Текст книги "Достояние леди"

– Да, дорогая моя девочка, – проговорила Мисси, переведя дыхание, – стоило лишь раз увидеть Аннушку, чтобы на всю жизнь сделаться ее поклонником. Софья рассказывала, что она могла свободно и непринужденно подключаться к разговору на любую тему – от политики до моды… Она неплохо разбиралась в литературе и живописи. А как она танцевала! Поэты слагали стихи в ее честь, называя русской Терпсихорой… Никого не смущали некоторые странности в ее поведении: Аннушке ничего не стоило без всякого предупреждения не явиться на устроенный в ее честь банкет, она могла нагрубить почтенным людям, выкинуть какой-нибудь фортель…

Поклонники осыпали Аннушку букетами, стихами, драгоценностями, которые ее мать всегда отсылала обратно дарителям… Репутация дочери была для нее превыше всего.

Миша совсем потерял голову. Некоторое время Аннушка обращалась с ним, как рыбак с пойманной на крючок рыбой. Она принимала его приглашения, но в последний момент сказывалась больной, капризничала, делала вид, что молодой КНЯЗЬ ей совершенно безразличен. Михаил сгорал от ревности – ему мерещились соперники. Наконец князь решился: он сделал Аннушке предложение. Юная красавица попросила неделю на раздумье и уехала с друзьями в деревню. Пылкий князь места себе не находил. Но вот неделя, казавшаяся Михаилу мучительно долгой, прошла; Анна вернулась в Петербург и… дала согласие.

Венчание происходило в самом большом храме Санкт-Петербурга – Исаакиевском соборе. Сам митрополит возлагал на головы новобрачных венцы, присутствовала сама августейшая чета… На Аннушке было платье с длинным шлейфом из золотой парчи, голову ее украшала диадема с чудесным изумрудом – тем самым, который подарил одному из предков князя Михаила индийский махараджа. После венчания многочисленные гости проследовали в особняк на набережной Невы, где был устроен грандиозный пир.

Вскоре после свадьбы молодые отправились в трехмесячное свадебное путешествие по Америке. Аннушка настояла на том, чтобы на обратном пути они побывали в Европе. Молодая княгиня обошла самые модные магазины Парижа – ей хотелось всего: новых платьев, драгоценных украшений… Князь Миша так любил жену, что ни в чем не смел ей отказать. Когда наконец Аннушка устала от магазинов и ювелирных мастерских, чета Ивановых отправилась в Ниццу, где их уже ждала яхта князя. Путь в Россию лежал через Мальту, Крит, Константинополь…

Княгиня Софья рассказывала, что уже тогда Миша заподозрил что-то неладное: бывали дни, когда Аннушка наотрез отказывалась вставать с постели, ее лицо неожиданно приобретало мертвенную бледность, в глазах появлялась тревога… Иногда она без видимых причин начинала плакать. Слезы струились по бледным щекам княгини, и тщетно пытался Михаил утешить ее, развеселить, отвлечь новыми подарками. По возвращении в Петербург состояние княгини лишь ухудшилось: она заперлась в своей спальне и несколько дней подряд никого к себе не впускала. Взволнованный Михаил в ужасе побежал к княгине Софье, та связалась с матерью Аннушки, Еленой Орловой.

Елена считала, что дочь просто переутомилась от бесконечных банкетов, приемов и балов. Несколько дней отдыха – и все придет в норму, говорила она. Но чуткое сердце Софьи подсказывало, что Аннушка серьезно больна. Она вызвала из Швейцарии знаменитого психиатра… Увы, диагноз был неутешителен: маниакально-депрессивный психоз. Впрочем, доктор надеялся, что молодой организм княгини может справиться с болезнью. Он назначил специальный курс лечения, и чета Ивановых отправилась на три месяца в психиатрический санаторий в Альпах. Здоровый горный климат и заботы врачей сделали свое дело: Аннушке стало лучше. Возвратившись в Петербург, она вела прежний образ жизни.

Приехав из Швейцарии, князь Михаил стал проводить большую часть времени в Варышне: долгими зимними вечерами он допоздна засиживался у камина с книгой в руках; любил ходить на охоту, катался на лошадях. Однообразная жизнь в поместье утомляла Аннушку, и она устраивала бесконечные праздники. По ее приглашению в Варышню съезжались всякие проходимцы и богема, с которыми она свела знакомство, путешествуя по миру. Часто в доме разыгрывались спектакли для детей и взрослых. Постепенно интересы Аннушки и Михаила все больше и больше расходились. Что же касается здоровья княгини, то время от времени приступы повторялись.

Через три года после свадьбы родился Алексей. На какое-то время Аннушка резко изменилась: она нянчилась с младенцем, ни на минуту не отходила от его колыбели. Но через несколько месяцев все вернулось на круги своя – молодая княгиня, казалось, остыла к родному сыну, предпочитая проводить время в кругу модных литераторов и художников.

Еще через три года появилась на свет Ксения. На рождении второго ребенка настоял Миша – он надеялся, что это благотворно скажется на состоянии жены. Увы, его надеждам не суждено было сбыться. Поведение Аннушки становилось все более странным, сделавшись излюбленной темой для великосветских сплетен. Стали поговаривать, что Аннушка завела себе любовников, что она изменяет мужу при каждом удобном случае. Назывались имена. Впрочем, никто из сплетников не решался осуждать молодую княгиню – слишком она была красива! Что удивительного в том, что все мужчины Петербурга влюблялись в нее?

Сплетники говорили, что князь Михаил совершенно остыл к жене – это была явная напраслина. Миша по-прежнему заботился о ней, обращался с Аннушкой, как с хрупкой фарфоровой куклой. Он прекрасно понимал, что сама она сильно страдает. Бедная Аннушка просто не контролировала свои эмоции, а порой и действия. Поддавшись минутному желанию, она убегала из Барышни, но, как только наступала очередная депрессия, княгиня возвращалась к Мише, ибо знала, что это единственный человек на свете, которому ее судьба глубоко небезразлична.

– Ах, Мисси, – прошептала Анна. Лейла обернулась и увидела, что по ее щеке катится крупная слеза. – Как мне все это понятно…

Мисси нежно потрепала Анну по голове:

– Я должна рассказать тебе еще кое о чем. Ты уже взрослая девочка. Так вот, слушай. Я и твой дедушка любили друг друга.

Широко раскрытыми глазами Анна глядела на Мисси. Лейла вся напряглась, ожидая продолжение рассказа – все это так напоминало ей сказки тысячи и одной ночи: несметные сокровища, прекрасные княгини, любовные страсти… Что же будет дальше? Неужели князь Михаил задушит свою нелюбимую жену шелковым шнурком? Ведь именно так поступали султаны с надоевшими наложницами.

– Мисси… – Тарик попытался было перевести разговор на другую тему, но она лишь покачала головой:

– Анна должна знать всю правду. Она имеет на это право.

Анна взяла пожилую женщину за руку и попросила рассказывать дальше.

– Когда я впервые увидела Мишу, я была совсем еще девочкой. Я влюбилась с первого взгляда. Да, это был красавец мужчина, представитель одного из самых знатных родов России, а я… я была юным трепетным созданием, воспитанным на романтических историях. Но все равно, я сразу поняла, что это настоящая любовь. Мне показалось, что я… что я просто вернулась к себе домой– вернулась к человеку, которого знала уже много лет, который специально создан для меня. Разумеется, Миша ни о чем мне не говорил, но я поняла: он испытывал ко мне такие же чувства.

Наша встреча произошла вскоре после смерти моего отца, и Миша старался утешить меня. Аннушка была в отъезде, и он водил меня в театры, на званые обеды… Мы объездили в его роскошном автомобиле почти все пригородные дворцы Петербурга. Конечно же, он повез меня и в Варышню. Князь Михаил с гордостью показывал мне школу, больницы, новые фермы. Мы заходили в гости к крестьянам и подолгу сидели за самоваром, слушая их рассказы. Князь знал всех крестьян по именам, помнил, сколько у кого детей, поздравлял с именинами. Мне казалось, что крестьяне не просто уважают Мишу, нет, они по-настоящему любили этого замечательного человека.

Мише было чуждо какое-либо высокомерие: он разговаривал с крестьянами на равных. А как любили его крестьянские дети! Мальчишки соревновались за право вести под уздцы княжеского коня, девочки просто плясали от счастья.

Постепенно Миша стал самым близким для меня человеком. Понимаешь ли, Анна, это было, если можно так сказать, родство душ. Мы никогда не говорили с ним о любви… Так продолжалось несколько месяцев, но вот наступил день моего семнадцатилетия, и Миша сделал мне поистине царский подарок: чудную брошь с изображением герба Ивановых. Потом он поцеловал меня и сказал, что любит меня. Я не могу описать свое состояние в тот миг! Казалось, сам Миша испугался своих слов: он стал говорить, что не должен был признаваться мне в этих чувствах, что он женатый человек, что я слишком молода… «Но, – добавил он после небольшой паузы, – если ты уедешь, моя жизнь потеряет всякий смысл».

Во время войны с Германией Миша часто ездил на фронт. Он ведь был офицером Кавалергардского полка Его Императорского Величества. Аннушка тоже редко бывала дома – она меняла одну богемную компанию на другую. Когда Миша бывал в отъезде, я ежедневно писала ему. Иногда он присылал мне ответ – несколько скупых строк, подписанных: «С любовью, Миша».

Я часто оставалась сидеть с детьми князя в особняке на Мойке. Несколько раз Аннушка звала меня с собой на званые обеды, но я отказывалась – разве могла я предаваться веселью, когда Миша был на фронте и рисковал своей жизнью?

Однажды мы с Алексеем отправились на прогулку в Новую Деревню – цыганский пригород Петербурга. В этом месте жили почти все знаменитые цыганские семьи российской столицы. Кстати, много лет назад один из предков княгини Софьи женился на девушке из табора. Мне нравилось ходить к цыганам: красивые мужчины с черными, как смоль, усами играли на гитарах, а изящные девушки в ярких цветастых юбках плясали…

Светловолосый и сероглазый Алеша смотрелся на их фоне пришельцем из другого мира… Конечно, цыгане знали, чей он сын, и очень любили мальчика – они часто угощали его конфетами, чаем, дарили на память яркие безделушки. Но в тот день одна из старых цыганок подошла ко мне и, попросив оставить Алешу под присмотром ее дочери, позвала в соседнюю комнату. Я была заинтригована: к чему такая таинственность?

В комнате царил полумрак. Цыганка предложила мне сесть на один из мягких стульев, а сама подошла к полке на стене и сняла с нее хрустальный шар.

Я подумала, что она хочет заработать лишний червонец, погадав мне. Много раз я слышала, что цыганки умеют гадать и ворожить, но никогда не придавала этому большого значения.

Цыганка села возле лампы и стала всматриваться в шар… Лицо ее было все в морщинах, из-под яркого платка выбивались пряди седых волос. Господи, сколько же ей было лет? Семьдесят? А может, все восемьдесят? Помню, меня удивили руки этой женщины: с изящными длинными пальцами, гладкие, совсем еще молодые руки. И вот она подняла на меня взор своих огромных черных глаз и начала говорить:

– В твоей жизни было много горя. Ты совсем одна в этом мире, хотя вокруг тебя – море любви… – Я была поражена, насколько соответствовали ее слова действительности. Неужели цыганкам и вправду дано читать книгу человеческих судеб? Неужели это не игра, не шарлатанство?

– Любовь не принесет тебе счастья, – продолжала старуха. – Ты еще слишком молода, тебе нужно вернуться домой, на родину. Ты не должна оставаться здесь. – Она снова посмотрела на хрустальный шар, и я проследила за ее взором: может быть, и мне откроется будущее? – Тебя ждет любовь и отчаяние… Знай: твое счастье совсем не там, где ты думаешь. Ты способна на большую любовь, и именно поэтому на твои плечи ляжет тяжелое бремя. – Цыганка пристально посмотрела на меня и добавила – Знай, девочка, от тебя во многом будет зависеть судьба всего мира.

– Я была страшно заинтригована. Где же будут решаться судьбы мира, и какое отношение ко всему этому буду иметь я? Мне хотелось слушать дальше, но старуха оттолкнула хрустальный шар в сторону, резко поднялась и направилась к выходу… Я вынула из кошелька горсть монет и протянула их гадалке, но она убрала руки за спину и, покачав головой, произнесла:

– Да сохранит тебя Господь, маленькая.

– Вскоре я поняла, что предсказание начало сбываться; положение в России с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Народ устал от войны, в городах начались забастовки, в деревнях – волнения. Пала монархия. Временное правительство не смогло справиться с событиями. Ситуацией воспользовались большевики.

Многие поняли, что оставаться на родине небезопасно, и устремились за границу. Но Миша не хотел никуда уезжать – он считал, что может принести пользу России. Действительно, разве на протяжении стольких лет он не защищал интересы крестьян? Он верил своим людям и надеялся на такое же доверие с их стороны. Увы, крестьяне оказались падкими на обещания большевиков. Ведь им посулили несметные богатства.

Теперь, когда мы проезжали верхом через деревни, никто не выбегал нам навстречу – матери уводили детей с дороги, мужики захлопывали перед нами калитки…

Постепенно стали куда-то исчезать слуги. С каждым днем становилось все тревожнее и тревожнее. Миша чувствовал, что должно произойти что-то страшное, и убеждал меня уехать из России, но разве могла я пойти на это?! Наступил день моего восемнадцатилетия. Аннушка была в депрессии: весь день она не вставала с постели. В столовой собрались княгиня Софья, Миша, я да еще немногочисленные родственники, не успевшие уехать из Варышни. Помню, Миша поднял бокал шампанского за мое здоровье, и вдруг раздался стук в дверь.

Это был друг, врач из соседнего села. Он пришел в Барышню, чтобы предупредить Мишу, что в окрестностях Барышни орудуют многочисленные банды. Бунтовщики уже сожгли одну усадьбу в двадцати километрах от имения Ивановых. Доктор умолял князя бежать, бежать как можно скорее. Мы стали поспешно собираться. Старики—дяди, тети, двоюродные дедушки и бабушки – вопреки всем увещеваниям наотрез отказались уезжать из Варышни. Миша тоже решил остаться. Он собирался побыть в усадьбе еще несколько дней, а потом своим ходом добраться до Крыма. Когда мы уезжали, он отозвал меня в сторону и попросил позаботиться о детях. Потом он поцеловал меня и сказал: «Я люблю тебя, Мисси»… С тех пор нам не суждено было встретиться, – проговорила Мисси дрожащим голосом. – Остальное тебе известно: Анна и Алексей погибли в лесу… Я, Софья и Ксения с помощью Тарика Казана бежали в Турцию, а оттуда – в Америку.

Мы с Мишей никогда не были любовниками. Я была совсем юным и невинным созданием, а он… он был настоящим рыцарем.

– Ах, Мисси, – прошептала Анна. – Я понимаю, что тебе очень тяжело было рассказывать обо всем этом, но если бы ты только знала, как я благодарна за правду. Наверное, только сейчас я начала что-то понимать…

– Вот и слава Богу, – улыбнулась Мисси. – Но помни: еще много-много лет назад мы с твоей прабабушкой решили вспоминать о прошлом как можно реже – надо смотреть в будущее, душечка… Обещай мне, что и ты будешь смотреть в будущее…

– Обещаю, Мисси, – проговорила Анна.

Лейла с недоверием посмотрела на подругу: разве можно забыть о таком прошлом?! Но, как ни странно, Анна действительно на протяжении нескольких лет ни словом не обмолвилась о своем княжеском происхождении и о судьбе семьи Ивановых. И вдруг, совсем недавно, она неожиданно пришла к Лейле и сообщила ей, что срочно нуждается в деньгах.

– Попроси дедушку, – ответила Лейла. – Если тебе действительно нужны деньги, он не сможет отказать.

Но Анна не захотела обращаться к Михаилу Казану; Тарик-паша уже заплатил сполна свой долг Ивановым, просить еще было бы просто неприлично. Анна поведала Лейле о драгоценной диадеме.

Поначалу все казалось просто. Первый алмаз был продан без малейших затруднений. Настала очередь знаменитого изумруда. Лейле правилось выполнять миссию секретного курьера: она охотно отравилась в Бангкок, отыскала пресловутого г-на Эбисса и убедила его взяться за переделку камня. Она считала, что блестяще выполнила задание. И вот сейчас, сидя в мягком кресле «Боинга», Лейла впервые за много лет ощутила дрожь в коленках: через несколько часов ей предстояло отчитаться в своих поступках перед Казан-пашой. Уж кто-кто, а она знала, как суров бывает в гневе ее дед.

ГЛАВА 14

Дюссельдорф

Стоявший на вершине лесистого холма дом Арнхальдтов был виден издалека. Вообще-то это сооружение можно было бы с полным правом назвать замком, по крайней мере – гигантским мавзолеем. Действительно, прапрадед Ферди, Фердинанд Арнхальдт, задумал его как памятник самому себе. Фердинанд считал, что вполне заслужил такой памятник. Еще бы: за несколько десятилетий сын хозяйки маленького магазинчика тканей превратился в крупнейшего магната сталелитейной промышленности Германии; скромный бюргер сделался бароном.

За строительство этого величественного дома Фердинанд Арнхальдт принялся уже на закате лет (все остальное время у него просто руки не доходили до этого). Надо было покупать новые заводы, сбывать продукцию, бороться с конкурентами. Фердинанд долго просматривал альбомы архитектурных проектов и наконец остановил свой выбор на большом каменном сооружении замкового типа, с башенками, бойницами, стрельчатыми готическими окнами. По требованию барона архитектор внес в проект ряд изменений – появились дополнительные пристройки. Дом был окружен небольшим парком – увы, барон Арнхальдт и здесь внес свои коррективы в разработанный лучшими парижскими садовниками проект. В итоге весь шарм изначального замысла был безвозвратно утрачен.

В интерьере дома не слишком сочетались дубовая резная лестница в якобинском стиле,[1]1
  Стиль мебели начала XVII в.


[Закрыть] приобретенная бароном у разорившегося аристократа, с каминами в стиле ампир. Высокие узкие окна, как в церкви, пропускали мало света.

Ферди Арнхальдт сидел в своем кабинете на втором этаже. Здесь ничего не менялось со времен его прадеда: панели мореного дуба, то же вместительное кожаное кресло, тот же массивный письменный стол. Посредине стола на небольшой бархатной подушечке лежал изумруд. У Ферди не было никаких сомнений в том, что это знаменитый изумруд Ивановых. Ферди имел все основания для торжества: он обвел вокруг пальца таких опасных конкурентов! Да, покупка обошлась ему в девять в лишним миллионов, но камень стоил этих денег. И Ферди был нужен не изумруд – он не был утонченным ценителем драгоценностей: его интересовала загадочная «Леди», владелица камня. Увы, приоткрыть покров тайны над ее именем барону так и не удалось: ни организаторы аукциона, ни сотрудники швейцарских банков не ответили его людям на этот вопрос. Первые просто ничего не знали, вторые свято хранили профессиональную тайну.

Ферди откинулся на спинку кресла – она немного скрипнула. «Надо сказать мажордорму, чтобы разобрался, в чем дело», – подумал барон. Он не терпел, когда скрипела мебель. К прислуге в доме Арнхальдтов всегда предъявлялись крайне жесткие требования. С раннего детства Ферди запомнился один эпизод: прабабушка уволила камердинера за то, что он замешкался на какую-то минуту и запоздал распахнуть перед ней входную дверь. Не были приняты в расчет десятилетия верной службы старика. Отец Ферди, ее внук, пытался защитить сто, но тщетно. Строго посмотрев на молодого человека, старуха отрезала:

– Мне не нужны ленивые слуги. Если Карл не способен справляться со своими обязанностями, ему здесь не место.

Через день Карл был уволен. Его сменила целая череда камердинеров, ни один из которых не задерживался подолгу в доме Арнхальдтов: требования старой хозяйки были слишком строгими, нрав ее – слишком крут.

Ферди унаследовал строгость по отношению к слугам от прабабки: даже сейчас, в восьмидесятые годы двадцатого века, когда квалифицированная прислуга стала огромной редкостью, он без малейших колебаний устраивал камердинерам и горничным выволочки за малейшую небрежность в работе. Плохо вытерта пыль со стола, скрипит кресло, чуть потускнел паркет—слуги рисковали лишиться места. Барон знал, что подчиненные его не любят. И в доме, и в пяти огромных проектных институтах, и на разбросанных по всему Руру заводах о нем говорили: «Железная рука прабабки, стальная копия отца».

Ферди действительно походил на отца: те же холодные голубые глаза, зачесанные назад белокурые волосы, большой нос, мощная челюсть, мускулистое тело.

Жена Ферди часто упрекала его в бесчеловечности. Француженка Арлетт привлекла молодого барона с первой встречи: черные волнистые волосы, большие чувственные глаза, пышная грудь, тонкая талия. К тому же, она умела очаровывать мужчин. Их роман длился всего месяц. Они поженились. Когда Ферди понял, что Арлетт пошла за него только ради арнхальдтовских миллионов, было уже поздно: очаровательная кокетка была беременна. Ферди ни при каких условиях не развелся бы с матерью своего ребенка.

Вскоре Арлетт разрешилась от бремени очаровательной девочкой. Сначала Ферди немного огорчился – он так надеялся иметь сына и наследников, но вскоре всем сердцем привязался к дочери. Четырнадцать лет она была единственной радостью сурового барона. А потом в дом Арнхальдтов постучалась беда: юная Лотта погибла, упав с лошади… Это случилось десять лет назад, и с тех пор ее фотография лежит под стеклом на рабочем столе Ферди.

После гибели дочери Арнхальдт так и не развелся с женой. Горький опыт женитьбы на Арлетт многому научил Ферди. Рассчитывать на бескорыстную любовь ему не приходилось – он был слишком богат. Конечно, при желании Ферди мог бы за считанные минуты добиться развода с Арлетт, но, пока такое желание не возникло, он предпочитал держать ее подальше – в роскошном особняке на берегу Средиземного моря в Монако.

Ферди подошел к висевшей над камином картине. Безвкусный пейзажик резко контрастировал с роскошной обстановкой дома. Ни один вор не польстился бы на такую дешевую поделку – на это и рассчитывал прадед Ферди, специально купивший у уличного художника этот «шедевр», чтобы замаскировать спрятанный в толще стены сейф.

Ферди Арнхальдт нажал потайную кнопку – картина медленно отошла вправо, обнажив бронированную дверцу с хитрым цифровым замком. Ферди набрал шифр, и дверца плавно открылась. Содержимое сейфа едва ли заинтересовало бы обычных воров, но для врагов Арнхальдта оно представляло огромную ценность: там хранились секретные документы. Ферди достал коричневый конверт и вернулся к столу. Достав из конверта пачку фотографий, он принялся внимательно рассматривать их.

На первой фотографии был запечатлен дед Ферди. Снимок сделан по случаю его вступления во второй брак. На бароне строгий серый костюм; несмотря на свои пятьдесят два года он сохранил прекрасную форму. Его жена казалась полной противоположностью суровому магнату сталелитейной промышленности: мягкий добрый взгляд, нежные черты лица.

На втором снимке изображалась та же самая женщина– жена его деда. Она сидела на стуле, а за ее спиной стояла симпатичная белокурая девочка.

Третий снимок был очень старым: Аннушка Иванова в своей знаменитой диадеме с гигантским изумрудом в центре.

Наверное, уже в сотый раз Ферди сравнивал лица княгини Аннушки и белокурой девочки со второй фотографии. С каждым разом он все больше и больше убеждался в их сходстве.

Отодвинув фотографии в сторону, Ферди вынул из конверта пачку бумаг. Это были пожелтевшие от времени договоры об аренде, датированные серединой 20-х годов: правительство Союза Советских Социалистических Республик предоставляло компании Арнхальдта право на пользование раджастанскими копями, в том числе – копями, принадлежавшими до революции семье Ивановых. Именно там добывался бесценный вольфрам, без которого промышленная империя Арнхальдтов была бы обречена на разорение. Да, на протяжении семидесяти лет предки Ферди и он сам были вынуждены платить дань за пользование этими копями незаконным владельцам – Советам. Но сейчас у Ферди наконец появилась перспектива окончательно завладеть бесценными месторождениями вольфрама. Много лет назад его дед был на полпути к обладанию раджастанскими копями – теперь ему предстояло довести дело до конца. Ферди Арнхальдт знал, что на карту поставлена судьба всей его промышленной империи. Он был готов на все.

С нетерпением посмотрел на часы. Было без одной минуты три. Ровно через минуту должен раздаться звонок, которого он так ждал. Шестьдесят секунд тянулись мучительно долго. Старинные каминные часы пробили три раза, но телефон молчал. Прошло еще целых пять минут, и наконец зазвенел телефон. Ферди снял трубку:

– Заставляете себя ждать, – процедил он, но вдруг изменившимся голосом, проговорил: – Извините, пожалуйста, я ждал звонка другого человека.

Нервным движением руки Ферди взял карандаш и стал рисовать на листке бумаги не дававшую ему покоя диадему княгини Аннушки Ивановой…

– Да-да, я слушаю вас, – проговорил он в трубку. – Американское телевидение? Очень интересно. Простите, а почему вы решили взять интервью именно у меня? Говорите, просто так? Что-что?.. А-а, вы готовите серию репортажей о ведущих западноевропейских промышленниках… Простите, с кем имею честь? – Ферди отложил карандаш, в его тоне появились настороженные нотки. – Очень приятно, мисс Риз… Боюсь, что сегодня мне не удастся уделить вам внимание… Понимаю, понимаю… Перезвоните завтра мне в офис… До свидания.

Арнхальдт положил трубку и задумался: Джини Риз – это имя было ему знакомо. Да, именно эта молодая американская журналистка делала репортаж о женевском аукционе… Неужели это совпадение? Или ей стало известно, что он, Ферди Арнхальдт, приобрел изумруд? Проболтался Маркгейм? Нет, это совершенно исключено – он надежный человек.

Мысли Арнхальдта были прерваны звонком, который он ждал ровно в три часа. Звонил сотрудник швейцарского банка, согласившийся за весьма солидную плату предоставлять Ферди интересующие его сведения.

– Да, – холодно произнес Арнхальдт. – Понятно. Кстати, почему вы заставляете себя ждать? Надеюсь, впредь вы будете более пунктуальны.

Повесив трубку, Арнхальдт сел в свое кожаное кресло и задумался. Он только что получил ответ на волновавший его – и не только его – вопрос: кто же выставил на аукцион изумруд? Ответ ошеломил Арнхальдта. Оказалось, что владельцем знаменитого камня была судоходная компания Казанов, штаб-квартира которой находилась в Стамбуле. Такого ответа Ферди Арнхальдт никак не ожидал.

Джини ехала в такси на встречу с Ферди Арнхальдтом. Зачем она пошла на это: ради стратегических интересов США? Или из профессионального честолюбия? А может, это красивые серые глаза Валентина Соловского вскружили ей голову, и именно ради него она предприняла это путешествие в Дюссельдорф?

Вдали показались серые зубчатые стены Хаус-Арнхальдта. Сбавив скорость, такси стало подниматься по посыпанной гравием дорожке. Наконец водитель затормозил возле парадного входа – перед помпезным мраморным фонтаном, увенчанным двухметровым Нептуном с трезубцем в руке. Морское божество напоминало рыбака, вышедшего охотиться с гарпуном на кита. Таксист услужливо распахнул дверцу, и Джини вышла из машины, попросив шофера ее подождать. Заметив его восторженный взгляд, она довольно улыбнулась: коль скоро мужчины так смотрят, то с ней все в порядке. А в предстоящем разговоре с Арнхальдтом женское обаяние могло сильно пригодиться.

Не успела Джини нажать кнопку звонка, как дверь раскрылась настежь. Наверное, нынешний камердинер слышал печальную историю своего нерасторопного предшественника и не хотел повторять его ошибку.

Камердинер провел Джини в приемную и попросил обождать. Высокая квадратная комната была обставлена довольно скромно. Стены увешаны фотографиями, рассказывавшими историю заводов Арнхальдтов со времен первой фабрики, основанной прапрадедом Ферди еще в начале девятнадцатого века. На полу толстый бордовый ковер, а стрельчатые окна завешены такого же цвета портьерами. Джини присела на краешек тяжелого дубового стула с резной спинкой; ей подумалось, что комната напоминает приемную стоматолога на Парк-авеню; не было даже зеркала, чтобы поправить прическу.

Джини еще раз подумала, что не ошиблась в выборе одежды. Строгий бежевый костюм как нельзя лучше соответствовал предстоящей деловой беседе.

Через некоторое время камердинер вернулся в приемную и сообщил Джини, что барон готов принять ее.

Немного волнуясь, девушка поднялась вслед за слугой по широкой деревянной лестнице, миновала темный коридор, увешанный портретами умерших представителей рода Арнхальдтов, и оказалась на пороге кабинета барона Фердинанда Арнхальдта. Кабинет был так же мрачен, как и все в этом замке. Хозяин сидел за широким столом и что-то писал. Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову, указал Джини на стул и продолжал писать.

Джини послушно села: не очень-то радушный прием оказывал ей стальной магнат. Если так пойдет и дальше, едва ли удастся вытянуть из него нужную информацию.

Ферди не спешил приступить к разговору. За долгие годы, проведенные на посту президента компании, он научился оценивать посетителей с первого взгляда. Что мог он сказать об этой девушке? Молодая, очаровательная… Пожалуй, немного нервная… Впрочем, судя по всему, умеет добиваться своего – иначе она бы не оказалась здесь.

– Итак, мисс Риз, – произнес Ферди, поднимаясь из-за стола и протягивая Джини руку, – очень рад вас видеть, хотя, честно говоря, мне до сих пор не совсем понятны мотивы вашего визита.

Джини запустила руку в сумочку и протянула Арнхальдту бумаги.

– Вот мое удостоверение, – с улыбкой произнесла она. – Можете убедиться, что я действительно та самая журналистка, за которую себя выдаю. А вот телефакс из моей редакции: как видите, они считают, что интервью с таким человеком, как вы, могло бы заинтересовать американских телезрителей. Дело только за вашим согласием, барон.

Арнхальдт молча смотрел на нее своими холодными прусскими глазами. Джини улыбнулась еще шире и добавила:

– Ну, конечно же, передачу будут смотреть не только американцы – нашу программу имеют возможность видеть тысячи телезрителей в Европе. Я нисколько не сомневаюсь в том, что интервью с вами заинтересует многих. Говорят, вы один из самых богатых людей на планете. А как увлекательна история вашей династии! Думаю, нам стоит начать с самого начала. Ну, например, вы устроите мне небольшую прогулку по этому дому… по этому замку, а заодно расскажете историю ваших предков. Потом можно будет поездить по вашим заводам и научным институтам. Видите ли, барон, сначала я планировала сделать серию репортажей о промышленниках, но теперь начинаю склоняться к циклу передач о великих людях наших дней: Агнелли, Гетти, герцог Вестминстерский– представители знаменитых династий, преумножившие богатство и славу предков.