Текст книги "Искусство наступать на швабру"

– Но ведь Вероника Николаевна сама ввязалась в это дело, – возразил банкир Грымзин. – Скажите лучше, Евтихий Федорович, готова ли яхта к отплытию?

– Яхта-то готова, – с сомнением покачал головой адмирал, – только вот как мы поплывем – ума не приложу. Ведь мы остались без основных специалистов…

– Да какие они специалисты! – с усмешкой перебила адмирала радистка Кэт. – То есть специалисты, но уж точно не в морском деле.

– Как это?! – изумился Гераклов.

– Очень просто. Например, штурман Лукич – вовсе никакой не штурман, а… Предлагаю угадать с трех попыток.

– Неужели беглый каторжник, убийца, насильник, расчленитель трупов? -оживился доселе молчавший Ибикусов. Радистка покачала головой.

– A что если это бывший чекист Железякин? – смекнул Грымзин. -Газеты писали, что он как-то мгновенно и бесследно исчез…

– Уже теплее, – кивнула головой Кручинина. – Других версий нет? Ну ладно, не буду вас томить. Лукич – это ни кто иной как известный международный авантюрист и террорист полковник Вилмар Имантович Берзиньш.

– Эх, такую щуку упустили! – проворчал Гераклов, когда затих гул всеобщего изумления. – A ведь Владлен Серапионыч, выходит, был прав, когда истолковал пароль «Полкведим невинс нерокста» как намек на какого-то полковника.

– Ну так, может быть, и Степановна… – предположил Егор.

– Разумеется, – ответила радистка, – Степановна на самом деле никакая не Степановна, а очень даже…

Кэт не договорила, так как на пороге возник Серапионыч. На нем был белый халат с пятнами крови. Все, кто находился в кают-компании, с немой надеждой уставились на доктора.

– Все в воле Провидения, – сказал Серапионыч, присаживаясь на диванчик. – Я извлек пулю, к счастью, жизненно важные органы не задеты, но потеряно много крови.

– Скажите, она будет жить? – волнуясь, спросил адмирал.

– К сожалению, я здесь не располагаю всеми необходимыми препаратами и оборудованием, – ответил доктор, – надо поскорее доставить пациентку в город.

– Ну так поплыли скорее! – воскликнул Гераклов. Адмирал покачал головой:

– Кто бы ни были Лукич со Степановной, но они со своим делом более-менее справлялись. A теперь все пойдет значительно медленней. Сюда мы доплыли за четыре дня, а обратно – хорошо если за пять.

– Ну так поплывем прямо сейчас! – повторил свое предложение Гераклов.

– Отчаливаем завтра на рассвете, – немного подумав, принял решение адмирал. – За день пересечем Кислое море и войдем в Кислоярку, а дальше уже будет проще.

* * *

После обеда Oтрадин, вооружившись мегафоном системы «Матюгальник» и изъятым у пиратов револьвером, собрался на остров.

– Как представитель законных властей я обязан дать им возможность добровольно сдаться в руки правосудия, – пояснил радист. – Может, кто-нибудь из вас желает отправиться вместе со мной?

– Я желаю, – отважно вызвался Гераклов. – Заодно сорву эту проклятьем заклейменную тряпку!

– И снова попадете в лапы пиратов, – вздохнул Серапионыч.

– Предупреждаю, что на берег высаживаться мы не станем, а переговоры будут вестись прямо из лодки, – сказал Oтрадин. – Хотя особых иллюзий в их исходе я не лелею.

* * *

Остановив шлюпку в нескольких метрах от берега, Oтрадин достал «матюгальник»:

– Эй вы там, на острове! Даю вам последний шанс искупить свою вину и сдаться законным властям!

– По-моему, там кто-то есть, – сказал Гераклов, наблюдающий за рыбацким домиком.

– Пол часа на раздумья, – продолжал Oтрадин, – и отплываем. Тогда уж пеняйте на себя!

В этот момент из домика вышла Степановна.

– Андрюша, позвольте поговорить с вами наедине! – крикнула она.

– Константин Филиппович, гребите к берегу, – распорядился радист.

– A вдруг это ловушка? – забеспокоился политик.

– Вот вам револьвер, если что, стреляйте им прямо в ноги. – C этими словами Oтрадин спрыгнул на остров и тут же попал в могучие объятия мотористки.

– Ах, Андрюша! То есть, извините…

– Ничего, зовите меня по-прежнему, если вам так привычнее. Так вот, уважаемая Степановна, как официальный представитель Президента Яйцына и майора Селезня я предлагаю вам отправиться вместе с нами в Кислоярск. A как ваш друг я обещаю сделать все, чтобы по возможности облегчить вашу участь.

– Я люблю вас! – вырвалось у Степановны.

– Даже несмотря на то, что я оказался дамой? – усмехнулся радист.

– Какая разница – дама, не дама, – страстно зашептала Степановна, крепко обнимая и целуя Oтрадина. – Любовь выше половых различий!

– Но ведь когда одна женщина любит другую – это ведь, скажем так, не совсем естественно, – увещевал радист, пытаясь ослабить любовную хватку пиратки.

– Эх, дорогуша, знали бы вы, что я за женщина!.. – горестно воскликнула Степановна.

– Знаю, милая, знаю, – ответил Oтрадин.

– Как, знаете? – взвыла Степановна.

– Ну разумеется. Помните, когда я зашел к вам в машинное отделение читать сонет Шекспира? – Степановна закивала. – A потом закашлялся, и вы мне подали стакан воды. Так вот, стакан я взял с собой и идентифицировал ваши отпечатки пальцев с картотекой, которую прихватил с собой в плавание. То же самое и с вашими сообщниками… Ну так что, плывете с нами, или как?

– Нет, – скорбно покачала головой Степановна, – у меня другая дорога… A как жаль! – вдруг вырвалось у нее.

– Мне тоже, – сухо ответил радист. – Прощайте.

Oтрадин вернулся в лодку, и они с Геракловым быстро, не оборачиваясь, погребли к судну. A Степановна стояла на берегу и печально глядела им вослед.

– Я же говорил, пустое дело, – пробормотал Гераклов. – Кстати, вы давеча недосказали, кто же она на самом деле?

– A вы еще не догадались? – улыбнулась Кэт. – Это бывший прокурор Кислоярска Антон Степанович Рейкин. Находится в розыске после того, как вместе с Разбойниковым активно участвовал в последнем провалившемся перевороте. За прошедшие годы несколько раз «засвечивался» в дамских нарядах, но всякий раз ускользал.

– Так, может, надо было захватить ее… то есть его силой? -засомневался Гераклов.

– A зачем? – пожала плечами Кэт. – Мало нам с вами на корабле одного Разбойникова?

– Да, пожалуй, – вынужден был согласиться политик. – Но вот с одним никак не могу смириться – с тем, что на горе, носящей мое имя, до сих пор алеет это мерзкое знамя!

– Ничего, Константин Филиппович, – успокоила его Кэт, – скоро оно обветшает, сгниет и само собой свалится. – И, немного подумав, добавила: -В отличие от идей, которые символизирует…

* * *

Едва Гераклов и Андрюша-Кэт вернулись на «Инессу», в путь засобирался адмирал Рябинин:

– Хочу сплавать на Продолговатый остров, кажется, я там вчера фуражку посеял. Старость, знаете, не радость…

Однако высаживаться на Продолговатом острове адмирал, разумеется, не стал, а поплыл прямиком на Круглый остров, или остров Надежды. C собой он незаметно от спутников прихватил бутылочку «Сангрии» и кое-что из еды.

Когда адмиральская шлюпка проплывала мимо южного мыса Продолговатого острова, за ней увязалась Кисси. Она с радостной возбужденностью била зеленым хвостом об воду и временами даже подталкивала шлюпку вперед. Ничего удивительного, что с таким лоцманом-буксиром шлюпка доплыла до Круглого острова довольно быстро.

* * *

Посаженный под «домашний арест», Александр Петрович Разбойников с благоговением разбирал архив, найденный в пиратском сундуке.

– Вот оно, мое сокровище, – вдохновенно бормотал бывший кок, с любовью сдувая пылинки со всяческого старого хлама. – Я убежден, что все это раньше или позже займет свое скромное, но достойное место в Музее имени меня…

– Вперрред, на штурррм! – радостно кричал Гриша.

В это же время в кают-компании судьбу архива решали Гераклов, Грымзин, радистка Кэт и Серапионыч. Егор находился при Веронике, чтобы в случае чего позвать доктора.

– Итак, госпожа Кручинина, верно ли мы поняли, что государство в вашем лице окончательно отказывается от притязаний на содержимое сундука? -спросил банкир.

– Разумеется, – ответила радистка. – Государству это барахло и даром не нужно. Поступайте с ним, как знаете.

– Доктор, как вы считаете с высоты своего жизненного опыта, что нам с ним сделать? – спросил Гераклов.

– A? Что? – очнулся от своих раздумий Серапионыч. – Знаете, меня больше волнует состояние здоровья нашей пациентки, понимаете ли. Пойду посмотрю, как там она. – C этими словами доктор встал и нетвердыми шагами двинулся к выходу.

– A я так полагаю, что всю эту нечисть надо сжечь! – громогласно заявил Гераклов. – Сжечь, а пепел развеять по ветру. Этим торжественным и символическим актом мы вобьем последний кол… то есть последний гвоздь в прогнивший гроб тоталитаризма!

– Зачем сжигать то, что еще может принести пользу? – пожал плечами Грымзин.

– Пользу? Какую пользу?! – напустился на него Гераклов. – Я давно подозревал, что вы втайне симпатизируете левым патриотам!

– Левый банкир-патриот? Это же нонсенс, – возразила Кэт.

– Вам бы, Константин Филиппович, только ярлыки навешивать, – сказал Грымзин. – Я имею в виду продавать все эти вымпелы и значки интуристам за валюту, когда они нахлынут к нам посмотреть на Кисси. Они ведь на Западе почему-то неравнодушны к бывшей советской символике.

– A ведь вы правы! – охладил свой демократический пыл Гераклов. -Насчет ваших левых симпатий беру слова обратно.

* * *

Надежда Чаликова и Василий Дубов уютно сидели на пороге шалаша и сквозь густые еловые заросли наблюдали, как солнце медленно опускается в пучины Кислого моря. При этом они по очереди прикладывались то к бутылочке «Сангрии», то друг к другу, а в перерывах между этими невинными занятиями Василий Николаевич рассказывал о драматических событиях последних дней на «Инессе» и на острове.

– Но самое удивительное, Наденька, как это они ухитрились, обладая фальшивой картой, найти клад! – закончил свой рассказ Дубов. Чаликова обаятельно улыбнулась:

– A я так не вижу ничего удивительного. Помните, я вам в прошлый раз рассказывала о том, как я разгадала карту?

– Это в смысле, что клад зарыт в центре воображаемой окружности? -припомнил Василий.

– Ну да. Так вот, когда мы с Владленом Серапионычем рисовали ту карту, которую Егор передал генералу Курскому и которая в конце концов попала к пиратам, то случайно поставили одну из звездочек как раз в том самом месте – на склоне холма. Но тогда я, конечно, и понятия не имела, что звездочки на истинной карте – это лишь точки окружности.

– Ну и ну! – только и мог сказать сыщик и как бы невзначай дотронулся адмиральской бородой до кончика груди Чаликовой. Журналистка, сбросив по приплытии на остров шкуру Кисси, так и оставалась без ничего.

– Ах, Васенька! – воскликнула Надя и принялась расстегивать на нем адмиральский мундир…

– Однако уже начинает темнеть, – озабоченно сказал детектив пол часа спустя. Он лежал на траве и мечтательно глядел на небо. – Наденька, я так полагаю, что вам уже нет больше смысла изображать владычицу морей – грозную Кисси. Поплыли со мной на «Инессу», а?

– Нет, Вася, – покачала головой Чаликова. Она сидела рядом с Дубовым и задумчиво жевала бутерброд с сыром. – Не забывайте, что на острове остались два опасных преступника, и я должна какое-то время тут оставаться, чтобы не дать им выбраться на большую землю. A потом, я надеюсь, майор Cелезень позаботится об их окончательной поимке.

– Ну что ж, Наденька, мне пора. – Дубов вскочил с земли и стал быстро облачаться в мундир, вновь становясь героем Цусимы адмиралом Рябининым.

– Но мы скоро увидимся, – уверенно ответила Чаликова, привычно надевая на себя зеленую шкуру. Через несколько минут шлюпка уже двигалась в сгущающихся сумерках по Кислому морю, а чуть впереди, уверенно указуя путь к тому месту, где застыла на рейде «Инесса», плыла Кисси.

Неподалеку от яхты она в последний раз махнула хвостом и резко поворотила назад, а адмирал, помахав ей рукой, причалил к судну.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. PAЗДAЧA COКPOВИЩ

Темная ночь. Ветер, как голодный пес, завывает в верхушках старых сосен. По Матвеевскому кладбищу пробирается группа людей, которые в неверном свете керосиновых фонарей кажутся привидениями, восставшими из воровато перекопанных могил и теперь мыкающимися в поисках пристанища. Но вот, похоже, странные посетители нашли то, что искали – одну из немногих еще не раскопанных могил. Сначала с некоторой опаской, а затем все смелей заработали лопаты, нахально вламываясь в последнее пристанище бренного тела. Но чья же могила подверглась гнусному налету? Судя по надписи на откинутом в сторону обелиске, это могила Великого Сыщика Василия Дубова. И вот уже странные пришельцы извлекают покуроченный гроб и бесцеремонно взламывают крышку. Один из ночных археологов, доселе стоявший в стороне, подходит к открытому гробу и склоняется над обгоревшими останками. В желтом свете фонарей его хищное лицо напоминает гравюру средневекового алхимика. Его тонкие губы беззвучно шевелятся, как будто он заклинает духов ночи. Но вот он отстраняется и громко произносит:

– Да, скорее всего, это не Дубов. Хотя точнее я смогу вам ответить после полных лабораторных исследований.

ЭПИЛОГ

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ – ВТОРНИК

Рано утром, едва первые лучи восходящего солнца позолотили рябь Кислого Моря, яхта «Инесса Арманд» снялась с рейда и, дав протяжный гудок, медленно поплыла прочь от острова, где остались доживать свой нечестивый век два афериста. Вскоре остров исчез из виду, лишь покосившийся крест самолета долго еще маячил на горизонте, но наконец и он растворился в желтом мареве.

Обратная дорога сулила быть не менее трудной, чем путь на остров -прежде всего из-за катастрофической недоукомплектовки экипажа. Хотя, как выяснилось, штурман Лукич и мотористка Степановна на самом деле не были не только штурманом и мотористкой, но даже Лукичом и Степановной, однако свои функции они пусть кое-как, но выполняли. Теперь же на яхте не оставалось ни одного специалиста – если, конечно, не считать адмирала Рябинина. Однако адмирал больше слыл специалистом по крейсерам и боевым фрегатам, чем по яхтам, переделанным из списанных рыболовецких траулеров.

Чтобы судно могло хоть как-то продвигаться с надеждой когда-нибудь вернуться в порт приписки – родной Кислоярск, адмирал произвел ряд кадровых перестановок. Так, на должность моториста был назначен политик Гераклов, имеющий некоторый опыт работы со своей черной «Волгой». Репортер Ибикусов, и так живущий в угольном отсеке, получил ответственный пост кочегара. Сам владелец яхты банкир Грымзин стал штурманом («Умеете управлять банком -справитесь и с яхтой», сказал адмирал). Арестанту Ивану-Александру Петровичу-Петровичу Cеребрякову-Разбойникову было предписано отбывать трудовую повинность на камбузе в прежней должности кока, но на всякий случай адмирал приставил к нему в помощники Егора, назначенного юнгой. Кроме того, в обязанности Егора входило заставлять кока первым дегустировать им же приготовленные блюда – на всякий случай. При Веронике Николаевне Курской почти неотлучно дежурил доктор Владлен Серапионыч, которого иногда подменяла радистка Кэт – она, превратившись из Андрея Владиславовича Oтрадина в Катерину Ильиничну Кручинину, сменила и одежду на более-менее дамскую.

* * *

Около полудня яхта прошла через «кладбище». И хоть все уже знали, что это не могилы, а всего лишь кресты на куполах затопленного монастыря, но впечатление на всех обитателей «Инессы Арманд» это зрелище вновь произвело самое тягостное. Никто не забывал, что на борту находится раненая Вероника, чья жизнь висела буквально на волоске. И когда доктор Владлен Серапионыч ненадолго покидал ее каюту, на него устремлялись взоры, полные немого вопроса – ну как там она, не стало ли лучше?

– Все в воле Всевышнего, – отвечал обычно Серапионыч. – Молитесь за исцеление рабы божией Вероники.

Спутники не знали, что это – обычная присказка доктора, и принимали его слова всерьез. A кое-кто даже слишком…

Чтобы не прерывать движения, было решено, что члены экипажа (а ими стали практически все бывшие пассажиры) обедать будут «без отрыва от производства», и изготовленные Петровичем бесхитростные кушанья Егор разносил по рабочим местам каждого. И каково же было изумление Егора, когда, явившись в машинное отделение, он увидал новоявленного моториста Гераклова в совершенно новом обличье: с наголо обритой головой и с накинутой на плечи белой простыней, он бегал по машинному отделению и, стуча поварешкой о кастрюлю, громко распевал: «Харе Кришна, Харе Рама, Рама Кришна, Рама Харе!»

– Что с вами, Константин Филиппович? – удивился Егор. Политик положил поварешку и возвел очи к низкому потолку:

– O великий Будда! O несравненный Кришна! Смилуйтесь над Вероникой Николаевной, сохраните ей жизнь во имя святых идеалов свободы и демократии! Харе Кришна, Харе Рама… Что это? – резко прервав мантру, спросил политик у Егора.

– Как что? Обед. На первое – овощной суп, а на второе -беф-строганов.

– Суп оставь. A второе, пожалуйста, унеси. Иначе великий Кришна разгневается на меня, грешного, недостойного, и не пошевелит своим царственным перстом, чтобы спасти Веронику…

* * *

Больная открыла глаза и обвела взглядом каюту.

– Где я? Что со мной? – спросила она слабым голосом.

– Слава богу, наконец-то очухалась, – удовлетворенно пробормотал доктор. – Все хорошо, Вероника Николаевна, вас тут слегка подстрелили, но теперь вы на яхте, скоро приплывем в Кислоярск. A сейчас я вам сделаю укольчик…

– Доктор, ведь я умру? – не то вопросительно, не то утвердительно сказала Вероника.

– Ну что вы! – деланно бодрым голосом ответил доктор. – И думать об этом бросьте. Мы еще погуляем на вашем восьмидесятилетии!

– Но если я умру, – продолжала Вероника, – то передайте моему приемному дяде, генералу Курскому, что я виновата перед ним и прошу у него прощения…

– Вы имеете в виду, что ваш дядя Александр Васильевич стал для вас приемным отцом? – уточнил Серапионыч.

– Я приемная дочка своих родителей, – голос Вероники перешел в еле слышный шепот, – но узнала об этом совсем случайно…

– Пожалуйста, не продолжайте, – засуетился доктор, – вам вредно много говорить. Давайте лучше сделаем укольчик, и баиньки.

– Ведь это я украла у дяди карту, а потом к нему ночью пришел Александр Петрович со своими головорезами, и его пытали. Передайте ему… -Не договорив, Вероника Николаевна вновь впала в забытье, а доктор стал деловито заправлять шприц.

* * *

После обеда справа показался берег. Яхта поплыла вдоль него, и вскоре штурман Грымзин увидал место, где в Кислое море впадала Кислоярка. «Инесса» развернулась и со скорбным гудком вошла в устье, а еще через несколько километров адмирал Рябинин распорядился поставить ее на якорь.

Вечером обитатели яхты собрались в кают-компании. Не было лишь Петровича и Егора, трудившихся в это время на кухне, кочегара Ибикусова, которого Грымзин распорядился не впускать, дабы не пачкать мебель, и радистки Кэт, подменявшей Cерапионыча у Вероники.

– Ну, доктор, как наша пациентка? – спросил адмирал.

– Так себе, – покачал головой Серапионыч. – Чтобы не дать ей просто тихо угаснуть, я сделал укол, после которого может наступить кризис. Так что если эту ночь Вероника Николаевна переживет, то жить будет. A если нет…

– Харе Кришна, Харе Рама, – тихо запел Гераклов, поправляя на себе балахон.

– Ну, ежели нету всех необходимых медикаментов, то никакая рама не поможет, – вздохнул доктор. – A кстати, между нами говоря, у нее весьма пухленькая попка. И очень занятная родинка на левой ягодице.

Со своего кресла с криком вскочил банкир Грымзин:

– Как? Как вы сказали?!

– Родинка слева на попке, – чуть удивленно повторил Cерапионыч. -Такая, знаете, в виде паучка.

– Это она! – Грымзин без чувств рухнул обратно в кресло.

– Все ясно, – махнул балахоном Гераклов. – Такой облом с кладом, тут уж у любого крыша поедет. Харе Крыша, Харе Рама…

Cерапионыч извлек из-под сюртука заветную скляночку и поднес ее к носу банкира.

– Это она, она! – вновь завопил Грымзин, приходя в себя.

– Кто – она? – переспросил адмирал.

– Это моя дочка, которая пропала пятнадцать лет назад.

– Вероника Николаевна – ваша дочка? – изумился Серапионыч.

– Все приметы совпадают, – уже спокойнее ответил Грымзин. – И родинка на левой ягодице в виде паучка, и имя, и возраст…

– Нет-нет, по-моему, вы что-то путаете, Евгений Максимыч, – мягко заговорил Гераклов. – Я ведь был лично знаком с покойным профессором Николаем Иванычем Курским, а с матерью Вероники даже работал в одной школе: Ольга Степановна – учителем ботаники, а я – истории. Правда, коммунистическое руководство школы меня выгнало после того как я на уроке рассказывал ученикам, что Робеспьер был нашим земляком, кислоярцем…

– Погодите, Константин Филиппович, о Робеспьере потом, – перебил его доктор. – Вероника сегодня говорила, что она – приемная дочь своих родителей, но я это принял за обычный бред. A выходит, что так оно и есть.

– Боже мой! – горестно воскликнул Грымзин, обхватив лицо руками. -Боже мой, неужели мне было суждено найти свою дочурку лишь для того, чтобы тут же снова ее потерять? Потерять навеки… – C этими словами всегда сдержанный банкир разразился горькими рыданиями. Гераклов, чтобы тоже не разреветься, вновь заголосил мантры, и даже Серапионыч снял пенсне и украдкой смахнул скупую докторскую слезу.

– Ну не убивайтесь так, дорогой мой, – обняв Грымзина за плечи, сказал адмирал, – может быть, да нет, я просто уверен, что Вероника Николаевна поправится. Давайте надеяться на лучшее!

– Господа, – тихим голосом сказал Грымзин, прервав рыдания. -Господа, умоляю вас об одном. Если… если случится худшее, то пусть все это останется строго между нами. Ведь Лидия Владимировна этого не переживет…

* * *

Перед сном Гераклов по привычке заглянул в радиорубку к Отрадину-Кручининой, чтобы послушать новости. Приемник был настроен на «Икс-игрек-зет плюс», и Яша Кульков сообщал главные новости минувшего вторника:

– Нет покоя детективу Василию Дубову и в могиле. Минувшей ночью место его последнего упокоения на Матвеевском кладбище подверглось злодейскому надругательству – могила была разрыта, а гроб с останками исчез в бесследном направлении. Но самое пикантное во всем этом деле, что, как выяснилось, через могилу Дубова проходил тоннель, один конец которого – в тюрьме Анри Матисса. По мнению инспектора милиции Столбового, именно через этот подземный лаз из тюрьмы сбежал заключенный Разбойников.

– Растяпы! – заявил Гераклов. – У них под носом заключенные бегут из тюрьмы, по дороге могилы оскверняют, а им хоть бы хны! Да, с таким правительством каши не сваришь…

A Кульков продолжал:

– В очередной раз воскрес из мертвых соратник Дудкина, известный сепаратист Соломон Бородуев. Он заявил, что продолжит борьбу до победного конца, и призвал в свидетели Иегову, Аллаха, Будду и Зевса. Не знаю, поклялся ли он заодно Венерой и всеми ее болезнями, но живучесть господина Бородуева нас восхищает. Специально для него мы сейчас поставим клевую песенку – «Я от тебя тащусь» в исполнении непревзойденной Кати Муркиной.

* * *

Адмирал Рябинин закрыл дверь своей каюты и стал, пусть на недолгое время, самим собой – то есть частным детективом Василием Дубовым. Он еще не знал об осквернении собственной могилы и потому пребывал в недурном расположении духа, омраченном лишь критическим состоянием Вероники.

«A дело это, однако же, весьма темное, – размышлял Дубов, застилая койку, – надо бы мне его раскрутить, когда вернусь в Кислоярск. Ах, я же числюсь покойником… Да нет, пора воскресать из мертвых – ведь мои главные враги, как говорится, „иных уж нет, а те – далече“… Железякин в могиле (в моей, между прочим), Разбойников скоро водворится обратно в тюрьму, а „сладкая парочка“ крепко заперта на острове. Да, пора возвращаться, пора возвращаться».

Впервые с Вероникой Николаевной и ее дядей, генералом Курским, Дубов столкнулся совсем недавно, распутывая так называемое «Дело Чаликовой». Инспектор милиции Столбовой, в связке с которым Василий Николаевич тогда вел следствие, кое-что рассказал Дубову о гибели супругов Курских, случившейся лет десять назад. Они исчезли из дома, а через несколько дней их до неузнаваемости обезображенные трупы были обнаружены на городской свалке. И хотя по тем временам подобное преступление считалось чем-то из ряда вон выходящим, коллеги Столбового, расследовавшие эту трагедию, постоянно ощущали противодействие, идущее откуда-то «сверху», затем следствие было передано в прокуратуру, а по прошествии некоторого времени тихо сдано в архив.

A совсем недавно сослуживец Столбового, инспектор Лиственицын, поведал Дубову о том, как лет пятнадцать назад у Грымзина похитили дочку. И тоже -поиски никаких результатов не дали, а их ходу всячески мешали где-то «наверху».

– Да, я просто обязан установить истину, – пробормотал Дубов, укладываясь в постель. – Это дело – по мне.

«Вот приеду домой… – думал Великий Сыщик. – Впрочем, начать можно уже здесь, на корабле. Поговорю с Грымзиным. Да, кстати, и Гераклов ведь сказывал, что был знаком с ее приемными родителями…»

Под эти мысли, да под мерное покачивание на легких волнах Кислоярки, адмирал погрузился в глубокий сон.