Текст книги "Искусство наступать на швабру"

СОН ГРЫМЗИНА

Грымзину снилась его супруга Лидия Владимировна. Она сидела в летнем кафе «Зимняя сказка» и с интересом наблюдала за молодым человеком, который вот уже минут десять с отрешенным взором пил кофе за ее столиком. Он был моложе Лидии лет на десять и у него тряслись руки. В юноше Грымзин с удивлением узнал радиста Oтрадина, и весь его вид говорил о том, что этот приличный молодой человек попал в серьезную переделку. И тут Грымзин увидел, что рука его супруги как бы естественно и плавно легла на руку молодого человека. Oтрадин вздрогнул и поднял глаза на Лидию.

– Вы чем-то обеспокоены? – мягко спросила она.

– Да, – глядя ей в глаза ответил Отрадин. – Я только что совершил убийство.

Грымзин отметил про себя, что его супруга не упала в обморок и, более того, не перестала успокаивающе улыбаться. Она просто молчала, как несгораемый шкаф. Не выдержав, молодой человек заговорил вновь:

– Я должен был убить его – этот мерзавец разорил многих, кто ему доверился. Это гнусный тип, и я не раскаиваюсь и не сожалею, просто я никогда никого не убивал. Никогда. Мне и сейчас не верится. Но я должен был это сделать. Одним кровопийцей стало меньше.

«Одним конкурентом стало меньше», – удовлетворенно подумал Грымзин.

A тем временем Лидия внимательно слушала нервный сумбурный монолог убийцы, ей становилось все более жаль его, хотелось обнять, приласкать и успокоить этого молодого борца за справедливость. Вынув под столом из туфельки ногу, она дотронулась ею до ноги молодого человека. Тонкий капрон под ее пальчиками скользнул по брюкам вглубь к низу живота.

– Пойдемте со мной, – предложила Лидия. Он, смешно наклонив голову, ответил:

–Хорошо.

Грымзин знал, что Лидия Владимировна снимает небольшую квартирку на Родниковой улице (дом 53/55, кв. 6), но закрывал глаза на ее шалости, если они не наносили ему материального ущерба. Но тут, во сне, он увидел все ее шалости воочию. Лидия быстро стянула с себя платье (700 долларов, -прикинул Грымзин), сняла туфли (400) и в одном белье (650) приступила к раздеванию гостя. Молодой человек нервничал, путался в собственной одежде (секонд хенд, оплата по весу), а потом, повалив хозяйку на кровать, не смог снять с нее трусики и порвал их (200 долларов убытка). Он набросился на нее, как изголодавшийся зверь, и Лидия сладострастно извивалась под ним, задирая к потолку мансарды свои красивые ноги (очень дорого) в прозрачных чулках (20). Но страсть, так бурно возникшая, столь же быстро угасла. Oтрадин лежал, будто пораженный током неисправного приемника, бессмысленно глядя в потолок. Лидия Владимировна, перетекая по нему, как теплая волна в кружевах тонкого белья (650 минус трусики) опускалась вниз, и наконец ее язык коснулся заветного места. Молодой человек вновь ожил и теперь, похоже, он уже был более спокоен, и его нервная дрожь исчезла. И они вновь предались любви. Но теперь уже неспеша и обстоятельно. Лидия отдавалась ему умело и страстно (25 долларов за час), их тела переплетались в разных позах на фоне пестрых стен мансарды. Но и этот порыв подошел к концу. Солнце опускалось за крыши Белоярского форштадта.

Любовники долго лежали в тишине, и Oтрадин рассказывал Лидии о том, как поднялся на площадку квартиры, где жил негодяй, как он судорожно сжимал пистолет (5 долларов на черном рынке) в кармане. И как негодяй сам открыл ему дверь. И как он выстрелил ему в лоб, а потом захлопнул дверь. Лидия привстала и поцеловала молодого человека – нет, не страстно, а скорее по-сестрински, по-дружески. Он, серьезно глядя на нее, сказал:

– Спасибо тебе.

Лидия вышла в ванную комнату, а когда вернулась, молодого человека уже не было. Он ушел.

– Ну какой же он убийца, – усмехнулась Лидия Владимировна, открывая парадную дверь своей квартиры. Улыбка застыла на ее губах. В прихожей лежал супруг с дыркой во лбу.

Грымзин с ужасом понял, что он и есть этот «мертвый негодяй».

* * *

От собственного беззвучного крика банкир проснулся. Дождик все еще продолжал моросить, но первые лучи утреннего солнышка уже заливали мокрую палубу.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ – СРЕДА

Когда утром Вероника Николаевна Курская возвратилась к себе, ее ожидал не слишком приятный сюрприз: вся каюта была перевернута вверх дном, немногочисленные личные вещи разбросаны по полу, частично поломана мебель и местами даже вскрыт пол.

Прибывшая на место происшествия следственная бригада в составе политика Гераклова и доктора Cерапионыча осмотрела следы погрома и приступила к опросу потерпевшей.

– Значит, Вероника Николаевна, вы обнаружили все это только сейчас, -констатировал Гераклов. – A где же вы были ночью?

Вероника горько усмехнулась:

– Где ты гуляла, где была?.. Что ж, думаю, скрывать не стоит. Вы знаете, после того, что я пережила на берегу, мне было очень трудно заснуть. В голову лезут всякие мрачные мысли, а чуть задремлю – мерещится разная дрянь. Вот я и решила сходить в гости к Егору – ну там, поболтать о том о сем, развеяться… A тут меня перехватил адмирал и стал обвинять в распутстве и совращении малолетних. Ну скажите, разве я похожа на распутницу?

– Этот вопрос мы обсудим в другой раз, – деликатно ушел от ответа Гераклов. – Расскажите, что было после вашей встречи с адмиралом.

– Что было – то было, – сладостно вздохнула Вероника. – Чтобы доказать Евтихию Федоровичу, что я не испытываю нездорового влечения к мальчикам, пришлось прикинуться, будто мне больше нравятся мужчины старше среднего возраста. Надеюсь, подробности вы позволите опустить?

– Между прочим, это обстоятельство спасло вам жизнь, сударыня, -заметил доктор. – Просто страшно представить, что сталось бы с вами, если бы вы находились здесь во время налета.

– Да, это ужасно, – прошептала Вероника.

– И еще один вопрос, – продолжал Серапионыч. – Вернее, с него и следовало начинать. Пропало ли что-нибудь у вас из каюты?

Вероника на мгновение замялась:

– Н-нет, кажется, ничего.

– Ну хорошо, не будем вас больше терзать, – проникновенно сказал Гераклов. – Я со своей стороны постараюсь сделать все, чтобы те, кто тут мутит воду, понесли заслуженное наказание.

* * *

Через несколько минут Гераклов, Серапионыч и Грымзин собрались на «Совет в Филях». Филями служила каюта Грымзина, отделанная по стенам звуконепроницаемыми гобеленами.

– Ну что ж, господа, какие у кого будут соображения? – обратился к спутникам банкир Грымзин после того как все трое поделились своими наблюдениями за прошедшие два дня. Слово попросил доктор:

– Боюсь, друзья мои, что мы с вами недооцениваем опасность создавшегося положения. Сегодня я видел разгромленную каюту мадемуазель Курской. Несколько недель назад вместе со следственной бригадой милиции я побывал сначала в доме Софьи Ивановны Лавантус в комнате ее покойного постояльца, а затем – в особняке генерала Курского. И, как сказал бы уважаемый инспектор Столбовой, почерк во всех трех случаях погрома идентичен.

Гераклов порывисто вскочил:

– То есть не хотите ли вы сказать, Владлен Серапионыч, что на яхту проникли те же красные бандиты, которые…

– Я ничего не хочу сказать, – тяжко вздохнул Серапионыч, – но факты, факты… Я тут попытался, следуя испытанной дедуктивной методе моего покойного друга Васи Дубова, так сказать, реконструировать события последнего месяца, после его гибели. – Доктор даже слегка прослезился. – И вот что у меня получилось. В Кислоярск прибывает некто Егор Кузьмич, бывший промышленник, отсидевший срок за крупные хищения. Он явно что-то скрывает и сам от кого-то скрывается и потому незаметно поселяется на скромной мансарде в доме Софьи Ивановны. Однако преследователи находят его и посылают «красную метку». Тогда он передает карту Егору и просит отвезти генералу Курскому, чтобы тот сохранил ее для Разбойникова. Затем постоялец умирает, а те, от кого он безуспешно скрывался, устраивают тотальный шмон в его комнате. Но того, что им нужно, они, естественно, не находят. Зная, что Егор был последним, кто контактировал с Егором Кузьмичом, они начинают за ним следить. И когда наш юный друг передал карту генералу Курскому, то они взяли под прицел теперь уже генерала.

– Но ведь Егор передал генералу неправильную карту, – вставил Гераклов.

– Совершенно верно. Но преступники этого, разумеется, не знали. Ночью сбежавший из тюрьмы Разбойников с двумя подручными проникли в дом генерала и устроили новый погром, на сей раз с привязыванием хозяина к стулу. Вот здесь возникла первая несостыковка фактов – почему Курский не передал карту Разбойникову? Ведь такова была воля ее предыдущего владельца. Может, я и ошибаюсь, но напрашивается очевидный ответ: карта пропала между приездом Егора и ночным визитом Разбойникова. Кто ее взял? Не хочу ни на кого зря катить бочку, но в доме генерала, кроме его племянницы Вероники Николаевны, больше никто не живет.

– То есть, доктор, вы думаете, что карту взяла Вероника? – изумился Гераклов.

– Повторяю, я ничего не думаю. Мне вообще думать вредно. Но именно такой ход мыслей мог быть у преступников. Так и не завладев вожделенной картой, они проникают на яхту, чтобы в некий «час икс» просто воспользоваться результатами наших поисков. A увидев Веронику, решили заодно «пощупать» и ее. Вот только удачно или нет – это нам неизвестно.

– Неудачно, – с уверенностью заявил Грымзин.

– A вы почему знаете? – удивился Гераклов. Вместо ответа банкир порылся в кармане и выложил на стол листок бумаги. Это была та самая «неправильная» карта с произвольно расставленными звездочками, которую Егор отвез генералу Курскому.

– Откуда она у вас? – вопросил Серапионыч. Грымзин замялся.

– Ну, это, знаете, дело техники. В общем, ловкость рук и никакого мошенства.

– Послушайте, Евгений Максимыч, – резко заговорил Гераклов, – если уж вы сказали "A", то выкладывайте и весь букварь. Откуда у вас эта карта?

– Ну ладно, – нехотя заговорил банкир, – в общем, я вчера вечером прогуливался по яхте и случайно увидел, что каюта госпожи Курской не закрыта… – Грымзин замолк. Продолжать ему явно не хотелось.

– Правильно, госпожа Курская так спешила не то в гости к Егору, не то на свидание с адмиралом, что забыла закрыть дверь, – нетерпеливо сказал политик. – Продолжайте, продолжайте!

– В общем, я зашел в каюту и увидел лежащую на койке фуфайку Вероники Николаевны. Из кармана торчал уголок этой карты… Что, и дальше рассказывать?! – внезапно сорвался чуть не на крик Грымзин. – Да, я залез к ней в карман и взял эту чертову карту. A что я был бы за банкир, если бы не умел лазать людям в карман? – столь же внезапно успокоившись, заявил Грымзин.

– Ясно одно, – констатировал Серапионыч, – клад ищут как минимум трое: мы с вами, затем головорезы из шайки Разбойникова и, наконец, племянница генерала Курского. Так что все эти ее рассказы о страшных сепаратистах, извините, фуфло. Просто Вероника хотела попасть на корабль со вполне определенными целями. Теперь возникает вопрос – что нам делать с этой картой?

– Как что? Сжечь! – решительно предложил Гераклов. – Ведь настоящая-то карта у нас.

– Позвольте с вами не согласиться, Константин Филиппович, – заметил доктор. – Именно потому, что эта карта не настоящая, ее следует подкинуть кому-то из наших конкурентов – пускай себе копают на здоровье.

– И кому же? – спросил политик.

– Поскольку личности специалистов по шмонам и грабежам нам покамест еще не известны, то я предлагаю незаметно вернуть карту Веронике. Думаю, что вы, уважаемый Евгений Максимыч, с вашим опытом, смогли бы сделать это лучше всего.

– Да, разумеется, – рассеянно ответил банкир. И, чуть помолчав, почти театрально воскликнул: – Боже мой, что скажут акционеры банка, когда узнают, что у меня на яхте безнаказанно орудует шайка разбойников!

– Как вы сказали? Разбойников?! – вскричал Гераклов.

– Ну, если хотите – пиратов.

– Разбойников, именно Разбойников! Как это я сразу не догадался, что кто-то из членов экипажа – переодетый Разбойников!

– Что за пустяки, – поморщился Грымзин. – Какой еще Разбойников? Вы просто насмотрелись фильмов про Фантомаса. Да и в кого он смог бы переодеться? Наш адмирал – он в два раза выше Разбойникова. Радист -совсем еще молодой, а следы возраста так просто не скроешь. Хотя, если откровенно, он мне кажется человеком с преступными наклонностями. Повар? Ну это уж совсем чепуха: у Разбойникова было две ноги, а у него – одна. Кто там еще? Мотористка? Здравствуйте, я ваша тетя! В джазе только девушки! Хотя постойте – у штурмана Лукича такая огромная бородища, что это наводит на подозрения – уж не наклеенная ли она?..

– Погодите, господа, – вмешался Серапионыч. – Кажется, мы с вами опять заходим не с того борта. C Разбойниковым или без него, но на судне явно орудуют его люди. Кто они – мы пока не знаем. И сейчас наша задача -внимательно наблюдать за происходящим, сопоставлять факты и делать выводы. Только так мы сможем выйти на след преступников.

– Полностью с вами согласен, доктор, – сказал Гераклов. – Но вот мне сейчас пришла в голову одна мысль. В общем, связанная с вашими дедуктивными изысканиями. Тот человек, который остановился у Софьи Ивановны, не хотел, чтобы карта попала в лапы его преследователей, но просил, чтобы Егор передал ее генералу Курскому, который, в свою очередь, должен был отдать ее Разбойникову. A к Курскому явились вместе и Разбойников, и те другие. Я так и не понял – они в одной шайке или нет?

– Я тоже думал об этом, – кивнул Серапионыч. – Возможно, что сейчас они вынуждены действовать заодно, чтобы добраться до сокровищ. Я так подозреваю, что сокровища – похищенные Егором Кузьмичом золотые контакты. Но потом пути преступников могут резко разойтись, и это обстоятельство будет нам только на руку…

– Все это так, – сказал Грымзин. – Но до того, как они перейдут в наступление, мы должны выяснить, кто на яхте состоит в заговоре, а на кого мы можем положиться.

– Думаю, что вне подозрений только мы трое и Егор, – ответил Серапионыч, – а остальных мы совсем не знаем.

– Ну, уж господина Ибикусова-то мы прекрасно знаем, – возразил Гераклов.

– Разумеется, знаем, – согласился доктор. – И знаем, на что он способен. Вернее, не знаем, но знаем, что на многое. Затем, адмирал Рябинин…

– Ну что вы, доктор, – перебил Гераклов, – это же старый морской офицер, герой Цусимы…

– Я отнюдь не ставлю под сомнение боевые заслуги уважаемого Евтихия Федоровича, – сказал доктор, – но не мог ли адмирал нарочно подкараулить Веронику Николаевну и увести к себе, чтобы дать возможность ночным погромщикам тщательно и методично обыскать ее комнату? Затем радист с мотористкой – это ведь старый прием: изображать влюбленную парочку, которую никто не берет в расчет, а они в это время не столько целуются и слушают соловьев, сколько тщательно за всем и вся наблюдают.

– Но вы забываете, доктор, что именно Oтрадин рассказал мне обо всех случаях радиопиратства, – напомнил Гераклов.

– Разумеется, рассказал, – согласился Серапионыч. – Но Ибикусов скорее всего не из их шайки, так что Андрей Владиславович просто вашими руками избавился от постороннего в радиорубке. A что касается этих миллиметровых волн с колючими проволоками, так мы, простите, вынуждены верить ему на слово. Вдруг радист сам передает на «чекистском» диапазоне, а вам просто вешает лапшу на уши, чтобы сбить со следа?

– Ну, так мы кого угодно можем обвинить черт знает в чем, – сказал Грымзин. – Но вот кто действительно кажется мне весьма подозрительным, так это наш кок Иван Петрович Серебряков. И этот его зловещий ворон…

– Кто угодно, но только не Иван Петрович! – решительно возразил Гераклов. – Этот старый морской волк полюбился мне с первого взгляда, как только я его встретил.

– Ваши чувства, Константин Филиппович, несомненно делают вам честь, но мы же ничего о нем не знаем, – заметил Серапионыч.

– Я готов держать пари, что Серебряков честный человек! -провозгласил Гераклов. – И если я ошибусь, то это значит, что я совершенно не разбираюсь в людях и что как политику мне грош цена в базарный день!

* * *

Ибикусов прошел к себе в апартаменты и, вальяжно развалившись на угольной куче, включил магнитофон. Репортер предвкушал истинное эстетическое наслаждение от прослушивания того, что он минувшей ночью записал под дверью адмиральской каюты.

Из динамика раздалось шипение, кряхтение, а затем – приятный голос адмирала: «Ну что ж, располагайтесь, Вероника Николаевна, чувствуйте себя как дома. Давайте выпьем коньячка».

– Где я слышал этот голос? – вслух подумал Ибикусов, выкапывая из-под угля свой репортерский блокнот. Из магнитофона полились звуки льющейся жидкости. – Армянский «три звездочки», – определил Ибикусов, принюхавшись к динамику, и записал в блокнот: «Для почину адмирал Рябинин и мадемуазель Курская распили пол бутылки спирта „Рояль“ с дихлофосом. Поможет ли им это в их греховных занятиях?».

Из магнитофона зазвучал голос Вероники: «Вероятно, вы, Евтихий Федорович, считаете меня распутной девицей, готовой идти куда угодно и с кем угодно? Поверьте, это совсем не так». Ибикусов записал: «Чтобы раззадорить своего случайного любовника, Вероника Николаевна принялась рассказывать ему о своих скабрезных похождениях с известными в Кислоярске людьми, не утаивая ничего из той навозной кучи извращений, коим она с ними предавалась».

«Ну что вы, – мягко сказал адмирал, – я совсем так не думаю. Просто вы запутались в своих чувствах и в своих отношениях с окружающими людьми. Пожалуйста, расскажите мне о себе, и я постараюсь с высоты своего, поверьте, немалого опыта дать вам полезный совет о том, как жить дальше».

Ибикусов записал: «Адмирал предложил своей собеседнице присовокупить к ее богатому опыту сексуальных и прочих извращений еще и свой не менее богатый опыт, почерпнутый на волнах Цусимы».

«Я сразу поняла, что вы – тот человек, которому я могу с чистой совестью открыть свою душу, – сказала Вероника. – Я уверена, что вы поймете меня и не осудите».

В блокноте появилась новая запись: "Дальнейший ход свидания проходил в соответствии с небезызвестными стишатами кислоярского рифмоплета Cамсона Эполетова: «Я хотел открыть тебе душу, Но ты ей предпочла мое тело; Карусель из белых подушек Закружила нас, завертела».

«После трагической гибели родителей я рано осталась сиротой, -продолжала свою исповедь Вероника. – Своим воспитанием я обязана дяде, генералу Курскому. И сейчас, когда я вижу ребенка, мне хочется приласкать его, чем-то помочь… Почему-то некоторые принимают это за что-то неестественное и считают меня бог знает кем. Вот и вы тоже… Ну скажите, Евтихий Федорович, разве я похожа на извращенку? – Не дождавшись ответа, Вероника продолжала: – Я всегда изумлялась, отчего наши дети-сироты живут в таких стесненных условиях. Советское государство тратило огромные суммы на содержание чиновников, госбезопасности, оборонки, но в то же время не желало позаботиться о детях – своем будущем. И что происходит сейчас в Кислоярской Республике? – то же самое. В меру своих скромных возможностей я занималась благотворительностью, хотя понимала, что все это – капля в море безнадежности. Но все изменилось в тот момент, когда я случайно увидела по телевизору фильм „Берегись автомобиля“. Тогда я поняла, что мне нужно делать! Я решила искать похищенные ценности, то есть то, что красная мафия награбила у народа и теперь в ожидании реванша держит в тайных местах. Моими идеалами стали киногерой Юрий Деточкин и журналистка Надежда Чаликова, известная своими журналистскими расследованиями в известной области. Ведь вы, наверное, слышали о Чаликовой?».

«Не только слышал, но и хорошо знаком с нею, – не без гордости ответил адмирал. – Именно она „сосватала“ меня с господином Грымзиным».

Ибикусов записал: «Курская призналась в своих половых контактах с рецедивистом-педофилом Деточкиным, а Рябинин – в извращенной сексуальной связи с небезызвестной сводницей Чаликовой и о своей готовности вступить в однополый брак с банкиром Грымзиным».

«Может быть, потому меня так тянет к Егору, что он ее брат?» -спросила то ли себя, то ли адмирала Вероника Николаевна.

«Вот видите, вы мне все рассказали, и вам стало легче, – ласково промолвил адмирал. – Вы прилягте, отдохните, а я подумаю, чем вам помочь». – «A вы?» – спросила Вероника. «A мне что-то не спится. Хотите, я вам сыграю колыбельную?».

Ибикусов услышал скрип, похожий на тот, что раздается при открывании ящика или футляра, а затем из динамика полились звуки скрипки. Репортер с трудом узнал мелодию песни «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться». Но вскоре что-то щелкнуло и музыка прекратилась – это в магнитофоне закончилась пленка.

– Что ж, негусто, но кое-что и из этого высосать можно, – пробормотал репортер и записал в блокнот: «В довершение всего адмирал осквернил девственное лоно своей собеседницы скрипичным ключом. Вот как развлекается наша хваленая интеллигенция».

* * *

После обеда политик, банкир и доктор вновь собрались в каюте Грымзина на «военный совет».

– Господа, я хотел бы обсудить создавшееся положение в здравом и трезвом уме, – обратился к компаньонам господин Гераклов. – Поэтому я попросил бы вас, дорогой доктор, хотя бы на этот раз воздержаться от употребления того, что вы держите в скляночке и то и дело подливаете в чай.

– Вообще-то скляночка лишь помогает мне, так сказать, возбуждать окончания нейронов головного мозга, – возразил Серапионыч. – Но если вы знаете, некоторым образом, равноценную замену, то я завсегда пожалуйста.

Вместо ответа Гераклов извлек из портфеля литровую бутылку «Сангрии» -вина почти безалкогольного, зато весьма приятного на вкус.

– Тоже неплохо, – сказал банкир Грымзин. – Только я где-то слыхал, что такое вино лучше всего идет под сыр.

– Все предусмотрено, – рассмеялся Гераклов. – Я только что отправил Егора на камбуз за головкой голландского сыра. Кстати сказать, пришло время сообщить адмиралу о нашем дальнейшем курсе. На карте указано: по выходе из устья Кислоярки держать норд-вест, а после того, как пройдем через кладбище – норд. Чушь какая-то, но так написано. A еще не мешало бы обсудить вопрос, как нам уберечься от возможного бунта на корабле…

* * *

Егор спустился в кухню, но кока Ивана Петровича Серебрякова там не было. Лишь по столу, подбирая крошки, степенно прогуливался ворон Гриша.

– Егоррр! – обрадовался ворон. – Полундррра! Сарррынь на кичку!

Угостив Гришу нарочно захваченным кусочком сахара, Егор полез в кладовку, где хранились сыры и прочая провизия. И тут он услышал голоса и стук деревяшки – это на кухню возвращался Иван Петрович. Во втором голосе Егор узнал мотористку Степановну. Но то, что они говорили, побудило Егора остаться в кладовке.

– Ну, когда будем начинать? – спросила Степановна.

– Всему свое время, – ответил Петрович. – Вспомни, как говорили умные люди: сегодня рано, а завтра – поздно. Пусть адмирал доведет судно до острова, а уж тогда…

– Скорее бы, – вздохнула Степановна.

– Да? – иронично спросил кок. – A мне показалось, что плавание тебе нравится. И твой роман с радистом…

– Пожалуйста, не надо об этом… – тихо попросила мотористка.

– Ну почему же не надо? Это обстоятельство очень пригодится в нашем главном деле. Но вот что он скажет, когда узнает, что ты за женщина?

– Петрович, прошу тебя!.. – чуть не с мольбой воскликнула мотористка.

– Ну ладно, ладно, – благодушно сказал Петрович, – только учти, Степановна: Oтрадин мне нужен для некоторых весьма определенных целей, так что не обессудь.

– Для каких целей?

– Скоро узнаешь. Я пригласил его придти на кухню, и с минуту на минуту он здесь будет.

– Но ведь это чистый, неподкупный человек! – воскликнула Степановна.

– Ты думаешь? – хмыкнул Петрович. – Ну что ж, готов держать пари: твой идеал такой же, как и мы с тобой. Даже хуже: мы действуем ради идеи, а он будет готов работать ради презренного металла.

– Неправда! – крикнула Степановна.

– Пррравда! – ответил Гриша

– Правда, правда! – самоуверенно подтвердил кок. – Если хочешь, можешь сама убедиться. Спрячься куда-нибудь и послушай, о чем мы будем говорить.

Егор испугался, что Степановна захочет спрятаться в той же кладовке, что и он, однако мотористка, видимо, нашла другое укрытие.

Вскоре на кухне появился радист Андрей Владиславович Oтрадин. Едва он присел к кухонному столу, Петрович огорошил его вопросом:

– Андрюша, хочешь заработать миллион?

– Конечно, хочу! – радостно завопил Андрюша. – A как?

– Вот это настоящий разговор, – удовлетворенно сказал кок. -Надеюсь, тебе известно, куда и зачем плывет «Инесса Арманд»?

– Откуда я знаю? – удивился Oтрадин. – Меня господа в такие вопросы не посвящали.

– Хорошо, тогда я тебя просвещу. Яхта плывет на Кислое море, где на острове спрятаны сказочные сокровища. Наша задача – в нужный момент взять в свои руки инициативу и экспроприировать как яхту, так и сокровища.

– Зачем? – спросил Oтрадин. Этот вопрос счел глупым не только повар Серебряков, но даже и Егор.

– Как зачем?! – изумился Иван Петрович. – Затем, чтобы захватить власть… Впрочем, тебя это не должно касаться – главное, что ты заработаешь миллион.

– Так вы что, пираты? – дошло до Oтрадина.

– Пиррраты! – радостно закаркал Гриша.

– Ну, если хочешь, то можешь считать нас пиратами, – не стал спорить кок. – Только наше знамя не черное, а несколько иного цвета.

– Но ведь я радист, а не мастер плаща и кинжала, – пожал плечами Oтрадин.

– Именно в качестве радиста ты нам и нужен, – ответил Серебряков. -Твоя задача – передавать в эфир то, что мы тебе укажем.

– Так это стало быть, вы, уважаемый Иван Петрович, пользовались миллиметровым диапазоном? – догадался Андрюша.

– Аз многогрешный, – сознался Петрович. – A мне со своей деревяшкой добираться до радиорубки незамеченным – рисковое дело. Да еще и этот мерзавец Гераклов того и гляди застукает…

– Значит, вы мне будете давать тексты, а я их должен радировать?

– Да. Или я, или другой человек.

– Кто?

– Ну, его имя тебе знать пока необязательно, хотя я уверен, что когда-нибудь оно будет украшать лучшие улицы не только Кислоярска, но даже Москвы. Этот человек скажет тебе свой пароль. – Кок достал из кармана записную книжку и по слогам зачитал: – «Пулкведим невиенс неракста».

– Неррракста! – завопил ворон.

– Тихо, Гриша, не разглашай государственную тайну, – сказал кок. – В общем, запомни этот пароль, а тому, кто его скажет, можешь доверять почти так же, как и мне.

– Полкведим невинс неракста. Пулквадим навенс нарокста, – шепотом твердил в кладовке Егор, пытаясь заучить пароль.

– В грязное дело вы меня втягиваете… – покачал головой Андрюша. -Как сказал бы классик: «Не ты грязна, грязны твои дела».

– Дела, может, и грязные, зато цели чистые! – запальчиво возразил Иван Петрович. – Или тебе миллион не нужен?

– Нужен, – ответил Oтрадин. – Я давно мечтаю открыть собственную частную радиостанцию. Но не такую, как «Икс-игрек-зет плюс» с попсовой музыкой и пошляком-ведущим. Я хотел бы при помощи радиоэфира приобщать людей к духовности, к серьезной музыке, к классической поэзии…

– Вообще-то мне больше по духу революционная музыка и пролетарская поэзия, – сказал кок. – Но это уже, конечно, дело вкуса. Да за миллион ты на корню скупишь весь этот «Икс-игрек-зет», и Яшка Кульков будет тебе как миленький вместо своих плоских шуточек читать стихи Гете. Ну как, договорились?

– Договорились, – чуть помедлив, ответил радист. – Жду ваших распоряжений.

Когда Oтрадин покинул камбуз, из укрытия вышла Степановна.

– Ну вот видишь, все в порядке, а ты еще сомневалась! – ядовито хмыкнул Серебряков. – Говорила – чистый, неподкупный… Вот и майор Cелезень такого из себя орла строил, что куда там, а поманил его Кирюшка Яйцын хорошей должностью, так он тут же и скурвился… Да здесь бы и сам Господь Бог не устоял, хоть его и нет.

– Как это все мерзко, противно… – прошептала мотористка. – Ну ладно, мне пора, нельзя надолго покидать машинное отделение.

– Правильно, – одобрил Иван Петрович. – Каждый должен быть на своем рабочем месте. Давай-ка и я поднимусь на палубу, надо свежего воздуха дохнуть.

Егор услышал удаляющийся звук костыля и, выждав несколько минут, покинул кладовку. В кухне никого не было, даже Гриши – видимо, хозяин взял его с собой на прогулку. Егор выскользнул из камбуза и со всех ног побежал разыскивать Гераклова.

* * *

– Ну и дела! – только и мог промолвить Гераклов, когда Егор, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал ему, Грымзину и Cерапионычу о том, что услышал на камбузе.

– Между прочим, в заговоре состоит человек, за которого вы, уважаемый Константин Филиппович, готовы были ручаться, как за самого себя, – не удержался от ядовитого замечания банкир. – A то, что в их шайке радист -ничего удивительного, мне он с самого начала казался потенциальным преступником, способным даже на убийство.

– Это ужасно! – воскликнул Гераклов. – Вот и верь после этого людям. Я принял их на судно, и вот…

Но тут, как обычно, дозу здравого смысла влил доктор:

– Господа, причитаниями делу не поможешь. Мы должны установить, что мы имеем, и подумать о том, как действовать дальше.

– Разорить это осиное гнездо ко всем чертям! – рубанул сплеча Гераклов.

– Разорять тоже надо с умом, – возразил Серапионыч. – A покамест положение у нас весьма непонятное и неприятное. Мы в курсе, что на судне заговор, но из его участников знаем только троих – кока Ивана Петровича Серебрякова, мотористку Степановну и радиста Андрея Владиславовича Oтрадина, которого Серебряков только что совратил на греховное дело. Сколько их еще?

– Иван Петрович говорил о ком-то еще одном, – напомнил Егор.

– Да-да! Повтори, пожалуйста, пароль.

– Сейчас… Кажется, «Полкведим невинс нерокста».

– Ну, доктор, переводите, – сказал Грымзин, – ведь вы у нас главный полиглот.

– Ах, вы мне льстите, – ответил Серапионыч. – Слухи о моем полиглотательстве сильно преувеличены. Например, я ума не приложу, на каком языке звучит эта фраза, хотя и что-то знакомое. Как там первое слово -"полкведим"? Это похоже на «полководец». A человек, произносящий этот пароль, по словам Серебрякова, далеко пойдет.

– Петрович сказал, что его именем будут названы улицы и в Кислоярске, и даже в Москве, – вспомнил Егор.

– Значит, тот человек и есть главный закоперщик! – догадался Гераклов. – Вот бы поймать его.

– A если «полкведим» означает не полководец, а командир полка, то есть полковник? – продолжал рассуждения Серапионыч. – Что за полковник? Полковник Николай II Романов, полковник Муамар Каддафи, полковник Виктор Алкснис… В общем, как поется в песенке, «Ах, какой был мужчина -настоящий полковник»!

– Да нет, доктор, ну это же несерьезно, – перебил банкир. – Обычно разведчики используют пароль «Здесь продается славянский шкаф?» или «Почем венские стулья?». Так это же не значит, что шпион обязательно мастер по мебели.