Текст книги "Искусство наступать на швабру"

– Эх, махнуть бы куда-нибудь на Цейлон! – мечтательно глянул Дубов в простреленный пулями и засиженный мухами потолок. – Скажите, Георгий Иваныч, ваша фирма не организовывает экскурсий на Цейлон или хотя бы в Непал? А то устроили бы нам с доктором путевочку по льготному тарифу…

– Увы, – ответил Ерофеев, – до Цейлона с Непалом наша фирма пока еще не дотянулась. Могу предложить прекрасную путевку в Грецию. Десять дней – и всего за пятьсот «зелененьких».

– Вот как, – покачал головой Василий. – И неужели находятся желающие?

– Желающих маловато, – погрустнел Ерофеев. – То есть желающие-то может и есть, да вот возможности не всегда с желаниями совпадают. У одного, правда, таки совпало…

– Взглянуть бы хоть одним глазком на этого счастливчика, – вздохнул Дубов.

– Да уж, такое могут себе позволить только богатеи вроде господина Грымзина, – заметил Серапионыч. – Да ведь он скорее удавится, чем выложит пятьсот долларов.

В первый раз за время обеда лицо господина Ерофеева изобразило некое подобие улыбки:

– Вы почти угадали, доктор – по моей путевке поедет если и не сам банкир Грымзин, то его заместитель господин Козлов. А вот взглянуть на него даже одним глазком будет несколько затруднительно – уже сегодня он отправляется поездом в Прилаптийск, а завтра теплоходом – в солнечную Грецию.

– И каким поездом – пятичасовым или полуночным? – спросил Василий. Ерофеев на минутку задумался:

– Знаете, лучше вообще-то ехать пятичасовым – он прибывает в Прилаптийск рано утром, и можно спокойно идти в порт – теплоход отплывает днем. А если полуночным, то можно и не успеть. А вы что, Василий Николаич, действительно решили ехать? Поезжайте, не пожалеете!

– Съезжу, пожалуй, – кивнул Дубов. – Вот деньжат накоплю и отправлюсь по стопам этого, как вы сказали – Козлова? – Василий отодвинул опустевшую тарелку и встал из-за стола. – Извините, я должен позвонить.

Детектив прошел к стойке бара, где находился телефон, а Серапионыч извлек из-под сюртука заветную скляночку. Но так как долить жидкость было некуда, а употреблять ее в чистом виде даже Cерапионыч считал «замного», то скляночку пришлось спрятать обратно в карман. Ерофеев же вновь включил калькулятор и пустился в какие-то заумные бухгалтерские расчеты, но тут за столик вернулся Дубов:

– А вот и я! Не соскучились, господа?

– Ну что ж, пообедали, будем потихоньку разбегаться? – предложил господин Ерофеев и выключил калькулятор.

– Ах, ну что вы! – широко улыбнулся Дубов. – Так хорошо сидим – и вдруг «разбегаться». После обеда для лучшего пищеварения не мешает и чайку принять. Не правда ли, доктор?

– Истинно так, – подтвердил Серапионыч.

– А я как раз чаю заказал, – продолжал Василий. – Так что посидимте еще пол часика.

– Ну что ж, разве я против? – почуяв даровой чай, откликнулся Ерофеев.

– Ну вот и прекрасненько, – удовлетворенно промолвил Дубов. – А пока нам готовят чай, я хотел бы с вашего позволения вернуться к нашему незаконченному разговору.

– О путешествии в Грецию? – уточнил Ерофеев.

– Да нет, о дедукции. Согласен, что пример с мобильником – не самый удачный. Но из этого еще не следует, что сам по себе дедуктивный метод никуда не годится.

– Надо еще установить, существует ли этот ваш дедуктивный метод в натуре, – подпустил Ерофеев.

– О, кажется, чаек несут! – радостно сообщил доктор и полез в карман за скляночкой.

И дискуссия продолжилась по прежнему принципу «Есть ли дедукция на Марсе?».

Но не прошло и получаса, как мирная беседа в тихой обстановке ресторана «Три яйца всмятку» оказалась безнадежно нарушена – в зал возбужденно ворвался человек в малиновом пиджаке и сбившемся набок карденовском галстуке. Официантки и бармены склонились перед ним в почтительном поклоне – ведь то был ни кто иной как богатейший человек Кислоярска, владелец банка «ГРЫМЗЕКС», яхты «ИНЕССА», нескольких домов и загородной усадьбы, словом, собственной персоной Евгений Максимович Грымзин.

Не обращая ни на кого и ни на что внимания, господин Грымзин бросился к столику, где сидел Дубов, по дороге перевернув пару стульев, и не успел Великий Сыщик опомниться, как угодил в цепкие объятия олигарха.

– Вы – мой спаситель! – вопил господин Грымзин, целуя руки Дубову. – Ах он мерзавец, я ему доверял как самому себе, а он решил меня по миру пустить! Спасибо, спасибо вам, дорогой Василий Николаевич! Убить его мало, подонка! Боже мой, до чего мы дожили!..

С трудом вырвавшись из лап банкира и усадив его на свободное место, Дубов спросил:

– Задержали обоих?

– Да-да! – вскочил Грымзин. – Прямо на выходе из банка, с липовым паспортом! Еще бы немного – и все, ищи ветра в поле! Ах, Василий Николаевич, вы спасли меня! Вы спасли всех наших вкладчиков и акционеров!! Вы спасли всю экономику нашего государства!!!

– Скажите, а сообщником оказался тот, кого я предполагал? – спокойно спросил Дубов.

– Именно он! – возопил, вскакивая, банкир. – Мерзавец, ворюга!..

– Но, надеюсь, на завтрашний спектакль этот инцидент влияния не окажет? – перебил Василий.

– Нет-нет, все состоится как задумано, – неожиданно успокоившись, почти по-деловому ответил банкир. – Не забудьте, сегодня генеральная репетиция. – И Грымзин, по инерции перевернув еще немного мебели, исчез из ресторана. Ерофеев с Серапионычем сидели, разинув рты и ничего не понимая.

– Что это с Грымзиным? – спросил наконец Ерофеев. – Его ж просто не узнать!

– Да уж, – глубокомысленно добавил Серапионыч и рассеянно вылил в чай остатки скляночки. – Впервые вижу его в такой возбужденности чувств!

– Ничего удивительного, – скромно улыбнулся Василий, – если не считать того, что только что было предотвращено похищение чуть ли не всех наличных средств «Грымзекса».

За этим сообщением последовала немая сцена, достойная Гоголя.

– Как? – недоверчиво пожал плечами Ерофеев, с трудом выходя из городничего состояния. – Ведь у него такие крутые сейфы, такая солидная охрана…

– И как вам это удалось? – всплеснул руками доктор.

– С вашей помощью, господа, – спокойно и даже как бы небрежно ответил Дубов. – Ну и, конечно, с помощью того самого дедуктивного метода, к которому вы относитесь так скептически.

– Что значит – с нашей помощью? – удивился Ерофеев. – Вы хотите сказать, что мы состояли в сговоре с грабителями?

– Нет-нет, ну что вы, – усмехнулся Василий. – А впрочем, если хотите, то могу рассказать, как я все это раскрыл.

– Да-да, конечно хотим, еще как! – в один голос заговорили Ерофеев и Серапионыч. Дубов уселся поглубже в кресло, поправил костюм, помятый Грымзиным, и приступил к рассказу:

– Все началось с того, что в один прекрасный день заместителю господина Грымзина, господину Козлову, пришла в голову шальная мысль обворовать банк своего шефа. Он придумал весьма хитроумный план и втянул в него сообщника – некоего Николая Хрякова. Начали они с того, что господин Козлов испортил замок в главном сейфе банка – может быть, просто сунул туда скрепку или булавку. Об этом прискорбном событии сообщила нам вездесущая и всезнающая официантка. Естественно, банку пришлось временно прекратить крупные выплаты – об этом я узнал от вас, уважаемый Георгий Иваныч, когда вы объяснили причины молчания своего мобильника. Тогда Грымзин по совету Козлова послал письмо слесарю – специалисту по сейфам, к услугам которого, по-видимому, и раньше прибегал в подобных случаях. Письмо было выкрадено сообщником Козлова – Xряковым – из почтового ящика вместе с газетой. А чтобы придать этому действию вид обыкновенного хулиганства, заодно он обокрал и ящики соседей – в том числе и ваш, уважаемый Владлен Cерапионыч, о чем вы мне и поведали. С этой запиской, на которой стояли – шутка сказать! – подпись и факсимиле самого Грымзина, Хряков явился в банк, прихватив саквояж с газорезочным аппаратом, о приобретении которого столь образно и даже в стихах рассказал нам господин Щербина. Но в планах Козлова имелось одно слабое звено, которое ставило под угрозу успех всей операции -а именно присутствие в банке начальника охраны господина Губина-Pаскатайского, который мог распознать в «слесаре» господина Хрякова. Может быть, вам это и не известно, но именно Николай Хряков был тем журналистом, который украл бокалы у супруги Раскатайского. И вот, чтобы избежать возможной встречи Хрякова с Раскатайским, Козлов устроил ему пищевое отравление – и об этом я узнал опять-таки ни от кого иного как от нашего уважаемого доктора. Когда Хряков появился в банке с пригласительной запиской от Грымзина, Козлов повел его в подвал. Там Хряков при помощи газорезки вскрыл сейф, затем они с Козловым выгребли оттуда в саквояж все деньги, а на их место положили газорезку, после чего должны были покинуть банк. Но когда я узнал от вас, уважаемый Георгий Иваныч, что Козлов купил путевку в Грецию и собирается уехать уже сегодня, причем дневным поездом, то понял, что медлить нельзя, и тут же позвонил Грымзину. Кстати, еще одним подтверждением предстоящего ограбления можно считать разговор тех двух особ за соседним столиком – краем уха я слышал рассказ о некоем Коле, у которого нет денег, чтобы расплатиться даже за услуги известного характера, а завтра их будет много. Так что сопоставив это имя с фактом отравления Губина-Pаскатайского, я почти наверняка узнал личность сообщника – даже раньше, чем самого Козлова, фамилия и должность которого прозвучала лишь в последний момент, но зато поставила все эти разрозненные сведения в некую четкую последовательность. И, наконец, удачно выбран день – пятница, то есть пропажа будет обнаружена не раньше как в понедельник, когда воры окажутся далеко от Кислоярска. Но их, к счастью, успели захватить на выходе из банка. Странно только, зачем Козлову понадобились фальшивые документы -он же не находился на нелегальном положении…

Ерофеев и Серапионыч слушали рассказ Василия, раскрыв рты еще шире, чем в момент шумного появления Грымзина. Лишь при последних словах бизнесмен чуть закашлялся.

Наконец доктор произнес:

– Да, Василий Николаич, это просто колоссально. И как вам удалось из всей словесной шелухи выделить именно то, что нужно?.. Нет, это выше моего понимания!

Ерофеев смущенно кашлянул:

– Знаете, господа… Это, конечно, не для протокола, но я чувствую себя отчасти виноватым в том, что могло произойти.

– В каком смысле? – удивился Дубов.

– Дело в том, что я уже давно знаком с Козловым. В детстве он начитался Гомера и много раз говорил, что хотел бы «увидеть Грецию и умереть». И вот теперь, открыв бюро путешествий, я все время старался залучить его в качестве клиента. И, кажется, делал это слишком настойчиво…

– Ну, не вините себя, Георгий Иваныч, – усмехнулся Дубов. – А впрочем, если вы испытываете некие угрызения, то я знаю верный способ, как успокоить совесть, а заодно и принести общественную пользу.

– И как же? – горячо заинтересовался бизнесмен.

– Дело в том, что завтра в доме Грымзина состоится благотворительный самодеятельный спектакль «Золотой ключик», в котором заняты многие наши общие знакомые, причем ваш покорный слуга сподобился быть приглашенным аж на роль самого Буратино. А господин Козлов должен был исполнять небольшую, но, выражаясь словами нашего режиссера, концептуально важную роль говорящего Сверчка. Ну и так как исполнитель выбыл из строя, то вам, Георгий Иваныч, и карты в руки.

– А получится ли у меня? – засомневался бизнесмен. – Тем более спектакль, как вы говорите, завтра…

– Получится, – уверенно заявил Дубов. – Приходите сегодня часам к пяти на генеральную, постановщик вам объяснит, что и как.

– Ну что ж, согласен, – подумав, ответил Ерофеев.

– Скажите, Василий Николаич, а Хряков случаем не занят в спектакле? -чуть смущенно поинтересовался Серапионыч. – Вдруг еще какая роль освободилась…

Дубов от души рассмеялся:

– Нет-нет, Хряков не занят. Правда, в ходе подготовки спектакля звучала мысль пригласить его на роль Дуремара, но Грымзин решительно воспротивился из боязни за сохранность ценных вещей в своем доме. А может, истинная причина в том, что эту роль он хотел сыграть сам. Хотя ни для кого не секрет, что Хряков– настоящий клептоман по натуре и по убеждению, и эпизод с редакционными бокалами это лишний раз подтверждает.

– Совершенно с вами согласен, – подхватил доктор. – Более того, однажды он даже пришел ко мне якобы лечиться от клептомании.

– Ну и как, удачно? – спросил Ерофеев.

– А вы как думаете? Разумеется, нет. Более того, после его ухода я обнаружил пропажу стетоскопа…

– Ну ладно, – решительно встал из-за стола Дубов. – Ясно одно -дедукция все-таки есть, и вы, дорогие мои друзья, спор проиграли. Так что сегодня вам платить за десерт.

– Да, конечно! – ответил Ерофеев и тоже встал из-за стола. Но, покачнувшись, схватился за живот и со сдавленным стоном выбежал из зала.

– Все-таки отравился, – констатировал Серапионыч. – Пойду-ка вслед за ним, надо же оказать медицинскую помощь. Или, в крайнем случае, путем вскрытия установить причину столь скоропостижного отравления. Иначе наука мне этого не простит! – с пафосом добавил доктор и, последний раз хлебнув из чашки, покинул зал в том же направлении, что и господин Ерофеев.

Проводив их взором, Дубов достал бумажник. Что ж, платить придется самому, но зато настроение у него, как и пищеварение, сегодня было отличное – и вообще, день складывался совсем неплохо.

* * *

Молодая женщина остановилась перед рекламной тумбой и стала рассматривать яркую афишу, на которой значилось, что завтра в особняке главы банка «ГРЫМЗЕКС» (бывшее помещение Кислоярского дома творчества пионеров и школьников) на ул. Незнанской, дом номер 8, состоится благотворительный спектакль «Золотой ключик» по мотивам одноименной сказки А.Н. Толстого в постановке заслуженного деятеля искусств Кислоярской Республики Б. Святославского. Однако всего более даму удивила подача исполнителей – рядом с их фамилиями стояла профессия или занимаемая должность. Состав был более чем репрезентабельный – например, роли кота Базилио и лисы Алисы исполняли соответственно известный репортер и пресс-секретарь Президента Кислоярской Pеспублики; образ Мальвины воплощала в жизнь известная поэтесса; роли Буратино и Пьеро отводились частному детективу и инспектору милиции; Дуремара должен был играть собственной персоной хозяин дома банкир Грымзин, а черепаху Тортилу – его супруга, она же вице-президент Клуба защиты среды госпожа Грымзина. Роль Карабаса Барабаса исполнял редактор некоей скабрезной газеты, папы Карло – руководитель антиалкогольного общества, ну и так далее. В эпизодах и массовках были заняты артисты художественной самодеятельности (лягушки), депутаты городской думы (пиявки), а также сотрудники угрозыска и ГАИ (псы-полицейские).

Эта афиша так заинтересовала молодую даму, что она тут же отправилась по указанному адресу.

Перед входом в красивый ухоженный особняк ее встретил вежливый охранник.

– Вы к кому, госпожа?

– Я – журналистка из Москвы. Хотела бы узнать побольше о благотворительном спектакле.

– Очень хорошо! – обрадовался охранник, довольный, что может помочь столь милой девушке. – Генеральная репетиция начнется через час, но режиссер на месте.

Журналистка надвинула шляпку на лицо и, пройдя через двор, в сопровождении охранника вступила в особняк. Поднявшись на второй этаж, они вошли в помещение с письменным столом и телефаксом – очевидно, кабинет хозяина, в настоящее время служащий комнатой отдыха и раздумий для постановщика «Золотого ключика». За столом восседал господин самой неопределенной наружности. Он с выражением вдохновенной отрешенности глядел в потолок.

Охранник бесшумно удалился, а господин режиссер-постановщик Б. Cвятославский (а это был именно он) вопросительно перевел взор с потолка на посетительницу.

– Я – журналистка из Москвы Надежда Чаликова, – представилась она, приподняв с лица шляпку. – Очень хотела бы написать в центральной прессе об этом замечательном гуманном акте городских и общественных организаций.

– Да-да, обязательно! – невпопад ответил режиссер, ощупывая Чаликову проницательным взором. – Я тоже имею радость участием в этом благотворном деянии. И выражаю чувство благодарности всем тем, кто задал мне эту работу. Вообще-то я обычно специализируюсь в режиссуре кина, но из-за недостаточности спонсоров нахожусь в хроническом и голодном простое. И сейчас для меня искусством ради искусства и еды стал театр. – Cвятославский замолк и вновь уставился в потолок.

– Господин Cвятославский, не могли бы вы немного обрисовать концепцию спектакля? – попросила Чаликова.

– Концепцию? Да, концепцию, – очнулся постановщик. – Концепция -это та морковка, привязанная к удочке, которая ведет нас в нужной направленности искусства. А вместо концепции приходится страдать головой совсем на другие темы.

– Может быть, я могу вам помочь?

– О да! – воспрял головой Cвятославский. – Я вас вижу. О, как я вас вижу!

– Как? – удивилась Чаликова.

– Примерьте вот это. – Режиссер достал из-под стола маску и другие аксессуары лисьего туалета.

– Для чего?

– Престраннейшие обстоятельства оторвали от работы исполнительницу роли лисы Алисы госпожу Глухареву, и я имею проблему с заменителем. Прямо хоть сам ложись в роль! А вас я вижу в лисе очень эффективно. Соглашайтесь, нам только журналистки с такими вопиющими окорочками не доставало в исполнительном ансамбле. Я вас вижу в полуобнаженном виде с этой выразительной маской на поверхности переднего интима.

Надежда, нисколько не смущаясь нескромного взгляда режиссера, почти полностью разделась, после чего натянула маску на голову и тогда уже приступила к неспешному облачению костюма лисы. А костюм этот состоял из весьма лихого коричневатого купальника с пышным хвостом, длинных красных перчаток и чулок с отделанными мехом подвязками. По концептуальной идее режиссера красно-коричневая лиса Алиса символизировала собой силы, стоящие за нечистым капиталом, представителем коего являлся кот Базилио.

– О да, в таком милом костюмчике я согласна, – поправляя чулочек, заговорила Надя. – Ради благого дела я не вправе отказать. Но у меня к вам одна просьба, господин Cвятославский: представьте меня не как журналистку Чаликову, а как-нибудь иначе. Нет-нет, никакой тайны, просто люди в присутствии прессы почему-то обычно ведут себя как-то очень скованно.

– Да, конечно, – согласился режиссер. – А теперь пройдемте на место производства действия.

Они спустились на первый этаж и прошли в обширную залу – гостиную, где и должны были развернуться действия спектакля. Там почти никого не было, если не считать господина средних лет в засаленном халате, из-под которого проглядывался малиновый пиджак, и с огромным сачком.

– Это хозяин дома господин банкир и благодетель Грымзин, – представил его Святославский. – Он же воплотитель роли Дуремара. А это Наденька, дублерка на исполнительницу лисы Алисы. Хочу ее ввести на пустое место.

Надя разглядывала обстановку гостиной. Там ничего не было, если не считать нескольких рядов зрительских кресел, небольшой импровизированной сцены и роскошной люстры на потолке. Над входными дверями красовались большие электронные часы, а над сценой – огромная, чуть не во всю стену, застекленная картина, изображавшая горящий очаг. Лепной потолок подпирали две мощные колонны.

– Увы, пришлось вынести всю мебель, чтобы освободить место, – пояснил Грымзин. – А картина осталась еще с тех пор, когда здесь находился Дом пионеров. В этой зале была, если я не ошибаюсь, студия народного творчества «Буратино». Помнится, в пионерские годы я играл здесь самого Буратино в кукольном спектакле, а теперь вот переквалифицируюсь в Дуремара.

– А часы мы повесили в качестве символа текущести времени, -глубокомысленно добавил Святославский. – Ну а теперь, госпожа Наденька, я поясню вам смысл постановки и роль вашей роли. Знание текста необязательно и даже вредно. Все строится на экспромте в рамках заданной концепции, а концепция такова…

Тем временем зала начала наполняться участниками репетиции. Тут был и кот Базилио – скандальный репортер Ибикусов, и Мальвина – госпожа Софья Кассирова, декадентствующая поэтесса пышных форм, и Буратино – частный сыщик Дубов, с которым Чаликову давно уже связывали тонкие невидимые нити взаимной симпатии, грозящей перерасти в нечто более серьезное. Кроме того, здесь находились Пьеро – инспектор милиции Столбовой, и Карабас Барабас -редактор эротической газеты «Кислый флирт» господин Романов, игравший, как пояснил режиссер, без гримировки и бородоклейства. Один за другим подходили и другие артисты – кое с кем Надя уже была немного знакома, некоторых, не будучи представлена лично, знала в лицо, а кое-кого вообще видела впервые.

Буратино подвел к режиссеру бизнесмена Ерофеева:

– Господин Святославский, вы объясняете госпоже Алисе концепцию спектакля? Тогда уж заодно проинструктируйте и господина Ерофеева – он согласился сыграть Сверчка, так как некие обстоятельства внезапно вывели из строя господина Козлова.

– Да-да, разумеется, – рассеянно подхватил постановщик. – Концепция первична, а все остальное вторично. И если исходить из концепции нашего спектакля, то обе роли, и лисы Алисы, и Сверчка, несут на себе некое особое значение…

«Красивая девушка, – подумал Василий, невольно любуясь стройными ножками новой исполнительницы Алисы, – но до Наденьки ей далеко…»

Детектив вздохнул и незаметно отошел в сторонку, чтобы до начала репетиции профессионально побеседовать с исполнителем Пьеро – инспектором Столбовым:

– Егор Трофимович, ну что там с этими аферистами?

– Вы имеете в виду Козлова и Хрякова? – переспросил Столбовой. Дубов кивнул. – Я знаю, Василий Николаич, что вы их вывели на чистую воду каким-то непостижимым образом. Не расскажете?

– Как-нибудь в другой раз, – махнул рукой детектив. – Или лучше попросите Владлена Серапионыча, уж он вам распишет за милую душеньку. Сейчас у меня на уме другое. Знаете, по некоторому размышлению я пришел к выводу, что все здесь не так просто, как мне поначалу показалось. – Василий задумался, как бы пытаясь сформулировать мысль. Инспектор терпеливо молчал. – В общем, афера была продумана до мелочей, чувствуется рука настоящего режиссера-профессионала…

– Святославского? – усмехнулся Егор Трофимович.

– Что-то вроде, – совершенно серьезно кивнул Дубов. – Ни Козлов, ни Хряков на такую роль явно не тянут. Первый, насколько я понял, человек скорее гуманитарного склада ума, поклонник Гомера, а второй просто мелкий воришка, его «потолок» – слямзить бокалы у редакторши…

– И вы совершенно правы, – подхватил инспектор. – Уже первые допросы указывают на то, что в деле замешан кто-то третий. А может, и четвертый. Если Хряков пока молчит, то Козлов дает подробные показания, из коих следует, что они действовали по плану, разработанному некоей дамой, которая в случае удачи должна была получить половину награбленного.

– Дамой? – недоверчиво переспросил детектив.

– Именно. – Понизив голос, Столбовой добавил: – И, если верить описаниям Козлова, приметы этой дамы совпадают с приметами вашей хорошей знакомой…

– Чаликовой? – возмутился Василий. – Этого не может быть!

– Ну, при чем тут Чаликова, – хмыкнул Столбовой. – Я имел в виду другую вашу знакомую – Антонину Степановну Гречкину, сиречь бывшего прокурора Антона Степановича Рейкина.

– Вот оно как! Стало быть, это и есть третий, – почти не удивился Дубов. – В таком случае, личность «четвертого» тоже не оставляет никаких сомнений…

* * *

Когда цифры на электронных часах показали 19.00, режиссер объявил начало генеральной репетиции. На сцену вышли Папа Карло (председатель Кислоярского антиалкогольного клуба «Лесная Роза» Михаил Сергеевич Водкин) и Джузеппе – Сизый нос (рекламный агент Александр Мешковский), бережно, будто дитя, державший на руках дубовое полено.

– Ах, сладенький мой Карлуша, – говорил Джузеппе, нежно прижимаясь к Папе Карло, – ты ведь знаешь, как я тебя люблю…

– Если бы ты меня любил, то бросил бы пить, гнусный извращенец! -наставительно заявил Папа Карло. – А то от тебя несет, как от винного погреба.

– Прими от меня в подарочек, противненький мой, это чудненькое поленце, – продолжал Джузеппе. – Оно мне говорит: милый Сизый носик, подари меня папашке Карло, пусть он вырежет из меня куколку, откроет собственное телевизионное шоу…

– Теперь вы поняли концепцию? – шепнул Святославский Чаликовой. Та кивнула.

И когда черед дошел до сцены с лисой Алисой, Надя уже ясно представляла, что ей делать. После того как Буратино (в миру – частный сыщик Дубов) радостно уходил от Карабаса Барабаса (порноредактора Романова) с пятью золотыми, к нему пристали Алиса-Чаликова и Базилио – репортер Ибикусов.

– Умненький, благоразумненький Буратино, – сладким голосом заговорила Алиса, – ты хочешь, чтобы у тебя денег стало в пять… нет, в десять раз больше?

– Ты хочешь купить сапоги и шубу своему папе Карло, новый экскаватор и дом с гильотиной в Париже? – искушал кот Базилио.

– Конечно, хочу! – закричал Буратино, подпрыгивая на месте от возбуждения.

– Тогда приобрети у нас пакет акций! – Базилио вытащил из-под хвоста несколько бумажек.

– И что с ними делать? – горячо заинтересовался Буратино.

– Зарой их в полночь… – Тут раздался пронзительный визг. Базилио извлек из кармана мобильный телефон: – Позвоните позже, я занят. А, это газета «Кислое поле»? Очень хорошо, я вам перезвоню позже… Да, на чем я остановился? Зарой их в полночь на диком Поле Чудес среди белых костей и стервятников, доклевывающих трупы, и произнеси волшебное слово «МММ».

Тут вдруг на сцене появился говорящий Сверчок – бизнесмен Ерофеев:

– Xалявщик ты, Буратино, оболтус! Забыл, чему тебя папа Карло учил?..

После бурной сцены между Дуремаром и черепахой Тортилой (г-н и г-жа Грымзины), где Тортила грозилась вместе с лягушками и пиявками организовать Партию зеленых и изгнать Дуремара с пруда, режиссер Святославский объявил:

– Господа, уже почти поздно. Давайте на пару часиков удалимся в сон, а потом продолжимся.

– Дом в вашем распоряжении, – добавил банкир Грымзин. -Располагайтесь, кому где удобно, и чувствуйте себя, как в натуре.

* * *

Чаликова поднялась на второй этаж, где по полутемному коридору слонялся Буратино – частный детектив Василий Николаевич Дубов. В конце коридора на сдвинутых стульях дремали псы-полицейские – пятеро человек в одинаковых «собачьих» масках и костюмах. Подойдя вплотную к Василию, журналистка на миг приподняла лисью маску.

– Надя?! – воскликнул Дубов. Но Надя не дала ему продолжить изъявление чувств, заглушив возглас конспиративным поцелуем. Правда, при этом она едва не выколола себе глаз носом Буратино.

– Тс-с, я здесь инкогнито. Давайте где-нибудь уединимся.

Чаликова и Дубов начали обходить комнаты, но там везде кто-то был. Потом спустились на первый этаж и принялись искать укромный уголок там. Открыв одну из дверей, они увидели обширное полутемное помещение.

– Это же гостиная, – шепнула Надя. – Место не самое подходящее…

Буратино с Алисой продолжили поиски, и вскоре нашли очень уютную комнатку с необходимым минимум мебели, где и решили расположиться на отдых.

– А вы не заметили, Надюша, одной странной вещи? – сказал Дубов, снимая полосатый колпак и поправляя короткие бумажные штанишки, прежде чем усесться в кресло.

– Какой вещи? – переспросила Надя.

– Понимаете, у меня создалось такое впечатление, будто из гостиной залы унесли электронные часы. Они должны были отражаться в стекле, которое покрывает картину с очагом, но ничего подобного я не заметил… Куда вы, Наденька?

– Подождите меня, Вася, я вернусь через пять минут! – с этими словами Надя выбежала из комнаты.

Вернулась она минут через двадцать.

– Ах, извините, что заставила так долго ждать. Знаете, хотела найти туалет, а в незнакомом доме, да еще и в такой темноте… – Однако, заметив, что Буратино уже спит в кресле, Надя нежно поправила на нем бумажную курточку, а сама прилегла на диванчик.

* * *

Сыщик Дубов проснулся от яркого света. В комнате стоял сам режиссер Cвятославский, но сияние исходило не от него, а от хрустальной люстры.

– Все, перерыв скончался, – объявил постановщик. – Уже два часа, добро пожалуйте на репетицию.

Оглядевшись, Дубов понял, что Нади поблизости нет. Он вздохнул и оправил слегка помявшийся бумажный наряд Буратино.

Когда частный детектив вошел в гостиную, там уже полным ходом шла работа. Отыскав в зале Алису-Надю, Дубов незаметно двинулся в ее сторону, но та как будто избегала его. «Наверно, обиделась, что я заснул, не дождавшись ее», упрекнул себя сыщик.

– Господа, следующая сцена у пруда, – объявил Cвятославский. -Приготовиться Буратино и Тортиле.

Тут в дверях появился Дуремар – хозяин дома банкир Грымзин. Вид у него был сильно удивленный.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Куда-то пропала моя жена Лидия Владимировна. Я обошел весь дом, и нигде.

Буратино-Дубов и Пьеро-Столбовой насторожились.

– Когда вы обнаружили пропажу? – засучив длинные пьеровские рукава, спросил инспектор. – Вернее, когда вы видели свою супругу в последний раз?

– Сейчас соображу… Сразу после двенадцати, когда объявили перерыв, я отправился к себе в комнату и заснул. Но в двенадцать она была тут.

– Конечно, ведь как раз в канун перерыва мы репетировали сцену между Тортилой и Дуремаром, – вспомнил постановщик Cвятославский.

– Значит, после двенадцати вы ее не видели? – констатировал Буратино-Дубов. Дуремар-Грымзин кивнул. – Может, кто-нибудь видел госпожу Грымзину?

Присутствующие молчали. Наконец, заговорила Мальвина – поэтесса Софья Кассирова:

– Я обычно помогала ей надевать костюм Тортилы – ну там, панцирь, ремешочки, шнурочки, завязочки и все такое. Словом, снять или надеть такой наряд без посторонней помощи просто невозможно. Вот я подумала, что…

– Очень дельное замечание, – отметил Дубов. – Спасибо вам, уважаемая Мальвина, за то, что подумали. Это значит, что далеко отсюда уйти она вряд ли могла. Опыт и интуиция говорят мне, что госпожа Грымзина очень скоро найдется.

– К сожалению, мы не можем целиком положиться на вашу интуицию, коллега, – возразил Столбовой. – Мы стоим перед фактом, что среди нас нету нашей уважаемой Тортилы, то есть Лидии Владимировны.

– Господа, я уверен, что моя жена раньше или позже найдется, -заговорил Грымзин. – Однако я считаю, что спектакль, который мы так долго готовили, ни в коем случае не должен ставиться под угрозу. Мы должны продолжать репетицию во что бы ни стало.

– Да! – задумчиво промолвил Cвятославский. – Великий Паганини играл на одной струне, и мы тоже будем играть, что бы ни встало. Объявляю перерыв на пять минут, чтобы обдуматься мозгами, кого я вставлю в Тортилу.