василий Борисович умер, т. к. 29 июня этого года его вдова Мария Копнина с сыном Федором получают грамоту от великого князя Василия Темного, благоволившего этому семейству.

В Софийской I летописи под 1451 годом записано: «Тое же зимы преставися князь Василий Юрьевич Патрикеев в черньцех и в схиме». Пребывание его именно в Троицком монастыре вполне возможно, так как позднее, около 1470-х годов здесь же постригся его родной брат Иван Юрьевич Патрикеев (внук великого князя Василия Дмитриевича, сын его дочери Марии и ее супруга Юрия Патрикеевича, который был внуком великого князя литовского Гедимина).

В монастыре доживали свой век его бывшие постриженики и видные представители духовной иерархии, такие как бывший троицкий игумен, позднее архимандрит, Досифей[90]90
  АСЭИ. Т. 1. № 193.


[Закрыть]; архимандрит Сергий[91]91
  Там же. № 193.


[Закрыть]; архимандрит московского великокняжеского Спасского монастыря Матфей, рассказ об исцелении которого был записан Пахомием Логофетом и включен в его вторую редакцию жития прп. Сергия[92]92
  Житие и чудеса преподобного Сергия, игумена Радонежского. М., 1997. С. 128.


[Закрыть].

События, описанные в рассказе «Чудо об архимандрите Матфее», относятся ко времени игуменства Мартиниана, хотя его имя прямо там и не упоминается. Речь в нем идет о неком архимандрите одного из московских монастырей – Матфее. Таким человеком был архимандрит кремлевского Спасо-Преображенского монастыря Матфей, служивший там до 1453 года, когда его сменил игумен Трифон. В это время в Троице-Сергиевом монастыре игуменом был прп. Мартиниан, который, несомненно, был в числе тех, кому архимандрит Матфей рассказывал о случившимся с ним чуде, в результате которого он оставил архимандритство и поселился в Троице-Сергиевом монастыре, где впоследствии и скончался.

Чудо об архимандрите Матфее

«Некий священник по имени Матфей служил в сане архимандрита в одном из московских монастырей. Пробыв там некоторое время, он заболел и был отправлен в монастырь святого, где, по молитвам блаженных отцов Сергия и Никона, получил исцеление. Однако, побежденный мыслью о почетном сане, как это со многими случается, он опять вернулся в Москву в упомянутый выше монастырь на архимандритию, потому что там он был окружен почетом и поклонением, и через некоторое время снова заболел. Его привезли в монастырь к преподобному Сергию, и, находясь у раки святого, он получил исцеление. Но и на этот раз он не воспринял наставления и опять возвратился на упомянутую архимандритию. И так было много раз.

Спустя некоторое время он снова разболелся и, находясь в забытьи, увидел, что пришел он в обитель преподобных. И встретил его блаженный отец Никон, держа жезл, и, обличая его, сказал: «Зачем ты лицемеришь – приходишь к нам, разболевшись, а получив исцеление, опять уходишь? Отныне оставайся там, где тебе нравится жить, а к нам больше не приходи». Очнулся упомянутый архимандрит от видения и, объятый страхом, понял, что согрешал, уходя из монастыря преподобных отцов. И тотчас отправился в монастырь, дав обет не возвращаться обратно, поведал всей братии о милостивом поучении блаженного Никона и, поболев немного, в вере и благом покоянии преставился, и погребен был с отцами». Есть еще множество других чудес блаженного, которые мы обошли, потому что их было очень много как при жизни, так и после смерти преподобного, и лишь небольшую часть их мы описали для ревностных последователей.

Я же, слушая рассказ об этих поездках архимандрита, думал о том, как бы и мне закончить жизнь таким же образом и там же, где и он».

Последняя фраза, написанная в первом лице, принадлежит Пахомию Логофету, включившему этот рассказ в свою редакцию «Жития прп. Сергия»[93]93
  Житие и чудеса преподобного Сергия, игумена Радонежского. М., 1997. С. 128.


[Закрыть].

«Житие преподобного Сергия Радонежского» дошло до нашего времени в большом количестве рукописей. Уже более ста лет ученые филологи и историки трудятся над систематизацией этого богатого наследия. До сих пор остается не вполне ясной взаимосвязь редакций и рукописей, что затрудняет оценку их исторической ценности. В старинных монастырских списках житий прп. Сергия, дополненных описаниями чудесных событий, происходивших в Троице-Сергиевом монастыре при игумене Мартиниане, сохранились истории, проливающие свет на этот малоизученный период монастырской истории. Древние рукописи переписывались в монастыре и в более поздних списках долго хранились в библиотеке Троице-Сергиева монастыря. Некоторые из них не вошли в многочисленные опубликованные редакции «Жития прп. Сергия». Впервые эти рукописи были опубликованы в 1892 году на церковно-славянском языке без перевода Н. С. Тихонравовым[94]94
  Н. С. Тихонравов. Древнерусские жития прп. Сергия. М., 1892. Отд. 2.


[Закрыть].

Среди разновременных списков, собранных и опубликованных Н. С. Тихонравовым, скорописный сборник ХУЛ века, хранившийся в его библиотеке под № 38, рассказывает нам о чудесах прп. Сергия, случившихся при игумене Мартиниане. Этот сборник содержит несколько глав с историями: «О Дмитрии Ермолине», «О Тимофее», «О инокине, закорчене имущи руце назад» и «Се чюдо в латинских странах сотворися». Истории эти, хоть и дошли до нас в списке XVII века, но первоначально записаны они были явно каким-то очевидцем происходивших в монастыре событий, так как содержат много различных подробностей монастырской жизни и, что очень ценно, передают нам, возможно, подлинные речи прп. Мартиниана. Поскольку в этих рукописях подробно описаны эпизоды, участником которых был прп. Мартиниан, и описывают они чудеса, явленные прп. Сергием, то нельзя исключить и того, что записать их мог сам прп. Мартиниан.

В истории о пострижении в Троице-Сергиев монастырь богатого купца Дмитрия Ермолина повествуется о влиятельном московском купце, принадлежавшем к известному роду Ермолиных. Родоначальник Ермола и особенно его внук Василий оставили заметный след в отечественной истории и культуре. Ермола, на склоне лет презрев свое богатство и прелести мирской жизни, пришел к ученику прп. Сергия, троицкому игумену Никону, принял от него пострижение и наречен был в монашестве Ефремом. Один из сыновей Ефрема еще раньше отца постригся в Троицком монастыре под именем Германа. Он и стал в монастыре духовным отцом своему новопостриженному родному отцу. Об этом Германе, как о строителе при игумене Савве, говорится в Троицкой рукописи Прологе 1429 года: «Строительство же поручено бысть старцу Герману Васкину»[95]95
  Б. М. Клосс. Избранные труды. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. С. 70.


[Закрыть]. Предполагается, что он же занимался и возведением каменного Троицкого храма[96]96
  Там же.


[Закрыть]. Ефрем же позднее перешел во второй по значению после Троицкой лавры Андроников монастырь, где на его средства, по предположению Н. Н. Воронина[97]97
  Н. Н. Воронин. Лицевое житие Сергия как источник для оценки строительной деятельности Ермолиных. ТОДРЛ. Т. 14. С. 575.


[Закрыть], был построен дошедший до нашего времени Спасский собор. Тогда нельзя исключить, что и его строительством также занимался сын Ефрема-Ермолы Герман.

Еще большую славу стяжал его талантливый внук Василий Дмитриевич Ермолин, известный русский зодчий, выполнивший целый ряд ответственных работ по достройке Вознесенского собора в московском Кремле, строительству трапезной в Троице-Сергиевой Лавре, перестройке древнего Георгиевского собора в Юрьеве-Польском и обновлении церкви на Золотых воротах во Владимире[98]98
  Н. Н. Воронин. Очерки по истории русского зодчества XVI–XVII вв. М., 1934.


[Закрыть]. В 1462 году ему поручали перестройку каменных стен московского Кремля вместе со строительством Фроловской (Спасской) башни, которую позднее еще раз перестроили приезжие итальянцы. Кремлевскую башню украсили вырезанные Василием Ермолиным из камня изображения святых Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского, первый из которых сохранился до нашего времени и находится в Историческом музее Москвы.

Отец Василия Дмитриевича был также хорошо образованным человеком, владевшим греческим и половецким языками. Однако имя его связано с печальными событиями, изложенными в упомянутом рукописном сборнике № 38.

Дмитрий Ермолин всю свою жизнь прожил в Москве, был женат, вырастил и воспитал детей «в добром наказании». Решив по примеру своего отца Ермолы постричься в Троице-Сергиевом монастыре, он тайно от супруги и чад ночью уехал в святую обитель к бывшему тогда игуменом Досифею. Игумен постриг его под именем Дионисий, после чего некоторое время он жил добросовестно, соблюдая общежительный устав монастыря. Однако со временем он несколько расслабился и стал допускать различные самовольные нарушения монастырских порядков. «Игуменж Мартинияну внове приемшу предстательство великия Лавры Сергиева монастыря, и обретает его единого недугующа своим неверием». Можно предположить, что недовольство монастырской жизнью у монаха Дионисия было как-то связано со сменой игумена. Возможно, что он был сторонником игумена Досифея, от которого принял свой постриг, и, конечно, должен был быть, по крайней мере, свидетелем (если не участником) захвата великого князя Василия людьми Дмитрия Шемяки. Так или иначе, но ревность к монашеской жизни у инока Дионисия со временем миновала. «По сих же мало начат ослаблятися и ис келия без времени исходити и в яж не подобает глаголати, и о уставе монастырском, еже изначала предан быс чюдотворцем Сергием, иж и доныне держат приемницы его и ученицы, он же ни во чтож вменяше, и от христолюбивых вельмож и простых приносимая милостыня или на молебны и понахиды и божественныя службы посылаемыя в монастырь кормы соборныя и приношения неполезна им глаголаше; и ина глаголаше, яж за неудобство речии молчанием премину». То есть, вступая в пререкания с монастырским начальством, монах Дионисий не особенно стеснял себя в выражениях.

Нелегко пришлось Мартиниану с самого начала своего игуменства – надо было смирять дух знатных и богатых насельников монастыря, далеких от аскетических идеалов. Ученик прп. Кирилла, он хорошо понимал, что строптивые души смиряются только тогда, когда видят в ответ на свое поведение кротость и любовь. Так поступал и игумен Мартиниан. «И призывает того Дионисия в свою келию и глаголет ему со кротостию многою и смирением: «Мы, господине Дионисие, аще есмы и далече были от Сергиева монастыря разстоянием, нарицаемем на Беле езере, но всегда слуху нашему доносящу, яже творит Бог чюдотворцем своим Сергием чюдеса и знамения, и колицы суть спасаемые и спасающиеся, и колицы от велмож, и от ваше братьи отрекшис мира, якож отец твой Ефрем и брат твой Герман, в христоподра-жателнем смирении к Богу преидоша. Та вся от нас не утаишас, якож и о твоем пострижении слышно быс не точию зде и у нас, но во многих и окрестных странах, и мнози слышавшеи поревноваша и почюдишася твоему благому произволению – како оставил еси мир и яже в мире, пачеж супружницу и чада. Ныне же мне во обитель сию святую внове пришедшу, и слышу от всего братства, яко болшее еси победил, а ныне ничтож сущим побеждаешис неверствием своим и похулением, и о том зело оскорбихся зане обретох тя не такова, якоже слышах тя. Но ныне, молю тя, преложи сверепство свое на кротость и неверие на веру, и роптание на благодарение, и тако враг душ наших, якож радовася видя тя в сицевых, тако паки восплачется горце, видя тя пременшас и подклоншас Христову ярму, сиречь смирению»[99]99
  Н. С. Тихонравов. Древнерусские жития прп. Сергия. М., 1892. Отд 2. С. 160.


[Закрыть]. Мягкость и деликатность звучат в словах игумена Мартиниана, обращенных к иноку Дионисию. Щадя его гордость, игумен напоминает Дионисию его подвиг отказа от богатой и изобильной жизни в миру, о чем с удивлением говорили многие так, что молва дошла даже до Белоозера. Огорченный же теперь тем, что столь многое преодолев, Дионисий столь малым побеждается, игумен Мартиниан обращается к нему не строгим внушением, но кроткой мольбой об исправлении. В ответ непокорный инок смягчился и, поклонившись своему духовному наставнику Мартиниану, дал обещание исправиться.